…Джонни устал…
…От вечно им недовольных родителей, инфантильных друзей, высокомерных сверстников, слишком навороченной школы, изобилия рекламы, повсеместной деградации и технологического регресса. …От прогнивающего мира, в котором даже солнце дарило не свет и тепло, а ожоги и желание поскорее спрятаться в тень от ядовитых лучей. …От убивающего факта, что ни в его власти было изменить хоть что-то. Джонни устал
от себя.
«Ненавижу умирающую планету, вирус под названием «человечество» на которой пожирает ее и снаружи, и изнутри. Меня угнетают её выжженные радиацией, обезобразившие поверхность шрамы. Меня воротит от виртуалии, дарующей фантомное представление о мире и давно превратившейся в цифровую наркоту, на игле который сидят все без исключений и я в том числе. Я больше не хочу жить в искалеченном обществе и наблюдать за тем, как оно разлагается. Я просто хочу, чтобы меня никогда не существовало».
Казалось, Джонни устал от своей жизни настолько, что давно уже должен был свести с ней счёты. Но что-то всё ещё удерживало его на этом свете. Что-то или скорее
кто-то.
Будто в ответ на размышления Джонни, квартира его наполнилась ненавязчивой мелодией звонка. Парень выкинул измусоленную сигарету, которую за целый час так и не решился прикурить, поднялся с постели и поплёлся ко входной двери.
— Доброе утро, Джонни! — звонко поприветствовал подростка маленький гость. Юный сосед проживал несколькими этажами выше. Джонни никогда бы не подумал, что будет общаться с кем-то младше себя на целых десять лет. Точнее, он бы никогда не поверил, что подобное общение покажется ему интересным. Но шестилетний мальчик каким-то чудом завладел его вниманием и заинтересовал настолько, что ощущение разницы в возрасте со временем стерлось. Будто восприятие Джонни вывернули наизнанку и выпотрошили. Хотя, почему же «будто»? Именно это с ним и сделали. Причина крылась в этом мальчике. В странном маленьком госте. Иногда Джонни забывал, что разговаривает с шестилеткой. Словно в теле ребенка проживал кто-то иной, куда более взрослый и интригующе непредсказуемый незнакомец. Странное чувство. И жутковатое. За детским личиком скрывалось нечто непостижимое и притягательное настолько же, насколько и пугающее.
…И задание оказалось неожиданно не таким простым, каким оно казалось изначально…
Маленький паршивец, изначально воспринимавшийся, как заноза в заднице, незаметно от Джонни свил между ними паутину из болезненной привязанности и целой череды иных чувств, также идущих с приставкой «болезненные». Или Джонни просто перекладывал на него всю ответственность? А что, если мальчик тут совсем ни при чем? Что, если именно с Джонни что-то не так? Вернее… что если с ним все куда хуже, чем он думал? Джонни в последнее время размышлял об этом и днем, и ночью. И его это страшно измотало. Он больше не находил в себе моральных сил для поиска первопричин. Джонни больше не хотел умереть. Теперь расстаться с жизнью он был…
обязан?
— Привет, малыш, — Джонни вопреки дурному настроению улыбнулся.
— А я в гости! — сообщил мальчик, и парень жестом пригласил его внутрь.
О соседе Джонни знал не так уж и много: лишь то, что жил он с мамой и папой, но отец появлялся дома нечасто. А еще, что у ребенка не было друзей, потому что сверстники его
побаивались. Малыш, видимо, страдал от дефицита внимания, потому Джонни для него стал своеобразной заменой и редко появляющемуся дома отцу, и несуществующим друзьям. Иначе не объяснить столь сильного рвения ребёнка постоянно находиться рядом с соседом-подростком. Разве что виртуалия… Часть головоломки крылась в ней. Оставалось понять, что же побуждало самого Джонни так рьяно жаждать новых встреч с мальчиком. «Необходимость» и «желание» — это ведь абсолютно разные понятия, верно? Ни о какой эмоциональной подоплёке изначально речи не велось. Так почему? В глубине души Джонни давно уже понял, в чём дело, но боялся признаваться в этом вслух. Что-то в этом мальчике завораживало его. Будто черная дыра мироздания в человеческой оболочке. Таилось в ней нечто разрушительное и манило, как распахнутая дверь в утопший в темноте подвал.
Маленький сосед вприпрыжку забежал в комнату Джонни и, дождавшись, когда парень сядет на кровать, деловито забрался к нему на колени. Сев к нему боком, мальчик уставился на Джонни большими серыми глазами и начал пристально разглядывать его лицо. Он всегда так делал. Джонни от такого внимания каждый раз становилось не по себе.
— Мама говорит, что мне следует перестать постоянно приходить к тебе. Она считает, что я навязываюсь. Пользуюсь тем, что тебе неловко сказать мне «Нет». Разве я навязываюсь тебе, Джонни? — спросил мальчик, явно ожидая от парня яростного опровержения родительского довода.
— Конечно нет, — нежно перебирая тонкими пальцами тёмно-русые мягкие волосы мальчика, почти прошептал Джонни. Одного лишь зрительного контакта хватило на то, чтобы парень, будто загипнотизированный, моментально позабыл все свои печали, сконцентрировав свое внимание исключительно на госте.
— Вот и я маме сказал то же самое! Но она мне не поверила, — насупился малыш. — Так обидно! Это нечестно! Сегодня у меня плохой день!
— Плохой день? — удивлённо приподнял Джонни выкрашенную в зелёный цвет левую бровь. Правая — жёлтая — не сдвинулась с места. Получившаяся гримаса отразила весь скепсис Джонни относительно кинутой мальчиком фразы.
Плохой день у шестилетки — это когда наступил сандалией в лужу? Ха-ха-ха. К твоему счастью, ты еще не познал, что такое «плохой день». От лица столь юного создания подобное заявление звучало настолько комично, что Джонни не смог подавить улыбку.
— Ничего смешного! — возмутился мальчик.
— А я и не смеюсь, — заверил его Джонни, стараясь напустить на себя серьезный вид. — Почему же сегодня плохой день?
— Мне нравится Кэти из подготовительного класса, я же говорил тебе, помнишь?! — Смешнее плохого дня у шестилетки оставалась лишь любовная перипетия этой же шестилетки.
— Да-да, — кивнул Джонни, ощущая легкий укол… ревности?
— Она нравится ещё и Бролли! А Бролли придурок! Но, кажется, он нравится Кэти. Ты представляешь? Как ей может нравиться какой-то придурок, когда есть я?
Закон жизни.
— Раз он ей нравится, может не такой уж он и придурок?
— Но ведь девочки придурков и любят, разве нет? — устами младенца глаголила суровая истина. Девочки, по наблюдениям Джонни, действительно предпочитали придурков. Мальчики, кстати, тоже. — А ещё… ещё! — малыш приподнялся к самому уху парня и заговорщицки прошептал: — Ещё я слышал, что он умеет целоваться по-взрослому, представляешь?
— О-о-о… — протянул Джонни, борясь с новым приступом смеха. Он знал, что прямо сейчас взирает на ширму. Вся эта детская непосредственность казалась страшно напускной. Но мальчику периодически нравилось в нее играть, а Джонни старательно делал вид, будто верит.
— А ты когда-нибудь целовался? — поинтересовался малыш, не сводя с парня любопытного взгляда.
— Было дело, — кивнул Джонни, решив опустить тот факт, что к шестнадцати годам люди обычно набирались и более обширного опыта, нежели поцелуи с языком.
— Это приятно? — мальчишка всегда отличался нездоровой любознательностью. А еще не гнушался провокаций. И манипуляций. Но делал все это с таким невинным видом, что Джонни велся, даже когда ясно осознавал, что с ним делают.
— Смотря с кем ты целуешься, — мягко улыбнулся Джонни, как бы невзначай касаясь тыльной стороной ладони гладкой щеки малыша. — Если с человеком, который тебе нравится, то очень приятно.
— А чем взрослый поцелуй отличается от невзрослого? Тем, что его взрослые делают?
— Делают? Поцелуи? Так не говорят, — рассмеялся Джонни. — Нет, отличие не в этом.
— Тогда в чем?
— Ты действительно хочешь знать?
— Хочу.
— А не слишком ли ты маленький для подобных разговоров?
— Неа! — мотнул мальчишка головой, давая понять, что теперь от Джонни не отстанет, пока не получит ответа.
— При взрослом поцелуе ты… — парень задумался над тем, как бы объяснить это невиннее, но в голову так ничего и не пришло, — …касаешься своим языком языка партнёра, — смущенно выдал он.
— Прямо языком? — пробормотал мальчик, а затем открыл рот, высунул язык и попытался достать им до кончика носа.
— Ага.
— Со слюнями?! — недоверчиво продолжил он расспросы.
— С ними. Потому такой поцелуй еще называют «влажным».
— А это не противно?
— Как я уже сказал, если человек, с которым ты целуешься, тебе нравится, то нет.
— Вот это да! Покажи! — внезапно потребовал малыш, заставив Джонни вздрогнуть.
— Показать что? — хрипло выдавил он.
— Влажный поцелуй!
— Как ты себе это представ… Что ты делаешь?! — отпрянул парень от соседа, увернувшись от неумелой попытки мальчика облизнуть его губы.
— Хочу научиться влажному поцелую! — как ни в чём не бывало заявил малыш.
— Но не со мной же! — выпалил Джонни, чувствуя, как щеки начинают гореть от нахлынувшего смущения.
— Почему нет? — искренне удивился малыш. — Мы же друзья! И ты мне нравишься! — заявил он, в силу возраста не понимая, в чём разница между симпатией, испытываемой к другу, и симпатией к любимому человеку.
— Друзья не целуются. По крайней мере, не так. К тому же первый поцелуй особенный. Неужели ты готов отдать его мне?
Мальчик задумался. Он обладал пытливым умом и феноменальной сообразительностью. Ход его мыслей, непредсказуемая логика, размышления — всё это балансировало на грани чего-то паранормального. Или безумного. Ожидать от него было можно чего угодно. И даже сейчас Джонни не мог понять, мальчик правда не осознает, что он творит? Или осознает он все очень даже замечательно. И делает это, чтобы нащупать слабое место Джонни и затем воспользоваться им.
Нет-нет-нет. Ты ведешь себя, как параноик. Джонни проинформировали про необычайные интеллектуальные способности малыша, но ребенок, в отличие от пресловутых гениев, которые не стеснялись демонстрировать окружающим своё превосходство и вели себя, как старики в детских телах,
притворялся? оставался ребёнком. Джонни играл с ним в прятки, помогал рисовать бабочек, искал любимого плюшевого зайца, пока малыш плакал из-за потери, и смотрел с ним мультики. Мальчику действительно нравилось такое времяпрепровождение. Оттого его острый ум и не привлекал внимания окружающих. Они
не видели, на что он способен. Не чувствовали превосходства. Но сам малыш, то ли не понимал, чем отличается от сверстников, то ли… понимал слишком хорошо и предпочитал подстраиваться под окружающих.
— Пусть это будет нулевой! — внезапно выдал малыш, светло улыбнувшись.
— Ты пожалеешь…
— Не-а, — уверенно мотнул головой маленький гость. Во взгляде его прочиталась непоколебимая решимость, с которой дети обычно бесстрашно залезают на верхушку дерева или подходят к рычащему псу.
— Л… ладно, — к собственному удивлению согласился Джонни. И тут же об этом пожалел.
«Что ты делаешь, мать твою?! — воскликнул внутренний голос, но парень постарался как можно скорее подавить его. — Это извращение!» Но Джонни вопреки здравому смыслу видел ситуацию иначе. Шестилетний мальчик и шестнадцатилетний парень. Действительно, звучало нездорово. Но Джонни не интересовался детьми. Его не возбуждало детское тело. Малыш с физической точки зрения его не привлекал. Джонни был очарован… пустотой, иногда читавшейся в больших серых глазах. Совсем не детские выводы, то и дело проскальзывавшие в их беседах. Странное раздражающее гнетущее давление, которое малыш приносил вслед за собой. Джонни тянуло к тому, кто прятался
за ширмой. К созданию, которое по непонятным причинам казалось Джонни чем-то похожим на него самого. Будто бы только оно могло понять и принять парня со всей его болью. И этот поцелуй, возможно, был для Джонни единственным шансом прикоснуться к этой пустоте. Было бы слишком несправедливо по отношению к себе не воспользоваться подвернувшимся моментом.
…Ты ведь понимаешь, что все это — жалкие оправдания?..
Джонни медленно нагнулся к малышу, слегка коснулся пальцами детских розовых губ, нежно провёл по ним большим пальцем, все еще сомневаясь в правильности происходящего. Впрочем, какие сомнения? В этом не нашлось бы и крупицы правильного. Вот только Джонни было наплевать. Он осторожно приподнял острый подбородок мальчика и приник к его губам. Малыш вздрогнул, но не отстранился, поэтому Джонни рискнул продолжить. Языком он мягко и не настойчиво раздвинул губы мальчика и осторожно провёл им по неплотно сомкнутым зубам. Малыш засопел и резко отстранился от Джонни, делая несколько глубоких вдохов. Щёки его раскраснелись, в глазах появился ни то лихорадочный блеск, ни то паника.
— Что-то не так? — понизив голос, спросил Джонни.
— Дышать тяжело, — пожаловался малыш. — Твоя щека закрывает мне нос!
— Прости, я не привык…
«…целоваться с детьми! Я буду гореть в Аду, — мысленно добавил парень и горько усмехнулся. — Я уже в Аду».
— Да ничего! — лишь отмахнулся мальчик. — А у нас вышел? Поцелуй?
— Я не уверен… — тяжело вздохнул Джонни, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Тогда давай попробуем ещё раз!
— О боже, нет…
— Ведь это приятно, правда, Джонни?
— Как я уже сказал, всё зависит от того, насколько тебе нравится человек, с которым ты это делаешь.
— Ты мне очень нравишься! — с серьёзным видом заявил малыш.
А как же Кэти?
— Ты мне тоже, — ответил Джонни даже слишком искренне.
— Значит, ещё раз!
— Но получается, что этот поцелуй окажется первым, раз прошлый был нулевым.
— Не-е-ет! Этот будет нулевым с половинкой!
Джонни напрягся, но вновь привлёк к себе малыша, обняв его левой рукой, а правой — касаясь ещё не ярко выраженных скул и подбородка мальчика. Несмотря на наигранную браваду, малыш еле заметно дрожал, а на коже его то и дело проступали мурашки, демонстрируя, насколько в действительности происходящее казалось ему важным и волнительным.
— В этот раз не забудь приоткрыть рот, — посоветовал Джонни.
— И твой язык будет прямо там?
— Будет, — кивнул парень. Щёки мальчика запылали сильнее прежнего.
— Хорошо, я постараюсь сделать всё правильно! — пообещал он, после чего закрыл глаза и подался к Джонни, давая понять, что готов к новому эксперименту.
Никогда бы Джонни и в голову не пришло, что целоваться с шестилеткой окажется настолько приятно. Он вообще не думал, что когда-нибудь примкнёт к компании подобных извращенцев. Но
тьма за ширмой без преувеличения вскружила ему голову.
«Я ведь его не принуждаю. Он сам попросил».
Оправдания.
«Я целуюсь не с ребенком. Я целую того, который за…»
Оправдания-оправдания-оправдания.
Джонни жадно вобрал нежные губы мальчика. Язык парня беспрепятственно проник в его разгорячённый рот. Малыш никак на это не отреагировал. Парень от него ничего и не ждал. Достаточно было и того, что мальчик сидел на коленях у Джонни и то и дело покрывался новой порцией мурашек.
Поцелуй оказался длинным. Сколько бы Джонни ни силился его закончить, ему не хватало воли оторваться от столь желанных губ. Лишь когда малыш вновь начал задыхаться, парень наконец-то от него отстранился.
— Теперь ты знаешь, как целуются взрослые, — чуть охрипшим голосом выговорил Джонни, потрепав мальчика по волосам. Тот в ответ еле заметно кивнул, пребывая в очередных раздумьях. Его пальцы то и дело касались влажных губ.
— Спасибо, Джонни! — наконец выпалил он. — Ты мой лучший друг! — воскликнул он и обнял парня, уткнувшись маленьким носиком ему в шею.
«Друг…» — эхом отдалось в глубине души парня.
— Пожалуйста… — с грустью в голосе прошептал Джонни. — Я всегда помогу тебе, только попроси.
— Правда?
— Правда.
— Правда-правда?
— Правда-правда! — горько рассмеялся Джонни.
— Правда-правда-правда?
— Не перебарщивай!
— Джонни, я так люблю тебя! — внезапно прошептал мальчик, прижимаясь к нему плотнее. И эти слова показались Джонни пронзительно искренними. Никто и никогда не говорил ему о любви
вот так.
«Меня не за что любить…»
— Я тоже люблю тебя, малыш, — прошептал он, уверенный, что они говорят о разной любви.
— Мы ведь никогда не расстанемся?
— Никогда, — кивнул парень.
…Через неделю Джонни застрелился. В его комнате нашли предсмертную записку с одной-единственной строчкой: «Прости меня, Тери. Когда вырастешь, ты обязательно всё поймёшь».
****
— Джонни! — воскликнул мальчик, вскакивая на постели. На лбу его выступил холодный пот. Дыхание оставалось поверхностным. К горлу подкатил ком. Ему вновь приснился человек, когда-то казавшийся самым дорогим на свете. Или же Джонни получил этот статус уже после смерти? Мальчик и сам не знал ответа на этот вопрос.
Со смерти Джонни прошло уже шесть лет, но воспоминания оставались настолько свежими, словно только вчера Тери забежал в его квартиру и стал невольным свидетелем разговора полицейских, из которого получалось, что сосед его мертв. Только вчера, не поверив услышанному, он кинулся в комнату друга и обнаружил успевшее окоченеть тело с простреленной головой и пистолетом, который все еще сжимала правая рука.
И мир рухнул.
Только вчера.
Шесть лет.
— Тери? Что такое? Снова кошмар? — заглянула в комнату встревоженная мама. Она старалась говорить спокойно, но голос ее едва заметно дрожал.
Мало ли детей, которым снятся кошмары? Рано или поздно они настигали каждого. Но не шесть же лет кряду?! Иногда, на короткий период, мучения прекращались. Искаженные сновидения заменялись глухой черной стеной. Но после небольшой передышки длиною в пару дней или недель, кошмары обязательно возобновлялись, чтобы вновь возвращать мальчика в комнату друга и заставлять с новой силой переживать те же удушающие эмоции, что и тогда. И Тери кричал в голос, плакал навзрыд, забивался в угол комнаты и часами смотрел в одну точку, пытаясь отыскать хрупкий баланс между миром грез и реальностью. Мальчик так боялся вновь увидеть страшную картину прошлого, что иногда не спал сутками, только бы оттянуть момент нового витка непрекращающихся пыток. От хронического недосыпа под глазами его залегли темные синяки, лицо всегда казалось осунувшимся, а сил в теле иногда не находилось даже на выход из комнаты. Измождённый ребенок не мог перестать оплакивать смерть человека, лицо которого уже частично стерлось из его памяти. Лицо живого человека, не мертвого.
На вопрос матери Тери не ответил. Обняв свои колени, он содрогался от беззвучных рыданий.
— Опять приснился Джонни? — присаживаясь на край кровати, спросила мама, прекрасна зная ответ на свой вопрос. Она нежно погладила сына по голове, давая понять, что Тери не один. Мальчику было всего двенадцать, но в его волосах уже начинала пробиваться первая седина.
Тери в ответ скованно кивнул.
— Тебе пора его отпустить.
— Я знаю. И хочу этого, но смириться с его смертью не могу, — сквозь слёзы прошептал мальчик.
— Сынок… Я договорилась с одним человеком. Он выслушает тебя и поможет справиться с болезненными воспоминаниями, — чуть помолчав, тихо проговорила мама.
— Один человек — это психотерапевт?
— Да.
Разговоры о психотерапии заводились и раньше, но впервые мама говорила об этом, как об уже решенном вопросе.
— Не пойду. Я не сумасшедший! — огрызнулся мальчик, резко отбрасывая от себя руку матери.
— Знаю, Териал, я прекрасно это знаю. Но ты ведь и сам понимаешь, что тебе нужна помощь. Ты запутался и зациклился. Психотерапевт поможет тебе вырваться из заколдованного круга. Разве ты не хочешь наконец-то выспаться?
— Конечно хочу!
Но заслужил ли?
— Это я во всем виноват, — тихо зашептал он, пряча лицо в коленях. — Мне не стоило делать то, что я…
— Ты здесь ни при чем, — не согласилась мама.
— Если не я, то кто? — Тери резко поднял глаза на мать. Злобный взгляд скользнул по женщине. Мальчик словно пытался залезть ей в голову и убедиться, что она не знает чего-то, о чем ему самому сказать не потрудились. Подозрительный, неспокойный, обозленный и абсолютно асоциальный, он оставался безопасен для общества до тех пор, пока возлагал всю вину только на себя. Но что бы он предпринял, окажись повинным в смерти Джонни сторонний человек?
— Прошу тебя, сходи хотя бы на одну встречу. Если тебе не понравится, силой тебя никто не потащит. Лишь раз. Ради себя.
Серые глаза вновь наполнились слезами. Некоторое время мальчик молча плакал, прежде чем, наконец, выдавил:
— Хорошо, я схожу. Но ничего не обещаю.
— Умница, — улыбнулась женщина, нагнулась к сыну и поцеловала его в лоб.
«Дурак…» — подумал про себя Тери.
****
— Териал Фелини?
Мальчик вздрогнул и поднял глаза на обратившегося к нему молодого мужчину лет тридцати с густыми тёмно-русыми коротко остриженными волосами и эспаньолкой. Поверх свободного свитера и брюк незнакомец накинул белый халат — единственное, что позволяло определить его статус врача.
Зачем психотерапевту белый халат?
— Да, это я, — пробормотал Тери, поднимаясь с мягкого диванчика, на который пару минут назад ему указала девушка с ресепшена. Мама предлагала подождать врача вместе. Таким образом она хотела поддержать сына, но Фелини попросил ее остаться в машине.
— Я доктор Силетти. Прошу следовать за мной, — врач открыл перед Тери дверь, и юный пациент, немного смутившись тому, что взрослый человек обращается к нему на «вы», зашёл в кабинет. — Располагайтесь на кушетке, — кивнул врач в сторону тёмно-бордовой мебели. Сам он сел в мягкое воздушное кресло напротив.
Тери с интересом огляделся. Ему почему-то казалось, что место будет неуютным и не внушающим доверия. Но кабинет психотерапевта оказался удивительным образом похож на маленькую библиотеку, стены в которой скрывали сотни книг, плотно втиснутых в полки деревянных стеллажей. У окна подсвечивался солнцем рабочий стол Силетти, на котором помимо стопки документов нашелся маленький аквариум с единственной рыбкой.
Проследив взгляд пациента, психотерапевт сделал пометку в рабочем блокноте и начал разговор:
— О чём вы подумали, увидев рыбку? — добродушно спросил он.
— Не знаю… — сбивчиво пробормотал Тери, осторожно садясь на край кушетки и не зная, куда деть рук. Он сам сюда пришел, но находиться здесь, тем не менее, ему не хотелось.
— Не стесняйтесь, располагайтесь как вам будет удобнее, — посоветовал психотерапевт. Тери, прислушавшись, неторопливо улёгся на кушетку и упёрся взглядом в белый потолок.
Забавно. Пока я так лежу, можно представлять, будто бы я на столе у патологоанатома.
— Так о чём же?
— Подумал, как ей, должно быть, одиноко в аквариуме, — протянул мальчик, сложив руки на животе. Так действительно оказалось куда удобнее. Новое положение избавляло от необходимости смотреть на врача, который, как и все остальные люди, вызывал одно лишь раздражение.
— А вам одиноко? — последовал новый вопрос. Мальчик лишь пожал плечами. И да, и нет.
— Териал, почему бы вам не рассказать немного о себе? И о том, что вас ко мне привело?
Не
что, а
кто. Мама.
Джонни.
В груди резко защемило, а перед глазами слегка поплыло. Говорить о Джонни Тери совсем не хотелось, хотя о ком же еще вести беседу, если не о нем?
— Териал, всё хорошо? — мягко подал голос доктор после затянувшегося молчания.
— Не могли бы вы… не обращаться ко мне на «вы»? Я себя очень неуютно чувствую, — тихо попросил юный пациент.
— Конечно, — кивнул психотерапевт и начал слегка постукивать ручкой по блокноту, ожидая продолжения. Тери потребовалось время и чудовищное количество моральных сил, чтобы, наконец, произнести:
— Я здесь из-за друга. Он умер. Застрелился. Его звали Джонни.
Если психотерапевт и удивился его словам, то виду не подал. Впрочем, к нему наверняка приходили с историями и куда более мрачными, нежели нес в себе Фелини.
— Расскажи, как ты с ним познакомился?
— Хм… Это было так давно. Я уже и не вспомню. Такое ощущение, будто мы знакомы с самого моего рождения, — осторожно выговорил Тери. — Мне было всего шесть.
— Каково твоё первое воспоминание о Джонни?
Тери поморщился, пытаясь выудить из череды полустертых картинок прошлого что-то внятное.
— Помню, гулял во дворе, играл в песочнице. Мама позвала меня домой. Я побежал к подъезду, споткнулся и упал. Разбил себе обе коленки и расплакался. Тогда ко мне и подошёл Джонни.
— Он помог тебе дойти до дома?
— Да… Или, постойте… Нет, не помог. Кажется, он тогда разозлился. Да, точно! Сказал что-то вроде: «Харэ вопить, мелюзга. Бесишь». Ха-ха!
— А что ответил ты?
Как же тяжело все это вспоминать. Это правда необходимо?
Что вспоминать? О ком мы сейчас говорим? Зачем я здесь?
Что?
Тери моргнул, на секунду будто отключившись.
— Териал?
— Я… я разозлился и наступил ему на ногу, — выпалил мальчик, встревожившись совсем не из-за вспыхнувших в подсознании воспоминаний.
Что это было? — А потом расплакался сильнее прежнего. Мама пришла за мной, накричала на Джонни и увела меня домой.
— Так значит, сперва вы с ним не дружили.
С кем?
Да что со мной происходит?!
— Нет. Наверное. Не помню… — Тери помассировал виски, чувствуя отголоски приближающейся мигрени. — Кажется, все-таки нет. Помню, подстерегал его у квартиры. И еще вроде бы стрелял в него из водного пистолета и притаскивал к его дверям уличный мусор.
— Как на это реагировал Джонни?
Кто такой Джонни?
Тери резко вскочил с кушетки, чувствуя, как взметнувшийся пульс сотрясает все тело.
— Териал?
Нельзя ему об этом говорить. Не показывай вида.
— Он злился. Что еще… Пару раз мне от него доставалось. А потом ему доставалось от моей мамы, — вспоминая это, Тери постарался выдавить из себя улыбку.
— И всё-таки вы сдружились. Расскажи о нем побольше.
О ком?
— Эм… Хороший парень. Яркий и необычный человек. По крайней мере тогда он мне казался именно таким. Он красил волосы в зеленый и желтый, что приводило меня в неописуемый восторг. Наверное к глазам, они у него тоже желто-зеленые.
Были. А еще он очень смешно одевался. Пёстро. Не любил подвески, утверждая, что они его душат. И обожал браслеты. Много браслетов. Знаете такие из ниток? Мы в школе их плели на уроке мелкой моторики. У меня получалось лучше всех, потому что благодаря Джонни я знал, что делать. Джонни называл их браслетами дружбы. Я сплел ему один. Он его никогда не снимал. Странно. Браслетов он носил много, а вот друзей… Друзей у него будто бы кроме меня и не было. Кажется, до знакомства со мной, он был очень одинок.
— Это привлекло тебя в нем? То, что вы оба испытывали потребность в общении, но не получали его в должном объеме?
— Что? Нет. Не знаю… — Тери хотел замолчать, но информация о Джонни, столько лет тлевшая внутри него, найдя выход, помимо воли носителя все в большем объеме просачивалась во внешнюю среду. — Ещё он очень любил играть на гитаре! Особенно ночью во дворе. В полном одиночестве. Соседи его за это недолюбливали. А мне его пение нравилось. У Джонни потрясающий голос!
Был. И играл он хорошо. Он казался таким… таким… особенным! И мне страшно хотелось получить его внимание.
Чье внимание?
— И в конечном итоге ты его получил?
— Да.
Конечно. Ты ведь всегда получаешь то, чего хочешь. И не задумываешься о последствиях. И к чему же это привело?
— Как?
— Я был дома один и увидел из окна, как на Джонни напали.
— Один? В шесть лет? — в легком недоумении прервал рассказ психотерапевт.
— Мама тогда была беременна моей сестрой. Ей пришлось уехать в больницу. Меня оставить было не с кем. А что тут такого? Разве это так страшно? — нахмурился Тери.
— Учитывая твой возраст…
— Мама знала, что я не наделаю глупостей.
— Допустим, — чуть помолчав, кивнул психотерапевт. Он сделал очередную пометку в блокноте и жестом дал мальчику понять, что он может продолжать.
— Я тогда очень испугался за Джонни. Сначала я вызвал полицию…
— В шесть лет?
— Да. В шесть лет, — с плохо подавляемой агрессией выдохнул Тери. Этот психотерапевт вообще слушает его?! — Пока ехали полицейские, я взял свой водный пистолет, залил в него воду вперемешку с черным перцем из кухни и побежал спасать Джонни.
— В шесть лет, — пробормотал мужчина себе под нос.
Да, мать твою, старый ты хрыч, в
ше
сть че
ртовых ле
т.
— Я тогда… не помню, что именно произошло, — зачем-то соврал Тери.
Не помнишь ли?
— Я привел его домой. Он плакал. И кричал. Вот и все, — резко оборвал мальчик скомканный рассказ, только теперь заметив, что по щекам его уже несколько минут катятся слёзы. Тери взялся судорожно вытирать мокрые щёки рукавами толстовки. Психотерапевт спокойно ждал, когда его пациент справится с нахлынувшими эмоциями.
— Этот случай вас сблизил? — чуть погодя продолжил мужчина.
Какой случай?
Почему это не прекращается?
— Видимо… Он меня в тот вечер обнял. И говорил «спасибо» снова и снова. А на следующий день я впервые пришёл к нему в гости. Так и начали дружить.
— Как строились ваши взаимоотношения? Кем ты его считал? Наставником? Другом? Братом?
Я не стану отвечать на этот вопрос.
Почему? Скажи ему, что ты делал.
— Другом.
— А кем он считал тебя?
Хватит! Перестаньте!
Ответь! Расскажи ему все о своем дорогом Джонни!
— Надеюсь, и я для него был другом.
Психотерапевт задержал на Тери долгий проницательный взгляд, будто точно знал, что мальчик ему врет.
— Его безвременная кончина вселила в тебя страх новой потери? Ты боишься новых эмоциональных связей?
— Безвременная кончина — как тактично вы высказались, — Тери невесело усмехнулся. — Это не просто
безвременная кончина. Он умер не от болезни. Его не убили. И он не ушёл из этого мира из-за несчастного случая.
Этот ублюдок застрелился! Обещал быть со мной, поддерживать меня, говорил, что я вселяю ему надежду, а потом взял и
застр
ели
лся! Он предал меня!
— Я понимаю, что…
— Да ничего вы не понимаете! — от внезапной вспышки ярости Тери вскочил с кушетки. — Что вы можете понимать?! Вы посторонний человек, который видит меня впервые в жизни! Джонни для вас — пустой звук. А для меня он был целым миром! Моим миром, можете вы это понять или нет?! Я бы сделал всего, чего бы он ни пожелал! Если у него возникли проблемы, почему он не пришёл и не поделился ими? Почему застрелиться ему показалось единственно верным решением?! И это дурацкое послание, в котором он просит у меня прощение! Да пусть он это прощение засунет себе знаете куда?! Не прощу! Никогда! Этот слабак променял меня на смерть. Да как он… Да как он
посмел?! Устал? Жить надоело?! В шестнадцать-то лет?!
Бесхребетная тряпка! Мне сейчас тоже плохо! Но я не режу вены и не глотаю таблетки! Я никогда не опущусь т
ак ни
зко. Потому что я не эго
истичная скот
ина! Я думаю о маме, папе и сестре. Как на них повлияет моя смерть? Как она испортит им жизнь?! А Джонни о моих чувствах не думал! Я же… я любил его! Боготворил! Да, в с
ра
ные ше
сть лет, и не надо в сотый раз переспра
шивать! Может тогда я еще чего-то не понимал. Зато сейчас понимаю. Все сложилось бы совсем иначе, будь у этого полудурка хребет! И эта чёртова строчка:
«Когда вырастешь, ты обязательно всё поймёшь». Ха! Очень
см
ешн
о!
Джонни!
Что же ты со мной делаешь?!
Я вырос, но я не понимаю!
До сих пор!
— Териал, успокой… — но доктор Силетти не успел договорить. Его юный пациент пулей вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью. Вдогонку за ним, впрочем, никто не ринулся. Не имело смысла. Психотерапевт точно знал, что мальчик вернётся.
Тери же не разбирая дороги бежал как можно дальше от чёртового кабинета и чёртового человека, посмевшего разворошить прошлое и расковырять плохо затянувшуюся рану.
Джонни, как же мне тебя не хватает.
Джонни, как же я хочу тебя увидеть.
Джонни, я никогда не смогу тебя забыть.
Джонни, Джонни, Джонни…
Мой милый Джонни…
Тебя никто никогда не заменит…
Джонни — это кто?
