Семь кругов Ада

«Жизнь прекрасна!» Часто ли вы просыпаетесь с этой мыслью? Я вот впервые! У меня обычно в репертуаре «Жизнь — говно!», «Я — говно!», «Все вокруг меня — говно!» или, что популярнее всего остального, «Говнячий, блин, будильник, завались!». А тут такое наваждение, самому не верится! И будильник, казалось, не мерзко пикал, а пел мне романтические серенады, и визжащая Эллити ну совсем не хотела в очередной раз посягнуть на безопасность моих несчастных яичек. Что вы! Она же моя дорогая сестричка! Она меня любит! Почти боготворит! Вон у неё и фотки мои хранятся в отдельной коробочке. И пусть на них у меня выжжены глаза, а одна фотография вообще приклеена к какой-то соломенной кукле, в которую понатыканы иголки, всё это лишь из лучших побуждений, верно же?! А значит, ничего плохого сделать она не хочет! И даже кинутое ею «придурок» после того, как я инстинктивно увернулся от удара, и её нога угодила в прорезь батареи, где и застряла, было проникнуто какой-то особенной любовью! Да, люди, жизнь всё-таки прекрасна! Я сполз с кровати, бодро прошествовал в ванную, что-то напевая себе под нос, и только взглянув в зеркало, сказал спасибо всем своим ангелам-хранителям (а они у меня точно были) за то, что мне посчастливилось не столкнуться перед этим с мамой. А ещё спасибо за то, что Эллити, сколько бы из себя ни строила взрослую, всё равно многого не понимала, иначе бы уже произошла настоящая катастрофа. Дело в том, что мою шею покрывали красноречивые засосы, а плечи украшали следы от укусов. Вот тебе и бурная ночка, Тери. Ты поимел Ника… НИКА! Это же… Хотя сколько бы я ни думал об этом, казалось, что поимели все-таки именно меня. Меня поимела задница! Такое произойти могло только со мной! Вообще, по этому поводу меня раздирала масса противоречивых эмоций. С одной стороны, мне жутко нравится Зуо, а значит, я его предал, изменил ему, я говнюк и не имею права на его любовь. С другой — как можно предать того, кто видит в тебе лишь пустое место и ни о какой взаимной любви с его стороны не может быть и речи? С одной стороны, с Ником было классно, и я был сверху, что для меня немаловажно! С другой — уж слишком легко мне Ник отдался. Напрашивался вопрос: сколько таких, как я, у Ника было, есть и будет? Паровоз и малюсенькая тележка? Думать обо всём об этом мне, впрочем, быстро наскучило. Я порылся в ящике под раковиной, где между десятками маминых флакончиков и тюбиков отыскал небольшую аптечку. Обнаруженными пластырями я залепил себе шею и плечи. Маме никогда не пришло бы в голову, что за ними кроются засосы, ибо она давно вписала меня в клуб сорокалетних девственников. У меня даже брошюрка есть с красивым названием: «Отсутствие половой жизни — это еще не конец!» После шеи и плеч я взялся проверять руки. Для начала, содрал со сломанного два дня назад пальца эластичный гипс, который мне наложил Зуо. Вообще-то палец наверняка сросся меньше чем за сутки (наномашины сделали свое грязное дело), так что ночью, когда я отбивался от атаки хакеров, я о такой мелочи даже не вспомнил. Из-за гипса палец плохо гнулся, но я вошел в такой раж, что не обратил на подобную мелочь должного внимания. Освободив палец из заточения, я пару раз согнул и разогнул его и остался удовлетворён результатом. Словно и вовсе его не ломал! Куда меньше порадовали пострадавшие подушечки моих драгоценных пальчиков, которые я стёр о старую клавиатуру в кровь. У нас в аптечке, в отличие от аптечки Зуо, суперклёвых пластырей не нашлось, остались только обыкновенные. Естественно, от них пальцы за одну ночь не заживали, поэтому я содрал старые липучки, побрызгал пальцы обеззараживающей штуковиной и начал рыться в поисках новой пачки пластырей телесного цвета, так как всю предыдущую истратил на шею и плечи. Поиски результатов не дали, поэтому мне пришлось залеплять пальцы разноцветными пластырями Эллити. Жёлтенькие с солнышками, розовенькие с сердечками, зелёненькие со звёздочками. Очень иронично, Тери. Ты — последний предсмертный стон моды. Но выбора у меня не оставалось. Не ходить же с покрытыми кровавой коркой пальцами и задевать все вокруг болячками, верно? — Зато теперь ты совершенно точно можешь считать себя активом! — улыбнулся я своему отражению, стараясь не смотреть на радужные пальцы. — А толку-то? — пожало оно плечами мне в ответ. — То есть как это, толку-то?! Я теперь самоуверенный альфасамец! Мужественный, брутальный, дерзкий! Моей уверенностью в себе можно двигать горы! Я изменился! Трансформировался! Гусеница превратилась в бабочку! — Еще пару дней назад ты утверждал, что парни тебя абсолютно не интересуют. Теперь ты альфасамец, по виду больше напоминающий суповой набор. Что дальше? — ухмыльнулось отражение, смотря на меня с неприятным снисхождением. Да, оно улыбалось. Да, серые глаза действительно казались счастливыми. И всё-таки моё отражение чем-то было недовольно. Вот только чем? Я решил не заострять на этом слишком большое внимание, а то того и гляди весь день бы простоял в ванной комнате, всматриваясь в себя нелюбимого. Я прошмыгнул обратно в свою комнату, натянул на себя первую попавшуюся домашнюю серую футболку и ринулся за добычей на кухню, то есть завтракать. Мифи говорит, что по утрам есть не может. Сначала просыпается она, а затем уже ее желудок через пару часиков уже в стенах школы. У меня же всё наоборот. Я ещё не проснулся, а мне уже снится курица с ананасами и картошкой или помидоры под каким-нибудь соусом. Или колбаса. Или пироги. Или яичница. Или суп. Или свежий хлеб. Или… я могу продолжать до бесконечности. Сегодня, к примеру, мне приснился большой кусок сыра. И я пообещал себе во что бы то ни стало его заполучить. Если потребуется, ценой своей жизни. С воинственным настроем я распахнул дверь на кухню и… замер в проёме. В такие моменты я начинаю осознавать, насколько я не понимаю женщин. И мужчин. Вообще всех людей. И нелюдей тоже. Боже, я даже себя не понимаю. На кухне сидели мама и Эллити, успевшая высвободиться из батарейных оков. Мама закинула одну ногу на стол и в этот самый момент брила её лазерным эпилятором. — Вы что творите с утра пораньше?! — наконец выдавил я из себя. — А что такое? — как ни в чём не бывало улыбнулась мама, сделав губы бантиком. — Да ничего, кроме того, что ты бреешь ноги на кухне над столом, за которым я лично собирался завтракать! — И-и-и? Лазер не просто срезает волоски, но полностью их уничтожает! — От этого мне не легче! Это не гигиенично и просто противно! — взвыл я. — Сказал парень, который готов одни трусы носить до тех пор, пока они не смогут заменить лист железа, — невозмутимо парировала мама. — Да причем тут мои трусы! — Ну да, я не самый чистоплотный субъект и могу и не такое, но брить ноги над столом казалось мне настоящим кощунством! С грязным бельём и носками-бумерангами всё это не шло ни в какое сравнение! — Ты не стесняйся, присаживайся, кушай, — добавила мама, уже вновь полностью сосредоточившись на бритье. Судя по ее выражению лица, на ноге она выбривает как минимум Мону Лизу. — Ещё чего… мне противно! — Тери просто завидует, — вставила своё слово любимая сестрица, — у самого-то волос вообще нет! Да. Да, черт побери! Да, мать вашу! Я ужасно завидовал! Зачем вообще люди сбривают волосы?! Они не понимают своего счастья! — Кстати, да! — подхватила мама. — У тебя же гладкая, как попка младенца, не только попка, но и все остальные части тела, если мне память не изменяет? — Изменяет! — тут же начал я злиться. — У меня давно уже есть волосы! Везде! Ясно! — О да, можешь и дальше себя утешать, — усмехнулась мама. — У меня есть волосы! Вот! Видишь! — Я сам поставил одну ногу на стол и ткнул в неё пальцем. Мама и Эллити дружно заржали, как кони. Именно заржали! — Тери, у тебя волосы на ногах короче и светлее, чем у меня на руках! — простонала Эллити, стуча рукой по столу. — Ой, как смешно. Нашла, чем гордиться! В одиннадцать лет уже волосатая, как Йети! Какого черта?! Это я хочу быть волосатым как Йети? Почему Эллити всё, а мне ничего?! Я сейчас расплачусь от несправедливости. — Я не волосатая! — Волосатая, сама только что призналась, — гнул я своё, мысленно недоумеваю, почему сей факт вообще может быть кем-то воспринят не в качестве комплимента. — Небось косички африканские ночами заплетаешь, чтобы не запутаться, пока спишь. …как же я хочу африканские косички на ногах. Кто бы знал. — А ты… ты!!! Лысый! — В каком это месте, интересно? Как видишь, у меня прекрасная шевелюра! — ткнул я пальцем на свою макушку. — У тебя лысый член! Наступила мёртвая тишина. Даже мама отвлеклась от бритья и офигевше воззрилась на Эллити. — На члене волосы не растут, — глухо пробормотал я, не совсем соображая, что вообще говорю, и нечаянно представляя себе волосатый член. По телу побежали мурашки откровенного ужаса. Кажется, мы только что придумали новое чудовище. — То есть как это? — Кажется, Эллити от собственных же слов офигела не меньше. — Ну, может, у самцов Йети всё по-другому! Кто вас знает! — ухмыльнулся я, заставляя сестру багроветь от злости. — Волосы растут на паху и мошонке, — с интонацией настоятельницы поправила сестру мама. — Может этим прекрасным утром мы обойдемся без бесед про мошонки?! — завопил я. — Всю жизнь мечтал обсуждать свою волосатость между ног со своей одиннадцатилетней сестрой! — Мечты имеют неприятную тенденцию сбываться, — пожала плечами мама, вновь занявшись бритьём. — Да и к тому же мы не обсуждаем волосатость между твоих ног. Мы обсуждаем отсутствие оной! — Ох, ты ещё плакаты по этому поводу напечатай и развесь по городу! — Зачем? В нашем доме и так все об этом знают, так что Город — это вопрос времени. Ну всё! Это было последней каплей! Я даже о сыре забыл! Мошонки и волосы отбили у меня всякий аппетит. Громко хлопнув дверью, я вернулся в свою комнату, чтобы продолжить орать, но уже в себя. Нет, ну надо же! Как они смеют обсуждать подобные темы! При мне! Совсем не стесняясь! А самое противное заключалось в том, что они были правы! С минуту повалявшись на кровати, я всё-таки не вытерпел и начал рыться в шкафах в поисках лупы. Следовало как можно скорее найти хотя бы один волос и доказать, что я полноценная волосатая ячейка общества! Лупа обнаружилась, а вот волосы — нет. Как я ни силился разглядеть их на подмышках или ниже пояса, ничего. Светлый тонкий пушок, но ни одного длинного, тёмного, колючего и кудрявого. Просто издевательство! — Ой, Тери, тебе срочно нужен микроскоп! С лупой ты точно ничего не найдёшь! — съязвила Эллити, заглянув в мою комнату и застав меня за не самым достойным делом. — О, так может, одолжишь мне свой, тот, которым ты каждое утро пытаешься разглядеть свои сиськи? — буквально рявкнул я в ответ. — Тери… Baka! — воскликнула сестрица и скрылась за дверью. — Сама stupido! — буркнул я, выкинул лупу и поплёлся к шкафу, дабы одеться. Он оказался так же девственно чист, как и вчера. Только не говорите, что мне снова надо надевать то розовое убожество. Я не могу носить убожества. Я сам убожество. Мы сливаемся. — Ма-а-ам, — нехотя поплёлся я обратно на кухню. — Моя одежда вернулась из химчистки? — Ага, посмотри в коридоре в мусорных пакетах, — монотонно кинула она мне в ответ. — А почему в мусорных?! — возмутился я. — Кстати, сегодня повышенный ультрафиолет и дожди, так что одевайся соответствующе, если, конечно, не хочешь лишиться волос ещё и на голове, — ушла от темы родительница. — Ага, а ты надень короткую юбку. Может, волосы на ногах расти перестанут, — бросил я. — А это мысль! — встрепенулась мама, заставляя меня буквально стонать от безнадёжности. Ну как так можно? — Я пошутил! — А я серьёзно! — Мама, вместе с волосами у тебя ещё и ноги отвалятся! — Ты думаешь? — задумалась она. — Что ж… идея всё равно была неплохой, — улыбнулась мама и вновь вооружилась эпилятором. Я же порылся в пакете, выудил оттуда серые джинсы, футболку и толстовку с длинными рукавами и капюшоном и тут же всё это на себя натянул. О мой винчестер, как же я рад моим милым серым одежонкам! Вы посмеетесь, но в любимых джинсах и толстовке мне мгновенно стало как-то легче дышать. Словно за спиной распахнулись крылья. Да. В сером мне однозначно куда комфортнее. Я полюбовался на себя в зеркало, отметил, что великолепен как никогда, и вернулся на кухню уже в третий раз. Теперь я был полон решимости заполучить кусок сыра, и то, что мама сконцентрировалась на прополке ног, даже играло мне на руку. Я с невинным видом пробрался к холодильнику, открыл его… — Что ты там забыл, завтрак на столе, — кинула мама, даже не посмотрев в мою сторону. На столе, значит? Вон та серая масса, размазанная по тарелке? — И что же это? — без особого энтузиазма поинтересовался я. — Новая каша быстрого приготовления, попробуй! Очень вкусная! Не поймите меня неправильно, но такую гадость я есть совсем не хотел, поэтому, проигнорировав слова мамы, потянулся к куску сыра. А он меня уже ждал и чуть ли не махал своей сырной лапкой! Ему только таблички не хватало «Съешь меня», хотя зачем ему табличка, ведь я и сам догадывался, для чего он предназначен. — Положи на место сыр и жри кашу, — пробасила мама, заставив меня вздрогнуть. — Эту дрянь… только после смерти! — заявил я. Альфасамец! Взял и дерзко отказал! Горжусь собой! — Я не расслышала. Ты что-то сказал? — тихо, но угрожающе забормотала мама. — Я сказал… эм… можно мне сыра? — пискнул я, зная, что спорить с маман равносильно попыткам остановить голыми руками танк. Амплуа альфасамца весьма сложное. Для начала хватит и пару минут в этом невероятном образе. — Нельзя. Он куплен для блюда на ужин. Не хочешь кашу, свободен! — кивнула мама на дверь. — Ну и ладно, не больно-то и хотелось, — фыркнул я, со злости кинув ни в чём не повинный сыр в дальний угол холодильника, и стремительно вышел из кухни. Правда, в коридоре всё равно пришлось задержаться. Следовало тщательно приготовиться к выходу на улицу, чтобы не схлопотать нехилые ожоги. Как предупредила маман, сегодня обещали повышенный ультрафиолет. Озоновый слой держался на последнем издыхании. Раньше, когда подобные катаклизмы только начинались и происходили редко, люди в дни повышенного ультрафиолета предпочитали оставаться дома. Но с годами таких дней становилось всё больше, пока активный ультрафиолет не оказался чуть ли не таким же частым явлением в Тосаме, как и дожди. А никому бы не понравилась идея всю свою жизнь сидеть взаперти. Следовало срочно что-то предпринять. Этим Чем-то стала разработка одной корпорации по производству нано-машин: они придумали баллончики с нанороботами, защищающими кожу от ультрафиолета и ядовитого дождя по совместительству. Их распыляли на одежду и открытые участки тела. Но так как сами по себе нано-технологии — вещь дорогая, а в таких баллончиках нуждались все жители Тосама, их следовало сделать доступными для всех. Сейчас существовало бесчисленное количество видов баллончиков от самых дешевых до неприлично дорогих. Наша семья никогда не нуждалась в деньгах. Но баллончики чисто принципиально мама всегда покупала самые дешевые. Те самые, на нанороботах в которых корпорация экономила начиная от материала и заканчивая функционалом. Я распылил содержимое баллончика на одежду, кисти рук, шею и лицо, и они тут же приобрели серебристый цвет и заблестели так, словно я окунулся в чан с блестками — явный показатель того, какой дешевкой я воспользовался. Защитный слой держался около девяти часов, но блестеть настолько навязчиво я должен был прекратить минут через тридцать. На голову я накинул капюшон, а глаза скрыл за темными стеклами солнечных очков, надеясь, что разрушительная активность солнца не растянется на весь день, ибо очки мне казались дурацкими и я терпеть их не могу. Впрочем, их уродство пока еще казалось лучше слепоты, которой могли меня наградить теплые солнечные лучики. Школьная сумка, обворожительная улыбка, адресованная себе самому, и я уже шёл к школе. Эллити я никогда не ждал. Идти с этим, как оказалось, волосатым чудовищем было равносильно древним пыткам. О чём бы мы ни начинали говорить, заканчивалось всё равно дурацким скандалом. Нет, конечно же, Эллити я вовсе не ненавидел, скорее наоборот! Я очень её любил! И чем дальше она от меня находилась, тем больше и сильнее была эта самая любовь. Думая о сестре, своей несчастной доле и собственной офигительности, я так погрузился в свои мысли, что случайно налетел на прохожего. Я машинально бросил «извините», на что мне ответили сухое «смотри, куда идёшь», и голос ответчика показался мне до боли знакомым. Ник?! Я хотел сказать хоть что-нибудь, может, стандартное «привет» или пошутить про благополучие его задницы, но… не успел. Ник, мельком скользнув по мне взглядом, уже шёл дальше. Он не узнал меня. Я так и замер с раскрытым ртом и застрявшими в глотке словами. Неужели одежда настолько меняет людей? Непостижимо. И всё-таки Ник не проигнорировал, а именно не узнал меня. И от осознания этого мне почему-то стало жутко не по себе. Как же я могу ему нравиться, если без розовой футболки превращаюсь для него в невидимку? Разве если ты испытываешь к человеку чувства, ты не найдёшь его среди миллионов? А? Я вот Зуо точно найду! Хотя его любой дурак найдёт. Перед ним же, как перед Моисеем море, люди расступаются, в ужасе прячась в бункерах. Сначала я хотел окликнуть Ника, помахать ему или ещё как-нибудь привлечь его внимание, но почему-то так ничего и не сделал. И в школу идти внезапно расхотелось. Поэтому, сам не зная почему, я развернулся на девяносто градусов и побрёл совсем в другую сторону. Было тут неподалёку одно моё тайное место — старая, как мир, детская площадка. Там вы бы не нашли ни гравитационных подушек, ни других новомодных штучек, которые присутствовали на новых детских площадках. Не-е-ет, она каким-то образом прожила не один век и сейчас стояла посреди пустыря, зажатая между тремя ковыряющими небо высотками. Не разрушали эту площадку лишь по той простой причине, что она стояла на каком-то канализационном стыке, из-за чего строительство на ее месте было запрещено. Так же свою лепту внесли историки-фанатики, поставившие рядом с площадкой табличку, на которой указывалось, что она ни меньше, не больше, а достояние. Раритет. Вызов из прошлого. Правда всем на это, кроме меня и историков-фанатиков, было глубоко плевать. Площадка занимала не более двадцати метров. На ней уместились две лавочки, качели, две лестницы, одна горка, песочница и турники. Я уселся на мокрую лавочку (мокрую, потому что почти всю ночь шёл дождь) и уставился в лужу, что оказалась у меня под ногами. Лужа ответила мне радужными переливами. — Ну, привет, — пробормотал я, взглянув на небо. Затем вновь уперся взглядом в лужу. Отражение мне улыбнулось и ответило: «Привет». Нет, конечно же, дело не в шизофрении или каких-то иных психологических заболеваниях. Я здоров как конь с нервной системой из говна и палок. Но, согласитесь, иногда полезно поболтать с самим собой. — Почему ты не пошёл в школу? — тем временем пробормотало отражение. — А хрен его знает, — пожал я плечами в ответ. Когда отвечал, я каждый раз смотрел на небо, так у меня появлялось какое-то несильное, но всё-таки впечатление того, что у меня есть собеседник. — Что за чушь, ты прекрасно знаешь, почему не пошёл! — Правда? — Я даже сам удивился. — Конечно знаешь! Подумай! И я задумался. Та-а-ак… — Дело в Нике? — предположил я. — Не-а. — В его заднице? — Бип-бип, ответ неверный… — Я тоскую? — Горячо. — По Зуо? — Бинго. Прекрасно! Просто чудесно! Но мне действительно хотелось увидеть Зуо, получить от него подзатыльник и покататься на его мотоцикле, на котором во второй день меня уже почти не укачивало. Так хотелось! — Да ладно, не парься! Взбодрись! Ты же крут! — усмехнулось моё отражение. И ведь не поспоришь с ним, а! — Да, я крут! — улыбнулся я. — И вы с Зуо ну просто идеальная пара! — По-любому! — И он от тебя без ума! — Эээ… а вот здесь я поспорю… Видите, даже ваше отражение соврёт вам и не моргнёт! Я раздосадованно наступил на лужу, из-за чего моё отражение на миг расплылось. Болтать с ним исчезло всякое желание. Встав с лавочки, я добрался до песочницы и начал ковыряться в мокром песке. — О! Камешки! — Я вспомнил детство и следующие двадцать минут с нездоровым фанатизмом перерывал песок в поисках разноцветных камней. Лишь когда рядом со мной образовалась целая гора камней, а сам я с головы до ног засыпался влажным песком, моя жажда истинного землекопа была удовлетворена. Затем я разровнял перед собой небольшой отрезок песка и начал вдавливать в него камешки. Хотелось выложить какой-нибудь абстрактный рисунок, но непостижимым образом камешки сложились в три слова: «Я люблю Зуо». Как идиот из детского сада, я какое-то время тупо пялился на эту фразу, пуская слюни на картинки, которые мне подсовывало воображение. Вот Зуо встречает меня с работы. На нём один передник, в руках половник, и он, мило улыбаясь, говорит о том, что ужин готов, но, если я хочу, могу приступить сразу к десерту! А десерт, естественно, сам Зуо. Я захихикал, представляя в ярких красках, как именно при этом Зуо будет стоять и какими будут его глаза. — Мама, а что с тем мальчиком? — донеслось до меня из реального мира. Я, очнувшись, посмотрел в сторону говоривших. — Не смотри на него! Видишь, он не в школе, прогульщик! — зашептала женщина, окидывая меня не самым добрым взглядом и уводя от меня малыша лет шести. Благо я сидел на корточках, и она не заметила того, из-за чего ее, наверное, стукнул бы инфаркт. Дело в том, что я на фоне своих фантазий, кажется, слегка перевозбудился, и даже широкие серые джинсы скрыть этого не могли. У меня встал… На детской площадке. Вот же… жопа! Тери, если ты прямо сейчас не успокоишься, тебя примут за извращенца! Забудь о Зуо в белом переднике. Что за идиотские фантазии? И я забыл… Какие тут передники, когда я уже лежал в школьном лазарете, а Зуо в коротюсеньком халатике медсестры и шапочке с красным крестиком с особой сексуальностью предлагал мне сделать клизму. Бр-р-р! Какая гадость! Через секунду вместо клизмы в руках у Зуо оказался бинт. О да, детка! Это совсем другое дело! Я снова захихикал, но затем, спохватившись, буквально взвыл, понимая, что издеваюсь над собой. Не буду же я сейчас дрочить посреди площадки, верно? Посреди Детской, мать твою, площадки! Отвлекись, Тери! Хватит думать о Зуо! Может… может, лучше поразмышлять о действиях Ника? О том, как он меня не узнал? И о том, какой он из-за этого подонок?! Но о наните упорно не думалось. Лишь о Зуо. Чтобы отвлечь себя от слишком возбуждающих фантазий, я забрался на горку и с воплями «Уи-и-и!!!» скатился с неё. Мне понравилось, и я проделал так ещё раз семь. Немногочисленные прохожие от площадки буквально шарахались. Ну и пусть! Катитесь на свои дурацкие работы и учёбы! Ничего вы в прелестях жизни не понимаете! А я взбодрился. Мне даже начало казаться, что я всесилен и могу почти всё! Дабы проверить своё утверждение, я зацепился на один из турников и попробовал подтянуться на руках. Никогда раньше не мог сделать и одного раза. Но сегодня! Я должен! Я сделаю! — Давай-давай-давай! Тери, ты это сделаешь! — шептал я, приподнимаясь на руках на пару сантиметров. Все мышцы тут же заныли и застонали так, словно моё тело весило не пятьдесят килограмм, а сто пятьдесят. — Я всё равно это сделаю! — взвыл я, чувствуя, как от напряжения к голове приливает кровь и лицо начинает полыхать. По крайней мере, по ощущениям мне казалось, что я превратился в факел. Ещё через пару минут безрезультатных потуг я понял, что скорее рожу ёжика, чем подниму на своих худеньких ручках своё не менее худенькое, но почему-то такое тяжёлое тело. Потерпев поражение от гравитации, я обессиленно спрыгнул обратно на твёрдую землю, а потом и вовсе на неё уселся, тяжело дыша и прожигая турник взглядом. — Думаешь… победил меня… железная безмозглая дрянь? Я тебе ещё… покажу! — пообещал я, отдышался, встал на ноги и огляделся, думая о том, чем бы ещё себя занять. В конце концов, я бесновался на этой площадке от силы минут сорок, а впереди ещё столько уроков, которые следовало срочно прогулять! Я покатался на качелях. Даже попробовал сделать солнышко, но в последний момент струсил. Затем вновь с визгами и воплями скатывался с горки, но в конце концов вернулся к сделанной из камушков надписи о Зуо. Вроде самые простые слова, но от них сердце в мгновение начинало биться сильнее. Я люблю тебя, Зуо. Так хотелось сказать это вслух. Не понимаю, как можно любить годами и не признаваться. Я вот влюблен без часа сутки и, может, это я такой особенный и необычный, но очень хочу открыться Зуо прямо сейчас. Если бы только он был здесь… — Насекомое? — послышалось внезапно за спиной. — Хули ты тут делаешь, скажи на милость? О, этот голос, эти слова, этот мат! Зуо! Любовь моя!

***

Зуо стоял под ледяным душем минут двадцать, закрыв глаза и стараясь ни о чём не думать и ни о чём не вспоминать. Получалось плохо. На полу душевой всё ещё виднелись полусмытые водой кровоподтёки. И принадлежала кровь не Зуо, а тому подонку, которого он мучил больше трёх часов. Мучил бы и больше, но бессонная ночь давала о себе знать. Зуо не рассчитывал, что утро начнётся Так. После того, как он помог Лису отбиться от атаки группы хакеров, он пребывал в некой эйфории и искреннем восхищении. Отбиваться с восьми сторон. Это казалось чем-то нереальным, существующим за границами возможностей человеческого мозга. Лис был восхитителен. И Зуо хотел его заполучить. Несмотря на то, что в реальности он оказался раздражающим ребёнком. Несмотря на то, что за маской его ребячества таилось необъяснимое, не сулящее ничего хорошего безумие. Несмотря на всё это, Зуо хотел Лиса. И, как бы дико это не звучало для самого Шаркиса, не только в качестве отличного инструмента. Впервые в своей жизни Зуо хотелось кого-то физически. Очень странно. После того, как он лишился невинности с малолетней проституткой, подосланной отцом, Зуо ненавидел секс. Конечно, иногда им заниматься приходилось. Именно приходилось, иначе бы поползли слухи о том, что Зуо несостоятелен, а это могло свести всю репутацию Шаркиса к нулю. Почему-то в XXIII веке люди все еще придавали слишком большое значение сексуальной жизни окружающих. А тех, кто ее сторонился, клеймили. Поэтому Зуо не отказывался от «призов» и «подарков», что иногда присылали ему члены других группировок или желающие что-то от него получить знакомые из преступного мира. Тело, конечно же, реагировало как надо, но в душе, кроме отвращения, Зуо ничего не испытывал. И тут на тебе, ему впервые в жизни захотелось заняться сексом добровольно. И с кем? С этим недоумком Лисом?! Великолепный выбор, ничего не скажешь. Естественно, стоило это осознать, и сон у Зуо как рукой сняло. Какое-то время он валялся в кровати, пялился в потолок и неотвратимо думал о Тери. Он уже начал коситься на ящик, в котором лежала ударная доза снотворного, желая прекратить тот шквал фантазий, что неожиданного его накрыл, когда к облегчению Зуо поступил звонок от одного из его информаторов. Механический голос рассказал про встречу боссов группировок и про Эбри Тода, который по счастливой случайности сейчас проводил время с дочуркой в отеле неподалёку. Зуо сорвался с места, захватив с собой Глоу, который конечно же как обычно ошивался неподалеку от дома Шаркиса. Дело в том, что Зуо два года назад спас парню жизнь. А тот, в благодарность, зациклился на нем настолько, что Шаркис не удивился бы, обнаружь он в жилище Глоу алтарь со своими фотографиями. Глоу когда-то принадлежал Амурам и удовлетворял омерзительных клиентов с омерзительно толстыми кошельками и не менее омерзительными потребностями. Один из постоянных клиентов Глоу решил, что грязного секса ему мало. Он захотел Большего. Подобная услуга конечно же имелась в сервисе «куколок». Клиент доплатил и измывался над несчастным Глоу несколько дней, а затем уже бездыханный, как ему показалось, труп отдал Амурам, которые выбросили тело в канаву на окраине города. Там-то Зуо на парня и наткнулся, вытащил его из ямы, притащил к себе домой и отпаивал и лечил в течение недели. Не то чтобы Зуо подбирал кого ни попадя и лечил всех подряд. На самом деле в то время он охотился за тем самым мужчиной, что измывался над Глоу и чуть не убил парня. Выходив его, Зуо попросил взамен за свою помощь рассказать всё, что Глоу тогда знал о клиенте. На вопрос, зачем ему это, Зуо не стал скрывать правды. Он собирался убить мужчину. У него к ублюдку имелись свои счёты. Этот садист за неделю до случая с Глоу расправился с близким другом Зуо, и тот впервые за свою жизнь действительно хотел наплевать на свои принципы и страхи и убить человека. Глоу в ответ пошёл и убил это ничтожество вместе со всей его охраной за Шаркиса. Оказалось, Глоу когда-то был наемником Железа. Но за провал в одном деле парня накачали наркотиками и продали Амурам. Глоу оказался ценным кадром с поразительно отточенными навыками убийцы, который к тому же теперь видел в Зуо само воплощение личного божества. Захватив с собой Глоу, Зуо без стеснений вломился в номер Эбри и… увидел, как тот надругается над собственной дочерью. И это… Это было ужасно. Зуо стоило больших усилий, чтобы не накинуться на Тода и не прибить его в то же самое мгновение. Невероятным усилием воли он притащил Эбри в заброшенный дом, вкатил пару доз наркотического коктейля, который стирал кратковременную память, чтобы эта мразь не помнила о том, что дочь у них. Не хотелось ввязывать девочку во всё это дерьмо (хотя ввязать все равно пришлось). Такой же наркотик Зуо приказал Глоу ввести и девочке, но в большей дозе, чтобы она, желательно, уже никогда не вспомнила эту кошмарную ночь. Оставалось лишь молиться, что до такого Эбри опустился впервые, а не совершал подобное со своей дочерью систематически. Впрочем, надежды на это стремились к нулю. Простить за это Зуо не мог. Отец, который не просто не может защитить своего ребёнка, но ещё и вытворяет подобное, заслуживает лишь смерти. Но смерти непростой. Поэтому Зуо измывался над мужчиной, желая, чтобы тот прочувствовал ту боль, которую ощущала его дочь. Член. Яйца, руки… без них эта тварь больше никогда не прикоснётся к своей дочери. Зуо, конечно, немного удивился, когда Эбри запаниковал, узнав об Амурах. Неужели в нём ещё остались какие-то отцовские чувства? Впрочем… Плевать. Вернулся домой Зуо уже с рассветом, измученный морально и физически. Все его руки и одежду пропитала кровь Тода. Парня все еще слегка потряхивало от еле сдерживаемого гнева, поэтому он и забрался под душ, надеясь охладить не только тело, но и разум. Следовало собраться с мыслями и взять себя в руки. Но сколько бы Зуо ни силился, всё равно его не так пугала мысль о том, что его хотят убить боссы группировок, как та сцена в номере Эбри, что все еще стояла перед его глазами. «Сука! Вот же сука! Какая же, мать его, сука! Сука-сука-сука!» — крутилось в голове Зуо, и пальцы сами собой больно впивались в холодную стену. Наконец не выдержав, парень размахнулся и со всей дури ударил кулаком в стену ванной. Зря. Стена оказалась слишком хрупкой. Из-за удара в ней образовалась сквозная дыра. Мало того, за стеной жила та самая бабушка, что иногда готовила Зуо еду. Она как раз умывалась. Без стеснения женщина заглянула в дыру и окинула любопытным взглядом опешившего обнаженного Шаркиса с ног до головы, пробормотав: — Эх… была бы я лет на сорок помоложе! Комментарий остался без ответа. Находясь в состоянии, граничащим между смущением и лютым бешенством, Зуо выскочил из ванной в комнату и поспешно оделся. Шаркис планировал проспать до часу дня, пока не закончатся уроки у насекомого, но сон, как назло, не шёл. Измотанный чередой неприятных мыслей, Зуо плюнул на всё, переоделся и, оседлав мотоцикл, несколько часов бесцельно колесил по городу, пытаясь успокоиться. Каково же было его удивление, когда он, в очередной раз наматывая километры вокруг знакомых кварталов, на старой детской площадке увидел серую фигуру. Зуо не смог объяснить это чувство, но у него появилось стойкое убеждение, что увидел он насекомое. Резко затормозив, он минут десять наблюдал за тем, как парень катается с горки и ковыряется в песочнице. Окончательно уверившись, что это Тери (кроме него больше никто так по-идиотски вести себя не мог), Зуо слез с мотоцикла и приблизился к парню. — Насекомое? — прикуривая, прошипел он. — Хули ты тут делаешь, скажи на милость?