Семь кругов Ада

Многие, говоря о физической боли, даже понятия в действительности не имеют, что это такое. Думаете, порез на пальце — это боль? Думаете, ушиб колена или мигрень — это боль? Думаете, сломанный нос или вывихнутый сустав — это боль? Тогда вы никогда не чувствовали то, что болью называл Он. Когда Ника принесли в лабораторию отца, он был в сознании и, конечно же, ему было больно, НО он понимал, что то, что он чувствовал в данный момент, не шло ни в какое сравнение с тем, что ему лишь предстояло испытать. В первый ли раз к нему приходило такое понимание? Отнюдь. За каждый промах, за каждое проваленное дело мужчина стремился наказать сына. Правда, он-то считал иначе. Учёный был уверен, что всё новые экспериментальные машины в тело Ника он вводит во имя его же блага. Но, конечно же, никто, кроме самого учёного, в это и не верил. Куда большую роль здесь играло обыкновенное любопытство мужчины. С самого детства сначала небольшими порциями в тело Ника вводили всё новые нано-машины, у каждой партии которых было какое-то своё назначение: заменять собой клетки, улучшать работу определённых внутренних органов, усиливать организм в целом. Думаете, всё это так просто? Думаете, ввели в вас пару биллионов микроскопических нано-роботов, направленных на полное изменение и слияние с вашим организмом, и вы стали сильны и непобедимы? Конечно же нет. Протекание адаптации нано-машин внутри человеческого тела могло идти от пары часов до нескольких суток. Причём это всегда сопровождалось ощущениями, которые были куда неприятнее какой-то там обыкновенной боли. Ник с подобными ощущениями впервые познакомился в семь лет, когда упал со своего первого двухколёсного велосипеда. Помнится, тогда мама взяла его на руки и долго тихо напевала какую-то детскую песенку, пока мальчик наконец не перестал плакать. И пока он сидел на коленях у матери, обнимая её за шею и чувствуя запах ромашки, исходивший от её волос, казалось, что нет лучше места, и так не хотелось разрушать эту идиллию. Но был тот, кто всегда и всё портил. И этим кем-то был отец Ника. Тогда он, не смотря на слёзы матери, забрал сына в свою лабораторию в первый раз. И женщина тогда ещё не подозревала, что далеко не в последний. Ник до сих пор помнил свою первую порцию нано-машин. Доза была просто мизерной по сравнению с тем, что вводили в его тело теперь, но уже тогда это было невыносимо больно. Словно под кожей роились тысячи маленьких горячих червей и жуков. И они, в стремлении вырваться из клетки, коей являлось для них тело мальчика, вгрызались в его плоть изнутри, проделывали тоннели в его внутренних органах, разгрызали сухожилия и даже кости. Так Нику тогда казалось. Он лежал уже на железном холодном столе, после ставшим привычным, выгибался и тихо скулил в засунутый в рот кляп от переполняющей всё тело невыносимой боли. Конечности сводило судорогой, из глаз текли слёзы, из носа — кровавые сопли. Как тогда Ник выжил, прокорчившись от боли несколько часов кряду, он и сам до сих пор не понимал. Ведь тогда, будучи всего лишь семилетним мальчиком, он уже хотел умереть. Покончить с этими невыносимыми ощущениями, выбросившись, к примеру, из окна или напоровшись на нож. Но он не мог пошевелить даже пальцем, поэтому ему оставалось лишь всматриваться в серый безликий потолок, кричать от боли и отчаянья и ждать, когда же всё это закончится. Когда боль через какое-то время отступила, Нику должно было бы стать легче, но мальчиком овладела лишь холодная пустота. Детский яркий мир, изобилующий всеми цветами радуги везде, где бы ребёнок ни находился, как-то резко поблёк и поскучнел. И не казался синий плюшевый зайка таким уж и добрым. Как и фиолетовый ослик. Ведь всё то время, пока мальчику было так больно, они сидели на полу лаборатории и ничего, совсем ничегошеньки не делали! Они даже не пытались помочь Нику, а ведь были его лучшими друзьями! Глупые игрушки. Тогда Ник пнул ослика куда-то под стол, а зайке оторвал ухо. Он не хотел больше дружить с ними, о нет, он хотел, чтобы им стало так же больно, как было ему. Тогда ещё Ник и сам не подозревал, что в скором времени станет частым гостем в этой лаборатории и испытает ещё такое, что ему и не снилось. Всё-таки отец Ника был очень любознателен. А что может быть интереснее детского тела, адаптирующегося к окружающей среде куда быстрее взрослого организма, подстраивающегося под различные изменения и впитывающего словно губка всю информацию, что поступала из внешнего мира. Ник медленно, но верно получал знания, касающиеся боли и нано-машин, причиняющих её. Поэтому вскоре он перестал бояться приходить в лабораторию отца. Его мать не раз кидалась в ноги мужа, умоляла прекратить измываться над сыном, но учёный её не слушал. Женщина же, слыша, как почти каждую ночь по всему огромному особняку раздаются болезненные стоны сына, видя, как мальчик всё больше замыкается в себе, как он часами сидит на земле рядом с её креслом в саду и даже не прикасается к своим игрушкам, не могла спокойно смотреть на страдания своего сына. Она пыталась бороться со своим мужем, внушала ему, что подобное отношение к ребёнку аморально, что мужчина не может делать подобное с собственным сыном, но учёный был непреклонен. Он фанатично стремился создать из Ника нечто совершенное, не осознавая, что совершенных людей не существует и не будет существовать никогда. В конце концов мать Ника, так и не убедив мужа в своей правоте и осознав собственную беспомощность, начала слабеть. Волосы её поседели, лицо покрыли преждевременные морщины, а в одну из ночей она просто заснула и без видимых причин так и не смогла проснуться. Нет, она не умерла. Впала в кому, как сказали врачи. Проходили годы, нано-роботов в теле Ника становилось всё больше, а болевой порог становился всё выше. Он больше не кричал при каждом новом уколе, а терпел боль молча. Парень приходил в комнату матери каждый день и часами рассказывал, как хорошо ему живётся, сколько людей в школе стали его друзьями, но мать, словно зная, что почти всё, что говорит её сын, — ложь, не просыпалась. К её телу были присоединены десятки проводов и детекторов, вся её комната была заставлена различными машинами, которые буквально заставляли её продолжать жить, но женщина в себя не приходила. Смотреть же на то, как от матери остаётся лишь сухая обездвиженная мумия, Ник не мог. Он хотел освободить маму и как-то ночью предпринял дерзкую попытку выключить все эти ненужные машины. Но завершить задуманное парень не успел. Охрана отца скрутила его раньше, мужчина же на несколько месяцев запер сына в маленькой кладовке, где держал его на хлебе и воде. В каком-то смысле Ник понимал отца. Он жил одной лишь своей работой. Он был психопатом, коим, впрочем, являлся каждый второй в этом безумном XXIII веке. И мать Ника была единственным человеком на всей планете, который любил этого мужчину несмотря ни на что. Терять подобную драгоценность никто бы не захотел. Но насильно привязывать её уже почти умершее тело к себе… Это выходило даже за рамки обыкновенного безумия. Время шло. Мать Ника всё меньше походила на человека. То же происходило и с его отцом. Но тогда как мать теряла облик человека физически, отец — морально. Его испытания становились всё более вызывающими и сумасшедшими. Ник не раз наблюдал, как в их дом привозили десятки сирот. Но куда они девались потом, Ник не знал, но подозревал, что никто из детей не выжил. Дети — безумно интересные создания. Впрочем, интерес к уже взрослеющему Нику у учёного также не угасал. Он ввёл мальчика в группировку Железа, заставил его жить в кругах убийц и маньяков. Он думал, что так закалит характер своего, как ему казалось, слабого сына, даже не подозревая, что тот далеко не слаб. Нет, он просто сдался… Ему надоело бороться с той участью, которую ему навязывал учёный. Ник плыл по течению, исполняя приказы отца, не думая о последствиях и вовсе не заботясь о своей жизни. У него просто не было смысла продолжать существовать в этом мире. Так он думал… ровно до того момента, пока не взглянул в эти глубокие серые глаза. Вроде бы обыкновенный мальчишка, которого природа явно обделила яркой внешностью и спортивным телосложением. Парень, что в куче серого тряпья превращался в невидимку и оставался незамеченным столько лет. Ник тогда ещё удивился, как он раньше мог не замечать этих глаз. Как он мог не видеть этой улыбки? Ведь Тери… он был таким необыкновенным! Подумав о Тери, Ник наконец открыл глаза и упёрся взглядом в серый потолок. Отчего-то в последнее время при виде чего-то серого на душе становилось теплее. — Наконец-то очнулся, я было решил, что ты таки умер, — послышался голос отца неподалёку. — Не дождёшься, — зло ухмыльнулся парень, осторожно поднимаясь со стола и оглядываясь. Сегодня лаборатория была захламлена куда больше обычного. Повсюду на полу валялись какие-то детали, провода и болты. — Ах, Ник, дорогуша, ну наконец-то ты очнулся! Подойди же ко мне! Дай мне тебя обнять! — послышался металлический голос откуда-то снизу, и парень осторожно нагнулся и посмотрел под стол. Как он и думал, голос принадлежал Эф — андроиду с фиолетовыми волосами. Сейчас она, а точнее, её туловище и часть головы стояли как раз под столом, на котором лежал Ник. Рук и ног у девушки не было, половина лица была полностью разобрана, и тем не менее Эф оставалась самой собой. — Обнять? Меня? Чем? Зубами? — нервно рассмеялся парень. — Ну же! Спустись! Обними меня… посмотри! Разве тебе не нравится моя грудь? Разве тебе не нравятся мои… — не могла угомониться нимфоманка Эф. — Я запрещаю тебе говорить пошлости! — послышался голос учёного. — Ну во-о-от, — вздохнула Эф и обиженно надула губы, точнее то, что от них осталось. — Если не пошлости, то что же ещё мне говорить? — растерялась она. — Что с ними произошло? — тем временем обратился Ник к отцу, заметив, что в разобранном состоянии не только Эф, но и остальные четыре андроида. — А что с ними? Давно хотел апгрейднуть моих крошек, да всё повода не было, — ухмыльнулся учёный, который в это самое время копался в голове Эй. — Ты, старый хрен, по сторонам-то не оборачивайся. Если снова перепутаешь провода, и я, каждый раз начиная говорить, буду танцевать, то это просто так не оставлю, — пообещал седовласый андроид и тряхнул своей гривой. — А ты головой крути побольше, — недовольно фыркнул мужчина, продолжая ковыряться в голове искусственной девушки. — Но… ты ведь отправлял их к Зуо, не так ли? — начал рыться в своих обрывочных воспоминаниях Ник. — Так, — не стал спорить учёный, — но отнюдь не для того чтобы убить его. Я просто хотел, чтобы так решил Он. Поэтому и слил эту информацию Инфу. В действительности это была лишь партизанская вылазка, направленная на сбор информации. В конце концов, о Зуо ходит столько преувеличенных слухов, что я даже начал сомневаться, а человек ли он вообще! Но данные показывают, что всё же человек. Хорошо натренированный, с неплохой реакцией и опытом, но… человек! — Который умудрился вырубить твоих драгоценных роботов, — ехидно заметил Ник, вставая с холодного стола и потягиваясь, дабы размять затекшие части тела. — А кто бы их не победил, скажи мне, когда я понизил их возможности в скорости и силе до 30% от их настоящей мощности, — торжественно провозгласил учёный. — И то Зуо пришлось попотеть, дабы выиграть схватку… Хотя… дело, наверное, ещё было и в Лисе, рядом с которым босс Тени явно становится слабее и менее сосредоточенным на бое. — Но ведь на Тери не нападали, чего ему бояться? — осторожно спросил Ник. — Ну… не нападали, конечно, так… пару раз приложили к стене… — Что?! — Ник в мгновение оказался рядом с отцом и схватил его за грудки. — Ты же сказал, что он тебе нужен?! Ты же сказал, что такого гения, как он, не найти и… — Отпусти меня. — Голос учёного внезапно стал холодным, и Ник против воли отпустил отца и отошёл от него на пару шагов. — Ничего с мальчишкой не будет. Если от удара головой он растеряет весь свой гений, зачем он мне тогда сдался, — фыркнул он и вновь углубился в ковыряние головы Эй. — Ах ты старая хуйня! — внезапно взвизгнула девушка, отчего на месте подпрыгнул не только учёный, но и Ник. — Как метко подмечено, — пробормотал себе под нос парень. — Уф… не тот провод задел, — начал тихо сокрушаться учёный, беря со стола отвёртку поменьше и продолжая ремонтировать андроида. — М-м-м… может, заденешь проводок ещё разок? Я хоть моральное удовлетворение получу, — проворчал парень, поправляя свою футболку и ища глазами остальных андроидов. Учёный на эти слова никак не отреагировал, занятый любимой работой. — Ник! Зайчик мой! Радость моя! Прошу тебя! Дай мне поиграть с твоим маленьким другом! — тем временем никак не могла угомониться Эф. — Почему это маленьким? — обиделся Ник. — Я же сказал без пошлостей! — гаркнул учёный, но девушка лишь пожала плечами. Довольно странный жест для той, у кого ниже плеч что-либо отсутствовало напрочь: — Я так хочу попробовать твоё мороженое, — томно провозгласила она, — я бы медленно-медленно облизывала его, начиная с острой верхушки и до… — Эф! — гаркнул мужчина. — Эй! Пс! Пс-с-с!!! — тем временем послышался шёпот за спиной Ника. Он резко обернулся и столкнулся нос к носу с Ди — андроидом с чёрными волосами. — Чего тебе? — Чё-чё! Покурить! — взвыла девушка, находясь в ещё более разобранном состоянии, чем Эф. У неё так и вообще не было верхней части головы, лишь круглые глазные яблоки висели на двух проводах где-то в районе шеи девушки. Ник молча вытащил пачку сигарет, зажёг одну из них и засунул белую никотиновую палочку в зубы робота. Девушка смачно втянулась, и весь дым повалил, естественно, из её головы, но, кажется, её это не особенно заботило. — Ник, я всегда знала, что ты настоящий мужик! — объявила она, с наслаждением затягиваясь во второй раз. По лаборатории начал распространяться запах сигарет, и учёный, естественно, тут же это заметил. — Ник! Не смей давать ей сигареты! Мне потом опять все детали от смолы отмывать! — взвыл он. — Не отвлекайся, старый хуй, — послышалось от Эй, и Ник не удержался и прыснул. — Мне кажется или её словарный запас пополнился?! Да Чем пополнился! — всё же рассмеялся парень на всю лабораторию. — А ну молчать, мальчишка! — взвизгнул учёный и повернулся к Эй: — Ещё раз посмеешь ко мне так обратиться, и я спалю к чертям собачьим все твои воспоминания! — гаркнул он. Андроид тут же заткнулся. Хотя далеко ненадолго. — Ах! Закройте меня! Кто-нибудь! Пожалуйста! Я так стесняюсь! — послышалось тихое хныканье Си. Ник пошёл на голос и через пару секунд наткнулся на голову девушки, стоящую на одной из полок. — И что же тебе прикрыть? У тебя же ничего нет, — заметил он, скептически ухмыльнувшись. — Мои уши! Уши! Они так пошло торчат! О господи! Пожалуйста, Ник, закрой их! — захныкал робот. — Интересно, как же уши могут торчать пошло, — проворчал парень, собираясь полностью проигнорировать просьбу Си. — Ладно уши, но моё тело! На всеобщем обозрении! — уже почти завыла сиреной Си. — Тело? Какое из?! — развёл Ник руками, стоя как раз перед кучей искусственных тел без голов, здесь их было порядка десяти — сменные запчасти Fünf Buchstaben. — Я… погоди. — Девушка нахмурила лобик, вглядываясь в абсолютно одинаковые тела. — Вон то! Третье слева! — наконец кивнула она. Ник подошёл к телу, сорвал с одной из полок какую-то пыльную тряпку и прикрыл ей искусственное тело. — Теперь ты довольна? — удостоверился Ник. — Нет! Господи! Это не моё тело! НЕ МОЁ! Вон то! Самое ближнее к тебе! Да-да! Вот это! Оно моё! — занервничала Си ещё больше. Ник перетащил тряпку с одного тела на другое. Но уже через секунду Си вновь заныла, что и это тело не её. — Какая разница, какое из них твоё, куда страшнее то, что сейчас они все грязные! Мне надо их вымыть! Надо! — воскликнула Би — робот с тёмно-зелёными волосами. Она была наиболее целой. У неё не было только ног, а руки постоянно тянулись что-нибудь почистить или вымыть, но схватить что-либо ей не удавалось. — Дай мне это тело! Дай! Я его так вымою, что оно будет блестеть! — заверила Ника девушка. — Лучше пойду я… подальше от этого дурдома, — устало вздохнул Ник и, больше не обращая внимания на вновь вернувшихся «старых маразматиков» Эй, слепой фанатизм к чистоте Би, постоянное хныканье Си, довольное хмыканье при затягивании сигаретным дымом Ди и соблазнительных призывов Эф, вышел из лаборатории. Вместе с закрывшейся за спиной парня дверью утих и гомон андроидов. А с тишиной пришло резкое ощущение одиночества. Парень медленно прошёл по череде безвкусно заставленных дорогим хламом комнат, поднялся на второй этаж и заглянул в комнату матери. Оттуда как обычно из вечного полумрака доносилось лишь тихое пиканье, указывающее на слабый пульс женщины. Немного постояв на пороге, Ник всё же взял себя в руки, зашёл в комнату и закрыл за собой дверь. Ему было запрещено здесь появляться после того случая, когда он чуть не убил свою мать. Но в те моменты, когда отец Ника был настолько занят своими игрушками и полностью забывал об этом запрете, Ник мог беспрепятственно приходить к матери и разговаривать с ней. Парень не стал подходить к кровати матери совсем близко потому, что очень боялся увидеть то, во что она превратилась. А он этого не хотел. О нет, он желал, чтобы его мама оставалась у него в воспоминаниях всё такой же красивой и весёлой, какой была в его глубоком детстве. Не дойдя до кровати пару метров, Ник сел прямо на пол. Глаза отчего-то защипало, но он сделал пару глубоких вдохов и тихо зашептал: — Знаешь, мам, ты не поверишь! — через силу улыбнулся он. — Я влюбился! Представляешь! Действительно влюбился! Я… — Тихий скрип двери заставил парня вздрогнуть и прерваться. Он оглянулся, готовый к тому, что его вырубит охрана отца. Но это оказалась всего лишь Ирма, молодая девушка, что была горничной в их доме. Она была старше Ника лет на пять, высокая, очень хорошенькая, она могла бы стать известной фотомоделью или, быть может, актрисой, но немощная мать и трое младших братьев заставили её забыть о мечтах и искать работу, которая бы была способна прокормить всю её семью. Когда Ирма пришла устраиваться горничной в этот дом, она была готова ко всему: как к уборке дома и готовке еды, так и к более интимным услугам. Нет, она вовсе не была безнравственна, и ей было не всё равно, с кем спать. Но ради своей семьи она должна была заполучить эту работу любой ценой, и поэтому настраивала себя даже на интимную связь с хозяином этого особняка или, быть может, с его сыном. Но, как оказалось, девушки хозяина как объекты вожделения не интересовали. А единственный сын, Ник, оказался совсем не избалованным мальчишкой, а, наоборот, немного скованным, но очень весёлым. Поначалу Ник полностью игнорировал существование Ирмы, позже они начали перебрасываться парой стандартных слов — и лишь затем перешли к дружеским разговорам. Но ни разу за всё то время, что они общались, Ник не позволил себе сказать девушке что-то пошлое или на что-то намекнуть. Возможно, ему просто не нравилась Ирма? Почему-то наблюдая, как парень приводит домой то парней, то девушек и по многозначительным стонам понимая, чем он с ними занимался, девушка всё больше мучилась этим вопросом. «Может, я слишком взрослая? Мне ведь уже двадцать… а ему всего шестнадцать…» Но Ирма была настолько красива, что возраст явно не имел значения, так что же? — Я сплю лишь с теми, кто этого хочет, — ответил как-то Ник, когда она всё же после долгих мучений взяла себя в руки и спросила его напрямую. И тогда Ирму это впечатлило настолько, что она так ничего ему и не ответила. После этих брошенных им слов она словно посмотрела на Ника совсем другими глазами. Раньше он воспринимался ей как молодой хозяин — ребёнок с разыгравшимися гормонами. Но теперь перед ней был некто куда взрослее. — Господин Ник, — тихо прошептала девушка и поклонилась, — может, вам что-нибудь принести? — Нет, — вздохнул парень. — Спасибо, но я ничего не хочу. — Что ж… — Девушка развернулась и хотела было выйти из комнаты, когда была окликнута: — Постой… Посиди со мной, — тихо-тихо попросил Ник. Девушка, еле сдерживая счастливую улыбку, подошла к парню и села неподалёку от него на пол. — Прошу прощения, но я услышала вашу последнюю фразу, адресованную вашей матери… про любовь, — скованно пробормотала служанка, обнимая свои колени и исподтишка наблюдая за хозяином. — А… Да… Удивительное ощущение, кто бы мог подумать, что любовь действительно существует, — тихо ответил Ник, — я-то всегда думал, что самое большее, на что я способен, — это симпатия. Но он… он заставил меня подумать иначе. — Он? — Девушка вздрогнула. «Ну конечно Он, а ты на что надеялась, дура?! Что он влюбится в тебя? В оборванку?!» — подумала девушка, чувствуя, как к глазам подкатывают слёзы. И дабы скрыть их, она внезапно тихо запела одну детскую песенку, что обычно напевала своим братьям, если они начинали плакать. Ник вздрогнул и повернулся к служанке: — Откуда ты знаешь эту песню? — пересохшими губами пробормотал он. — Песню? Ну, она очень распространённая… — смутилась девушка, — извините, я больше не буду её петь. — Нет, прошу, спой мне её… с самого начала, — тихо попросил Ник, закрывая глаза и утыкаясь носом в согнутые колени, — когда ты так поёшь, я вспоминаю маму.

***

Я не мог заснуть почти всю ночь. Всё тело неумолимо ныло, и даже тёплые объятья Зуо покоя мне не приносили. Лишь под утро веки мои потяжелели, и я провалился в болезненную дремоту. Но заснул я ненадолго, по крайней мере, когда я вновь открыл глаза и посмотрел на часы, было ещё очень рано. А этой собаки Зуо в комнате не было! Я, конечно, предположил, что даже настолько идеальному существу, как сэмпай, приспичило сходить в туалет, но время шло, а Зуо не возвращался. Я уже насчитал двадцать три минуты, которые сэмпай отсутствовал, когда дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился тот, кого я так ждал. Он был в своих джинсах с расстёгнутой верхней пуговицей у пояса и в распахнутой рубашке. Проще говоря, выглядел Зуо «Вау!», но говорить ему об этом я не собирался! Вместо этого, набрав побольше воздуха в лёгкие, я в его манере внезапно зарычал: — А обещал, что не отпустишь всю ночь! — Ах ты блять! — выдохнул Зуо, вздрогнув. Он явно не ожидал такого коварного выпада с моей стороны. — Ты совсем сдурел?! — прорычал он куда более грозно, чем получилось до этого у меня. — Испугался? — хмыкнул я, думая о том, что терять мне почти нечего. Всё равно болит у меня абсолютно всё и даже пошевелиться нет сил ни физических, ни моральных. Хуже быть просто не может! — Вот ещё… — фыркнул Зуо, садясь на кровать поближе ко мне, — просто… я кое-что тебе принёс, — смущённо пробормотал он. Кажется, он таки нашёл моё слабое место! Когда он садился вот так, почёсывая нос и отводя взгляд, мне казалось, что я просто таю на месте! — Завтрак в постель?! — Обед в могилу! — И такое бывает?! — Будет, если не заткнёшься! — А если заткнусь, что будет? — Кто-то хочет пиздюлей… — Нет, всего лишь завтрак в постель… вай! Складно получилось! Мы с тобой прямо-таки стихотворцы! — Говнотворцы! — Говори за себя… — Ебать! Я тебя придушу сейчас! — Ну, не стоит, ладно, если не завтрак, тогда что? — растерялся я. Зуо в ответ продемонстрировал мне небольшую баночку. — Крем для рук? — сделал я новое предположение. — Им вчера надо было пользоваться, сейчас-то от него какой толк?! — фыркнул я недовольно. — Этот крем мне дала Нэйс, он снимет боль и повысит регенерацию тканей на тех участках тела, куда его нанесут, — пояснил он. — С ума сойти, какие мы заботливые, — ехидно пробормотал я, всё же решив подняться с постели. Дело это оказалось крайне тяжёлым и болезненным. Минут пять мне понадобилось для того, чтобы сесть-таки на кровати и тут же проклясть Зуо раз пятьдесят кряду за ту резь в заднице, что я ощутил. Сэмпай тем временем отвинтил крышку от баночки и окунул в полупрозрачный крем указательный палец. — Ближе подползи, насекомое, — хмуро бросил Зуо, почему-то старательно избегая моего взгляда. — Подползи. Легко сказать! Хотел бы я увидеть, как ты ползаешь с разорванной задницей! — фыркнул я в ответ, кстати ничуть не преувеличивая своего состояния. Мне правда было очень плохо. — Да всё с твоей задницей нормально! — вспылил Зуо. — Харэ уже давить на жалость! — Ах, ну да! И с жопой всё ок! Я просто параноик! И синяки мне тока мерещатся! — Я вытащил из-под одеяла, в которое кутался, одну руку и продемонстрировал синяки, которые расцвели не только на моих запястьях. Вся рука была покрыта серыми овальными пятнами, которые оставили на мне не в меру сильные пальцы Зуо. — Ну, хорошо… возможно, я слегка переборщил, — пожал сэмпай плечами, кажется вновь смутившись. — Слегка?! СЛЕГКА?! — Я хотел всплеснуть руками или сделать что-нибудь ещё не менее эпичное, но моё тело мне этого не позволило, поэтому я лишь поник плечами и тяжело вздохнул. Зуо же подполз ко мне ближе, и я почувствовал, как его палец смазывает уже почти прошедший синяк на скуле, при этом поглаживая мою щёку, затем укус на шее, от которого уже, кажется, остались только тонкие шрамы, многочисленные синяки на груди и животе, старые ссадины и ушибы. Мягкие, наполненные странной, присущей только Зуо сдержанной нежностью прикосновения, за которые, наверное, простить можно абсолютно всё. Но всё же я не мог не удивиться тому, что пережил прошлую ночь и все прошлые четыре дня тем более. Мазь немного жгла, но при этом боль уходила, поэтому уже через пару минут мне стало куда легче. Было даже забавно наблюдать за тем, как Зуо сосредоточенно покрывает мои синяки полупрозрачной мазью. — Эй! Полегче! — внезапно даже для себя вскрикнул я, когда почувствовал резкую боль в районе живота. Это Зуо нажал на один особенно красочный синяк сильнее, чем мне бы хотелось. — А ты прекрати на меня пялиться с этой идиотской улыбкой на роже, — послышалось мне в ответ. — Я смущаю тебя? — невинно поинтересовался я. — Ты? Меня? Кажется, кто-то жаждет, чтобы ему разукрасили ебальник? — с той же невинной интонацией поинтересовался Зуо. — Нет, ну ты ведь правда смутился, да?! — не отставал я от сэмпая. — Ещё одно слово…! — послышался знакомый рык, когда я внезапно встал на колени и плюхнулся на Зуо, повиснув на его шее. — Вот она, любовь! — пропел я, забираясь к нему на колени и прижимаясь сильнее. — Любовь? Ты шутишь? — послышался нервный смешок Зуо. — Конечно любовь! Ты же со мной переспал! — вдохновенно заявил я. — И-и-и? Каждую шлюху, с которой я спал, я тоже, по-твоему, любил? — хмыкнул сэмпай. Довод сильный, но решимость моя была непоколебима! — Я же не шлюха! Значит, любишь! — заявил я. — Лишил невинности — бери ответственность на себя! — Да отцепись ты от меня. — Зуо попробовал отодрать меня от себя, но я обхватил его торс ногами и обнял его ещё сильнее, всем своим видом показывая, что буду биться за место под солнцем, а точнее за место на его коленях, до последней капли крови. В конце концов сэмпаю это просто надоело, он вздохнул, что-то пробормотал про то, что «и так сойдёт», и уже через мгновение я почувствовал, как влажный холодный палец входит в меня. Естественно, я тут же взвыл и расцепил объятья, но Зуо сам же не дал мне от себя отползти. — Вытащи! Больно! — уже без стеснения завопил я. Ну и что, что один-единственный палец. Да у меня там всё так опухло, что и этого было вполне достаточно для того, чтобы у меня из глаз искры посыпались. — Зуо, отпусти! — заныл я, чувствуя, как палец сэмпая медленно выходит, а затем вновь проникает вглубь. — Не рыпайся, я всего лишь смазываю больное место, — всё так же сдержанно ответил сэмпай. — Да? А вчера, кажется, кто-то заявил, что в жопе моей ковыряться не намерен?! — напомнил я, шмыгая носом. — Отлично! — зло прошипел Зуо мне на самое ухо, резко вытащил палец, толкнул меня на кровать и протянул баночку. — Раз такой умный, сам это и делай. — Не буду, — пробубнил я, чувствуя, что краснею при мысли о том, что буду смазывать себя на глазах у Зуо. — Я сказал, делай, Сука! — Всё-таки Зуо явно сегодня был не в духе. И кто меня только за язык-то тянул. — Я… Я не могу… сам, — сбивчиво пробормотал я, закутываясь в одеяло с головой. — Придурок, — донеслось до меня тихое шипение Зуо, а затем почувствовался запах сигарет. Я вынырнул из-под одеяла и начал откровенно гипнотизировать сэмпая, который без удовольствия втягивал сигаретный дым и медленно его выдыхал через нос. «Скажи, что любишь меня! До посинения и умопомрачения!!!» — пытался я внушить Зуо. Но что-то мне подсказывало, что все мои старания были безрезультатны. — Обиделся на меня? — вяло подал я голос. — Я? На тебя? Обиделся? — У Зуо чуть сигарета изо рта не выпала от возмущения. — Ах да… крутые перцы типа тебя не обижаются… как я мог забыть, — наигранно воскликнул я. Зуо на это лишь испепелил меня взглядом и снова всё свое внимание переключил на сигарету. — Ну Зуо! — начал я медленно вновь подползать к нему. — Не обижа-а-айся! — промурлыкал я и потёрся головой о его плечо. — Отъебись от меня, — послышалось тихое от Зуо. Ну, точно обиделся. Какие мы, оказывается, нежные! С ума сойти! Я снова по-хозяйски устроился на коленях у сэмпая, не встретив от него особого сопротивления, обнял его за шею и, поймав момент, когда сигарета была убрана, поцеловал его. Благо Зуо ещё не совсем выжил из ума, чтобы ещё и сопротивляться. Сигарета была тут же отброшена, а ответ на поцелуй последовал незамедлительно. Руки сэмпая тут же нырнули под одеяло, обняли меня за талию и прижали к себе. Зуо откинулся на спинку кровати и согнул колени так, что я съехал к его паху, и только теперь я, кажется, понял, почему именно он был так раздражён. Он просто был возбуждён. Что-то попахивает керосином! Моя задница в данный момент не в состоянии кого-либо удовлетворить! Особенно зверюгу Зуо! — Стой!.. — начал я вставлять слова между настойчивыми поцелуями, ощущая, как палец Зуо уже вновь проникает в меня. — Стой, говорю! — Вторая попытка также была заглушена напрочь. — Блин, Зуо, нельзя мне! — заскулил я, когда сэмпай таки перешёл от моих губ к излюбленной шее. Слушай, лучше ты действительно шею мою поглодай, но к заднице не прикасайся! — Слышишь меня? Не могу я сейчас! — уже уверенней заявил я, пытаясь оттолкнуть от себя Зуо и при этом нечаянно сам же насаживаясь на его палец. — Блин! Больно! Вытащи! — начал скулить я ещё больше, но сэмпай, не слушая меня, прижал мою голову к своему плечу, тем самым заглушая мои вопли, и начал что-то бормотать себе под нос: — Простата должна быть где-то… здесь, — послышался его шёпот, и я чуть не подпрыгнул на месте. Нет, больно мне не было. Наоборот! Было очень приятно! К паху тут же начала приливать кровь. — Зуо… не… надо, — уже из последних сил прошептал я, чувствуя, как палец входит в меня уже куда свободнее, принося дискомфорт, но и явное всё нарастающее удовольствие. В какой-то момент я не выдержал и привстал на колени, вжался в Зуо и начал медленно тереться о его живот своим стояком. Странно, что он мне за это не поотрывал все мои конечности. И слава Зелебобе, ибо сам я плохо соображал, что делаю и какие последствия могут меня настигнуть позже. Я лишь всё больше вжимался в Зуо, уже откровенно сам насаживаясь на его палец и тихо постанывая. Конец пришёл неожиданно быстро. При этом я слегка отклонился от Зуо, и поэтому струя спермы попала ему куда-то в шею. Я свалился на кровать и пару секунд тяжело дышал, приходя в себя от только что пережитых ощущений, затем перевёл затуманенный взгляд на Зуо, стирающего с подбородка мою сперму, и понял, что пришёл мне… — А теперь ты меня жестоко выебешь? — удивительно писклявым голосом осведомился я. — Это точно… — зло ухмыльнулся Зуо. — Но… но мне нельзя! — почти запищал я. — Об этом надо было думать до того, как кончать на меня! — Но ты сам начал! — Сам и закончу! — Зуо, не смей! — Эй… народ… может, харэ уже о своей ебле на весь дом орать? — послышался голос Инфа за дверью. — Тут уже все в курсе, кто кого и в каких позах, можно потише? Дайте хоть утром народу отдохнуть от ваших воплей! — Эм… извините, — пробормотал я. — А вы под дверями нашими поменьше стойте, и тогда слышать ничего не будете! — тем временем огрызнулся Зуо и вновь перевёл взгляд на меня. — Меня нельзя! Нельзя меня… Зуо! — зашептал я, отползая от сэмпая. — У меня всё болит! — Да замолкни уже… не собираюсь я тебя трогать, — как-то хмуро бросил сэмпай, снимая рубашку, окончательно вытирая ей всю ту сперму, что на него попала, и выбрасывая рубашку на пол. — А почему? — Что почему? — Почему не собираешься? — Так у тебя же болит всё… — А у тебя стоит… — У меня каждое утро стоит! — Правда? И у меня! — Это физиология, нашёл чему удивляться, мудак! — И ты совсем не обидишься тому, что я не дал тебе?.. — Мне ничего давать и не надо, я беру всё, что мне нужно, сам. — А, значит, сейчас я тебе не нужен? — Я не это имел в виду! — Значит, нужен? — НЕТ! — спохватившись, начал возмущаться Зуо. — Я могу тебе минет сделать, — внезапно стукнула мне в голову очередная идея. — Чё? — У Зуо глаза почему-то стали раза в два больше. — Что? — изобразил я саму невинность. — Можно подумать, ты умеешь, — осторожно ответил сэмпай. — А чего тут уметь — облизнул, пососал… как леденец, — пожал я плечами. — Уёбище! — отчего-то зло кинул Зуо, слез с кровати, болезненно морщась, ибо джинсы в одном месте ему явно стали маловаты, и начал выбирать одну из десятка рубашек, что лежали на диване и которые, видимо, предоставил Зуо Инф. — Что я такого сказал? — удивился я. — Просто отвали. — Но я ведь правда могу. — ОТСТАНЬ! — Ну Зуо! — Я сказал, отъебись! — Знаешь, Зуо, — вздохнул я, — меня пугает твоё сквернословие. Ведь наш язык так богат, зачем же его портить сплошным матом. — А я не порчу, я дополняю… — А без дополнений ты не можешь? — осторожно осведомился я. — Могу, но не хочу… — Не-е-е… спорим, ты и часа без мата не продержишься, — ехидно предложил я. Зуо резко развернулся ко мне: — И на что же спорим? — На его губах появилась злая ухмылка. — Ну… если ты выиграешь, я исполню одно твоё желание, если выиграю я, ты исполнишь моё. Идёт? — протянул я Зуо руку. — Почему бы и нет, насекомое… Ох, Зуо, Зуо… Иногда ты слишком самоуверен!