Меня зовут Примроуз Эвердин.

Меня зовут Примроуз Эвердин. Я из Дистрикта Двенадцать. Глупая, одинокая девчонка без тени прежних иллюзий. И без сестры. Китнисс на моих глазах превратилась в живой факел. Не в добрый час ее прозвали Огненной. «Сгорим мы – сгорите вы вместе с нами!» Вот все и сгорели. И моя любимая сестра, и ее враги. Явные. Известные всем. Тайные-то ведь живы и торжествуют. А я не могла даже дотянуться до Китнисс и попытаться сбить пламя, потому что корчилась от собственных ожогов. Взрыва хватило нам обеим. Наша революционная армия требует жуткой казни Сноу. Все Дистрикты хором – тоже. Даже в Капитолии ни один голос не поднялся в его защиту. И не только из страха перед повстанцами. Бывший Президент Панема ведь даже на тот свет не смог отправиться, не прихватив с собой невинных жертв. Детей. Своих же, капитолийских. А я не могу забыть наши задушевные разговоры с Гейлом – там, в госпитале. Будто сердце теперь вечно кровоточит. Мама говорит, что Китнисс не мучилась. Она умерла мгновенно. Я не верю. Впервые в жизни я не верю моей любимой маме. Той, что сидела у моей постели и плакала всё это время. Пока умелые медики наращивали мне новую кожу – взамен обгоревшей. Лучшие в мире врачи Капитолия, никогда не бывавшие под бомбами. Не горевшие. Я смотрю на маму и не верю. Потому что в глубине ее глаз ясно читается вперемешку с горем облегчение: «Хотя бы не Прим!» Она схоронила мою сестру еще на первых Играх. И уже это пережила. Еще больше года назад. Свыклась. Китнисс требовала от мамы быть сильной. И та смогла. Гейл тоже меня спас. Он отчаянно сбивал пламя. С меня. Моя Китнисс уже была мертва. Якобы, не мучилась. Умерла мгновенно. Только иногда мгновение длится вечность. Для меня – длилось. Будто вспышки пламени до сих пор мешают мне смотреть. Теперь Гейл тоже в госпитале – с ожогами. Разработчик этих проклятых бомб Гейл Хоторн. Убийца моей сестры. Это его психопатическая идея – с двумя взрывами. Сначала погибают жертвы. А после них – медики. Потому что они не смогут не кинуться на помощь истекающим кровью. Особенно детям. Китнисс сейчас бы жила - если бы не Гейл и не я. Не мой длинный язык и не его сумасшедшая одержимость местью. - Она уже не собиралась жить, - грубо бросил мне Хэймитч. – Так что не суди себя, девочка. Не грызи всю жизнь. Ни к чему хорошему это не ведет. Не веришь – взгляни на меня. Не верю и ему. Только не в этом. Как раз во вред алкоголя верится легко. Хоть отныне бывший ментор Китнисс и не пьет. Я помнила ее взгляд – перед отчаянным воплем Гейла. В нем было отчаяние… и облегчение. Что вот она – я. Живая! Китнисс никогда, никогда не бросила бы меня, будь шанс выжить у нас обеих. Мы и так потеряла слишком много и многих. Моя сестра… - Хэймитч, ты никогда не убедишь меня, что Китнисс планировала свою смерть. – Какой у меня чужой, незнакомый голос. - Она пожертвовала жизнью ради меня. Не смей принижать ее жертву. - Малышка, она уже потеряла Пита. И Финник погиб на ее глазах. Ты знаешь, что ей пришлось самой добить его… из милосердия? Как когда-то – Катона. Только тот был ее врагом. Да, я могу это понять. Смогла бы я добить Китнисс? Нет, наверное. Я ведь никогда не годилась ни на что серьезное. Бомбы Гейла Хоторна унесли не ту сестру. Вот только от кого Хэймитч мог узнать, что Китнисс собиралась в одну могилу с Финником? Самого ментора в отряд смертников не включили. Из всех там присутствующих выжил лишь один член отряда. Гейл Хоторн. Китнисс Эвердин похоронена рядом с Питом Мелларком. Финник Одэйр – с Энни Крестой. Всё это случилось, пока я валялась в беспамятстве – прикованная к койке. Пока лучшие медики Капитолия трудились над моим телом. Дрожа от ужаса, что не спасут сестру погибшей героини. У героев и символов революции может быть лишь одна любовь. Что моя сестра сумела обрести и вторую, забудут. Это портит красивую легенду, в рамки которой Китнисс не вписалась. Как прежде не вписывалась в наш покорный, год за годом погибающий на Играх Дистрикт. Для всех потомков Китнисс Эвердин осталась верна Питу Мелларку - до конца ее коротких дней. Я одна знаю, что перед тем самоубийственным походом в Капитолий Китнисс подозревала… Если бы подтвердилось, она осталась бы в Тринадцатом. Моя сестра бы выжила, а я стала бы тетей. Сейчас мы вместе мечтали бы… А еще я знаю точно, что Китнисс любила Пита, а потом – Финника. Но всегда дороже всех ей была я. В отчаянном взгляде моей сестры там были не только пепел и горечь, но и… внезапное облегчение. Будто она увидела якорь в бездонном море боли. Я жива. Одно это воскресило Китнисс из горького пепла любой потери. Из ужаса любой потери. Но не из настоящего огня. - Завтра голосование, Прим, - внезапно проронил Хэймитч. - А мне даже напиться нельзя. - Завтра? Вроде как выборы нового Президента не сейчас. А временно этот пост интриганка Койн и так уже захапала. И, конечно, меня никто извещать не собирался. Ни мама, ни запуганные местные медики. Это даже не смешно – тайны от Примроуз Эвердин. Я ведь никто. Я ни на что не годна. - С участием меня, Бити, Джоанны и Энобарии. Всех выживших Победителей. И решающим голосом Койн, если понадобится. - Что вы будете решать? Только бы он сейчас продолжил говорить. Единственный, кто еще готов на это – во всём мире. - Есть у меня нехорошая догадка. Но пить и дальше не буду, не бойся. В память о твоей сестре. Самой лучшей трибутке самого паршивого ментора.