Меня зовут Примроуз Эвердин.

Мне не страшно. Совсем. Возможно, ко мне просто еще не пришло осознание неотвратимой смерти. Но вдруг оно и не успеет прийти? Мы с Китнисс родились в один месяц с разницей в четыре года. Совсем скоро мы должны были вместе перейти очередную грань – я в четырнадцатый раз, она – в восемнадцатый. Но Китнисс уже никогда не станет старше. Значит, наверное, справедливо, что и я – тоже. - Примроуз Эвердин. – Это очередной безликий конвоир из коридора. Я не обращаю на них внимания. Они – живые, а я – уже почти нет. - К вам… «К вам». Какая я взрослая. Или это попытка самооправдаться, что охраняют приговоренного подростка? Так не парьтесь: в Капитолии такое – норма. Почитаемая десятилетиями традиция. Ко мне – мама. Кинулась, обнимает, плачет, рыдает. С ужасом оглядывает камеру. Будто не может поверить, что я – здесь. Как насчет той тюрьмы, откуда не вышли Пит Мелларк и Энни Креста? Меня тут в отличие от них никто не пытает. И даже кормят и спать дают. Просто никак не могут решить, каким способом казнить одну-единственную девчонку-преступницу. И в чём проблема? Я же не героиня, а только сестра героини. Вдобавок - коварная убийца и подлая предательница. А если дело только в возрасте, так до моего дня рождения осталось – всего ничего. Это если судить по Тринадцатому Дистрикту, где воевали с четырнадцати. Если по меркам Капитолия, то нам положено умирать с двенадцати. Я и так уже почти на два года запоздала. На кладбище прогулы ставят. Разве не эти чудесные порядки хотела вернуть Койн? Вдруг их уже восстановили сейчас – в честь ее светлой памяти? Потому бедная мама и рыдает? - Мам, успокойся. - Этот отрешенный голос уже по ту сторону не может быть моим. – Я ни в чём не раскаиваюсь. - Прим, тебя помиловали! Нас просто вышлют – тебя и меня. И Хэймитча. - Хэймитча? Жив еще курилка, жив! - Раз пожалели тебя – пришлось простить и его. Он же вообще никого сам не убивал. - Куда нас высылают? Я не верю, естественно. Мне это просто снится. Так не бывает. И проснуться будет еще ужаснее, потому что нельзя обретать внезапную, отчаянную надежду на пороге смерти. Только хуже себе сделаешь. А может, мне ввели какой-то наркотик, и всё это просто мерещится. Неважно. Я всё равно не заслужила жизни. Потому что не уберегла Китнисс. Только раз за разом позволяла сестре беречь меня, пока однажды не потеряла ее. - В Двенадцатый! - почти кричит мама. - Пожизненная ссылка. Я уговорила, чтобы меня тоже... Подписала все бумаги. Я с тобой! Да, так это похоже на правду. Выслать меня пожизненно в разбомбленный, пустой Двенадцатый Дистрикт – такое «помилование» даже возможно. Сама окочурусь как-нибудь. Я-то охотиться не умею. Но хрупкая, беспомощная мама – и там?! Я же не Китнисс. Я и себя-то спасти и прокормить не сумею. А тессеры теперь не положены. - Мама, откажись, - как можно тверже произношу я. - Тебе нечего делать там. Ты же врач. Ты должна помогать людям. - А ты? Прим, как ты будешь одна там, где всё напоминает о твоем отце и Китнисс?! - Хэймитч обо мне позаботится. В конце концов, мы же едем на этот курорт вместе. Авось, не даст загнуться напарнице и подельнице. В память о Китнисс. - Хэймитч первое, что сделает, - это снова запьет! – сорвалась мама. – Даже не думай, что я отпущу своего ребенка одного в ссылку!