* * *
Джин прекрасно слышал голос альфы, так он говорит лишь когда эмоции на пределе, дальше уже человека нет, там, за чернеющими от злости зрачками, уже ничего нет – пустота, и её боится омега больше всего. Сколько он работал на Чона. Он видел его таким лишь в редкие и крайние моменты, но всё обходилось, а на этот раз они едут с Юнги в офис, даже не разговаривая, оба понимают, что дело плохо, творится что-то неладное, словно до этого все только и ждали этого момента, когда всё рванет, разлетится к чертям собачьим, и посмотреть бы, кто останется. — Чонгук, — Джин привык влетать в офис с этим именем на устах, но никогда ещё не застывал на пороге кабинета начальника. Там холод и вьюга, таким разбитым Чон ещё никогда не был. Это отнимает речь у омеги. Он проходит внутрь, инстинктивно становится ближе к Шуге и просто смотрит. Ничего не поменялось с момента прошлой встречи, но Ким не первый год здесь работает, он замечает детали, они бросаются ему в глаза, делая состояние альфы очевидным. Его галстук расслаблен, возможно, он даже не старался его надеть, рукава рубашки закатаны, а челюсти так сжаты, словно если они хоть немного разомкнутся, Чонгук начнёт кричать во всю глотку и рвать на себе волосы, потому что во взгляде боль и пустота, она стеклянная и ледяная. Морозит кожу каждого, кто посмотрит ему в лицо, поэтому омега ёжится и отступает назад. — На столе договор, который мы должны были подписать, — Чонгук кивает на бумагу, лежащую ближе к вошедшим, и снова отворачивается к окну, держа руки за спиной. — Джин, что ты узнал о секретаре Намджуна? — Ничего нового, он всё так же продолжает избиения, но поставил ему метку, после чего омега был доставлен в больницу, но, благодаря хорошим врачам, его быстро выписали, и Намджун продолжает мучить его, — Юнги смотрит с открытым ртом на Джина, докладывающего вопиющую информацию, как нечто обыденное. Он поверить не может, что можно избивать омегу ради забавы, поставить метку и продолжать насилие, как такое возможно? — Это Намджун, не удивляйся, Юнги, — Чонгук наконец отходит от окна, возвращаясь к столу, облокачивается на него ладонями, разглядывая фотографии омеги Кима и пытается придумать, что делать. Джин видит взъерошенные волосы Чонгука и понимает, что всё совсем плохо, альфа словно неделю не спал, лицо непривычно потемневшее, а вены на руках вздулись от напряжения. — Чем я могу помочь? — Шуга обычно не участвует в авантюрах, никому не помогает, он сам по себе, но Джин действительно волнуется, смотрит с искренним переживанием на босса, что Мин просто не может промолчать. — На самом деле, нам нужно как-то забрать Чимина у Кима, так что мы все отправимся в Корею, устроим там переговоры, а ты поможешь нам забрать у альфы очередную игрушку, пока я буду ему возвращать старую, поломанную и самую грязную из всех, — на последних словах Джина покрывает мурашками от черноты голоса, в нем сквозит смерть, горечь и злоба – это такой дикий коктейль, что всё тело цепенеет. — Чон, что, чёрт возьми, случилось? — от секретаря ничего нельзя скрыть, он видит всё, а Чонгук не понимает, где так прокололся и за что ему судьба таких заноз понавставляла, потому что голова идёт кругом, когда всё пошло наперекосяк. Чон хотел как лучше, в этой истории он не избивал омег, а наоборот спасал и доверял, так почему победа у очередного злодея? Иронично, Чонгук встретился с настоящим предательством, нашел крысу и тут же посвящает Юнги в свои планы и продолжает всё докладывать Джину. Ему теперь просто плевать, он плывёт по течению, ему надоело изучать личность, выбирать слова, он плевать теперь хотел на правила, их Намджун, кажется, с самого рождения не чтёт, так какого чёрта Чонгук должен? За всей маской учтивости он всегда прятал гнев и теперь точно врежет заносчивому Намджуну, он не пожалеет силы, пусть даже потеряет лицо, опустит свою планку, всё уже давно кануло в огромную дыру, ещё когда он доверился тебе. Теперь он отнесёт падаль настоящему владельцу, коршун должен ею пообедать, а для начала он закрывает кабинет, чтобы рассказать этой парочке, что произошло, и посвятить в свои ближайшие планы.* * *
Тебя мучает головная боль, она не проходит ни на секунду, после самокопания пришло лёгкое озарение и злость, когда охранники оставили тебя одну на ночь. Пытаясь удобнее устроиться на жестком стуле, в голову пришло много мыслей. Не все они были рациональными, ты понимаешь, что из-за усталости находишься где-то между бредом и явью, а из-за голода всё обостряется. Назойливыми мухами крутятся в голове хорошие мысли и не очень, да, ты виновата, ты самый настоящий предатель, если так посмотреть, но на самом деле злость поднимается из глубин, она едкая и самая обжигающая после холодного взгляда Чонгука. Ты не заслужила такого обращения, каждый альфа пытается взять тебя в личное пользование, считает чёртовой собственностью и стоит игрушке проявить хоть немного чувств, он выбрасывает её, забывает об участи тряпичной и продолжает заниматься своими делами. Ты поступила плохо, но и не клялась в верности Чонгуку, не обещала ему служить до самой смерти, он сам так решил, забрав тебя из больницы, и думал, что ты теперь у него в рабынях. Ты ни разу не сказала ему, что переходишь на его сторону, что поможешь, а просто выдала информацию про Намджуна, потому что искренне хотела его победы, а твои дальнейшие шаги, и какими чувствами ты руководствовалась – альфу не должны касаться, по крайней мере, ты достойна наказания, но точно не таких мук, не настолько грязного и пренебрежительного отношения. Хочется есть, всеми рассуждениями, ты два дня не видишь ни света, ни людей и понимаешь, что душу бы отдала хотя бы за глоток воды, не то что за кусочек еды, странные мысли лезут в голову, думается, что громилы ждут твоей просьбы, чтобы напоить, да ты бы уже что угодно сделала за глоток спасительной жидкости, а от темноты и одинокого пребывания начинают пробираться в голову разные галлюцинации, голова неимоверно кружится, к тому же, и всё время хочется спать. Ты не знаешь, сколько прошло часов, но по ощущениям больше суток, всё тело ломит, оно приковано к железному неподвижному стулу, становится невыносимо, спина разрывается, горло трескается от сухости, а шея так ломит, словно голова давно слетела с плеч. Ты не сдерживаешься, уже скулишь изредка, как раненый пес, метка от железа горит периодически, добавляя сладости в минуты пребывания, ты усмехаешься, думая, что если ещё что-нибудь заболит, то словишь экстаз, только этот сарказм веселит недолго, до нового взрыва головной боли. Она возникает вспышками, не проходит, и это самый неприятный признак из всех, ты боишься, что тебе могли что-то повредить в черепе, иначе ты уже сошла с ума, всё тело горит и готово из кожи выпрыгнуть наружу, а потом щелкает озарение: у тебя давно не было течки. Ты точно не помнишь, сколько времени прошло, периодически ты и забываешь отметить периоды, но судя по состоянию, всё возможно. — Боже, нет, — негодуешь в темноту, никто не знал, что может быть ещё хуже, но судьба усмехнулась и подала на блюде страдания в десятикратном размере. Ты не знаешь через сколько дней она начнётся, но перед ней тоже придётся несладко. Также поскуливая, ты дёргаешься от звука открывающейся двери, свет слепит глаза, а потом и вовсе загорается лампочка, усиливая головную боль. — Мы принесли самое желанное блюдо вечера, — глаза громилы недобро блестят, показывая из-за спины бутылку воды. Ты сглатываешь, прожигая её взглядом, и не веришь своему счастью, ведь пахнет подвохом, — но для начала, чтобы рот заслужил это, он должен поработать, — с отвратительной ухмылкой, отдавая бутылку другому мужчине, тот, что перед тобой, достаёт из штанов смрадный орган. Ты бы вырвала, если бы могла, но в последний раз содержимое желудка покинуло его, когда пришлось мочиться под себя в очередной раз. Вокруг витают не самые приятные запахи, и ты благодаришь свой природный аромат, который, благодаря приближающейся течке, усилился, он немного перекрывает отвратительную смесь, но не полностью, поэтому полувставший орган тычется тебе в нос с новой силой, заставляя уворачиваться, насколько это возможно. — Ну же, куколка, неужели нам нужно тебя принуждать? Неужели ты не хочешь пить? — гадкий голос, отвратительный член перед глазами, твой гнев уже на пределе, а истерика рядом с ним, и ты не понимаешь, что из этого всего выйдет первым. Усталость даёт о себе знать, потому что сил не хватает долго сопротивляться, особенно с обездвиженными руками. Мужчина надавливает на твой затылок, пропуская смачно член в сухую глотку, он пихает усердно пыхтит, пока в уголках глаз у тебя собираются слёзы, всё тело отторгает ненужный элемент, но альфа тешится твоей энергичностью и подвижностью, принимает это, раззадориваясь и принимаясь трахать твой рот. Зловоние слоит на всю комнату, ты словно облизываешь чёртов пол на данный момент, давишься грязью и снова вдыхаешь вонь. Ещё никогда ты не делала нечто настолько противное, ни разу не испытывала такого отвращения, ты готова выхаркать все внутренние органы, лишь бы смыть с себя запах его члена, ты хочешь убежать, но руки всё ещё прикованы наручниками, поэтому решаешься на безумный поступок, ведь терять уже нечего, ты стискиваешь челюсть, прикусывая зубами его член, который тот увлекшись, впихнул почти до основания. Дикий вопль пронзает комнату, когда он вытаскивает, головка ещё цепляется за передние губы, а ты напоследок сверху харкаешь на него. Громила одной рукой бережно обхватывает орган, второй с силой замахиваясь по твоему лицу. Стул бы упал и отлетел к стене, если бы не был привинчен к полу, но тебя это не волнует, избиения – это по твоей части, ты знаешь, что теперь будет очень больно, потом просто больно, а позже пройдёт, такая альтернатива кажется лучше, чем глотать слизистую грязь, сгустками проезжающую по гортани, упираться носом в жирный лобок и быть максимально униженной. Эти жирные свиньи работают на Чонгука, от этой мысли передергивает, пока один из них визжит, а второй отстёгивает тебя. — Сука, хочешь по-плохому? Ладно, тогда устроим жаркую ночку? — шипит один из них, болезненно потирая пах, пока молчаливый всё так же не издаёт ни звука, сваливая тебя на пол и пару раз пиная ногой. Ты обнаруживаешь, что в теле абсолютно нет сил, долгое пребывание в сидячем положении лишило тебя возможности передвигаться, это пока временно, но ты всё равно не можешь сопротивляться этим двоим, отползаешь к стене, глазами ища средство защиты, но комнату вычистили, чтобы ты не могла ничем воспользоваться. Чувствуешь себя грязной собакой, никому не нужной и познавшей настоящую человеческую жестокость, ты сама воняешь сильно, собственные вещи впитали мочу, немного влажные и собирают всю пыль и песок с пола, а мужчина подходит, становясь на колени перед тобой, резко разводит ноги, от чего ты ещё пытаешься дергаться, отпихивать насильника, но тот напирает, смотрит, но в зрачках ничего нет, он даже моргает реже, чем обычные люди. Тебя окружает грязь и вонь, страх за то, что в такой ситуации можно что-то подхватить растёт, но ещё неприятнее, то, что кажется, эти двое собираются тебя насиловать, и ты что угодно можешь пережить, но только не это. Они трогают, мнут твоё тело, бьют периодически, а ты разрываешь глотку, кричишь, как раненый зверь, пока два члена проходятся там, где только можно, странствуют по всем отверстиям, потому что у тебя нет сил, ты избита изнутри и снаружи, тело не реагирует на внешние факторы, но в груди продолжает болеть от собственной вони и никчёмности. Ты охрипла, ослабла, не можешь ничего, кроме как слышать резкие оскорбления со стороны одного из громил и чувствовать всепоглощающую боль. В паху всё самое чувствительное и ранимое, самое больное и страшное, тебе до ужаса больно от их членов, противно от смрада вокруг, тебя словно свиньи имеют в грязной луже, раздирают, потрошат, отбивают и не жалеют ни разу. Ты хочешь плакать, но сил нет даже на это, когда они оставляют тебя в тёмному углу и уходят, облив принесённой водой и пару раз сверху плюнув. Ты чувствуешь запах их спермы на себе, гадкий запах тухлятины и мертвечины, хочется плакать, но ты просто облокачиваешься на стенку в сидячем положении, поджав под себя ноги и засыпаешь. Хотя бы отстегнули от чёртового стула, тебе просто нужен отдых. Сама поражаешься, как ещё остались силы находить что-то хорошее во всей ситуации, в груди горько за то, что Чонгук это допустил, он разрешил им делать всё, что захотят, он знал, что может произойти и не сжалился ни разу, не пожалел, хотя ты верила, на самом деле, что не одна таешь от его запаха, что он тоже это чувствует, поймёт, что ты по своей природе не смогла соврать своему альфе, но видимо это было лишь только с твоей стороны и становится совсем плохо, ты не можешь это держать, и воешь, так скулишь, как собаки даже не кричат от боли, всё тело разорвали снаружи, а оно изнутри по швам трещит, на невидимой силе удерживается и просто дышать уже нечем, потому что все эти чувства заполнили грудную клетку и давят на сердце, говорят ему уже остановиться, нормальная омега не может это пережить, а ты дышишь, продолжаешь существовать всем на зло.* * *
Чонгук не может спать, он не в силах думать, чёртова земляника засела в голове, мерещится везде, оставаясь ярким вкусом на кончике языка, отчего он ни есть, ни пить не может, давится, не чувствует вкуса, оставляя во рту навязчивую ягоду, прикрыв глаза, видит тебя, трясёт головой, прогоняет, но не может. Уже который день во рту горечь, она разрастается слишком быстро, что-то скулит внутри, не даёт существовать, давит, убивает альфу на моральном уровне. Он готов уже камни жевать, на стену лезть, с корнями вырывая ногти, потому что хочется прогнать из души скверную глыбу, которая в лепёшку разворошила душу альфы, выудила все внутренности, разрослась, доставляя неимоверную боль. Чонгук бы на колени упал уже, закричал, но не может, он бил кулаком в стену, пока кисть не превратилась в кровавое месиво, но не смог угомонить душу, там так пусто, что ничем не заполнить. Он в каждой девушке хочет тебя видеть и морщится, когда не находит, глаза постоянно в поиске, но ведь парень знает, где ты, он может прийти и ещё раз увидеть, но при мысли об этом сердце сжимается, сворачиваясь в трубочку, оно в последнее время пытается биться, но выходит с трудом, смысл ушёл куда-то, но обещал вернуться, а пока альфа в душе скулит, хватается за грудь в надежде хоть что-то внутрь вернуть, но не выходит. Он отвечает Джину, что в норме, но на самом деле ложь – всё его существование, он ненастоящий без земляники, он сам не свой без тебя. Ещё никогда так альфа не привязывался, ни разу так не ошибался и сейчас случился коллапс, трагедия, сущность Чонгука проиграла омеге, сдалась под напором милых глаз, он думает, что всё временно, но с каждым днём от альфы уходит всё больше, он теряет собственное «я», борется с тенью и ищет, постоянно в поисках тебя. Он на грани, это называется ломка, а у Чонгука передоз земляники, ещё немного и он умрёт, но всё нутро готово погибнуть, лишь бы ещё раз заглянуть в твои глаза, прочесть все эмоции, ведь он всегда мог увидеть ложь, так почему в этот раз ошибся? Каждый раз, смотря в твои глаза, он видел только искренность, так что не так с ним? Где он допустил ошибку? Позволил ломаться, вертеть собой и управлять, он стал плюшевым рядом с тобой, поэтому сейчас пытается наверстать всю упущенную жестокость, даёт приказы о нападениях на Намджуна, на разные территории, просто чтобы проверить, говорила ли ты правду и каждый раз оказывается верным, он даже не замечает как маленькими осторожными шагами приближается к победе, но этот факт его не радует, ему всё равно, пока рядом не пахнет земляникой, плевать, потому что ты не на его стороне, не держишь за руку, и это бесит, заставляет в гневе бить очередной стакан с выпивкой о стену из-за своей слабости. Чонгук никому не покажет, что в душе творится война, там органы у него – пушечное мясо, а чувства в борьбе уже разбомбили каждый уголок, что дышать невозможно. Чон не рад, что начал воевать, это горько, остаётся на языке невидимым вкусом предательства и смерти, пахнет кровью и ломает человека. Альфа не понимает, как ещё не сломался под натиском собственных чувств, они рвут его и ломают, гнут, но парень не даст им победить, какой бы ни была цена, он выстоит против них, вырвет тебя с корнем, забудет, даже если понадобятся годы. Что даст победа Чонгуку? Он морщится, думая о Намджуне, снова встречается с обеспокоенным взглядом Джина и отмахивается от его заботливых вопросов. Он ведёт войну с самим собой который день, а этот омега подливает яду в его желудок. — Что? — Чон смотрит на Джина раненым волком и почти скалится, потому что одичал, замкнувшись в себе. — Где Т/и? — парень строг, смотрит в упор, он всё видит насквозь, чувствует и не трогает, потому что знает, что ничем не помочь, но выяснить детали нужно. У Чонгука сердце в пляс пускается от твоего имени, кулаки сжимаются, челюсть скрипит от напряжения, а в душе маленький щеночек виляет хвостом и успокаивается на время от упоминания тебя. — В подвале, — хрипит он в ответ, Чон весь загнанный, от разговора отнекивается, словно боится, но Джин идёт в наступление. — Здесь? Чонгук, ты хоть поговорил с ней нормально? — Джин поверить не может, что он так с тобой поступил. Пусть ты предала их, всегда есть свои причины, и омега видел, как ты смотришь на альфу, ты так просто это не сделала бы, тебя могли шантажировать, запугать, да что угодно, а Чонгук так спокойно говорит о подвале. — Зачем мне с ней разговаривать? Таких как она нужно закапывать живьём! До самой смерти не давать спокойно вздохнуть, купать в боли, чёрт возьми! — он срывается на секретаря, потому что сам живёт так, никакие обезболивающие не помогут ему прийти в норму, его внутренности стёрты в порошок, а в голове мечется безумие. — Ты такой идиот иногда, — Джин уже готов покинуть кабинет, как один из охранников влетает, почти сбивая омегу с ног и смотрит лишь на альфу, часто дыша. От него слишком сильно пахнет земляникой, чтобы Чон ошибался о своих догадках, ведь даже лёгкий твой шлейф готов свалить его с ног, это удар под дых. — Она сбежала! — Блять, давно вас собакам на обед пора подать, — рычит альфа, вылетая из кабинета, он внюхивается в воздух, не уверен, что получится, но чёртова ищейка внутри него активировалась, он чувствует твой аромат, он такой отчётливой дорожкой светится, что альфа спокойно идёт по твоим следам, закипая внутри. Странное ощущение в душе, он словно ликует, будто встретит друга, которого давно не видел.