Rivers of blood

      Течка для омеги рядом с истинным должна быть самым приятным событием на свете, за это время они должны упиваться друг другом, предаваться страсти, известной только им, гореть, но не потухать, как вечный огонь пылать, не убивая, а напоминая, что природа иногда творит такие прекрасные вещи как любовь, страсть и наслаждение.       Но у тебя всё горит, тело чувствует, что твой альфа рядом, запах мяты просачивается вместе с Чонгуком в комнату и душит, дотла сжигая все твои моральные принципы – это нормально, это было бы счастьем, будь этот альфа не Чонгуком.       Этот человек выжег на тебе метку предателя, посадил в подвал к грязным подонкам, оставил на съедение коршуну, смотрел холодно и отрешённо, поверил в то, что ты не любила, перечеркнул все твои искренние чувства, сам себя убедил, что это наглая ложь. Ты не можешь поверить, что он даже не подумал разобраться, но с новой волной запаха мяты, прошибает всё тело, разум сам говорит тебе строгим тоном, что ты сама сбежала, даже не попыталась ему сказать, испугалась холода и гнева в чёрных зрачках, а теперь видишь вас двоих со стороны, как объекты крушения при землетрясении: оба уставшие, морально избиты, изнутри сочитесь болью, которую причинили сами себе по неосмотрительности, череда обычных событий, соития человеческих чувств заставили вас по-другому смотреть друг на друга, видеть врага в самом родном существе, делать больно, одновременно нанося себе раны.       Ты думаешь, что Чонгука нельзя простить. Если он так легко отказался, то и чувств больших там не было, но потом смотришь в эти чёрные глаза и пропадаешь. В них столько боли и волнения, что можно заблудиться в объёме этих чувств, он выглядит павшим, слабым перед тобой, смотрит, сглатывает слюну и глубоко дышит, пока всё твоё тело тянется, отбивается от кнута разума, не чувствует уже боли, потому что настрадалось, оно хочет к своему альфе, там, где теперь безопасно, где можно найти спасение и, наконец, дышать полной грудью.       Он склоняет голову, чёлка прикрывает глаза, но ты всё равно видишь эти дрожащие ресницы и руки, сжимающиеся в кулаки. Его грудь вздымается часто, сильно, потому что ты понимаешь, как ему трудно сдерживаться рядом с истинной течной омегой, но он преодолевает зов природы, не делает больше ни шага, так и оставаясь в метре от твоей кровати. Это расстояние кажется бесконечностью, а его бездействие – пыткой, приходится глушить в себе мольбы, руки разумом приковывать к кровати, чтобы не рыпались, чтобы ненароком не попросить трахнуть – это сейчас слишком грязно и не к месту, хотя природа так не считает, подкидывая новые спазмы.       Альфа так и не переоделся, кровь на рубашке стала почти чёрной, оставаясь такой же устрашающей и напоминающей, что альфа голыми руками прорвал обратную дорогу за тобой, гнался так, что не прошло слишком много времени, он успел, спас, а сейчас ниже закатанных рукавов венки вздымаются от напряжения, его ладони дрожат даже в кулаках, а дышать иногда приходится даже ртом.       Ты чувствуешь, что природа внутри играет против разума, и никак не понять, на чьей стороне госпожа Фортуна, она поглядывает на эту пару, желая превратить конец игры в ничью. Ты поднимаешься, сама идёшь к нему, потому что знаешь, что теперь он сам может отказаться, уйти, а ты так и останешься снова разбитой. Без Чонгука для тебя нет жизни, без него воздух пустой, вскоре задохнешься без мяты рядом, без дозы его обаяния и красоты. Нельзя допустить его ухода, но парень поднимает взгляд снова, смотрит с такой любовью и нежностью, руку тянет к скуле и опускает, оставляя болтаться как отказавшую культяпку, ты хочешь сделать ещё шаг, вплотную посмотреть в глаза, так картина шире, чувства ярче и просто хочется оказаться как можно ближе, чтобы ни миллиметра не осталось между кожей, дышать одинаково и прижиматься, словно это ваша последняя ночь.       Парень не даёт тебе дойти, он выставляет перед собой руку, останавливает и медленно опускается сначала на одно колено, после опуская и вторую ногу. Он стоит на коленях, от этой картины тебе не по себе, живот снова скручивает, руки тянутся, но его убитый вид велит послушать. — Прости меня, — Чонгук на коленях снова просит прощения. Сколько он раз вставал перед людьми так? Ты, читая его биографию Намджуну, поняла, что он похож на игривую гордую пантеру – такие животные никому не преклоняются, а альфа встал на колени. Его ощутимо трясёт от твоего запаха, ширинка топорщится от стояка, но самое главное в этот момент – благородное унижение, признание своей ошибки, которая опустила его до этого положения, поменяла ваши места, природа никакому альфе не позволила бы быть ниже омеги, но Чонгук сам пошёл на это, растоптал гордость, не оправдывался, а лишь сказал два простых слова. Они обычные, иногда мы их не слышим, иногда их просто нужно сказать ради вежливости, а в подобных случаях интонация голоса рассказывает историю, она раскрывает душу парня, давая тебе власть над его дальнейшей судьбой.       Он сказал надломлено, сипло, достаточно громко, чтобы ты услышала, но всё равно нетвёрдо, пошатывая всё тело альфы. Он сейчас кажется маленьким, не тем владельцем компании Incident, не альфой, в своих руках ворочающий судьбы тысяч людей, а обычным парнем, чёрным котёнком, которого нужно отогреть, вернуть домой, ведь иначе он просто погибнет, не выдержит, сам себя сожрёт от осознания собственных ошибок. — Кем я буду, если так быстро прощу тебя? Меня изнасиловали в том подвале двое твоих альф, Чонгук, после этого ты спокойно отправил меня к Намджуну и ушёл, даже не оглянулся, я… — твой голос срывается, потому что течка итак ослабила, а запах невыносимо забивается во все щели, ты готова облизывать его кожу и пытаешься сдержать порывы, не накинуться, не ёрзать задницей по паху, моля вставить член поскорее. Ты нуждаешься в Чонгуке, и никакая гордость не позволит перешагнуть этот факт, ты всхлипываешь, от бессилия падая напротив него, поднимаешь лицо за подбородок, заставляешь смотреть в глаза, там уже боль заняла центральный кадр, она в главной роли вашей пьесы, но даже для неё можно написать хороший конец. Чонгук хочет отвернуться, потому что часто дышит через рот, а в глазах накопились слёзы, тебя это трогает до глубины души, он такой мальчишка перед тобой, совсем не умеющий управлять чувствами, но держа в руках огромную компанию. Ему стыдно, но ты продолжаешь на него смотреть, улыбаешься по-матерински тепло и приближаешься ко влажным губам. — Я не должна прощать, но как дура продолжаю любить тебя и оправдывать, что бы ты ни сделал. — Т/и, — он шепчет это нежно, спрашивая разрешение к дальнейшим действиям. Чтобы без слов решить, показать дрожащими солёными губами, что он хочет целовать тебя вечность. Ты просто киваешь, принимая его поцелуй, раскрывая рот и наконец выстанывая, потому что напряжение было слишком большим, сдерживая собственную природу, вы истратили все силы, поэтому сорвались с цепей в один момент, ускорив движения, делая их рваными, мешая с крупной дрожью.       Чон притягивает тебя за талию, прижимает к себе, целуя сразу глубоко, по-собственнически властно, он гладит спину, опускается к ягодицам, пока ты ощущаешь, как капелька с его щеки намочила твоё лицо. Это была маленькая слеза, она – результат всех ошибок и прощения, такая маленькая, горькая, солёная, но слишком ценная, нажитая миллиардом разных переживаний и чувств.       Ты сама хочешь плакать, рыдать, но уже давно перестала плакать, потому что настрадалась, теперь Чонгук держит тебя в объятиях, прижимает крепко к себе и почти мурчит, чувствуя твою смазку из промежности.       Он поднимает вас с пола, кладёт аккуратно на кровать, целует всё лицо, берёт его в ладони и долго смотрит, улыбаясь по-мальчишески счастливо, а потом снова мнёт губы, почти смеётся нервно от распирающего счастья, подминает под себя, сдёргивает одежду одной рукой, свою откидывает туда же, избавляется от кровавой рубашки, пыльных штанов и почти ложится на тебя, слегка переворачиваясь на бок и утягивая за собой.       Ты чувствуешь его объятия, он утыкается носом в шею, дышит глубоко, равномерно, пока другой рукой водит по спине, ловит дрожь и прижимает сильнее, чтобы каждой частичкой чувствовать тебя, атомами срастись по всей длине, переплетает ваши ноги, ещё крепче прижимает к себе, оставляя красные следы от пальцев, не может надышаться, пока тебе в ногу упирается весомое возбуждение, пачкая смазкой. Ты утыкаешься в его волосы, зажмуриваешься и утопаешь в эйфории, хочется кричать, плакать, смеяться, у тебя крыша поехала, её Чонгук сдвинул своим запахом, обаянием и характером, завоевал привилегию быть твоим истинным и теперь упивается, не может отпустить.       У тебя течка выжигает изнутри иероглифы, они требуют член, но впервые природу удаётся заглушить, Чонгук не хочет отпускать из объятий, снова целует, продолжая одной рукой прижимать всё тело к себе за плечо, а другой водить по спине, прорывая на мурашки. Он целует снова мягко, глубоко, смакуя твои губы аккуратно и долго, наедаясь любимой ягодой. Она немного дикая, но гордая, самая лучшая и уникальная, он хочет провести всю свою жизнь, обнимая тебя, и собственной кожей ощущать твою, полностью поглощать друг друга, сливаться воедино и жить, вдыхая сладкий запах, сделать его своей атмосферой и создавать мир на двоих.       Он приподнимает твою ногу, лёжа на боку, заскальзывает в лоно и принимается двигаться, размеренно, утихомиривая бушующее пламя в груди, у вас впереди ещё не один день, чтобы опробовать другие позы и толчки, но сейчас он хочет пересилить свою природу, видеть твоё лицо очень близко, целовать и медленно смаковать секс, придерживая за ногу для поддержки.       Ты всё равно скулишь и стонешь, зуд так просто не уйдёт, так что цепляешься за парня, водишь по груди и кусаешь губу, просишь быстрее, и он делает, выполняет любую просьбу, даже высказанную в глухом стоне. Чонгук работает с наслаждением, пытаясь утихомирить сердце, ходором разбивающее грудную клетку, оно ударяется о рёбра ещё с того момента, как он вошёл в комнату, вдохнув запах земляники.       Он хотел броситься, кусать, любить, ласкать в постели, но пришлось рычание дикой кошки усмирить, приказать сесть на место, потому что он понял, что всё это время любил, мучая себя всё больше, уничтожая с тобой собственное никчёмное тело. Он не заслужил прощения, хотя так хотел вернуть свою омегу, особенно во время течки, искренне хотел и хочет тебе счастья, поэтому он просто сделал то, что должен, не оправдывался – сейчас это пустой текст для тебя – не убегал, а попросил прощения от самого сердца, из души вынул кусок, ещё горячий, и положил перед тобой, предоставляя возможность разобраться с судьбой альфы. Было немного стыдно и страшно даже в глаза тебе смотреть, он боялся увидеть в них гнев, ненависть, но в итоге нашёл собственное отражение и столько же боли.       Вы оба страдали, как дураки ломались, сами того не понимая, а теперь Чонгук не может перестать упиваться любимым телом. Оно прекрасно, за исключением уродливого шрама-метки, который он сам поставил, на него больно смотреть, физически ощущается жжение на том же месте.       Чон смотрит на тебя, почти на пике оргазма, он не выскальзывает, остаётся в сцепке, доводя до хриплого стона вас, ты теперь никуда не денешься, пока узел не спадёт, поэтому прижимает к себе, смотрит на надпись «предатель», а потом тебе в глаза, там не находит ничего, что помешало бы ему, и кусает, ставит свою метку поверх шрама, который сам же и оставил, окончательно признаёт своё поражение, теперь это относится к альфе – он предал тебя, не попытался даже выслушать, не поверил тебе и получил по заслугам. Ты его простила, хотя альфа понимает, что не заслужил, поэтому извиняется, утирает кровь, смотря, как красная отметина перекрыла шрам.       Чище тебя нет никого на свете, это Чон запятнал тебя, эта метка тому доказательство, она же и всем на глаза выставит чувства альфы, его слабости, а ты стойко вынесешь всё, что угодно, с твёрдой осанкой сможешь пройти по самым высоким точкам мира – ты теперь его омега, Чонгук никому не отдаст. Он прижимает к себе, устраиваясь поудобнее, снова дышит земляникой, гладит по голове и думает лишь об одной фразе, которая вертится в голове. — Я люблю тебя, — для этого, кажется, рано, но потом Чон понимает, что нужно было сказать это ещё раньше, никогда нельзя держать в себе эти заветные слова, они могут спасти жизни, не калечить глупые души. — Ты поставил мне метку, я не разрешала, тебя никогда не волновало моё мнение, — хмуришься, продолжая дрожать от послеоргазменного удовольствия, — и сцепка… вдруг я забеременею? — хмуришь брови, а в ответ альфа улыбается, целует в нос и шепчет в ответ. — Приятно, что ты не изменилась, — он посмеивается, убирает твои волосы, прилипшие к мокрому лбу. — Так уходи, если что-то не устраивает, — он игриво кивает на дверь, зная, что ты никуда не можешь деться. — Чонгук! — бьёшь его в плечо, получая гримасу боли от альфы и сама слегка смеёшься.       Ты словно начала дышать полной грудью, до этого что-то сдерживало, не давало лёгким кислород, а сейчас всё кажется полным, правильным и завершённым. Чонгук рядом, ты этого и хотела с вашей самой первой встречи, а глупости, которые вы совершили, перекрылись правдой и искренностью, их не нужно было скрывать, нельзя было молчать о чувствах и вовремя признавать ошибки.