Не друг друга

Так и не выключенный ночью будильник разбудил меня в 9 утра. Честно говоря, в нем не было абсолютно никакого блядского смысла, так как я толком и не спал, даже несмотря на то, что принял снотворное по настоятельной просьбе Уоррена. Вместо приятного забытья таблетки подарили мне лишь чертовы кошмары, где сраное настоящее с убитым отцом перемешалось с прошлым, где убийцей выступал я сам. Я отчаянно пытался проснуться, и иногда у меня даже это получалось. Однако после некоторого времени накручивания себя и попыток осмысления произошедшего, я вновь возвращался к этим дурацким сновидениям, конца которым, казалось, и не было. Наутро я чувствовал себя абсолютно разбитым и дезориентированным. Безумная погода за окном лишь дополняла общую картину отчаяния и безысходности. Проснувшись, я разослал сухие письма бизнес-партнерам, в которых кратко сообщил о причинах невозможности появиться сегодня на работе. Наверное, новость об убийстве моего отца уже успела разлететься по всем, мать его, каналам, поэтому в ответ от коллег я зачем-то получал сообщения, полные ненужного сочувствия и ложного понимания. Черт побери, я сам не могу определиться, как относиться к произошедшему, так почему они пытаются делать это за меня?! Еще вчера ночью, когда я только узнал об убийстве отца, то впал в дикую панику и абсолютно не понимал, как теперь жить дальше без него. А вот сейчас, проснувшись почти на трезвую голову, не считая ночной мути и пары бокалов вина перед сном, я даже ощущаю радость, смешанную с дерьмом, правда, но все же какое-то по-детски наивное счастье, как бы отвратительно это не звучало. Теперь я наконец-то волен распоряжаться собой, своими действиями и даже чертовыми деньгами. Не вкладывать часть зарплаты в очередные блядские особняки на другом конце страны, а купить собственный дом. Цинично, может быть, но я все-таки Прескотт. А может быть, до меня просто до конца не дошел весь масштаб произошедшего. Того, что теперь вся полнота ответственности лежит целиком на мне, и, если я расхерачу к чертям семейный бизнес, выстраиваемый до меня веками, виноват буду я один. И дело даже не в том, что я прямо горю желанием сохранить эту мутотень и передать потомкам, которые вообще вряд ли у меня появятся. Просто крайне жутко осознавать еще раз свое собственное одиночество. Как бы я не ненавидел отца, на работе он был единственным человеком, которому я мог доверять дела и обсуждать проблемы. Вне офиса, конечно, с ним лучше было не пересекаться, ибо он сразу же пытался лезть ко мне в душу и навязать свое сраное видение будущего, но… осознавать, что его больше нет со мной, как-то безумно страшно. В бизнесе у тебя никогда не будет друзей, лишь одни враги, мечтающие о твоем разорении. Так вот теперь во главе Prescott Foundation буду один я, а вокруг меня куча людей, так и ждущих моего первого провала. Не на чью спину больше опереться, и потом оправдываться перед сотрудниками, что, мол, премии не будет, потому что Прескотт-старший вложился не туда. Наверное, я просто еще «не до конца вырос», как любил говорит мой отец, поэтому продолжаю перекладывать собственные ошибки на других. Телефон практически не замолкал, продолжали приходить различные письма от людей, которых я едва знаю. Перед тем, как выключить звук, я увидел два сообщения, на которые, наверное, все же стоило ответить. Первое было от Виктории, которая написала мне еще в ночи, после нескольких пропущенных. Неудивительно, что в такой час она не спала, ибо порой ей приходилось проводить съемки даже ночью. Периодически мы виделись с ней, когда или я приезжал по делам в Сиэтл, или она на фотосессию в Портленд, и часто делились наболевшими проблемами. Ну, как сказать, «делились». Обычно я материл всех своих тупых партнеров по бизнесу, а она посылала в различных направлениях очередных заказчиков с кретинскими запросами. Впрочем, это помогало нам обоим. В любом случае, Вик-Вик изменилась со школьных времен, стала более уверенной в себе. Я следил за журналом, в котором она работала, и качество ее работ значительно улучшилось. Впрочем, неудивительно, под началом Джефферсона вряд ли сможешь научиться делать нормальные фотографии. Какая ирония, вместе с Викторией работала и Макс. Вик почему-то сначала предпочла об этом умолчать, узнал я это от Уоррена, который однажды придя с работы обнаружил ее дома вместе с Макс. Подобной скрытности за ней никогда ранее не наблюдалось, и даже если ей нравился какой-нибудь стремный качок, я всегда узнавал об этом первым. А тут аккуратные расспросы о предполагаемых интересах Макс, новости о ней из третьих рук и странное поведение… Все это наводило меня на мысли о том, что Виктория неровно к ней дышит. Хотя, может быть, мои догадки неверны, и я просто занимаюсь ерундой. Наверное, если у Вик было что-то серьезное, она бы мне сказала?.. В любом случае, разговаривать не хотелось абсолютно ни с кем, поэтому я черканул Вик короткое смс о том, что со мной все нормально и я перезвоню позже. Следующее же письмо заставило меня серьезно задуматься над ответом. Немного подумав, я пометил его как важное, намереваясь написать позже, когда я буду в более стабильном состоянии. Я уже давно не получал вестей от матери, и побаивался, честно говоря, как бы отец не упрятал ее куда подальше. А тут она написала мне длиннющее письмо, содержание которого казалось весьма вменяемым. Проблема была в том, что моя мать, Кэролайн, пила вот уже как лет десять, и лишь периодически выбиралась из запоев. Вообще, отец как-то рассказывал, что в молодости она была очень симпатичной и, что всегда было главным для моего папаши, богатой наследницей из хорошей семьи. А потом все пошло не так. Впрочем, с чертовым Шоном Прескоттом иначе быть и не может. Я помню жуткие скандалы в детстве, из-за того, что отцу не хватало финансирования на очередной проект, а мать была не в состоянии ему помочь, так как все ее деньги почему-то отошли сестре. Он перестал брать ее с собой в свет, поэтому мама была вынуждена оставаться с нами, и часто плакала, наливая себе очередной стакан виски. Позднее, я все реже стал видеть ее в человеческом состоянии. Отец скрывал ото всех эту правду, поэтому прикрывался любовницами. А дома срывал всю свою ебаную злость – на мне, матери, и Кристин. Когда я поступил в Блэквелл, то тщетно верил, что он сможет ее вылечить. Но, разумеется, Шон не любил признавать, что в его семье какие-то проблемы. Поэтому Кэролайн до сих пор сидит в одиночестве в большом доме Прескоттов с бутылкой вина, и тщетно верит, что Шон когда-нибудь на нее вновь обратит внимание. Теперь уже этого точно не случится. Со странными ощущениями я покинул отель и направился обратно в город, в собственную квартиру. Которая, вероятно, встретит меня своим привычным холодом. И виноваты в этом не только тонкие стены и неправильно поставленные тупыми мудоебами окна. Дома все было сделано по дизайну отца, по высшему разряду и максимально вычурно. Чтобы «когда я приглашал домой партнеров, не было стыдно». Конечно, все ради блядского имиджа. А то, что я банально не могу спокойно спать посреди всех этих красных кожаных кресел, его никогда не волновало. Я порывался выкинуть все это к чертовой матери, но незамедлительно получил от отца выговор за «нецелесообразную растрату средств». Лишь маленькие приятные мелочи вроде синего пледа с китами на прошлый Новый год от Уоррена, или черный халат на день рождения от него же как-то скрашивали обстановку. Для отца, конечно, все это было бесполезным хламом, на который так любят тратить деньги недалекие девушки. Вообще, Уорр вечно как-то пытался скрасить унылость моей квартиры, покупая кучу всякой всячины, вроде полотенец или смешного фартука с фигурой бодибилдера. Вот только все это приходилось поспешно убирать, иначе моему отцу начинало казаться, что я уже живу с девушкой, а значит, пора бы и жениться. Эх, Уоррен… Действительно ли он приедет сегодня, как обещал? Нет, он правда никогда не давал повода в нем усомниться, но… Я просто до конца не могу поверить в то, что можно вот так все бросить ради ублюдка вроде меня. Или я просто никак не могу привыкнуть, что стал кому-то нужен? Конечно, там, в Сиэтле, и бросать то особо нечего, но, в любом случае, разрывать эти странные отношения с Макс, ругаться с родителями… Неужели все это того стоит?.. Даже я порой не уверен в самом себе, а он верит меня в каком бы состоянии я не был… Постоянно парится о моем настроении, делах на работе, проблемах с отцом. Конечно, я тоже стараюсь показать ему, что он мне дорог. Внимательно выслушиваю и даю не всегда толковые, правда, советы в те редкие моменты, когда у него не пишется очередная статья. Помню, как безумно рад он был в свой прошлый день рождения, когда я появился у него на пороге в Сиэтле в 8 часов утра. Или как превосходно мы провели время вместе, когда гуляли по улицам Манчестера, в котором он всегда так мечтал побывать. Уорр настолько счастлив рядом со мной, как будто больше ничего ему и не надо. Я же готов отдать все, что у меня есть, лишь бы только быть уверенным, что он никогда меня не бросит. Мне постоянно кажется, что рано или поздно ему все это надоест, и он или останется с Макс, или найдет себе какую-нибудь бабу, на худой конец. Хотя, все эти мрачные мысли одолевают меня, когда его нет рядом. Вместе с ним я ощущаю себя готовым покорить весь этот чертов мир. На улице практически разгоралась настоящая буря, прямо как та, которая происходила прямо у меня в душе. Огромные капли громко барабанили по стеклу машины, в которую я сел и медленно закурил, пытаясь наслаждаться процессом. Меня пугало собственное безумное настроение, в котором я не пребывал уже достаточно давно. С одной стороны, мне хотелось бросить постоянно вибрирующий телефон в окно, чтобы оно разлетелось на тысячи осколков, а сраный дождь освежил и меня. С другой – взять теплый плед из багажника и зарыться в него на заднем сидении, в попытках успокоиться и забыться. Однако, мои воспоминания, как о вчерашней ночи, так и о всей моей треклятой жизни всегда будут со мной. Наверное, именно благодаря им я не могу сейчас трезво оценивать ситуацию. Не будь у меня такого блядского прошлого, я бы сейчас, наверное, скорбел о потери отца, как и делают обычно все нормальные люди. Однако вместо этого я горю желанием высунуться из люка машины, чтобы почувствовать ледяной дождь на своих щеках, а затем глотать виски из полупустой фляжки и горланить глупые песни. И ощутить в полной мере это чертово счастье, которое вроде как витает в воздухе. Прямо как пару лет назад, когда мы с Уорреном, пребывая в схожем настроении, проезжали по Сан-Франциско с ящиком дорогущего алкоголя на заднем сидении. Вот только ливня тогда не было. И отец был жив. Выехав из пригорода, и свернув на главную дорогу, я начал набирать максимально доступную для подобной погоды скорость, одновременно задумавшись о своих дальнейших действиях. Что мне делать теперь со всем этим откуда ни возьмись появившимся богатством и свободой? Я всегда понимал, что стану во главе Prescott Foundation лет эдак через 20-30, когда наберусь опыта и, мать его, хотя бы толики любви ко всему этому бизнес-дерьму, чего мне пока нифига не достает. В связи с этим, может стоит взять отпуск и рвануть куда-нибудь на Мальдивы? Сдать квартиру в Портленде и купить большой дом в пригороде, для всех, куда сможет переехать и мать, и Кристин, если захочет вернуться, и, конечно же, Уоррен? А может продать весь этот сраный бизнес к чертям и заняться тем, что мне действительно по душе? Вот только что же мне по душе? Фотография, которая напоминает о чертовом Джефферсоне? Театр, на сцене которого я не могу произнести нормально и пары фраз перед полным залом? Есть у меня вообще что-то там, в этой сраной душе? Да и вообще, все мои планы на будущее окажутся бессмысленными, если Уорр действительно решит меня бросить. Вдруг своими истериками я уже перешел грань его терпения, она же не бесконечна, черт побери… А с таким количеством денег, и возникающих от их наличия проблем в одиночку точно лучше застрелиться… Хоть он мне и говорил, что уйдет от меня, только если я вновь решу увлечься дурью. Смешно, Уорр мой единственный наркотик вот уже как лет пять. Добравшись до дома, я с разочарованием открыл дверь своим ключом, хотя надеялся, что Уоррен уже дома. Однако, уже в прихожей я почувствовал непривычные для моей берлоги запахи. Специи, чеснок, и что-то еще?.. Да и вообще, все вокруг стало каким-то живым, не отвратно серым, как обычно. Связка ключей на комоде, с золотистым брелоком, где выгравированы мои инициалы. Большая спортивная сумка у ванной, из которой уже выложено половина вещей. Замызганные кроссовки на коврике, которые я второй месяц просил выбросить и надеть уже нормальную обувь. Серое пальто на вешалке, выбранное нами вместе прошлой осенью после долгих споров касательно цвета. Черт побери, он все-таки приехал?.. Кинув все вещи в коридоре, я рванулся на кухню. Он стоял там, в своем любимом темно-синем свитере у плиты, смотря одновременно какую-то мутотень по телевизору. Услышав мои шаги, он обернулся и тепло улыбнулся мне: – Опаздываешь, Нейт. Я уже с десяти утра тут нахожусь. Есть будешь? Или кофе тебе сварить, – почему-то, он усмехнулся, – как обычно, без сливок и сахара? Я лишь подошел к нему ближе и уткнулся в плечо. От него пахло смесью дорогого парфюма, подаренным мною на прошлый новый год, пончиками, которыми он, наверное, успел перекусить в самолете, и ментоловыми сигаретами, моими, которые обычно курю я. В этот момент я понял, что наконец-то дома. Вообще, человек может давать такое странно-щемящее чувство, или это как-то ненормально?.. Он сначала немного приобнял меня, а потом отодвинулся и внимательно посмотрел прямо в глаза: – Хэй, ты как себя чувствуешь? Может тебе отдохнуть немного, или врача вызвать? Я наконец отошел от него и устало плюхнулся в кресло. Небольшой прилив неожиданного счастья потихоньку отступал, и осознание настоящего медленно возвращалось. – Не нужно ничего, все нормально. Главное, ты все же приехал, на остальное похуй. Как ты поговорил с Колфилд? Его лицо резко помрачнело. Вероятно, не очень. – Ну, мы вроде как окончательно расстались… Хотя вышло все очень некрасиво. Как только я назвал твое имя, она буквально пришла в ярость. Никогда такого за ней не наблюдал. Казалось, она готова была дать мне пощечину или швырнуть в меня чем-нибудь. Но я вовремя ретировался. Я хмыкнул. Ну, узнав подобную новость я б на ее месте действительно выкинул бы какой-нибудь фокус, нечто вроде разбитой кружки вслед или сброшенного с балкона чемодана. Однако я не ожидал даже и слабого проявления ярости от Максины. Вероятно, я ее недооценивал. Что ж, надеюсь у Макс больше уже не Грэхэм получится это пережить, а Виктория сможет ей в этом помочь. Ведь Вик, по сути, единственная, кто у нее еще остался. Хотя, с таким характером скоро и моей подруге надоест вытирать эти бесконечные слезы, так до конца и не выплаканные в прошлом. Заметив мое молчание, Уоррен как бы невзначай продолжил: – На работе я тоже договорился. Последние две статьи я могу отправить удаленно, а потом Рождество, праздники… Разберемся с этим позднее, наверно, надо будет искать что-то здесь. Правильно ведь, Нейт? Я просто не слышал его слов и продолжал утопать в кресле, нахмурившись, поэтому не обратил внимания, как Уорр подошел ко мне, и положив руку на плечо, вновь что-то сказал. Абсолютно не ожидая такого, я дернулся от этого прикосновения, как от чего-то до жути неприятного. В глазах Уоррена моментально отразился страх и растерянность, будто бы он сделал что-то не так. Я чертыхнулся и обхватил голову руками. Черт-черт-черт, почему я всегда все порчу? Почему я опять веду себя как последняя сволочь?! Эти руки, что столько раз доводили меня до пика наслаждения, этот голос, чья теплота была способна вырвать из омута отчаяния, услышанная даже просто по телефону… А сейчас я среагировал на него так, как будто бы позади меня стоял злейший враг, а не самый дорогой человек на свете. Он отвернулся от меня, наверное, думая, что сказать мне в ответ, но я заговорил первым, подойдя к нему и прижавшись сзади. – Прости, опять эти дурацкие реакции на касания… – Уорр молчал, тишина давила мне на мозги, и я быстро продолжил: – Пожалуйста, не обращай внимания на всю эту ерунду, просто мне очень… страшно. – теперь я почти затих, а он, удивленный, взглянул на меня. Сглотнув, я также неуверенно заговорил: – Да, просто безумно страшно. Что мне нужно теперь делать? Как жить дальше? Когда больше никто тебе не будет указывать… Я вроде бы и ждал этого момента, а теперь ни хрена не понимаю. Мне правда чертовски сложно решать самому, хотя я всегда стараюсь показать, что чертовски самостоятелен. Уоррен обеспокоенно покачал головой. – Когда-то давно, в моей комнате, ты сам решил меня поцеловать. И потом ты же, пообещал мне, что мы сможем быть вместе, несмотря на запреты твоего отца. И ты же, смог вытянуть это чертово подразделение в Портленде из самого дна. Все это – твои решения. Не думай, пожалуйста, что без отца ты абсолютно ничего не стоишь. То, что ты сейчас имеешь – твоя заслуга. Не бойся жить, действовать и чувствовать, – он замолк ненадолго, – даже если сейчас ты не испытываешь к отцу ничего. Это пройдет. Я отошел к кухонной тумбе и опершись на нее, вновь заговорил: – Сделай мне кофе, пожалуйста. И давай просто помолчим. Вместе, ты и я. Мне еще придется наговориться, на сегодняшнем ебаном допросе. Уоррен, слегка успокоившись, как и я, вернулся к плите, и доставая кофеварку, аккуратно уточнил: – На допросе? А ты то тут причем? Я ухмыльнулся в ответ. – Ну как же, вдруг это я заказал папашу из-за денег, – на телевизоре начались очередные новости, и сразу же появилась информация про ночное происшествие. Я обратился к Уоррену, – Выключи эту хрень, я не могу больше это слушать. Он так и сделал, а потом вернулся к приготовлению кофе. Я молча наблюдал за ним. Казалось бы, такая мелочь, просто добавить воду и молотые зерна в кофеварку, а затем дождаться, пока все начнет кипеть. Вот только Уорр всегда добавлял корицу в зерна, чтобы итоговый напиток был еще горче. Таким как вся моя жизнь до него, ха? Но я любил этот чертов кофе, также, как любил и самого Уоррена. Наконец, он разлил кофе по чашкам, и мы принялись в тишине его пить. Обычно, он всегда сдабривал его двойной порцией сахара, молока, а также заедал сладостями. Но в этот раз, стиснув зубы, он пил эту для него, наверное, гадость, разделяя ее со мной, как и многое в моей чертовой жизни. Хотя ранее Уорр никогда не пил мой кофе, добавляя при этом, что ему сложно проникнуться любовью к горькому до чертиков напитку. И я не обижался на его слова, вполне осознавая, что никто и никогда не сможет меня понять до конца, просто потому что лишь мне доступны воспоминания о всех ужасах сраной жизни. Как я понял сейчас, это все ерунда, на самом-то деле. Главное – уметь разделять вместе все горечи и радости. И мне вдруг безумно захотелось в следующий раз, когда наступят лучшие времена, непременно выпить с ним этот его до жути приторный кофе, просто чтобы показать, что я – с ним. Меж тем, мы продолжали молча сидеть на высоких табуретках, всматриваясь в лица друг друга, как будто мы не виделись сто лет, а не какие-то сраные сутки. Почему-то мне казалось, что время застыло, и лишь мы вдвоем остались во всей этой чертовой вселенной. У меня ведь было, что ему сказать, но безумно не хотелось рушить этот хрупкий момент. Мы все время куда-то спешили, так как времени было чертовски мало. Обычно оно варьировалось от пары часов до царских нескольких недель. Мне всего 24, а кажется, что столько драгоценных моментов уже утеряно. Просрано на эти глупые игры в школе, на маскировки перед отцом, на ревность, даже на чертовы ссоры по пустякам. И вот сейчас кажется, что можно сидеть на этой ненавистной мне кухне столько, сколько мы этого захотим. И никому нет нужды объяснять, почему нам обоим это столь необходимо. Вообще, так странно видеть его здесь в это понедельничное утро, полностью сосредоточенного, немного усталого и в выглаженной рубашке, а не невыспавшегося от бурной ночи, полуголого, и готовящего нам плотный завтрак в столь привычное совместное воскресенье. Сотни раз мы сидели здесь, и разбирали фотографии с небольшого путешествия, уже задумываясь над следующим, или читали статью, кочующую из журнала в журнал, о «завидном женихе Нейтане Прескотте» и смеялись над ее абсурдным содержанием. Как мы несколько раз планировали отметить какой-нибудь праздник непременно вместе, и что-то опять не складывалось, причем, обычно, у меня, что лишь бесило еще больше. Как он успокаивал меня, легонько поглаживая по спине, после очередной ссоры с отцом или провала на работе. Единожды, правда, роль утешающего была дарована мне, когда один тупой долбаеб написал разгромную рецензию на статью Уоррена. (Разумеется, этот недокритик более нигде не работает). А сколько раз я сидел на этой кухне один в будние дни и мечтал, как однажды я вернусь с работы поздно-поздно, а в окнах будет гореть свет, и я буду знать, что там меня кто-то ждет. Что я не один. Как, оказывается, чертовски важно – быть рядом. Еще каких-то несколько часов назад, да что уж тут говорить, тридцать минут, я адски нервничал, настроение менялось с пугающей быстротой, а безумные мысли сменялись одна за другой, и хотелось кричать от непонимания того, что будет с моей жизнью дальше. Планы в моей голове варьировались от попытки продать Prescott Foundation до сброситься с крыши. А степень нервозности превышала дозволяемую, ибо даже прикосновение любимого человека поначалу нихера не помогло. Однако, хватило посидеть вместе всего ничего, попивая в тишине этот несчастный кофе, и мысли как-то разгладились, наиболее тупые ушли насовсем, а остальные скучковались, выдвигая вперед самую навязчивую. Которая, в принципе, давно уже сидела в моей голове, вот только я не высказывал ее вслух прямо, потому что боялся отрицательного ответа. Глупо и по-детски наивно, наверное, говорить об этом с ним сейчас, когда он только разошелся с Максин, и мой чертов папаша наконец-то умер. Хотя, в глубине меня до сих пор сидит маленький мальчик, который мечтает о большом доме, где все дорогие ему люди будут жить вместе, и от этого очень счастливы… Однако, это ведь моя голубая мечта. Разве это то, чего хочет Уоррен? С одной стороны, он действительно приехал ко мне с одной сумкой за плечами, порвав с прошлой жизни и захватив из нее лишь пару затертых свитеров. Он вверил в мои руки, трясущиеся от постоянных нервов, свое будущее, и теперь сидит напротив меня, попивая этот противный ему кофе, наверное, ожидая какого-то вердикта. Уорр сам мне сказал, что я не должен бояться жить и… действовать, кажется? Но, может быть, это все-таки был сиюминутный порыв, и он уже пожалел об этом? Приехал сюда, чтобы просто поддержать меня в эту сраную трудную минуту, а не с планами «жить долго и счастливо»? Будет чертовски больно, если окажется, что все эти пять лет я жил в блядском розовом сне. Конечно, надо судить человека по поступкам, и Уорр никогда не давал повода сомневаться в его чувствах, но… Мать его, я не знаю, просто не могу поверить в счастливое завершение того, что я собираюсь сказать. – Уоррен, мне кажется, нам нужно пожениться. Он ошалело посмотрел на меня, чуть не столкнув локтем мою чашку со стола. – Эммм, Нейтан, с тобой все в порядке? Ты действительно имел в виду то, что произнес? Я разозлился, вскочил со стула и схватил его за плечи. – Мать его, а ты думал, я все эти пять лет с тобой в игрушки играю? Что все наши с тобой общие моменты для меня ничего не значат, и я бесчувственный чурбан, да?! То, что я редко тебе это говорю, не значит, что я тебя, черт побери, не люблю! – он пытался меня остановить, но меня как будто прорвало после этого затянувшегося молчания. – Да, у меня никогда не было нормальной семьи, поэтому я порой веду себя как зазнавшийся мудак. Да, я когда-то был чертовым неуравновешенным психопатом, что несомненно сказывается на моем сраном характере. Но это не значит, – я взмолившись посмотрел на него прямо в упор, – что я не могу и не хочу жить, как обычный человек! Ты ведь лучше всех это знаешь! Сколько раз мы с тобой обдумывали все это, как мы заживем вместе, когда его не станет! И сейчас ты хочешь слиться? Пример твоей тупицы Максин стоит у тебя перед глазами, а? Я так и продолжал стискивать его в своих руках, а он слегка повернул головой в сторону, не желая, чтобы я видел те эмоции, которые отражаются у него на лице. Какого?.. Все же, он мне ответил, немного переходя на хрип: – Я просто не думал, что это произойдет… так быстро. Конечно же, я согласен. Наверное, мне нужно было сказать что-то ему в ответ, но слова просто застряли в горле. Неужели после всего случившегося дерьма я таки вышел на счастливый конец?..