Не вернувшийся к Богу

«Только сердце делает человека человеком, всё остальное — вздор» — Гай Петроний Арбитр Черно-синие волны размеренно плескались, врезаясь в берег лавиной острых языков. Зловеще урчала вода, разбиваясь в мельчайшие брызги. Капли собирались воедино и неминуемо возвращались обратно — туда, откуда прибыли. Все мы любим возвращаться! Домой, к любимым, теплому очагу. Эта тяга к родине и к тому, чтобы кто-нибудь всё-таки нас ждал, крепко держит сердца людей, возможно, корнями уходя в самую сущность природы. Как эти волны, бьющиеся о скалы, блестящие, темные, мрачные ряды — человек точно так же подчас «бьется лбом в стену», но каждый раз, познав поражение, спешит вернуться в родной уголок. Ветер неспешно гонял по небосводу безжизненно-серые облака туда-сюда, мотая, будто от скуки. Солнце, заточенное, словно царевна в темнице злодея, и разлученное с людьми, изредка выглядывало из-за серой завесы, радуя мир тусклыми светло-желтыми лучами и, не слыша возгласов восхищения в свой адрес, пряталось вновь. — Тоже мне свежий воздух… — ворчала себе под нос бука-Шен, передразнивая тех взрослых, что бесконечно твердят о пользе природы. Ей было всего четырнадцать. И мама настояла на том, чтобы свозить дочь в гости к бабушке, в Ирландию. Да-да, свободолюбие и капризность девочки уходила корнями именно в эту ветвь родства. Бабушка Меган была настолько неуживчивым человеком, что люди поговаривали (в ее отсутствии, естественно), что пожилая леди буквально сжила со свету своего покойного супруга, Фрэнка. Сей эпизод из жизни мисс Фрейн, когда она гостила у бабули, гуляя вдоль скал, срывающихся в океан крутым вертикальным обрывом, очень помог бы Шеннон разгадать загадочный случай, произошедший в автомобиле Говарда Штрумера, но, увы, память человека несовершенна. А ребенок и того быстрее забывает неприятные факты… Будучи бесстрашной старушкой, Меган Роулсби предпочитала жить на краю пропасти. Крикливые чайки ей нравились куда больше, чем судачащие о ее жестокосердии кумушки-соседки. Гостья-внучка пыталась зарыться поглубже в толстое одеяло, желательно самой превратившись в оное. Ее мучила бессонница. Ночь почти миновала, но так и не дала желанного успокоения нервам. От бессилья девочка даже выбралась на улицу, кутаясь с ног до головы в перкаль*, точно начинка пирожка, выглядывая в мир одним лишь носом и глазами. Кстати, Кэп, как ласково дочь иногда называла отца, мощно промыл мозги своей фантазерке-дочери в детстве, насочиняв целую бездну сказок о детях, которых похищали из кроваток злые остроухие колдуньи, причиной чему был тот факт, что капризные ребятишки никак не желали спать по ночам. Душный воздух опутывал их разум, не позволяя вовремя различить во тьме мистический силуэт — скрюченную фигурку старухи. В домике спать стало совершенно невозможно. Душно — как тем самым детям, разум которых угасал и не видел опасности. Очевидно, в тот день Шеннон Фрейн побаловала себя чем-то несвежим — живот тугим узлом завязало, и она всю ночь ждала, когда мучения эти обратятся еще более мрачными последствиями — болью, которая, вопреки, тяжести, не спешила нагрянуть. Впрочем, помимо плотских неудовольствий ее пугала тишина в доме — та давила на уши мертвым грузом. Словно ожидая, когда ее нарушат трели музыки развеселых эльфов, стук каблучков и призывно-яркий стон ирландской волынки. Обняв мир вокруг своей жертвы немым кольцом, тишина торжествовала. Но и шум волн (по совету бабушки, которая уже не засыпала без океана), если и помогал, то лишь отчасти. Пятнадцатилетнее создание организовало себе во дворике лежанку и обложилось тремя одеялами. Со временем девочка всё же начала клевать носом, проваливаясь в полудрему, изредка вновь просыпаясь и скуля от холода. Она без конца ворочалась, зарываясь в свое теплое царство глубже и глубже и моля всех Богов, какие существуют на земле, о нескольких часах сна. Ну что им стоит? Несколько часов — это ведь пустяки… Через некоторое время ей удивительным образом удалось провалиться в состояние приятного забвения и небытия. Но таким ли приятным оно было… как знать! Может быть, всем ирландским барышням снятся суеверные, красочные сны о морских приключениях?

*** *** ***

— Нет. Ты только посмотри, что творят эти безумные птицы, старпом! — возмущенным тоном произнес Капитан. Лицо отца венчали черные усы. И Шеннон успела подметить, прежде чем он продолжил, что усы эти, как ни странно, его не старили, а лишь украшали. — Не жалея сил, налегай на штурвал, рулевой! Мы должны достигнуть земли до заката! А вокруг была непроглядная синь. И приказ капитана казался невыполнимым. Чарльз Фрейн был облачен в парадный мундир. Такие носили в далеком прошлом представители военно-морского флота Великобритании. Синий однобортный китель на белой подкладке очень шел к папиным глазам. Китель этот был со стоячим воротником, отделанный золотом, без лацканов. С девятью петлями и пуговицами, равномерно расположенными с каждой стороны, на последних (пуговицах) — был изображен якорь с лавровым венком по краю. Белый однобортный жилет, ярче снега рубашка, бриджи, чулки, черные туфли с пряжками. Одним словом, мистер Фрейн выглядел как образцовый представитель знати 18 века и мечта любой дамы, к тому же, капитан огромного судна. Айда папа! Волны, смеясь, играли с небом, переливаясь на солнце и врезаясь в борт высоченного фрегата. Чайки и впрямь сходили с ума, бросаясь с небес в воду на полной скорости, словно желая взрыть своими маленькими головками черно-синее зеркало океана. Корабль, вопреки попутному ветру, качался на волнах не спеша. В роли седобородого старпома Шеннон чувствовала себя немного неуютно. Волосы, собранные в короткий хвост, расчесываемые ветром, пахли морем, как и всё окружающее. Команда работала слаженно, паруса взбухли, словно легкие человека, который сделал максимальный вдох и готов поклясться, что больше воздуха в него не вольется точно. Иногда витиеватым почерком кэп делал записи — пометки в огромном судовом журнале. Дух приключения опьянял. Часть сновидения была посвящена исключительно картинам волнующегося моря или океана. Черт знает — где они плыли? Шен отдавала приказы скрипучим старческим голосом. Тучи нависали над фрегатом, названным именем древнегреческого божества — Немезида. Богиня возмездия. Слух ласкала нестройная песня окружающих звуков: торопливые шаги матросов, стоны парусов, ругань и смех, отголоски песен гребцов и крики безумных чаек, пикировавших в черную бездну непрозрачной воды, словно скоро весь мир захлебнется в смерти и боли — и это всего лишь легкий выбор, уйти вот так… Как и подозревала юная девушка, прятавшаяся в теле старика, вскоре ее сновидение обернулся кошмаром. Солнце померкло. Со всех сторон стягивались, словно грозовые тучи, черные корабли. На штормовых парусах с прочным корпусом длинные укрепленные испанские галеоны выступали вперед плавно, точно тени, вырастая в тех точках, где только что сиял темно-синий бескрайний свет моря. По приказу Капитана чудом не сошедшие с ума матросы выкатывали орудия к бою. Но их — врагов, наступавших со всех сторон, — было несметное полчище. Не победить! Нам не победить! Это будет наше последнее сражение… — мысли старпома смешивались с равнодушными думами девочки. — Ну и что?! Я же сплю! Ничего не случится… Первый залп ушел в воздух — высоко подняли жерло пушки, очевидно, желая предупредить врага, что Немезида сдаваться без боя не намерена. Завязался смертельный поединок. На глазах Шен люди (казавшиеся вполне себе настоящими и живыми) обращались в мясо, теряли конечности, покрывались пятнами крови своих друзей, плакали, продолжали заряжать орудия, прыгали за борт. В реальной жизни, наверняка, правильнее было бы сдаться… Решение капитана было спорным. Впрочем, кто знает, возможно, бандиты в любом случае перебили бы всех до единого. Кровь обагрила палубу до неузнаваемости. На самом близком из галеонов уже выстраивалась абордажная партия бойцов — команда разбойников, готовая забрать ценный груз, перебить недобитый экипаж и пустить корабль ко дну. Вот сейчас Немезида присоединится к братству мертвых фрегатов, не вернувшихся к родным берегам. «Ну же, папа! Сотвори чудо», — умоляла мисс Фрейн, сквозь забытье, когда чудо сотворилось само. Первый галеон (который был ближе всех) снесло набок от удара 140 орудий, синхронно произведенного Сантисима-Тринидадом. Корабль-призрак, легенда, испанский трехпалубный линейный 1-го класса. Почему он так дьявольски жестоко только что подкосил сородича-галеона, став на защиту иноземца-фрегата?! Капитан, очевидно, задавался тем же вопросом, схватив подзорную трубу и вперив взгляд во тьму, словно искал знакомые лица на борту Тринидада. Пальба прекратилась. Другие пиратские судна не желали разделить участь павшего галеона, остатки команды которого теперь варились в огне безжалостных волн. Океан требовал жертвы — и он ее получил! С той лишь разницей, что не тех забрала этой ночью, жадная до убийств, стихия, кого изначально выбрала своей добычей. Оставшиеся воины Немезиды — экипаж — дрожа и ругаясь, сжимали зубы, а некоторые и кортики, глядя друг на друга со святым ужасом и задаваясь справедливым вопросом: «Черт возьми! Почему мы всё еще живы?» Сантисима-Тринидад, «Святейшая Троица», — судно, построенное по проекту ирландца (возможно, поэтому и явилось на помощь Шен, ведь ныне она была гостьей Ирландии) медленно шествовало по волнам. И с его приближением даже воды становились чернее. Корпус и палуба мертвого корабля целиком изготовлены были из кубинского красного дерева, мачты и реи — из мексиканской сосны. Толщина внешней обшивки бортов достигала 60 см. Изысканность и громоздкость в одном флаконе. Браво его создателю! Спущенное на воду в 1769 году и весившее почти пять тонн, некогда это судно являлось самым большим парусным боевым кораблём. Во времена Американской войны за независимость его направили для устрашения англичан в Ла-Манш. Вот и сейчас «здоровяк Сантисима», идущий обнять младшего брата-фрегата в большей степени пугал, нежели воодушевлял спасенных моряков. Гигантский неповоротливый увалень, он сильно пострадал во время Трафальгарского сражения. И когда легендарное судно попытались отбуксировать в Англию для ремонта, начался сильный шторм, и «Святейшая Троица» затонула. В средних классах Шен с удовольствием приготовила доклад о Сантисима-Трининдад — на уроке истории им в кое-то веки дали интересное задание, посвященное Войне Третьей коалиции. — Тяжеловес, — в страхе всматриваясь в «огромного морского зверя», приближающегося шаг за шагом к своей цели, перешептывались матросы. — Бежать! Нужно срочно бежать! На всех парусах! За свою низкую маневренность корабль и вправду приобрел такое прозвище — «тяжеловес», что, по мнению Шеннон, звучало несколько оскорбительно. Но капитан не торопился отдавать приказ. Он так и замер, вытянув шею, как жираф, и дрожащими пальцами обнимая трубу. — Старпом. У них на борту моя жена, Синди. — Мама? — с ностальгией отозвался седой старик. «Да уж. Шпион из меня не очень!» — пронеслось в голове мисс Фрейн. Кэп спустил столь странный комментарий былому вояке, сославшись на смерть, которая грозила команде буквально несколькими минутами ранее. — Она в цепях, и голова ее бела, как снег. О боги, она поседела, мой друг. Дай выдержку мне, о небо! Заговорив столь пафосно, как древнегреческие герои, отец оправдал кривую усмешку на устах золотой Немезиды, красующейся на носу корабля. Тишину разрушил призывный мотив трубы. На борту Тяжеловеса призраки отсалютовали троекратное «Ду! Ду! Ду!» Воздух, как слизь, сгустился, тяжело стало дышать. Шен непонимающе озиралась вокруг. Ее длинные каштановые волосы вновь заструились по плечам, но матросам было, откровенно говоря, всё равно, что их старпом обернулся девкой. «Девица на борту — к беде», — ненароком вспомнила Фрейн. — Па… па… повора… поворачивай, — напрасно старпом уже девчачьим шепотом пытался обратить на себя внимание Рулевого. Штурман и сам поседел от душераздирающего крика, пронзившего пространство на многие мили вокруг. Подзорная труба выпала из мертвенно-бледных рук капитана. Его горячо любимая супруга, издавая истошный вопль, сбросила кандалы и цепи, оторвала ноги от палубы Тринидада, воспарила и за мгновение одним прыжком перенеслась через водную гладь, разделявшую два корабля. Ее ноги, как у хищной птицы, были оснащены жуткими когтями, каждый с ладонь в длину. Руки тоже. Порвав парус, как старую ветхую тряпку, Синди Фрейн приземлилась мужу на грудь ногами, опрокинула его на борт и быстрыми рваными движениями стала раздирать грудь капитана на уровне сердца. — Отдай, отдай мне его, ты обещай! — требовало чудовище. Дочь кинулась к ним, навалившись верхом на грозную банши. Или кем там было это вопящее создание?.. Чарли Фрейн был давно уже мертв. Хватило и пары рывков, но тело его еще пульсировало кровью, алыми фонтами та покидала тело, пропитывала дерево и струилась за борт, отдавая дань ненасытным морским богам. — Не тронь! Не тронь его! — запоздало кричала девочка. — Не тронь! Ты не имеешь права! Но ненасытный монстр одолел и ее, схватив Шен за горло, приподняв на вытянутой руке и запрокинув свою голову не для того, чтобы впиться зубами ей в глотку, но дабы взять воздуха в легкие. — Мама, это я! — успело прохрипеть ослабевшее создание. Но в желтых глазах Синди Роулсби-Фрейн не было и намека на то, что она «узнает» жертву. Перекрывая голосом штормовой ветер и рев волн, банши пела в лицо своему дитя. Пела ту самую колыбельную, которая некогда в прошлом хорошо успокаивала малышку. Однако пела пугающе громко! Кожа медленно сползала с подбородка, щек, носа, век и лба Шеннон Фрейн. Волны разносили по миру душераздирающий крик девочки и весть о том, что жизнь ее вот-вот оборвется. Мама ее оказалась жутким демоном. И это была ужасная смерть. Экипаж корабля — весь седой — находился в полнейшем ступоре. Обездвиженные, печальные, бессильные — прежде крепкие мужчины, казалось, не видели гибели своего лидера и казни самозванца-старпома.

*** *** *** Примялся газон, затрепетала трава. Послышалось перекатывание камешков под окнами дома и чье-то сбивчивое дыхание. Шеннон разлепила глаза, выпутала голову из-под одеял и медленно выглянула наружу, чувствуя себя кошечкой, которую посреди мороза выгнали на улицу. Она немедленно позабыла обо всем том ужасе, что творился во сне, пугаясь виду незнакомого сгорбленного человека, пожаловавшего к их дому среди ночи. — Вы кто? Вы к кому? — испуганно шепнула девочка, приготовившись увидеть злобный оскал маньяка. Какая глупость. Зачем я его позвала? Чужак прилип пальцами к окну, словно впиваясь взглядом в жизнь других людей. Но услышав ее голос, мигом обернулся. Лицо его было грустным и красивым. Чудовища не бывают красивыми, правда ведь? Во рту пересохло от ощущения беспомощности. Печальные создания совсем не обязаны быть хорошими. Девочка уже поняла, что ее первая мысль была наивным и глупым заблуждением. И надо бы подать голос и позвать папу… Ох нет! Он же дома, в Америке! Маму? Еще чего! Вообразит поди, что мне нужна ее помощь! Бабушку?! Вот! Правильно! Бабушку нужно звать! Но прежде чем Шеннон открыла рот, мужчина приблизился двумя быстрыми шагами и оказался куда моложе, чем она предполагала. Прикрывая кончиками пальцев свои бледные губы, парень мирно сел на газон напротив и произнес такое, от чего коленки задрожали, и зубы сжались крепче: — Меня не пускают к Богу. Я уже давно просил, чтоб пустили. Сам не знаю, как здесь оказался. Там сказали, что есть один выход, ну, вернуться, и они меня пошлют прямо туда, где мой выход… Ты случайно не видела мой выход, девочка? Он бредил, точно умалишенный. И Шеннон, сама не понимая зачем, завопила во весь голос: — А-а-а-а-а! Бабушка Меган стукнулась головой о косяк, пока воинственно бежала ей на выручку, сжимая в руках двустволку. — Ладно, забудь, что я сказал. — Попросил юноша. — И меня забудь. Как ни странно, в ту же секунду создание, столь напугавшее Шеннон Фрейн, растаяло в воздухе. И девочка даже не смогла вспомнить, какого цвета были волосы или глаза у паренька, который напугал ее ночным разговором. Впрочем, и голоса и смысла беседы она не помнила тоже. Сноски: 1. Перкаль* — хлопчатобумажная ткань повышенной прочности из некручёных нитей; многие одеяла делают из перкали