Curb the storm

      Лента, на которой тяжким грузом болтается заслуженная потом и кровью медаль, неприятно натирает шею, цепляясь за ворот костюма для произвольной программы, но у Юры не возникает ни единой мысли о том, чтобы ее снять. Он кладет руку на грудь, накрывая ладонью металлический диск, пальцами оглаживает края долгожданного золота, подушечками прослеживая каждый завиток вычурной гравировки, поблескивающей в свете софитов.       Губы подростка шевелятся, проговаривая слова гимна России — родины победителя, его родины — но он не поет: в горле стоит противный комок, а веки подозрительно покраснели, будто на ресницах вот-вот снова сверкнут капли соленых слез. Юре, если честно, плевать: он же выиграл, верно? Он может кричать, срывая голос, вместе со зрителями на трибунах, может улыбаться так, будто только что получил власть над всем миром, а не золотую медаль на Гран-при по фигурному катанию — нагло и самоуверенно — а может плакать, потому что нет такой силы, которая сейчас бы могла ему что-то запретить.       Плисецкий банально счастлив. Его улыбка абсолютно искренняя, хоть и кривоватая — мышцы будто не привыкли к подобному выражению лица — даже несмотря на разбитое сердце. Подросток себе не врет: его победа ничего не меняет. Все и так знают, что у него невъебенный потенциал, а сам он прекрасно понимает, что Виктор, если и думает о нем сейчас, то не с ожидаемым восхищением, а с досадой. Золото не только Юра получить хотел, остальные тоже трудились в поте лица, влекомые призрачным блеском обещанной победы. Они лучшие из лучших — даже чертов японец — и не меньше его самого заслуживают первого места.       Однако на вершине пьедестала сейчас стоят не они, а Юра.       Он поднимает руку, машет безликой толпе, расплывающейся в одно разноцветное пятно, различает привычные кошачьи ушки своих поклонниц на трибунах, улыбается им — будто каждой в отдельности, но никому конкретно, на самом деле. Улыбка мягкая, благодарная, она не подходит жестокому лидеру, человеку, который только что установил новый рекорд, но Плисецкому плевать. Девочки рады будут видеть подобное выражение на лице кумира, а ему несложно сделать им приятно. Он сколько угодно может от них прятаться, но фанатки-то у него самые классные, это факт, хоть и иногда перегибают палку.       На самой высокой ступени пьедестала без их поддержки было бы совсем тоскливо.       Звучат последние ноты гимна, и Юра вслед за Джей-Джеем и Кацуки спускается обратно на лед и объезжает каток по периметру, выписывая на исчерченной коньками поверхности несложные, но красивые дорожки шагов. Ноги ноют от усталости, поэтому прыгать он не решается: во-первых, незачем, а во-вторых, будет смешно, если он грохнется с золотой медалью на шее. Смеха над собой Плисецкий не терпит с тех самых пор, когда Никифоров, зло рассмеявшись, улетел в Японию, бросив его одного.       Если Виктор думал, что это его сломит, то он оказался прав — Юра избит, испорчен, расколот на тысячи кусков так, что ни один мастер не склеит.       Если же он думал, что подросток не сможет дальше сражаться, то это самая большая его ошибка. Юра не только сразился, но и выиграл, черт возьми.       Он подъезжает к выходу с катка, пропуская Леруа перед собой, и замечает, что Кацуки уже нацепил на коньки чехлы и с измученным видом пялится на Виктора, стоя чуть в стороне и протягивая тренеру медаль.       Плисецкий видит: на них все камеры направлены. Кажется, сейчас будет шоу, потому что Никифоров никогда не упустит случая попасть в новостные сводки пусть даже какой-нибудь скандальной желтой газетенки.       — Не золото — не целую, — самодовольно произносит мужчина, искривляя губы в ухмылке. Юре почти становится жалко японца, но он сам виноват: прогибаться под Виктора и его амбиции — гиблое дело, Плисецкий и сам на этом погорел.       Да и похрен.       Яков протягивает чехлы, и блондин натягивает их, нагибаясь так, что пряди растрепавшейся прически падают на лицо. Поднимается и ловит взгляд синих глаз, смотрящих, кажется, прямо в душу.       — Если думаешь поцеловать мою медаль, то можешь обломиться, козел, — негромко бросает он, зная, что Никифоров прекрасно все услышит. Ухмылка медленно сползает с его лица, и Юра каким-то шестым чувством ощущает недовольство мужчины и хмыкает.       Есть тут еще один товарищ, которого его дерзость отнюдь не приводит в восторг, стоит неподалеку, в тени трибун, стенку подпирает, пряча руки за спиной. Плисецкий ему улыбается, принимает у Якова одного из подаренных плюшевых котов и направляется в его сторону, усмехаясь себе под нос.       — Классно откатал, — скупо хвалит и протягивает игрушку, а щеки почему-то едва заметно краснеют. — На лед кинуть возможности не было, сам понимаешь.       Отабек улыбается и принимает подарок, а затем вытаскивает из-за спины мягкого медвежонка. В темных глазах Алтына пляшут смешинки.       — Ты был великолепен, — произносит парень и вкладывает медведя в руки Юры, а к себе прижимает кота. Кошак — белый, а Потапыч — черный, с блестящими пластиковыми глазками-бусинками, милый такой. А ласково можно Тапой называть, Тапочкой, как героя какого-то детского телешоу. Плисецкий не помнит, какого именно, но имечко прикольное, так он косолапого и назовет.       — Спасибо.       Они молча смотрят друг на друга, и это тот самый немного неловкий момент, когда вроде и хочешь разрушить тишину и что-нибудь сказать, но не знаешь, что, а потому держишь рот на замке и выглядишь дебилом. Привычное в последнее время для Плисецкого состояние.       Рядом оказываются Джей-Джей с Изабеллой, радостные и улыбчивые. Медаль Леруа перекочевала на шею девушки — на кой только хрен, спрашивается, но это бронза Жана, он сам с ней разберется — и Отабек с Юрой отмирают, переводя взгляд на парочку и поудобнее перехватывая подарки.       А вот Виктор ему ничего не дарил, лол. Только обещания, на которые положил хер, как и на самого Плисецкого в итоге.       — Мы в клуб, — вещает тем временем канадец. — Отабек, ты же сегодня?..       — Угу, — отзывается Алтын, чуть хмурясь.       Ну-ка, ну-ка, что это за тайны?       — Что «угу»? — тут же любопытничает Юра, переводя взгляд с одного брюнета на другого, а затем обратно.       — О, Отабек не рассказал? — посмеивается Изабелла. Она выглядит утомленной, а еще у нее немного хрипит голос — русский помнит, как она кричала в поддержку жениха, мощное дело — но глаза у нее веселые, а подкрашенные губы изгибаются в легкой улыбке. — Тогда это будет сюрприз. Поверь, тебе понравится, мы всей компанией идем!       Отабек морщится, а Джей-Джей выглядит довольным, как слон, и одно только это вызывает неподдельный интерес. Юра любит сюрпризы, так что он с энтузиазмом кивает на приглашение Леруа пойти с ними и переводит сияющий взгляд на опустевший пьедестал.       Он взял золото и заслужил хороший отдых, так почему бы ему не оторваться как следует?

***

      Первое, что отмечает Юра, вваливаясь вместе с остальными фигуристами в какой-то клуб на побережье, это то, что в помещении жарко и душно. Множество тел на танцполе двигаются под какой-то модный бит, и цветные лучи светомузыки причудливо высвечивают их фигуры, окрашивая во все цвета радуги. Каждый новый оттенок сменяет предыдущий всего через несколько секунд, и от резкого контраста у Плисецкого начинают слезиться глаза.       Немного кружится голова. В зале пахнет диким коктейлем из смеси разных духов и пота, а музыка бьет по барабанным перепонкам, не позволяя сосредоточиться ни на единой мысли. Некоторые люди уже сильно пьяны, некоторые выпили совсем чуть-чуть, как будто для храбрости, и русскому хочется тоже, но с его новыми «друзьями» напиться вряд ли удастся. Они же все такие серьезные взрослые, проникшиеся свалившейся на них заботой о трудном подростке. От этого все происходящее становится похожим на тухлую школьную дискотеку, где весело всем, кроме тебя самого. Юре становится еще более тошно, чем в начале вечера.       Эйфория от победы куда-то улетучилась, оставив от себя лишь странное напряжение не только в мышцах, но и в душе, скрученной в тугую спираль подобно крепкому канату. Идея пойти в клуб вместе со всеми теперь не кажется такой великолепной: Плисецкому бы сейчас спать лечь, ему скоро показательное откатывать, тупое и скучное, до тошноты ему надоевшее. Оно и зрителей вряд ли удивит, а без этого же в фигурном катании никуда.       Ты нравишься людям ровно до того момента, пока показываешь им и миру что-то новое и невероятное. Старые трюки и старперы вроде Никифорова с его жирной свиньей выполнить могут, Юра же привык к искреннему изумлению и неподдельному восхищению в глазах своих фанатов.       Странно, но дальше на Виктора мысли не сбиваются, и подросток, выкинув этот бред из головы, оборачивается вокруг себя, оглядывая помещение в поиске своей компании.       Джей-Джей с Изабеллой обнаруживаются неподалеку, они танцуют вместе, тесно прижимаясь друг к другу и явно наслаждаясь процессом; Янг замечает направленный в их сторону взгляд и подмигивает. Юра чего-то смущается, неровно улыбается в ответ и ищет глазами дальше.       Пхичит не расстается с телефоном даже на танцполе, и, кажется, прямо сейчас ведет прямую трансляцию в Инстаграме, смеясь и не обращая внимания на окружающих. Крис находится чуть дальше, и он не один: с ним какой-то парень брутальной наружности. Его руки покрыты татуировками, так, что метку совсем не видно. Изящный бутон альпийской розы на запястье самого Джакометти вызывающе сияет в полутьме клуба, разрезаемой частыми цветными всполохами, напоминая, что где-то в мире у шебутного швейцарца есть пара. Возможно, она — или он, какая разница? — еще маленькая и о своей родственной душе только мечтает, а, может, ей уже есть восемнадцать, и она с ног сбилась, разыскивая по всему свету непутевого соулмейта. Юра думает, что это, скорее всего, какой-нибудь веселый паренек, который любит глупые шутки — должны же для чего-то пригодиться крисовы подкаты ниже плинтуса — и кошек, чтобы кот Джакометти тоже от отсутствия любви не страдал. Этот парень, наверное, тоже фигурист, и катается он под какую-нибудь заводную мелодию, заставляя зрителей хлопать ей в такт. Образ встает перед глазами почти четко: воображение Плисецкого такое живое, что он ясно видит парня на пару лет старше его самого — все-таки, вряд ли это девчонка, ей с дурным характером швейцарца не сладить — и картинка получается довольно заманчивая. Почему тогда Крис не ищет предназначенного ему человека?       Отабек вон уверен, что нашел, и вообще не парится; свалил куда-то — Юра его одного найти не смог — и бросил «друга» на произвол судьбы без единой капли алкоголя, зараза. И про какой-то сюрприз все, кажется, забыли.       И клуб говно, и веселье обломалось. Пидоры одни вокруг.       Энергичную мелодию зарубежного хита, разливающуюся по помещению, внезапно сменяют до боли в сердце и ушах знакомые звуки. Интересно, кто тут такой умный, что додумался врубить русскую музыку? Песня насквозь пронизана пошлостью, но текст хорошо если человек пять в клубе понимают, им трек заходит, а Юра неприязненно морщится: чтобы нормально переносить подобное дерьмо, ему надо очень, очень много выпить. Сейчас он не пьян, и слова на родном языке ввинчиваются в мозг, неприятно пульсируя, и Плисецкий чувствует нарастающее с каждой секундой раздражение.       Найти бы диджея и настучать ему по голове за подобные выходки.       Этим подросток и занимается: он пробивается через танцующую толпу, направляясь к диджейскому пульту, и с удивлением узнает в смуглом парне, крутящем пластинки, Отабека. Казах замечает его взгляд и заразительно улыбается.       — Какого хрена? — с возмущением орет Юра, стараясь перекричать музыку.       — Джей-Джей был уверен, что ты оценишь родную речь, — так же громко отвечает казах. Плисецкий едва ли слышит его голос сквозь громкий бит, скорее, читает по губам, но понимает, что говорит Алтын.       Он пролезает ближе, и под нечитаемым взглядом Отабека его подпускают к пульту. Юра оказывается за плечом парня и моментально нахмуривается. На экране ноутбука горит длинный список песен, и многие из них Плисецкому знакомы.       — У тебя же нормальный плейлист, — начинает блондин. — Полно годных треков. Поставь что-нибудь другое!       Не просит даже, требует в приказном порядке, нагло и дерзко, а казаху похрен на это. Он вообще какой-то непробиваемый, мистер Терпеливость.       А Виктор на капризы Плисецкого хмурился, ледяным взглядом осаждал выпады мальчика, бесцветным голосом оповещая, что у него нет времени на глупые истерики.       Разница чувствуется так же отчетливо, как и неизменное тепло в глазах Отабека.       Алтын даже не дожидается окончания мелодии, чтобы поставить новый трек, и русская попса сменяется первыми нотами чего-то совершенно противоположного по характеру. Юра в музыке разбирается не то чтобы совсем плохо, но и экспертом себя точно не считает. И все же ему кажется, что новая песня — это что-то из рока. Визг гитары в сочетании с тяжелыми басами дает просто убойный эффект. Плохое настроение Плисецкого быстро сходит на нет, и он довольно улыбается, хоть и знает, что Алтын вряд ли увидит выражение его лица.       — Ну вот, — тянет он. — Совсем другое дело.       И даже не понятно, кричит блондин или говорит шепотом: сознание путается, залитое восторгом. Новая мелодия настолько шикарная, что ее хочется навсегда запереть в своей памяти, оставить ей место в сердце. Она не веселая и не грустная, она скорее просто представляет собой поток бешеной неконтролируемой энергии. Юра чувствует, как ускоряется его сердцебиение.       В голове проскальзывает яркая мысль, и Плисецкий цепляется за нее, как за спасательный круг.       — Я хочу под нее показательное! — выпаливает быстрее, чем даже успевает прокрутить это у себя в голове. Но Отабек понимает.       Юре кажется, что так будет всегда. Он будет говорить и совершать глупости, а Алтын — новый друг, ха-ха три раза –будет смотреть на него этим своим выразительным взглядом, когда непонятно, хотят тебя убить или поцеловать, но не отвернется.       Мальчик очень хочет в это верить.       Судя по словам казаха, догадки блондин недалеки от правды. После проката короткой программы Юра честно хотел лечь спать, как только ему удастся попасть в номер, но вместо этого оказался сидящим перед ноутбуком на форуме о родственных душах. По запросу «связь до появления метки» — Плисецкий голову сломал, пока пытался грамотно сформулировать — выскакивает туча ссылок. Большинство из них слащаво-розовые и в сердечках, и он быстро пролистывает страницу вниз, пока не находит уже знакомый сайт.       Когда Виктор заявил, что чувствует с ним связь, Юра ожидаемо не поверил. Послал в жопу, напомнил про строгого деда и еще более строгий уголовный кодекс Российской Федерации, но Никифоров не был бы собой, если бы отступил так просто. Его аргументом оказалась статья на одном из форумов про метки и связь, где какой-то ученый описывал теорию родственных душ с научной точки зрения. По его словам, выходило, что для влечения и зарождения связи совершенно необязательно быть восемнадцатилетним.       Как пошутил тогда Виктор, любви все возрасты покорны, но теперь он идет нахуй, а Юра перечитывает знакомый текст, будто впервые.       Слова Отабека — не ложь.       Не то чтобы Плисецкий ожидает, что Алтын будет ему врать. Он понимает, через что Юра прошел, и какую боль принесет ему новый обман, он вообще все-все понимает.       Поэтому, когда песня заканчивается, казах передает управление кому-то из стаффа и тащит Плисецкого к выходу из клуба.       Юра не сопротивляется.

***

      Они медленно бредут по набережной, не разговаривая и не смотря друг на друга. Холодный ветер дует с моря, развевая растрепанные волосы Плисецкого, ленящегося стянуть резинку и пересобрать хвост на затылке.       — Каково это — быть чемпионом? — спрашивает Отабек, нарушая тишину.       Юра вздрагивает. Он не знает, как выразить то, что он чувствует. Победить было сложно, и он собой гордится, но вместе с этим его одолевает целая куча эмоций.       Радость.       Злость.       Счастье.       Тоска.       Страх.       На последнем варианте он останавливается.       — Страшно, — Алтын приподнимает брови в изумлении, но пояснять Юра не торопится. Ему сейчас покурить, чтобы в себя прийти. Только вот ни сигарет, ни возможности, ни желания у него нет. — Я же на вершине. А сверху упасть проще простого.       — Боишься проиграть в следующем сезоне? — понимающе тянет казах.       Юра старается не думать о том, каково сейчас приходится брюнету. Он, наверное, как никто знает, что такое неоправданные надежды. Страна на тебя надеется, страна на тебя молится, а ты уступаешь Русской Фее, свинке с именитым тренером и чуваку с натянутыми за истерику баллами. Хотя сам жопу рвал за победу.       Четвертое место — самое обидное. Плисецкий, вообще-то, не в курсе, ему Гоша рассказывал. Сам же он — вечный призер и победитель, откуда ему знать о том, как люди проигрывают?       А откуда другим знать, каково это — брать серебро вместо золота? А? Юра знает, а потому победа ему такой сладкой не кажется.       — Ничего я не боюсь, — отрезает он, фыркая. — Тоже мне, нашел труса.       — Ты не трус, - возражает Алтын. — У Юрия Плисецкого глаза солдата.       Юрий Плисецкий замирает.       Его называли как угодно, но только не так.       Его сравнивали с ангелом и феей, хвалили за красоту и талант, восторгались достижениями, но никто и никогда не называл его солдатом.       Солдаты воевали за Родину, за свои убеждения, они защищали честь страны и свою честь, невзирая на боль и слезы. Они шли вперед, не останавливаясь, молча преодолевали препятствия, и они победили.       Юра тоже победил.       — Спасибо, — у него голос чуть хриплый, а на губах расползается кривоватая ухмылка. — А ты тогда самурай.       Вот тут Отабек, кажется, выпадает в осадок. Это выражение на его лице — потерянное, удивленное — бесценно. Теперь Юра улыбается шире.       — Самурай? — глупо переспрашивает Алтын.       Плисецкий охотно объясняет:       — Узкие глаза, вечный похерфейс, полный контроль над собой, — начинает он перечислять, наслаждаясь тем, как на лице брюнета начинает медленно расцветать улыбка. — Ты очень собранный и непоколебимый. А еще у тебя прическа тоже смешная.       Юрий Плисецкий — солдат, который только что безжалостно расстрелял все волшебство момента.       И горд собой, думает мальчик, потому что все как-то слишком быстро, надо притормозить.       — Нормальная прическа.       — Нормальная, — смеется блондин. — Отрасти и сделай своей фишкой, тогда вас с Джей-Джеем хоть различать будут.       — Может, еще чего попросишь? –вскидывает бровь Алтын.       В конце набережной как раз расположен их отель, и Юра боится, что если не скажет сейчас то, что вертится в голове последние пару дней, то не скажет вообще. Но вместо этого зачем-то просит:       — Да. Помоги мне завтра с показательной.       Брюнет едва заметно улыбается.       — Конечно.       Плисецкий вздыхает. Никто не говорил, что будет легко, но и о таких сложностях никто не предупреждал.       Они снова замолкают, но у самых дверей отеля Юра говорит:       — Спасибо. За все.       Алтын серьезно кивает.       — Не за что.       Они расходятся по номерам.       Плисецкий засыпает почти сразу, и ночью ему не снятся кошмары-воспоминания. Снится зарождающаяся программа под музыку Отабека и сам Алтын со своей терновой меткой.