***
Ее зовут Аля. Наталья, вообще-то, но почему-то ни Нат, ни Таша к невысокой пухленькой девушке не липнет, а полное имя звучит слишком неподходяще к ее красивым, густым волосам в некрупную кудряшку. У нее глаза добрые-добрые, лучатся заботой и поддержкой, но Юра не уверен, на всех ли она так смотрит. Они встретились на этой крыше, когда Никифоров уехал в Японию, и Плисецкий понял, что его бросили окончательно и бесповоротно. Он сидел на самом краю и вливал в себя попеременно какое-то сладкое пиво и крепкий коньяк Якова, а она подошла тихо и сказала: «Градус, подобно собственным идеалам, понижать нельзя.» Это стало своеобразной мантрой для Юры. Аля любит философию, выпить и иногда — курить. Блондин стреляет у нее тонкие дамские сигареты, когда его пацанские мальборо в пачке заканчиваются, а потом от светлых волос приторно пахнет вишней и ментолом. Они не очень часто пересекаются в школе, их общение почти не выходит за рамки редких переписок в соцсети и походов на крышу, но Плисецкий знает, что Аля не очень-то компанейский человек. Ей не нравится шум и большое скопление народа, а еще она тихая и спокойная, вся вроде-как-правильная, но Юра помнит, как на нее ругался директор за нарисованные в учебнике по английскому члены самых разных размеров. К английскому Аля относится нормально, но с учительницей у них какие-то терки, вот она и выебывается. Девушка стоит у стенки с надписью «Выход есть» и стрелкой, указывающей на край крыши. Это Плисецкий сам краской рисовал под ее чутким руководством, а потом понял: это — выход, но ему надо не выйти, а войти в новую жизнь. И он вошел, а вышел Виктор. Лучше бы с крыши, но пока сойдет и то, что хотя бы из юриной жизни. Вышел. Ага, как же. Юра подходит к девушке и обнимает ее, улыбаясь носом в теплый шарф, пахнущий духами. Они вдвоем сползают вдоль стены и устраиваются на каком-то выступе, холодном и твердом, но обниматься не прекращают. — Все хуйня, — жалуется мальчик. Аля вздыхает. — И какая хуйня главная? Ассортимент большой, но Юра выбирает рубрику «нытье о бывшем» и признается: — Меня в Барселоне Виктор поцеловал. Девушка не выглядит удивленной. — Глуши водку и свою любовь к уебку, — как-то нараспев произносит она. — Я просто хочу, чтобы он уже свалил с концами. Задолбал, козел, моего маленького золотого мальчика домогаться. Ерошит волосы Плисецкого ладонью и требует: — Рассказывай с начала. Я же вижу, там еще что-то произошло. Если сказать Але, что у Юры нет желания об этом говорить, она отстанет и даже не обидится. Она очень хорошо видит границы и никогда не лезет туда, куда не стоит. Ее родственной душе с ней очень повезет. — Я встретил еще одного возможного соулмейта, веришь, нет? — мальчик лезет за телефоном в карман и открывает Инстаграм с нужным профилем. — Отабек Алтын, тоже фигурист. Он уверен, что у меня в восемнадцать появится его метка. Знает всю эту историю с Никифоровым и видел, как мы целовались. Аля вздыхает и повторяет Юрину фразу: — Все хуйня. — А я о чем? Они молчат некоторое время. Юре хочется рассказать девушке о новых знакомых, о пьяном исполнении Стрыкало на банкете. О восхитительном в своем безобразии показательном выступлении, она точно оценит, ей нравится бунтарство в искусстве. Хочется в ее компании поржать над тем, как отвратно стал целоваться Никифоров, и признаться, что от поцелуев Отабека у Плисецкого ноги подкашиваются. Вспомнить, как казах солдатом окрестил, а потом помог с программой, весь такой крутой в своей кожаной куртке и с красиво уложенными темными волосами. Вышел вместе с «другом» на лед, и они вдвоем так зажгли трибуны, как Никифорову с Кацуки и не снилось. Юра хочет пожаловаться Але на помолвку своего бывшего с его дрессированной свинкой и хочет закурить или выпить. Но он просто сидит, прижимаясь к подруге, и смотрит на погружающийся в темноту Питер. На шее у девушки болтаются наушники, и мальчик спрашивает: — Что слушаешь? Аля любит русскую музыку. По легенде, конечно, она ее тоже только пьяная терпит, но Юра знает, что у нее в наушниках в плохие дни МакSим играет, а она от Плисецкого этого и не скрывает. А впервые вместе напившись, они орут Ленинград, и Лилия потом долго отчитывает ученика за сорванный голос. Но Юра не певец, он спортсмен, и Аля тоже музыку только слушает, а не исполняет. Хотя по характеру ей бы подошел какой-нибудь музыкант в роли родственной души, она очень уважает творческих людей. Девушка усмехается, вытаскивает наушники из гнезда и нажимает на play. Песню Юра узнает сразу: Виктор тоже был большим ценителем русской попсы, а конкретно под эту мелодию на том самом банкете, бухущий как черт, вытащил Плисецкого танцевать. Но Але эта песня нравится, поэтому мальчик поднимается на ноги и предлагает: — Потанцуем? Он протягивает девушке руку и помогает встать на ноги, а потом обнимает ее за талию. Она немного ниже, хоть и старше почти на два года, поэтому им удобно стоять в обнимку, покачиваясь в такт музыки. Юра вспоминает фотографию со свадьбы папы с мамой, где они танцуют первый танец мужа и жены. Александр тоже высокий, у него короткие светло-русые волосы и яркие зеленые глаза, а Марина – голубоглазая блондинка, до чего же она красивая в своем нарядном белом платье! Она, как и Аля, невысокого роста, но вся такая хрупкая и миниатюрная, что легко понять, в кого мальчик так похож на фею. Его родители — родственные души, у них одинаковые ромашки на руках белеют, а Марина с Сашей друг друга любят так сильно, что и меток не нужно, чтобы увидеть их связь. Ты так красива! Невыносимо, Рядом с тобою быть нелюбимым. Остановись же! Это — насилие! Прямо скажи мне, и тему закрыли. Реальные пацаны не слушают Quest Pistols, тем более если от простой, по сути, песни душу наизнанку выворачивает, но порадовать одиннадцатиклассницу, погребенную под грозящим ей ЕГЭ — святое. Юра — не бог и даже не ангел, но Аля улыбается, и на ее щеках алеет румянец от счастья и зимнего морозца, поэтому Плисецкий отгоняет от себя воспоминания о том, как эти же строки ему в ухо шептал Никифоров, отступает на шаг и прокручивает девушку под своей рукой. Смеется, растягивая губы в радостной улыбке, и снова обнимает подругу и целует ее в щеку. — Я скучал. — Я тоже скучала, мелкий. Песня заканчивается, но Аля всегда ставит треки на повтор и слушает до тех пор, пока не затошнит. А потом включает следующую, и все начинается сначала. Он расцепляет объятия и берет девушку за руку. Они вместе подходят к краю крыше. Юра смотрит на надпись. «Выход есть». — Выход есть, — повторяет мальчик. — Только не там, где мы искали. — А ты искал? — Аля спрашивает так, будто этот вопрос риторический. Наверное, это правда, только девушка подразумевает то, что Юра сдался, опустил руки. Перестал бороться за свою любовь, какой бы она не была. А он не сдался, неправда. Аля просто не знает, как Плисецкий за Виктором в Японию сорвался, вернуть надеялся, больше жизни доказать хотел, что именно с ним мужчина должен быть, и ни с кем кроме него. Никифоров его тогда и взглядом не удостоил, а Кацуки, славный, добрый парень — по мнению СМИ, не по мнению Юры — просто сказал: — Не огорчайся. Просто ты слишком обычный, чтобы быть рядом с ним. Мальчик это помнит, будто все только вчера произошло. Будто раны еще свежие, не подзатянулись, будто он один остался и никого рядом не нашел. Ни Али тогда не было, ни какой-никакой поддержки от Якова с Лилией. И ребят с Гран-при тоже не было, Джей-Джея с Беллой, Криса, Пхичита. Он тогда об Отабеке и не знал даже. Мира не было дальше Виктора. А сейчас — наоборот. Никифоров слишком близко, а Юра хочет быть не с ним. Сам не знает, чего хочет конкретно, но, видимо, не Виктора. Плисецкий тогда медленно повернулся, чтобы взглянуть японцу в глаза. Посмотрел на склонное к полноте тело с немалым количеством лишнего веса, невыразительное лицо, тусклые карие глаза, усмехнулся и спросил: — А ты, значит, весь такой из себя невъебенный, да? Думаешь, Виктор нашел что-то в твоей жирной роже?! Да нихера, метку он в тебе нашел, и ничего больше! Думаешь, он тебя любит?! — А кого? — Кацуки б тогда промолчать, но ума, видимо, не хватило. - Тебя, что ли? — Да никого он не любит, кроме себя, — смешно было до боли, хотелось и смеяться, и плакать. А еще кричать, чтобы хоть кто-то услышал, пришел и утешил, спас. Но никто не пришел. Некому было приходить. — Нашел себе преданного поклонника и лелеет свое огромное эго. Удачи вам, блять. И Юра улетел, сжигая мосты и пытаясь выжечь собственные чувства. Пусть неудачно, но он хоть что-то делал, он выход искал, что бы там Аля не думала. И нашел. Вот он — выход. Вот сверкающий лед арены, вот смеющиеся конкуренты-друзья, хмурые тренеры, которые гордятся учеником в глубине души. Вот подруга с кудрявыми волосами и ласковой улыбкой, а вот семья, им плевать на медали — все они Юру любят таким, какой он есть, без чемпионских титулов и наград. — Искал, — наконец отвечает мальчик. — И нашел. Что-то же да нашел, верно?***
Кто сказал, что у профессиональных спортсменов должны быть хорошие отношения с учителями физкультуры? Инна Викторовна, злющая и лицом похожая на бультерьера, явно считает иначе. Она смотрит на Юру, как спартанец на слабого ребенка, и Плисецкому кажется, что его сейчас тоже скинул со скалы. Из окна, вообще-то, но не суть. Яков — тоже тренер строгий, и прикрикнуть любит, и подзатыльник отвесить, но он хотя бы не пытается смешать ученика с говном. Тут не в Юре проблема, хотя он со своими слабыми телесами и неловкостью действительно на типичного спортсмена не тянет, просто Инна Викторовна считает, что фигурное катание — это для девочек. И если Плисецкий все-таки им занимается, то он не имеет права ради такой «ерунды» пропускать ее священные уроки. Тупая причина для нелюбви к ученику. И доебки у нее вечно какие-то тупые, пустые, вот как сейчас, например. От начала урока уже прошло больше десяти минут, но мальчик все еще стоит перед ней, отчаянно краснея, и слушает очередную лекцию на тему того, что ему по окончании школы светит не аттестат, а пизда. — Если ты такой гениальный фигурист, тебе не составит труда написать реферат на тему русского фигурного катания. Страниц столько, сколько моих уроков ты пропустил. Юра считает: уроков в неделю целых три, а недель он пропустил эдак немерено. Плюс пару раз простудился. Плюс обычные прогулы. Выходит около тридцати страниц. Учительница кривится и добавляет, ехидным таким голоском: — А чтобы тебе было интересней, возьми современную эпоху. И не забудь написать про Никифорова, это он создает историю России в этом виде спорта. У тебя два дня, принесешь на следующий урок. Вот же противная сука! Читала новости, наверное, или вообще в интернет залезла, динозавр, пошариться в грязном белье нелюбимого ученика. Юра при всем своем юношеском максимализме не верит, что его хотели унизить только как фигуриста. Надо же обязательно про недонаставника-недопарня напомнить. Плисецкий хмурится, а затем пакостно ухмыляется: — Хорошо, Инна Викторовна.***
Юра покачивает ногой, сидя на стуле у кабинета директора. Разозленный Яков выходит оттуда, хлопая дверью, хватает его за плечо и тащит за собой. Они выходят в холл, ко входу в школу, и тренер фыркает. — Надо же было тебе додуматься. Ну, подумаешь. Додумался. Сам, даже Але до последнего не рассказывал. Круто же получилось, за такое даже к директору сходить не страшно. Инна Викторовна так смешно орет, дочитывая его реферат, где на всех тридцати страницах разными шрифтами написано: «Юрий Плисецкий — гениальный фигурист, по мнению СМИ, федерации фигурного катания и Инны Викторовны Донской, учителя физкультуры общеобразовательной школы города Санкт-Петербург.» А на последней страницы по ее просьбе красивым курсивом допечатано прямой речью: «И мой любимый мальчик.» И подпись: Виктор Никифоров. Упомянул? Упомянул. Молодец? Да не то слово! Фельцман усмехается: — Показать бы Лилии твои художества. — Она оценит. Но лучше ей не говорить. — Лучше не говорить, — соглашается тренер. — И твоим тоже не скажу. Вряд ли Николай и Маринка с Сашей обрадуются. Юра смотрит на мужчину, чуть нахмурившись. Он ожидал ругани, нотаций, стенаний о том, как же Плисецкий по жизни проебался, а Яков смотрит на него как-то понимающе, что ли, и ни слова против не говорит. А в глазах у старого еврея — а кто он еще с такой-то фамилией? – пляшут смешинки, будто вся эта история его знатно позабавила. Яков перекладывает из руки в руку несчастный юрин реферат, а потом передает ее автору. — Сожги эту порнографию, стыдно же, ей-богу… — Да ладно вам, красиво же получилось! — Получилось, получилось… Сейчас ты у меня сам получишь, по жопе, выпендрежник! — беззлобно ворчит Фельцман, а потом несильно сжимает плечо мальчика, прощается с ним и смотрящим на них охранником и идет к выходу из школы. Когда за ним закрывается дверь, звенит звонок на урок. Как раз физкультура, Юра ее срывать не планировал, специально на перемене подошел. Он идет к залу, где столпились несколько парней из его класса и пара девчонок. Девяносто процентов мускулов и десять — мозгов, главный задира всей десятой параллели, Стасик, расталкивает остальных и хватает Юру на руки, подкидывая. — Вот же везучий ублюдок! — Стасовы габариты могут ему позволить хоть десять таких Юр поднять, причем одновременно, ему Плисецкий — как игрушка-обнимашка, плюшевый мишка, он ржет в голос, прижимает блондина к себе и под вой одноклассников чмокает его в щеку. — Инна рвет и мечет, ей урок отменить пришлось, мы ж за тебя горой! — Фу, отбитый, — фыркает мальчик и рукой вытирает кожу от фантомной слюны. — Поставь меня! Его опускают на пол, еще раз невысоко подбросив — типа чемпион, типа «Помним и гордимся!» — и он спрашивает: — Чё вы тут тогда торчите, физра же последняя? Шли бы домой! И он сейчас пойдет, только не на квартиру к Барановской и Фельцману, а куда-нибудь погулять, чтобы потом только забежать за коньками и пойти в Юбилейный на тренировку. — Какое «домой»?! — искренне возмущается Стас. — Мы идем гулять, и возражения не принимаются!***
Одноклассники тащат Юру в парк, расположенный неподалеку, и пока блондин отвлекается на пришедшую в мессенджере смску, заводила-Стас куда-то девается. Сообщение от Пхичита, хули ему надо? А, скинуть фото псины своего соулмейту ему надо, ясно. На Джиндо — кхм, зачем это он ее имя запомнил? — венок из каких-то цветов, выглядит довольно мило, но только непонятно, зачем Юре эта фотография. Он отправляет смайлик с глазами-сердечками, пишет: «Круто!» — и блокирует телефон, сразу видя возвращающегося Стаса с хитрым прищуром глаз и заведенными за спину руками. — Что нельзя спортсменам? — ухмыляясь, спрашивает Юру одноклассник. Плисецкий вздыхает. Больная тема, на эту тему из фигуристов только лентяи не шутят. — Допинг и вредную еду. Он уже предчувствует что-то невозможно тупое, но и настолько же угарное. Ничего нового, это — здоровая, хорошая стабильность. Ну, или нездоровая, они ж тут все с прибабахом. — Мельдония у нас нет, — говорит Стас, подхихикивая. Протягивает то, что прятал за спиной. — Но вот тебе шаверма, достаточно вредно? Или тебе принципиально шаурма нужна, ты ж москвич! Кто-то из девчонок смеется и добавляет: — Она вредная, как Инна Викторовна в критические дни. Ее смех подхватывают остальные, когда Юра поправляет: — В любые дни! Он ржет в голос, и его смех звенит на холоде, а теплая шаверма-шаурма греет озябшие руки. Одноклассники у него, хоть и ебанутые в край, самые, черт возьми, лучшие.***
А в конце февраля Юра, устав от бесконечных перелетов, на поезде едет в Москву. Лилия с Яковом поздно вечером провожают его на вокзал, где вкусно пахнет дымом, и сажают в вагон. Попутчица Плисецкого — приятная пожилая женщина с красиво уложенными в косу седыми волосами. Она не пристает к мальчику с расспросами, лишь желает спокойной ночи и сама ложится спать. Юра пока не устал; он укладывает под сиденье свой чемодан, раздевается, пристраивает рядом с собой рюкзак и долго сидит, вертя в руках телефон. Зачем-то разблокировывает его и открывает мессенджер, находя в нем сообщения почти двухнедельной давности. Четырнадцатое февраля. День святого Валентина. Первая валентинка от Али, потом — шуточное поздравление от Стаса и пары одноклассниц. Дальше следует длинная вереница ярких картинок-открыток от ребят с фигурного. Мила, Гоша, остальные из Юбилейного, кто тоже с Юрой занимается, и его новые друзья. Ему пишет Крис, посылая валентинку в виде перевернутой жопы в стрингах и с розой в стратегически важном месте. Плисецкий хочет напомнить, что ему пятнадцать, и сказать, что Джакометти сломал его психику, но он только поздравляет швейцарца еще и с днем рождения и читает следующие сообщения. Пхичит шлет фотку Джиндо, обмотанной гирляндой из сердечек, а какой-то Чи Гуанхун, как подписывается отправитель, желает Юре как можно скорее найти уже наконец-то точно своего соулмейта, из чего русский заключает, что Чи тоже из их тусовки. Это уже потом он вспоминает, что Гуанхун — родственная душа американца Лео, и его обещали с этой парочкой познакомить. Милый азиат с бронзовыми волосами кажется Юре интересным, с ним можно будет попробовать найти общий язык. Белла с Жаном отправляют валентинку из двух J, надо же, как оригинально, но Плисецкий и их благодарит, а в общий чат компании, куда его сразу добавили, даже не залезает — там все красно-розовое и сопливо-тошнотворное, опасное для здоровья человека. Вообще, Юра просто завидует, но ведь проще прикрыть все презрением, чем признаться, верно? А Виктор ничего не пишет и не присылает, и тогда праздник становится по-настоящему праздником. Но и Отабек тоже на связь не выходит. Ну и ладно. Уснуть Плисецкому удается только на полдороге к Москве, и утром старушка-соседка будит его, по-доброму улыбаясь, и Юра улыбается тоже. Потому что на перроне его встречает дедушка, от него вкусно пахнет пирожками и домом, и мальчик надышаться этим запахом не может. Николай привозит внука в большую светлую квартиру, где блондину под ноги тут же бросается бело-серый вихрь, призывно мяукающий и норовящий по штанинам джинсов забраться на Плисецкого. Юра подхватывает кошку на руки и прижимает к себе, чмокая в мокрый холодный нос. Потины усы щекочут лицо, и он выпускает животное обратно на пол и проходит дальше по коридору. Комната родителей ожидаемо пустая, по ней видно, что там давно никого не было, но зато в юриной на кровати постелено свежее белье, а на письменном столе в вазе стоит большой красивый букет. — Дедуль, ну зачем? — спрашивает мальчик, хмурясь. Ставит около кровати чемодан, бросает на покрывало рюкзак и сам падает рядом, прикрывая глаза. — Не стоило, правда. Я ж не девчонка, что мне эти цветочки… — Не девчонка, — соглашается мужчина. — Но чемпион. Заслужил, зайчонок. Юра фыркает. — Ну какой я зайчонок? Я вообще кошек люблю. Николай садится рядом с внуком на кровать и улыбается, пожимая плечами. — Зайчонок, зайчонок. Самый натуральный. Прыгаешь как, ух! — смеется, несильно тыкая мальчика в бок. — Все равно, — нахмуривается тот. –Я же уже взрослый почти. Шестнадцать скоро. — Взрослый, — соглашается дедушка. Ну, если и Николай признает, значит, точно взрослый. Зайчонок.***
Утром первого марта Юра ворочается в своей кровати, путаясь в одеяле, и чувствует, как яркое солнце слепит глаза даже сквозь плотно сомкнутые веки. Пора встать и отключить телефон, потому что иначе он разорвется от входящих звонков, но мальчик только вздыхает и пытается перевернуться на другой бок, чтобы снова заснуть. Попытка оканчивается провалом: рядом с ним кто-то лежит. Плисецкий сначала грешит на Потю, но она маленькая и в квартире обретается в единственном экземпляре, а тут и справа от него, и слева кто-то тихо дышит, видимо, стараясь не выдать своего присутствия и думая, что Юра еще не проснулся. Сначала становится страшновато, а потом, когда приходит понимание — радостно-радостно, но мальчик не открывает глаза, боясь, что все ему только снится. Он снова проваливается в сон, а когда все-таки просыпается некоторое время спустя, понимает, что ничего ему не приснилось. Нежный, ласковый женский голос зовет: — Пора вставать, Юрочка. Юра все еще не открывает глаз и слышит: — Просыпайся, сынок. Мальчик узнает звучный бас отца. Теплые мамины руки обвивают его тело, а губы прижимаются к щеке. Дедушка стоит в дверях и улыбается, а на его руках топорщит усы Потя с завязанным на шее нарядном бантом. — С днем рождения, парень, — торжественно произносит Николай, подходит ближе к кровати блондина и сгружает туда мохнатую ношу. Кошка тут же делает круг почета по Юре и его родителям, а потом тычется носом в лицо хозяина, громко мурлыча. Тарахтит, как трактор, красавица, утыкается носом между плечом и шеей, ласковая даже больше, чем обычно. Плисецкий проводит рукой по ее шерстке и понимает: вот оно. Вот. Он не мальчик теперь — парень. Вырос. Взрослый уже. Ему шестнадцать. Через два года — метка, а пока — золото с Гран-при, сумасшедшие одноклассники, крутые, блин, как и ребята с фигуристской тусовки. Яков с Лилией. Дедушка, кошка и родители, которые из командировки к сыну на день рождения прилетели. Бывший и новый недосоулмейты, Виктор и Отабек, и ни о ком из них не хочется сегодня вспоминать. Марина и Сашей, улыбаясь, вручают Юре яркую коробку с подарком — там внутри новый плеер с крутыми наушниками, как раз старые на прошлой неделе опять сломались, а дедушка быстро семенит на кухню и возвращается оттуда с невероятно вкусно пахнущим пирогом с ягодной начинкой. Садится к семье на кровать, и они едят угощение прямо там, пачкая в варенье постельное белье и розовый потин нос. Каждый свой день рождения Юра старается проводить с дедушкой. Они всегда едут на ВДНХ и гуляют, едят запрещенную сладкую вату и запивают запрещенной газировкой. Плисецкий очень рад, что в этом году родители могут пойти с ними. Они обходят вместе каждый закоулок парка, кормят уток на пруду и покупают большой воздушный шарик, на котором Юра фломастером пишет желание и отпускает в воздух. Тоже традиция. В прошлом году он загадал выиграть золото. Сбылось. Сейчас он пишет банальное «все будет хорошо» и понимает, что действительно желает этого всем сердцем. А еще — что это не так сложно, как ему казалось раньше. По видеосвязи в Скайпе ему звонит Стас, и Юра приходится быстро воткнуть наушники, чтобы потом не смущаться перед семьей в случае всего. Рядом с одноклассником в кадре Аля и еще пара ребят из их компании, и блондин краснеет, слушая их поздравление. Искренне благодарит, а потом переключает ветку — теперь на экране Пхичит с Джиндо, тремя хомяками и Сынгылем на заднем плане. Желает набраться сил перед новым сезоном и обещает составить достойную конкуренцию, а еще — много-много счастья. Машет рукой напоследок, и хаски воет на камеру, а Ли улыбается. Ничего себе, он умеет?! Потом пишут Джей-Джей и Изабелла, и Леруа тоже грозится надрать Юре зад на льду, а Белла припечатывает смайлик в конце и обзывает Плисецкого чемпионом их сердец. Вообще не обидно, приятно даже, прикольно, что ли. Крис присылает гифку со сгорающим уголовным кодексом Российской Федерации и ставит улыбающиеся скобочки. И где швейцарец такую хрень откопал, господи прости. Но гифку сохраняет. Он теперь не статья, Гоша с Милой больше не смогут его этим подъебывать, так-то. Юра как раз читает электронную открытку от незнакомых ему пока Чи и Лео, когда телефон снова звонит. На этот раз номер российский, но тренеры и ребята с катка его уже поздравили, так что несложно догадаться, кому это он понадобился. Плисецкий даже не дожидается реплики собеседника и сразу говорит: — Иди в жопу. Никифоров — ну, а кто еще? — смеется. Тоскливо как-то, но это не юрино дело, что там с этим уродом стряслось. — А что так вежливо, детка? Родители рядом? Строгий дедушка? Или Барановская лицом в твою невоспитанность ткнула, вот ты и исправляешься? — Иди в жопу, — повторяет Юра и бросает трубку. Настроение оказывается подосрано, но он не хочет огорчать родных, а потому только широко им улыбается и идет дальше.***
А вечером ему звонит Отабек. По Скайпу, но без видео, да и ни к чему оно: не особо заметно, что Алтын сильно хочет видеть Плисецкого. — С днем рождения, — поздравляет как-то сухо, чуть ли не зло и брезгливо, как крайне неприятного человека. — Спасибо, — выдавливает блондин. — Слушай, мы так и не поговорили. Можешь меня послушать, пожалуйста? — А тебе есть, что сказать? Юра впадает в ступор. Нет, в смысле, ему так и надо молчать, пока казах там на него дуется втихую? Он же даже не виноват, блин! — Виктор меня сам поцеловал. Не я его, а наоборот, я его оттолкнул сразу! Бека, ну бля, я правда не хотел этого! Казах долго молчит, а потом выдает: — Проблемный ты, Плисецкий. — Тогда нахрена ты со мной возишься? Появился бы к восемнадцатилетию, пострадал бы себе в темном углу, а не тянул бы за собой, а? Как тебе такая идея? Отабек фыркает. Нехорошо как-то, будто действительно злиться начинает. Говорит: — Я бы не страдал. Мир не крутится вокруг тебя, Юрий. Обращается, как ко взрослому, а потому и посылает, кажется, далеко и надолго. — Да не очень-то и хотелось, — успевает выдохнуть парень до того, как казах сбрасывает вызов. Ну правда же, не очень. Тогда почему так обидно? Юра сильно прикусывает губу и блокирует телефон. Ничего, скоро новый этап, а пока тренировки, тренировки и еще раз тренировки. Долгие, сложные, выжимающие все соки. Такие, чтобы ни о чем больше думать что не было. Идеальный план. Только бы он сработал.