Семь небес Рая

Столкновение лбами, Мы с тобою опять на краю, Рука об руку, знаем: Нет понятия «Я не могу». Мы с тобою — два знамени, Сила разума, сила войны. Поцелуи перстами Тленны, сладки, невинны, больны. Потерявшись местами, И частично ослеплены, Мы прошепчем устами, То, как сильно друг другу нужны. Апокалипсис наступил на удивление неожиданно для события, которое после всемирного опроса назвали не иначе как Самым Ожидаемым Происшествием XXIII века, ведь смерть и разрушение всегда привлекали людей, являясь вековыми монополистами, завладевшими вниманием человечества раз и навсегда. Потому, когда год назад ученые заметили стремительно движущийся в сторону нашей планеты метеорит, народ возликовал, с нетерпением ожидая неповторимого зрелища. Конечно же, не обошлось и без скептиков, которые в ответ на объявление о приближении опасного космического объекта к солнечной системе ухмылялись, отмахивались и часами вещали о том, что поверить в подобное может только последний идиот. Последних идиотов оказалось больше, чем первых. Снимались фильмы, создавались парки, шились футболки с веселыми кровавыми пятнами на груди и спине и надписями типа «Я пережил Апокалипсис 2245 года». Но, естественно, всерьез воспринимали эту угрозу единицы. Не удивительно, ведь сколько бы столетий людей не стращали концами света, ни один из них не наступил даже наполовину! Потому, пока метеорит целенаправленно летел к голубой планете, его будущие жертвы продолжали любить и изменять, сидеть на диетах и объедаться до полусмерти, выращивать цветы и марихуану, а по вечерам смотреть шоу с клоунами, утверждающими, что они экстрасенсы. Только не подумайте, что я один из тех самых скептиков, что не верят в концы света, а заодно и в сверхспособности людей. О нет, просто купающиеся в деньгах шоумены являлись шулерами и никем больше, тогда как настоящим экстрасенсам приходилось перебиваться с копейки на копейку. Мне, например. В один из последних дней человечества я, как обычно, использовал свои способности во благо: — Ваша вставная челюсть… ваша вставная челюсть… она… чувствую! Я чувствую ее! Она близко… — бормотал я, водя руками над стеклянным шаром, что купил на распродаже за двадцатку. Изначально он стоил сорок миров, но я сторговался! Пришлось применить на продавце суперэкстрасенсорные способности. Нет, я делаю так нечасто — лишь в случае, если у меня не хватает денег. Хотя денег у меня не хватает постоянно, а потому и экстрасенсорю я тоже с угнетающим постоянством. Скорее, мне хочется верить, что на самом деле силой своей я не злоупотребляю, ну или хотя бы убедить в этом тебя, о незнакомец, кем бы ты ни был и к какой бы расе ни принадлежал. Явно не к человеческой, ведь на тот момент, как этот дневник попадет к тебе в руки, щупальца или клешни, люди исчезнут как вид с лица планеты. Да, мне говорит об этом все та же экстрасенсорика! И ты окажешься очень наблюдательным, если тут же придешь к выводу, что способности мои величественны и великолепны. Почему же, обладая столь удивительной силой, по вечерам я делю хлебные корки с козой Мотькой, а полусгнившую морковку с кроликами, что живут тут неподалеку? Все дело в том, что настоящий экстрасенс и не должен просить денег за свой дар, иначе способности ослабнут, а затем и вовсе исчезнут. Так или иначе, прямо сейчас я практически спасал человеку жизнь. — Слушаю тебя, солнышко! Внимательно слушаю, сладкий мой, вкусный мой, котлетка ты моя ненаглядная! Пельмешки ты мои недоваренные, колбаска неупакованная, совсем свежая. Блинчики с мясом, куриная лапка под сырным соусом, фаст-фуд ты мой… — прошамкала беззубая бабуля, сглатывая слюну и наглаживая кривым крюком, что значился у нее вместо правой кисти, лежащего у нее на руках драного, безухого кота. На мгновение мне пришла в голову мысль, что без вставной челюсти бабуля куда безопаснее. Уж слишком голодной она выглядела. Но профессия моя такова, что обязывает помогать людям, даже рискуя собственной жизнью! Или мясом. — Я вижу… Вижу кровавую лужу у вас перед кроватью, — грозно прогремел я, тайком нажимая на напольную кнопку и тем самым включая миниатюрный кулер, что встроил себе в спину пару месяцев назад для охлаждения всего тела, а также произведения должного эффекта на таких вот заказчиков. Плащ из тонкого черного шелка эффектно приподнялся и начал развеваться у меня за спиной, в свете тусклых лампочек переливаясь от зеленого к фиолетовому. — Так, супчик! Все так, поджаристая картошечка! Была лужа, мой бутербродик! — воскликнула бабуля, медленно перевоплощаясь в молодую девицу, все яростнее наглаживающую кота крюком. — Петенька напрудил, несъедобная дрянь, — кивнула она на несчастное уродливое животное. Уже не кот, а нечто совсем иное, мерзкое и пугающее с утробным гудением переминало многочисленные когтистые лапки на коленях у хозяйки. «Петенька?» — переспросил я мысленно, приходя в ужас от звериной, жутко звучащей клички. Надо же было придумать такое странное имя! — Напрудил кровавую лужу? Это вообще нормально? — осведомился я с беспокойством. Быть может, животное следовало спасать от живодерки? Впрочем, зверю явно нравилось, как крюк цепляется за его шерсть и оставляет после себя глубокие борозды, из которых вытекало нечто, похожее на взбитые сливки. — Еще там рассыпаны осколки, жалящие не хуже шипов розы! — решив не заострять лишнего внимания на нашпигованного вкусностью зверя и крюке, с которого девушка вызывающе слизывала белую сладко-пахнущую субстанцию, продолжил я впечатляющую речь, откинув голову назад и теперь взирая на потолок. — И они были! Стейк, а ты хорош! — кивнула заказчица, нагло складывая ноги на мой стол и демонстрируя деревянную конечность. — Ваш лазерный бластер «Вставная челюсть» в спальне под тумбочкой. Он попал туда, после того как ночью кто-то задел емкость с раствором мехопластики. — Но раствор стоял в гараже… — Банка упала на большую доску на колесиках, которая, повинуясь внезапному северному ветру, сквозящему сквозь дыру в двери, докатилась до двери. — Но дверь вела на кухню. — И потому, тогда как доска врезалась в дверь, банка с раствором, повинуясь инерции, влетела в проем для вашей живности и проскользила по чистому полу до самой лестницы! — Но лестница ведет наверх?! — Вот только банка раствора остановилась на краю шатающейся доски, тогда как на другой край как раз прыгнула крыса-тяжеловес, заставив банку взмыть высоко-высоко. Она долетела до самой спальни и приземлилась на подушку, отпружинила, упала на пол и разбилась, оставив красный раствор и осколки, тогда как бластер оказался под тумбочкой. — И как я сразу не догадалась! — хлопнула девушка себя по лбу. — Но главное — это причина произошедшего. Не буду показывать пальцем, но виновник Он! — заголосил я, указывая пальцем в недокота, после чего наконец-то выдохнул и убрал трясущиеся от напряжения руки от хрустального шара бывшего употребления. — Так что Петенька если и прудил, то не около вашей кровати. — Вот это да, вот это новость. Петр, ну что за дела, — пробасила девушка, разводя рукой и длиннющим крюком, что теперь торчал из самого ее плеча. — Не, ну, а че… — внезапно отозвался зверь, вспрыгивая на мой шар и начиная точить об него пару десятков длинных когтей. — Я ж не специально. Я же медик-бурундук. Логично… Девушка перевоплотилась в девочку, крюк у которой выглядел теперь нелепее прежнего. Пожав плечами и поблагодарив меня за мою великолепную силу, заказчица направилась к выходу из шатра. Денег, конечно же, я с нее не попросил. Тихо-мирно вытащил пару мелких купюр из выуженного из сумки клиентки кошелька и был таков. Тогда-то, распихивая скромный гонорар по карманам и размышляя, стоит ли помогать еще кому-нибудь или план по спасению жизней на сегодняшний день можно считать выполненным, я поднял глаза к небу и онемел от увиденного. На нашу планету надвигалось нечто. — Мама-мама, посмотри! Мишка! — воскликнул один из маленьких посетителей ярмарки, тыча в небо полу-обглоданным облаком голубой сладкой ваты. — Боже мой! — воскликнула его мать, привлекая внимание и других людей к происходящему в небесах. На планету действительно надвигался мишка. Мармеладный мишка. Со вкусом малины, как затем оповестил диктор спец-новостей. — Только без паники! — уже через полтора часа пытался успокоить бьющееся в истерике население планеты мировой президент. — Вместе мы со всем справимся! Даже с медведем! Даже с мармеладным! Даже с малиновым! — заявил он, ободряюще воздевая руки к небу и не зная, что прямо над его головой в данный момент в лучах заходящего солнца вспыхивает мишка-убийца, делая оратора похожим на изображение сатаны, что висит в городском музее. Люди обезумели окончательно. Мишкоистерия показала себя во всей красе. Из сточных канав и мусорных баков повылазили новоиспеченные пророки, намалевали на дряхлых табличках предостережения для всего человечества, предрекая массовое заражение сифилисом, эпидемию диареи и шоколадное мясо. Следующие шаги к спасению люди предприняли через бесконтрольное и бессмысленное мародёрство. В первую очередь вычистили продуктовые магазины: растащив всю еду, люди брались за тряпки и вымывали окна и полы магазинов, подметали в подсобках, чистили туалеты. Затем пришла очередь супермаркетов бытовой техники. А потом нападению подверглись остальные магазины. Уже вечером, направляясь домой, я пронаблюдал, как уже знакомая мне старушка с крюком семенит по узкой дорожке, вооруженная штучками, украденными явно в секс-шопе. Зачем бабуля впихнула себе в рот шарик-кляп, я решил не узнавать. Зачем напялила на безухого зверя страпон — тем более. Позже мишкоистерия взошла на новую ступень развития. Когда было разграблено все, что можно и чего нельзя — некоторые, к примеру, на кой-то черт выкапывали и утаскивали искусственную траву, — людям внезапно пришла в голову абсурдная мысль защищаться. Повытаскивав на улицу кто что может, народ как по команде начал швырять в медведя чем ни попадя, стрелять в него из пистолетов и дробовиков, метать кинжалы или вызывать его на мужской бой Один на Один. Вот только стрельба по небу никакого действия не возымела — быть может, потому, что мармеладная смерть находилась в тысячах километров над планетой. К ночи истерия подошла к завершающему этапу: народ, поняв, что все их усилия бесполезны, опустил руки и загрустил. Люди ходили по улицам и рыдали, падали друг перед другом на колени, прося прощения за разбитое сердце, любимую кружку или бачок унитаза. Признавались в любви кустам и асфальту, целовали стены домов, вещая о том, как они будут скучать по всему по этому, когда умрут. Как можно скучать, умерев, я решил не узнавать. Народ страдал. Народ плакал. Народ находился в тлене и ничего не мог с собой поделать. Люди ели и плакали, пили и плакали, занимались любовью и снова плакали в ожидании неминуемой смерти. Они жалели себя. Жалели окружающих. Жалели о сделанном или не сделанном. А некоторые, решив переплюнуть остальных страдальцев, громогласно жалели о том, что вообще появились на свет. Пребывая не в лучшем расположении духа, кто-то со скуки поджигал машины, другие, самые нетерпеливые, заканчивали жизнь самоубийством. Я сидел в своей комнате в свете полнолуния, скучающе смотрел на все происходящее с высоты седьмого этажа и размышлял о том, что все эти люди Такой интересной гибели не заслуживают. Что им хватило бы и полномасштабного наводнения. Я — совсем другое дело. — Как насчет последнего предсказания, прежде чем мы отбросим бренные оболочки? — предложила красная игуана, неуклюже подползая к моей ноге — моя соседка по квартире. Наверняка вы тут же захотите спросить, каково это — жить с игуаной, а я вам отвечу — за-ме-ча-тель-но. И главный ее плюс заключался в том, что она не была человеком. А минусом — ее нелюбовь выносить мусор и невозможность мыть посуду, так как до раковины она не доставала. — Я предсказываю камнепад, попкорн и машину времени, — сходу выдал я одну из стандартных реплик. Игуана одобрительно качнула головой. — Я в туалет, надеюсь, ты не трогал мой лоток? — с напором поинтересовалась она. — Сколько раз повторять, я в лотки не… Мармеладный мишка подлетал все ближе. На рассвете мы с игуаной пробрались на крышу и разложили там шезлонги, вооружились молочными коктейлями, селедкой и варёным луком и устроили своеобразный пикник. Мишка к тому моменту уже закрыл собой половину неба и теперь взирал на нас большими мармеладными глазами. Мне почему-то казалось, что при такой близости постороннего объекта на планете уже следовало бы начаться катаклизмам, но пока что единственной катастрофой оставались люди. К вечеру того же дня медведь стал совсем необъятен. Небо, сплошь мармеладное, грозно нависло над нашими головами. Игуана хрустела мухами, я посасывал колпачок от шариковой ручки, полная луна на фоне медведя давала понять, что, при ее невообразимых размерах, мармеладная смерть находилась еще относительно далеко. Затаив дыхание, мы ждали столкновения мармелада со спутником Земли, и оно таки произошло через каких-то пять часов — глубокой ночью, когда большинство людей, замученных и усталых, спали, пили или, решив умереть чистенькими и свежими, принимали холодный душ. Оглушительный рокот обрушился на планету, подняв кошмарный ветер. И тогда я увидел одно из самых захватывающих зрелищ за всю мою жизнь: Луна под напором мармелада треснула, но устояла, тогда как медведь развалился на куски, и биллиарды миниатюрных мишек разлетелись по космосу. Большую их часть, естественно, притянула Земля. Словно снаряды, горящие мармеладки стремились к планете, падая на нее огненным дождем, но успевал долететь до поверхности один мишка на миллион, при этом оставляя после себя небольшой мармеладный кратер. Один мишка пролетел прямо у меня за спиной. Жар окутал меня, но не обжег. — Теплый мишка, — хихикнула игуана, подбегая к остаткам плавящегося мармелада и с аппетитом слизывая его с крыши. — Да, теплый, — кивнул я, закрывая глаза… …А распахнув их, я первым делом уперся взглядом в шкаф, дверцы которого были распахнуты, давая мне возможность полюбоваться творящимся внутри срачем. Спину все еще обволакивал приятный жар. «Мармеладные медведи — это вам не шуточки! Даже если вы экстрасенс и живете с игуаной!» — первое, что пришло мне в голову после вполне себе привычного расслабляющего сна, какие периодически посещают каждого человека. Второй мыслью, конечно же, оказался вопрос по поводу необъяснимого тепла, которое все еще ощущали мои спина и живот. Следовало немедленно разузнать обстановку, что я и сделал, осторожно повернув голову и наткнувшись взглядом на сопящего сэмпая. На мгновение я впал в ступор, туго соображая, что он делает в моей постели, а точнее, почему он в ней спит. И лишь затем девичья память напомнила мне о произошедшем накануне. Точно, Зуо же сам ко мне пришел. Да что пришел, практически вломился в мою комнату и, не обращая внимания на мои сопротивления не на жизнь, а на смерть, бухнулся на кровать, сгреб меня в охапку и был таков. Естественно, спать я даже и не подумал, всячески мешая делать это и сэмпаю до тех пор, пока Зуо не психанул и не вырубил меня, пережав сонную артерию. Вспомнив об этом, я пихнул сэмпая локтём под ребра. Правда, совсем легонько, чтобы ненароком не разбудить любимого придурочного психопата. — Чего? — к моему ужасу, послышалось недовольное сонное ворчание со стороны Зуо. — А представь, если бы я был экстрасенсом? — выдохнул я тихо, только теперь замечая, что живот мой в тепле из-за рук сэмпая, что его обвивают. Теперь, сжав объятья сильнее, чем мне бы хотелось, Зуо как бы напомнил об этом. — Экстраидиотом ты стать не хочешь? — фыркнул он. — Это я уже. Пора двигаться дальше, развиваться, становиться кем-то более значимым и важным в нашем обществе, — бодро отозвался я. — То есть, экстрасенсом, — подвел итог Зуо. — Ну да, — кивнул я, радуясь его пониманию. — Представь, как бы здорово мы зажили! Ты еще ничего не сказал, а я уже надел передник, сварил борщ и почесал тебе яйца! — Ты, блять, нормальный? Спи. — А что? Только не говори, что не любишь борщ! — возмущению моему не было предела. — Спи. — Это же БОРЩ! — СПИ! — БОРЩ СВЯЩЕНЕН! ЭТО ЖЕ БОРЩ! БОРЩИСТЫЙ БОРЩ! Его нельзя не любить, понимаешь? Это настолько же абсурдно, насколько и мармеладный медведь, надвигающийся на планету! — Что за чушь… — Борщ — это удивительное сочетания свеклы, мяса и… — Убейте меня… — Сначала ты должен полюбить борщ! — Да люблю я этот гребанный борщ! А теперь заткнись и спи! — Хорошо… Правда любишь? — ЛЮБЛЮ! — Вот это да! Никогда бы не подумал! — Ты уже не заткнешься? — Почему же, теперь можно и поспать. — Заебись! Спи, — ответили мне, после чего я ощутил, как Зуо, явно не до конца проснувшийся, утыкается носом мне в макушку и согревает голову ровным горячим дыханием. — А ты знаешь, что считается, будто Луна спасает нашу планету от метеоритов и мармеладных медведей? — Зуо промолчал. — Она притягивает объекты, что летят на Землю, к себе. Это правда, я читал статью об этом в виртуалии! — Ну да, ну да, ведь все статьи в виртуалии истинны, и информация в них держится на голимых фактах, — раздраженно бросил сэмпай, явно не расположенный слушать про спутник Земли. А зря! Ведь придётся! — Именно так! — с готовностью кивнул я. — Так вот, каждый год Луна отдаляется от Земли на четыре сантиметра. Но раз в двадцать лет происходит нечто необъяснимое! Это называют Суперлунием! Луна резкими скачками вновь приближается к Земле, тем самым компенсируя свое удаление! Представляешь! Это необъяснимо, потому что, по логике, Луне давно следует быть за пределами солнечной системы. На крайний случай примкнуть к спутникам Юпитера! Ты в курсе, что у Юпитера куча спутников? — Нет и не… — Например, Ио, Европа, Ганимед, Каллисто… — Великолепно. — Вот и я о том же! Так как движения Луны необъяснимы, некоторые предполагают, что она — искусственный спутник и на самом деле является космическим кораблём! А вдруг это действительно так, и… — видимо, космический корабль «Луна» стал последней каплей. Зуо одним резким движением прижал меня к постели, навалился сверху и размахнулся для удара. — Я. Хочу. Спать. И. Потому. Мы. Будем. Спать, — выдохнул он, не мигая смотря мне в глаза и заставляя покрываться мурашками под жёстким, не принимающим возражений взглядом. — Некоторые части твоего тела давно проснулись и засыпать больше не желают, — брякнул я на свою голову, действительно ощущая паховой областью утренний стояк Зуо. Я рассчитывал на то, что сэмпай взбесится окончательно, надает мне подзатыльников и убежит в ванную спускать напряжение. Вот только он так и не сдвинулся с места. Уставился на меня не хуже, чем питон на кролика, и продолжил наблюдать за каждым моим движением. Зуо, все хорошо, ты, главное, не нервничай… Сэмпай наклонился ближе. Не нервничай, говорю! Зуо опустился к моей шее и внезапно сомкнул зубы на бедной, отвыкшей от подобного обращения коже. СПОКОЙНО! БЕЗ РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ! — Отпусти, — прошипел я, чувствуя, как сэмпай прокусывает шею до крови, и не испытывая восторга от происходящего. — Мне больно! — выдохнул я, ощущая, как тонкие струйки крови сбегают по ключицам к груди. Но Зуо и не думал ослаблять хватки. Губами он вобрал в себя часть кожи в явном намереньи оставить у меня на шее качественный засос-укус. Лично мне эта идея не слишком понравилась. Не знаю, заметил ли ты, Зуо, но мы у меня дома, где за стеной наверняка уже не спят мама и сестра. Нет, я очень рад, что додумался запереть дверь, но, боюсь, если маман прознает, что за ней творится, вялая щеколда не выдержит ее любопытства. Дверь распахнется, и с порога она увидит, как великолепный Зуо облизывает мерзкого меня, схватит сэмпая за шкирку и побежит мыть ему рот с мылом, а затем вернется за мной и отхлещет полотенцем за то, что я — нерадивый, недостойный сын — посягнул на святое, или святого, или святую. Это я о Красоте Зуо, если что. Хотя, как по мне, так и его внешность святой назвать смог бы только слепец. Зуо, понятное дело, и не подумал прислушиваться к моим возмущениям. Конечно, что путного может сказать придурок с зашкаливающим IQ?! Вместо этого он, наконец-то, оставил мою шею в покое, сел на постели на колени и попытался раздвинуть мои ноги. — Ты чего делаешь?! Чего творишь, я тебя спрашиваю?! — шепотом завизжал я, если, конечно, такое вообще возможно. Хотя у меня возможно все! А еще и орать могу молча, и моргать, не моргая, и плакать, делая вид, что посасываю леденец. Безграничная череда способностей, таящихся в моем теле, иногда кружила голову, но я стараюсь держать себя в руках и не восхищаться собой слишком часто. Вслух. — Не ломайся, — сухо кинул в ответ Зуо, не гнушаясь применять силу, дабы таки добиться своего. — Я отказываюсь! — выкрикнул я самую абсурдную фразу за последние пару месяцев. Отказываюсь, как же. Да у меня член сейчас резинку трусов порвет от напряжения. В конце концов, в этой комнате не один самец, а целых два! И я утром, как и любой другой парень семнадцати лет, без стояка не обхожусь. — Отказываешься от чего? — Зуо явно задавал вопросы не для того, чтобы узнать на них ответы, а дабы отвлечь меня разговорами, когда как пальцы его уже скользнули от моих колен к бедрам, вцепились в пижамные шорты и нижнее белье и рванули на себя, стягивая с меня спасительные тряпицы. В последнее мгновение я ухватился за полосатую резинку и попробовал таким образом удержать на себе хотя бы радужные трусы (мне их на день рождения подарила Мифи, заявив, что они олицетворяют всю мою суть. Никогда не думал, что мою суть будут олицетворять трусы, но подруге я привык доверять, а потому, пусть вещь была и не совсем в моем вкусе, носил я ее не реже остальных!), но ничего не вышло. Зуо буквально вырвал нижнее белье из моих рук и ловко стащил вслед за шортами. Я тут же попытался закрыться, не готовый блистать гениталиями перед сэмпаем, когда он сказал нечто, что заставило меня полностью изменить отношение к происходящему: — Хм… Ты вырос, — бросил Зуо тихо и невзначай, скорее, просто делясь наблюдением, а не пытаясь раскрепостить меня или, того хуже, сделать комплимент. Я тут же убрал руки от своего члена и, не мигая, уставился на него. — Думаешь? — протянул я, взирая на Сигизмунда Эдуардовича Гигантского и пытаясь представить, каким же Маленьким он был раньше, раз сейчас Вырос и это заметно невооруженным глазом. — Я не про член, — фыркнул Зуо, руша все мои надежды, — а про размер ноги. Вот здесь я, кстати, и сам заметил. С моего тридцать восьмого за шесть месяцев лапа моя выросла до сорок первого. Если учесть, что рост мой практически не изменился, теперь я выглядел еще нелепее, чем раньше. — А-а-а, — протянул я разочарованно, — да уж, нога истинной принцессы, — с этими словами я растопырил пальцы на левой ступне. — Интересно, найдется ли хрустальная туфелька сорок первого размера? М? Зато теперь мы можем меняться обувью! — У меня сорок четвертый, — хмыкнул Зуо, поймал мою ногу за щиколотку и внезапно поцеловал лодыжку. Я вздрогнул и удивленно уставился на сэмпая, затаив дыхание. Что происходит? И кто рискнет мне это объяснить? Мне мерещится, или Зуо Шаркис действительно проявляет ко мне нежность? Поцелуй оказался мимолетным. При том сэмпай и не подумал отвести от меня взгляда, будто следя за моей реакцией на подобное его действие. Быть может, в любой другой Нормальной паре акт нежного поцелуя являлся само собой разумеющимся. Но лично мне было бы куда проще, если бы Зуо прописал мне по роже, заломил руки за спину или сделал нечто в этом же духе, дабы убедить меня в том, что ничего не изменилось и все будет по-старому. Тогда бы я сразу приготовился орать, желать ему смерти и размазывать сопли по подушке. А теперь… Что мне делать теперь, встретившись с его взглядом и наблюдая, как его тонкие бледные губы, сводящие с ума наверняка не один десяток таких же дебилов, как я, касаются моей ноги, а затем медленно скользят к икре? И ладно бы он делал это с закрытыми глазами. Тогда бы я мог предположить, что ему стремно или он просто Старается быть со мной помягче. Но он смотрел на меня в упор, явно не пытаясь что-то из себя строить и не стыдясь своих действий. — Ты тоже вырос, — наконец выдавил я из себя. Зуо к этому моменту уже добрался до моего колена. — На проститутках тренировался? — вырвалось из меня против воли. Ну, а что? С обидой так просто не справиться. По крайней мере, пока не отомстишь. — На них, — провокационно улыбнулся Зуо. Мне кажется, или мы поменялись местами, и теперь сэмпай издевается надо мной, а я, как последний дебил, ведусь на каждую его провокацию? — Так может, и сейчас гульнешь к одной из своих девок, — я был бы и рад сказать, что, раскусив сэмпая, не повёлся на его шуточки. Но нет. ПОВЕЛСЯ КАК МИЛЕНЬКИЙ! — Не гульну, — продолжал улыбаться Зуо, размещаясь между моих ног. Я уже полностью расслабился и не удивился бы услышать от сэмпая какую-нибудь романтическую чушь про то, что я единственный, что меня он никогда и ни на кого не променяет. Можете считать меня наивной девчонкой, но я бы действительно обрадовался услышать нечто подобное. Вот только Зуо и дальше нежничать со мной не собирался. Ответ сэмпая, хоть и был в его духе, напрочь выбил меня из колеи. — Им за услуги приходится платить, когда как ты бесплатный, — выговорил он все тем же тихим, не предвещающим ничего хорошего тоном. Бес-платный? Я? И тут Фелини понесло. Мне будто крышу сорвало. Получив словесный удар под дых, я, не совсем соображая, что творю, одарил Зуо самым что ни на есть настоящим ударом прямо в солнечное сплетение. Со всей таящейся во мне дури. На секунду сэмпай замер. Сомневаюсь, что сильно ему навредил. Больше навредил я самому себе. Последствиями. Потому что перешел черту. **** Первая мысль, которая возникает у тебя в голове после полного возвращения из мира грез в реальность, — о том, как хочется трахаться. В общем-то, желание за последние шесть месяцев стало вполне привычным и даже терпимым — но не в момент, когда ты понимаешь, что объект вожделения лежит рядом с тобой и несет какую-то несусветную чушь про Луну. Космический корабль, ну конечно. Хотя это бы объяснило, откуда вывалилось непредсказуемое чудовище. Следующее твое действие — скорее инстинкт, нежели прямой приказ мозга. Мальчишка злит тебя, потому что не дает спать, еще больше злишься, не позволяя себе сделать то, чего хочется. Еще рано. В голове раз за разом прокручивается эта мысль, но насекомое явно нарывается либо на хорошую взбучку, либо на жесткий трах. Хотя ему наверняка не нравится ни то, ни другое. Тогда зачем? Раздражение быстро перерастает в лютую ярость, и тогда, уже не до конца соображая, что делаешь, ты наваливаешься на него сверху и даже хочешь ударить. Все-таки лучше пара отрезвляющих ударов, чем изнасилование, которое ранит его больше и… глубже. Но он не чувствует опасности или она его возбуждает, потому что именно чудовище обращает внимание на твой стояк, что упирается ему в пах. Пульс учащается, дыхание начинает срываться на хрип. Ты еще ничего не сделал, но тело уже сводит судорогой. Мышцы напрягаются, а организм сам собой готовится к предстоящей буре ощущений. Ты еще пытаешься убедить себя, что делать этого не стоит. Вот только тело говорит об обратном. Оно не хочет тебя слушать, оно желает обладать мальчишкой. Ты сам не понимаешь, как оказываешься между его ног, пальцами сжимаешь его плечи, одежда, скрывающая от тебя его тело, кажется удивительно бесполезной. Надо как можно скорее стянуть ее с серого чуда. Но сперва… Смотрите-ка, он еще и сопротивляется. Нет, забавная игра в «хочу — не хочу» для вас обычное дело, но не сейчас же, после полугодового воздержания. Проститутки не в счет, истинного удовлетворения они все равно не приносили. Или, быть может, на самом деле этой близости хочешь только ты? Хочешь? От прозвучавшего в голове признания неприятно горчит. Хочешь. Нет, это вполне логично и даже совсем не неожиданно. Действительно хочешь, главное — не произносить это вслух, дабы не баловать серое нечто, из любой ситуации извлекающее свою, только ему ведомую выгоду. Дальнейшие действия также попахивают инстинктами. Наклоняешься к насекомому совсем близко и буквально дуреешь от знакомого и столь желанного запаха его тела. Сколько раз он тебе снился. Не насекомое, не его тело, а именно запах. Ощущаешь себя гончей, которая наконец-то учуяла добычу, и прежде чем трезво оцениваешь свои желания, губами впиваешься в его шею. Но и этого тебе оказывается мало, потому в ход почти мгновенно идут зубы. Лишь ощутив вкус крови на кончике своего языка, ты немного успокаиваешься. Он недовольно, но не слишком настойчиво трепыхается под тобой не хуже кролика, попавшего в пасть лисы. Вот только на самом деле Лиса — это он. А кто же тогда ты? Оставляешь на его шее багровое пятно, на диком, почти зверином уровне довольный видом рваной раны: верно, пусть все знают, что хозяин мальчишки вернулся, и даже близко к нему не подходят. Хозяин. На секунду, заостряешь внимание на этом слове. Так вот кем ты его считаешь? Своей вещью? Тебе же самому не нравится, как это звучит. Нет, все совсем не так! Просто… для себя другого наименования ты подобрать не в состоянии. Не называть же себя его… парнем. От одной только мысли у тебя пробегают мурашки по коже. Мерзость какая. Еще хуже — Любимым. Тут и до рвотных позывов недалеко. Второй половинкой? Твой мозг будто издевается над тобой, имитируя поведение Фелини. Бойфренд? Партнер по сексу? Муж… Вот это наименование кажется тебе вполне приемлемым: это определенный статус и ответственность друг перед другом. Здесь твои взгляды так же старомодны, как и вкус в одежде. Брак ты воспринимаешь как нечто очень важное, непоколебимое и практически необходимое. Тогда как твои сверстники съезжаются и разъезжаются, рассуждают о глупости подписи на ничтожной бумажке и безрассудности заключения брака как такового, ты уверен, что это, возможно, один из самых главных моментов в жизни человека, которые ему пока еще, при желании, дано пережить. Ведь настоящий брак — это священные узы, включающие в себя связь не столько материальную, сколько духовную. Тот, кто рядом с тобой, становится не просто другом, не просто партнером. Он становится твоей семьей. Официально. Кроме того, пора уже думать о наследнике. Что, прости? Откуда такие мысли? И почему именно сейчас? Что за бредятина, в самом деле?! Какой брак?! Какой, мать его, наследник?! Ты сошел с ума?! Кажется, безумие Фелини заразно. Пытаясь отвлечься, делишься наблюдением по поводу того, что Фелини вырос. Он действительно вырос. Везде. Но когда тот начинает разглядывать свои гениталии, не выдерживаешь и ехидно упоминаешь о его ногах. Хотя не только они — все тело насекомого изменилось. Быть может, для мальчишки это совсем незаметно, зато ты видишь невооруженным глазом: конечности удлинились, плечи стали шире, скулы выразительнее. Он растет. А ты даже не можешь понять, нравится тебе это или нет. Скорее всего, и вовсе наплевать. Он устроит тебя в любом виде. Эта мысль также заставляет тебя вздрогнуть. Все, хватит на сегодня откровений с самим собой. Для одного утра этого и так уже слишком много. Наконец-то переходишь к действиям. Слегка касаешься губами его лодыжки и с удовольствием замечаешь, как лицо его вытягивается от удивления. Не ожидал? Конечно же, не ожидал, наверняка уже приготовился к очередным побоям. Но как он успел заметить, ты тоже вырос и больше не намерен вести себя как ребенок. Теперь ты держишь себя в руках. Дышишь ровно. И спокоен как танк. Или хотя бы пытаешься убедить себя в этом. Удар в солнечное сплетение, не то чтобы очень сильный, но не такой уж и слабый, будто приводит тебя в чувство. Это чудовище пинает тебя в грудную клетку за то, что ты пошутил по поводу проституток. Хотя именно он заводит неприятный ему разговор. К этому моменту ты как раз добираешься до его колена. На мгновение ты замираешь, пытаясь понять, что задумало насекомое. Но во взгляде его мелькает только страх перед последствиями. И не зря, потому что, как бы ты ни старался показаться спокойным, прямо сейчас хлипкие замки, за которыми ты в последнее время предпочитаешь прятать большую часть эмоций, срываются с петель и чувства волной окутывают тебя, обдавая жаром бесконтрольной ярости и жажды мести. Твои сильные пальцы впиваются в его колени. Чудовище зажимает рот руками и тихо мычит от боли. Ах да. Вы же не одни, и потому надо быть осторожнее. Странно, что он даже не пытается позвать на помощь. Или, быть может, боится, что тогда ты сделаешь что-то его матери и сестре? Нет, вряд ли. Он знает тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, что и у тебя есть свои принципы. Достаточно хорошо… да… Он злит тебя намеренно. Внезапное осознание заставляет тебя, размахнувшись, приостановиться. Лишь теперь ты понимаешь, что смотря на кулак, он выглядит куда менее растерянным и даже затравленным, чем когда ты целовал его лодыжку. Так вот в чем дело. Твой кулак таки опускается к насекомому, но останавливается всего в миллиметре от его щеки. Парень жмурится и вжимается в постель, готовясь к удару, пока ты наклоняешься к нему и целуешь. Поцелуй действует хлеще апперкота. Секундное замешательство со стороны насекомого перерастает в настоящую панику. Он начинает сопротивляться хуже прежнего, пытаясь отодвинуться от тебя, колотя кулаками по спине и неуклюже пинаясь. Продолжает провоцировать. Нет, ты совсем не против одарить его парой ударов в живот, чтобы, настырное чудовище наконец-то перестало дергаться и лежало смирно. Но плясать под его дудку ты не намерен. К тому же, угомонить его можно и иначе. Одной рукой резко сжимаешь шею насекомого, тогда как пальцами другой начинаешь водить по его ключицам, сползаешь к соскам, но, не задерживая на них внимание, поглаживаешь живот мальчишки и затем добираешься до паха. Насекомое гневно сопит, пытаясь помешать тебе, но ты вжимаешь его в подушку слишком сильно, доступ кислорода частично перекрыт, потому голова его кружится, тогда как на все тело нападает слабость. Но он остается в сознании. Ты следишь за этим. Ничего, позже Ян, конечно же, будет ругать тебя за то, что ты снова слишком груб в постели, но тебе кажется, что более нежным ты еще никогда и ни с кем не был. Ну и что, что при этом пальцы твои сжимают его горло, вызывая кислородное голодание. Между прочим, вполне распространенная практика, которая, как поговаривают, обостряет все ощущения. Твои пальцы смыкаются на его члене. Несмотря на разгневанный вид серого чудовища и яростные сопротивления оного, его стояк убеждает тебя в том, что не так уж мальчишке все это и не нравится. В общем-то, как обычно. Чертов мазохист явно сам не понимает, чего же он хочет. На невнятные движения рукой насекомое, тем не менее, реагирует очень бурно. Вцепившись пальцами в твои плечи, он начинает беззастенчиво драть твою кожу погрызенными ногтями, при этом с готовностью выгибаясь навстречу твоей руке. Посмотрите-ка, кто-то порядком соскучился по чужим прикосновениям. Еще бы, ведь после тебя у него никого не было. Ты сам же об этом и позаботился. Наклоняешься к нему ближе, убираешь руку с его шеи, и насекомое, обнимая тебя, усаживается на твои колени и начинает покрывать правую скулу робкими поцелуями, смешивающимися с подавляемыми стонами и шипением. При очередном касании пальцев ко влажной головке его члена он внезапно вгрызается зубами в твое плечо, давая понять, что вот-вот… Одним рывком укладываешь его обратно на спину, расстёгиваешь свою ширинку и подаешься к серому чуду. Он чуть приподнимается на локтях и внимательно наблюдает за происходящим. Ты готовишься к полному ужаса взгляду мальчишки, но насекомое не выглядит напуганным. Скорее, в глазах его можно прочитать ожидание, если не вожделение. И все равно ты стараешься держать себя в руках и вспоминать наставления Яна на сей счет. Потому, прежде чем вставить ему по самые гланды, ты спускаешься ниже и нащупываешь влажными от смазки пальцами узкое отверстие. На мгновение ты и сам удивляешься, как умудрялся проникать в него раньше. Наверняка без подготовки это очень больно. Впрочем, лимит заботы заканчивается в тебе очень быстро. Несколько раз введя в насекомое два пальца и ощутив, как он сжимается, когда ты прикасаешься к влажным стенкам, ты не выдерживаешь, извлекаешь пальцы, приставляешь член к его заднему проходу и толкаешься внутрь. — Б… больно, — запинаясь, шепчет насекомое, притягивая тебя к себе и скрещивая ноги у тебя за спиной. Ты упираешься руками в кровать, чтобы окончательно не навалиться на чудовище. Дышишь тяжело — самоконтроль забирает неожиданно много сил. Тело желает большего, но ты лишь скрипишь зубами, мысленно притормаживая себя каждые полсекунды. Ты осторожно проникаешь в чудовище до основания, на мгновение останавливаешься, встречаешься с ним взглядом и замираешь. Раньше ты никогда не замечал, как он на тебя смотрит. Так, как никогда и никто больше не смотрел. Это не дружеская искра, не критический прищур и не пошлая похоть, которую ты ловишь на себе каждый раз, оказываясь в большом скоплении людей. Серое чудовище смотрит на тебя иначе. Открыто и с доверием, которого ты не заслуживаешь. Специально наклоняешься к нему и упираешься лбом в подушку, чтобы не видеть и не чувствовать этого взгляда. Ощущения от него смешанные. Не то чтобы тебе неприятно, скорее, сковывает и вызывает странное ощущение собственной неполноценности. Кажется, чувствуешь ты подобное впервые, и тебе эти ощущения не нравятся, потому ты торопишься как можно скорее отвлечься. Не вслушиваясь в тихий шёпот насекомого о безмерной и бесконечной любви, ты производишь толчок за толчком, то срываясь и увеличивая темп, то вновь беря себя в руки и сбавляя скорость. Насекомому нравится все. Приглушённо постанывая тебе в самое ухо, он продолжает царапать твою спину и плечи, с готовностью подаваясь к тебе при каждом толчке. Он наверняка уже и не помнит, что еще пару минут назад сопротивлялся и не желал этого. Зато теперь, вцепившись в тебя и руками, и ногами, впечатление он производит любое, только не несчастной жертвы жуткого насильника. Ссадины жгут еще сильнее, когда серое чудо проводит по ним ногтями по второму и третьему разу. Спина начинает пылать, но тебя это почему-то стимулирует к еще более безумному продолжению. Плечо немеет от сильного укуса. Впервые в постели ты получаешь повреждения, но продолжаешь двигаться, и не думая останавливаться, для того чтобы отомстить насекомому. Понимаешь, что царапины и укусы — скорее, порывы страсти, чем очередное желание позлить тебя. Потому раздвигаешь его ноги шире, приподнимаешь таз насекомого и прижимаешь колени мальчишки к его плечам. Твое лицо оказывается напротив его и взгляды сталкиваются так неожиданно, что ты на мгновение замираешь, тогда как он пересохшими губами тихо просит, чтобы ты не останавливался. И ты, повинуясь внутренним инстинктам, что вспыхивают в тебе от его взгляда с новой силой, наконец-то перестаешь жалеть насекомое и позволяешь себе делать так, как нравится тебе: не сдерживая силы и овладевая им без остатка. Комната наполняется кошмарным недвусмысленным скрипом. Оставив твою спину в покое, насекомое упирается руками в спинку кровати и напрягает все тело, стараясь этот скрип подавить. Частично у него это даже получается. Вот только он не понимает, что напрягает не только мышцы рук и пресса. Внутри твой член будто сжимают тисками. И это так заводит, что ты окончательно забываешь и о его матери за стеной, и о страхе навредить насекомому. Появляется непреодолимое желание подразнить его. Думает, что сможет продержаться так до самого конца? Посмотрим, кто кого. Языком рисуешь влажную дорожку от солнечного сплетения до его шеи, нащупывая одной рукой член насекомого и начиная его массировать. Громкий, даже Слишком громкий стон срывается с его губ, но прерывается им же самим. Продолжая упираться одной рукой в спинку кровати, второй мальчишка с силой зажимает себе рот и с укором смотрит на тебя. Но ты не позволяешь вымолвить серому чуду и слова возмущения, очередным выразительным толчком заставляя его выгибаться и шипеть сквозь плотно стиснутые зубы. По щекам его катятся слезы. Непонятно, вызваны они болью или удовольствием. Наверное, и тем, и другим. На миг у тебя появляется мысль, не изменить ли позу, но выходить из него совсем не хочется. Внутри слишком тепло, слишком приятно. Терпкий запах смазки и пота дурманит, вкус поцелуев, которыми ты заглушаешь охрипшие вскрики насекомого, сводит с ума, полная отдача заставляет задыхаться от столь долгожданной близости, а все новые царапины на спине играют роль спусковых крючков. Тебя не волнуют скрип, скорость, осторожность. Впиваешься пальцами в его живот и грудь, оставляя мгновенно вырисовывающиеся синяки, вбиваешься в тело насекомого, будто ненормальный. Капли пота с кончика твоего носа капают ему на лицо, но он не замечает их, полностью поглощенный процессом. Завершение приходит неожиданно быстро даже для тебя самого, но ты понимаешь, что сдерживаться больше нет сил. В последнюю секунду он резко закрывает лицо подушкой, подавляя протяжный сладкий стон. Ты упираешься в подушку сверху лбом, ощущая, как все тело немеет от оглушительного удовольствия. И не думаешь выйти из него, когда кончаешь. Мышцы рук неумолимо сводит, пресс напрягается настолько, что отдается болью, которая обычно возникает при тренировке. Тело бьет легкий озноб, что странно, если учесть, что ты буквально пышешь жаром. От низа живота по телу начинает распространяться приятная успокаивающая нега. Осторожно выходишь из насекомого и откидываешься на кровать, пытаясь восстановить дыхание, затем тянешься к подушке и убираешь ее с лица серого чуда. Почему-то тебе хочется видеть, что он удовлетворен. Хотя это и так заметно по густой сперме у него на животе. Пара капель его семенной жидкости остается у тебя на торсе. Странно, что тебе это совсем не противно. Впрочем, насекомому об этом знать не обязательно, потому ты вытираешь живот, а заодно и член подушкой, после чего скидываешь ее с кровати. Насекомое не заботят твои действия, он, словно в прострации, взирает в потолок. Ты устремляешь взгляд туда же. Странное чувство. Как будто в этот самый момент нет никого, кроме вас двоих, кровати и потолка, усыпанного дурацкими надписями. Вы двое… Оглядываешься на насекомое и пару мгновений смотришь на него, отмечая, как же ты по нему скучал. Об этом Он тоже никогда не узнает. **** Вы будете смеяться, но, лежа на кровати и пялясь в потолок, я не мог отвязаться от чувства, будто бы из меня высосали душу. Членом. Сладкая пустота внизу живота и ворох умных мыслей, которые мне еще предстояло обдумать на ночь глядя, не давали сосредоточиться на произошедшем непростительно долго. Еще немного — и Зуо решит, будто я и вовсе умер от удовольствия. Что, на самом деле, было недалеко от истины. Потому что… ну… потому что, знаете… Секс был потрясным! Конечно, задница теперь слегка напоминала о своей временной недееспособности и тело ныло от слишком сильных пальцев Зуо, но, в общем и целом, все прошло относительно безболезненно. И безумно приятно. — Десять минут — как полжизни, — наконец-то собрался я с силами и выговорил хоть что-то. Таким образом я пытался рассказать, как мне было хорошо, но Зуо понял мою фразу иначе. — Сказал придурок, который кончил через три, — фыркнул он, вытаскивая из кармана джинсов помятую пачку сигарет и засовывая одну из них в рот. — Я подросток, у меня гормоны и полугодовое воздержание, — заметил я, совсем не стесняясь трех минут. Ну и что, затем-то я продержался целых семь! Правда, теперь тело не желало даже с места сдвигаться. Слишком много ярких ощущений за столь недолгий промежуток времени. Будто на самом деле прошло полжизни. — Я, между прочим, в таком же положении, — фыркнул сэмпай, которого его десять минут явно заботили больше, чем меня мои три. — Знаешь, Зуо, — выдохнул я, неимоверным усилием воли заставляя себя перевернуться со спины на бок, — ты был хорош, — выговорил я тихо, но четко, стараясь не показывать, как меня это смущает. Сэмпай, как раз затянувшийся, закашлялся и уронил сигарету на пол. — Нашел время! — прошипел он раздраженно, наклоняясь за никотиновой палочкой. Почувствовав слабину со стороны Зуо, я тут же захотел сказать ему еще что-нибудь ядовито-смущающее, когда в дверь мою постучали. Вздрогнув от неожиданности и под действием адреналина, одним пинком я отправил наклонившегося за сигаретой Зуо с кровати на пол, а сам натянул на себя одеяло, скрывая оголившиеся части тела и готовый к приходу гостей. Запоздало я вспомнил о том, что дверь моя заперта на замок. — Териал Фелини, Зуо Шаркис, будьте добры выйти на кухню для разговора. Немедленно, — выговорила мама металлическим голосом, заставив меня съежиться под осуждающим взглядом, который я ощутил даже сквозь неприступную дверь. Зуо, было разъярённый моим толчком, застыл у кровати, также взирая на дверь с некоторой опаской. — Нам конец, — пискнул я, лихорадочно натягивая на себя трусы и шорты. — Не сомневайся, — послышалось за дверью куда более тихое мамино. **** Разговор обещал быть длинным. Мы сидели за кухонным столом, напротив расположилась мать. Судя по отсутствию снующей туда-сюда Эллити, разговор действительно обещал быть очень серьезным. На тарелках перед нами благоухали яичница и жареный хлеб, и в любое другое время я бы накинулся на небывалое утреннее угощение не хуже бомжа, которому повезло найти в мусорном ведре свеженедоеденный бургер. Но на этот раз я боялся пошевелить и пальцем. Под тяжелым маминым взглядом мне не то что есть — жить не хотелось. — И как давно вы… — она запнулась. — У вас… — попробовала она начать иначе, но вновь неуспешно. — Какие у вас отношения, — решила-таки мама пойти длинным путем. — Мам, ты все не так поняла, — защебетал я, имитируя молодую монашку, незаслуженно обвиненную в похотливых мыслях по отношению к приблудному мужчине. — Не так? — удивилась она. — Взрослый безумно красивый парень с репутацией ходячего Ада на Земле среди ночи наведывается к моему сыну и остается в его постели до утра. Я что-то упустила? — вскинула она брови, буравя взглядом сначала меня, а затем Зуо. Так, Шаркис, только без угроз. Скажешь мамуле хоть слово, и… Но, переведя взгляд на Зуо, я, к своему удивлению, заметил, что сэмпай вовсе не жаждет грубить моей матери. Он даже кажется слегка растерянным. Даже не слегка. — Зуо негде было переночевать, и я пригласил его в гости, — продолжал я плести малоправдоподобное оправдание. — С чего бы это? — задала слишком прямой вопрос мама. — Ну, мы же с ним друзья! — бодро выпалил я. — С каких пор? — будто допрашивает, честное слово. — С самого Отбора, — стоял я на своем. — Что-то за эти полгода не припомню я у тебя таких друзей, — резонно заметила она. — Мы дружили тайно… — пробормотал я, косясь на Зуо. Вместо того чтобы хоть как-то мне помогать, он уткнулся взглядом в тарелку и начал усиленно поглощать яичницу с хлебом. Эй, сэмпай. Ты, мать твою, мафиози! У тебя целая группировка под контролем, и ты тупишь взгляд перед моей мамой?! Ты издеваешься?! — Что ты в нем нашел? — дала маман понять, что нам ее не одурачить. — Ну… как бы… — замялся я, обдумывая, то ли это провокация, то ли она действительно не верит ни единому моему слову. — Я не к тебе обращаюсь, — внезапно фыркнула она, переводя взгляд на Зуо. Он как раз проглотил кусок желтка. Чересчур аккуратно отложив вилку в сторону, сэмпай поднял взгляд на маму, пару секунд поиграл с ней в гляделки, прежде чем выдал: — А вы оцениваете своего сына столь низко, что не верите, будто он может стать кому-то интересен? — проговорил он с напором. Вот это ты зря, сэмпай. Очень зря. — Нет, Я Считаю моего сына гением, коим он и является. Я Считаю, что типы вроде тебя ищут в нем Выгоду. А потому Я Считаю, что ты ему не пара. Но это лишь мои «Считаю». Быть может, взгляды мои поверхностны, и ты разубедишь меня в моих подозрениях, — проговорила она столь холодно, что мне показалось, что еще чуть-чуть — и все на кухне покроется инеем. Боже мой, мама, откуда столько толерантности по отношению к людям?! И заботы ко мне… И мне послышалось, или она назвала меня гением? Когда я успел так пропалиться? — Так какие же у тебя намерения в отношении моего сына? — задала мама один из тех коронных вопросов, которыми собиралась отваживать от Эллити ее будущих кавалеров. У нее была целая книга с подобными фразами, которые она периодически зачитывала нам вслух, дабы продемонстрировать, насколько может быть грозной. Даже подумать не мог, что сборник вопросов применят по отношению ко мне или, точнее, моему спутнику жизни. Зуо с легкой обреченностью во взгляде оглянулся на меня. — Мам, ну какие намерения, мы даже не знакомы толком! — выпалил я. — Потрахаться вам это не помешало, — уже шипела маман, вцепившись пальцами в стол. — Тебе всего семнадцать. Куда ты, черт тебя дери, спешил?! У нас что, завтра война, а потому сегодня все в скором порядке расстаются со своей девственностью?! — я даже удивился, что при последнем выдохе мать не извергла порцию обжигающего огня. — И о чем думал ты? — вновь обратилась она к сэмпаю. — Он же еще совсем ребенок! — Верно, — внезапно кивнул Зуо. — Но… я люблю его, и можете мне поверить, мои намерения вполне серьезны, — выговорил он. Гробовая тишина наполнила кухню, превращая ее в кладбище. На мгновение мне показалось, что глаза мои повылезают из орбит. Либо у меня… Либо у мамы… Либо у Зуо, который явно охерел от сказанного самим же собой. — Мам, ну что ты, в самом деле, — просипел я, не зная, куда девать взгляд и как реагировать. Прозвучало, конечно, все красиво, вот только кто сказал, что сэмпай был искренен. В любом случае, следовало как можно скорее закончить разговор и, желательно, больше никогда к нему не возвращаться. — Не спали мы! — собирался я врать до последнего, но мама лишь окинула меня скептическим взглядом. — Укус у тебя на шее говорит об обратном, — сказала как выплюнула она. — Ну хорошо-хорошо… Но ты не волнуйся, я был нежен с Зуо! — выдал я раньше, чем подумал о сказанном. Лицо сэмпая вытянулось больше прежнего. Мама уставилась на меня, будто на инопланетянина. — Так ты… его? — выдохнула она обескураженно. — Да ладно? — недоверчиво вздернула она левую бровь. Заметив же праведный гнев во взгляде сэмпая, она окончательно убедилась, что я вру, но не лишила себя удовольствия подтрунить над Зуо. Фелиновская кровь — это вам не хухры-мухры. — И каков же мой сын в постели?! — осведомилась она, улыбаясь во все лицо. Зуо не смог ответить. Он уставился в одну точку, явно предпочтя абстрагироваться от происходящего. Но усилия его были тщетны, потому что даже в таком состоянии я слышал, как его лексикон сводится к королевскому языку и как тщательно он сейчас употребляет его, формируя одну мысль за другой. Естественно, вслух ничего из обдуманного сэмпай не оглашал, так как грязно выражаться перед тещей — жуткий моветон. Так и не дождавшись ответа от Зуо, мама тяжело вздохнула и окинула нас уже менее грозным взглядом. — Разобьешь моему сыну сердце — голыми руками придушу, — будничным тоном оповестила она Зуо, поднимаясь со стула. — Завтракайте быстрее, Териал не должен опаздывать в школу, — сообщила она и вышла из кухни, оставив нас с сэмпаем приходить в себя от произошедшего. Поглощали пищу мы молча. — А ты правда лю…? — через пару минут не выдержал я. — Заткнись, — сухо ответили мне. — Я так и думал, — буркнул я обиженно, продолжая ковыряться в тарелке. — Эй… — тихо позвал меня Зуо через какое-то время, после чего нагнулся и внезапно укусил меня за левую скулу. Да так сильно, что я чуть не завизжал на весь дом. — И больше меня с этим не доставай, — нахмурился он, вновь переводя взгляд на тарелку и оставляя меня в полном недоумении. И Что Это Сейчас Было?! Впрочем, желание разговаривать сэмпай отбил напрочь, так что мне ничего не оставалось, кроме как есть и мысленно желать Зуо подавиться мамиными гренками. — Знаешь… — теперь разговор начал сэмпай, заставив подавиться чертовыми гренками именно меня, чтоб его. — Твоя мать роскошна, — без тени сарказма произнес он. — А то! — отозвался я с гордостью. — Терпеть меня семнадцать лет. Это закаляет, — ухмыльнулся я, взглянув на Зуо. Так странно, завтракать вместе после утреннего секса, получив некое одобрение на отношения от матери. Слишком все хорошо, не находите? Настоящее затишье перед бурей… **** Механический перезвон заполнил лабораторию до упора. Ник тихо застонал, подняв голову с железного стола и стряхивая прилипшие к щеке шайбы. Кому приспичило звонить в такую рань? После работы до рассвета телефонный звонок производил впечатление наковальни, которую раз за разом скидывали на гудящую голову нанита. Поднявшись с рабочего места, парень постарался вспомнить, где именно оставил телефон, потому что идти на звук было не лучшей идеей. Перезвон отражался от стен и огромного количества деталей и будто бы исходил со всех сторон. — Мари нашла! Мари нашла телефон! — воскликнула маленькая девочка, подбегая к парню и протягивая ему тонкую пластинку. Вблизи телефон трезвонил еще громче, заставляя парня морщиться от мигрени, которую вызвал противный звук. Прилепив пластину к уху, Ник нажал на кнопку принятия неизвестного вызова, готовый наорать на придурка, которому приспичило названивать ему с утра пораньше, но осекся. Вместо бодрого «Привет» или пожелания доброго утра послышался изможденный хрип. — Н…ник… — выдохнул некто, заставив нанита вздрогнуть. — Тур? Тур, это ты?! — узнал долговязого друга парень. — Что случилось? — Пжлста… приезжай и забери меня… — простонал парень, звучно всхлипнув. — Пжал. — Скажи мне, где ты?! — В школе… Они… сказали, что хотят… — звонок прервался. Ник попробовал позвонить в ответ, но телефон уже выключили.