Семь небес Рая

Четыре месяца назад… Фанфары холодящим кровь гулом разнеслись по высокому заброшенному зданию, рикошетом отразились от испещренных трещинами стен и заполнили собой каждую покинутую людьми комнату, каждую обветшалую кухню, каждый коридор, заваленный старым заплесневелым, пропитанным влагой барахлом. А вслед за тем последовал речитатив виолончелей и контрабасов, заставивший осколки стекла, торчащего из рам, будто клыки фантастического животного, тихо зазвенеть в широких окнах тонким, тревожным писком. Сквозь отдающие эхом звуки музыкальных инструментов, замурованных в мертвом ящике из бетона, проступил призрачный фон симфонии, преображая все вокруг неповторимой атмосферой былых времен. Музыка своей невидимой рукой набросила на когда-то жилое, а ныне рыхлое от влаги, грязи, и кишащих в его внутренностях паразитов здание саван прошлого — сотканное из пыли покрывало минувших веков, когда данная композиция появилась на свет. Неподготовленный к столь густой мелодии бродяга, что соорудил импровизированное жилье на одном из первых этажей заброшки, подскочил на месте, решив, что, видимо, конец его близок и вот-вот с небес к нему сойдут ангелы и заберут в райские кущи, тем самым покончив с его нелегкой, нелепой жизнью. Но ангелы спускаться в бренный, пропитанный потом, кровью и бензиновыми заменителями город не спешили, предпочитая оставаться в обители света и боясь прикоснуться к тягучей тьме, в которой Тосам утопал десятилетиями. Музыка нарастала. Проступил мотив скерцо, за ним три такта певучего адажио, что пробудили старые «раны» здания, с новой силой поползшие толстыми трещинами по еще уцелевшим стенам. Последними зазвучали деревянные духовые и отвечающие им соло виолончелей и контрабасов, окончательно превращая заброшку в артхаусную филармонию, в которую будто бы только на одну ночь приехал оркестр с мировым именем. — Напомни название, — попросил седеющий мальчишка Джин-Хо, который за месяц из незнакомца превратился для девушки в близкого друга. — Девятая симфония Бетховена, — улыбнулась она, взирая на красный диск солнца, наполовину исчезнувший за горизонтом. Она и раньше наблюдала за закатами из выбитых ветром и вандалами окон, но никогда не забиралась на самую вершину своего убежища. И причин тому была масса, главной из которых оставалась ветхость здания. Чем выше девушка поднималась, тем чаще слышала звуки обваливающихся потолков и скрип шпаклевки, раздираемой трещинами времени, тем чаще пол под ее ногами норовил обрушиться в то же мгновение, как только она переносила на него свой вес. Потому Джин-Хо старалась заканчивать свои исследовательские миссии на двадцатых этажах. Но сегодняшний день был особенным. Фелини предложил подняться на самый верх и тут же побежал по лестницам навстречу небу, игнорируя крики девушки об опасности подобной вылазки. В любой другой ситуации Джин-Хо ни за что не поднялась бы на сорок восьмой этаж, последний из тех, что остались в доме, в котором когда-то этажей насчитывалось пятьдесят пять. Но бросать единственного друга она также не собиралась. И вот они сидели на куче грязных кусков бетона, наслаждаясь видом огненного шара цвета крови, что медленно таял за линией горизонта, обещая вынырнуть с противоположной стороны через какие-то шесть часов. Игра стоила свеч. — Жуткая вещь, — заметил Фелини, сбив девушку с толку подобной характеристикой. Такой реакции она не ожидала. — Что же в ней жуткого? — удивилась она. — Это монументальная вещь! Только не говори, что ты из тех простачков, которые не могут осознать всю мощь классической музыки? — Джин-Хо рассчитывала, что уж кто-кто, а ее друг обязательно оценит симфонию, которая будоражила ее воображение. — Пугающие ассоциации, — спокойно ответил парень, искоса поглядывая на переносную колонку, которую девушка принесла с собой именно для того, чтобы поделиться сокровенной любовью к данной музыке с Фелини. — Ты когда-нибудь смотрела «Заводной апельсин»? — продолжил он, явно в своей манере начиная давать ответ издалека. — Нет, — качнула Джин-Хо головой, — ты ведь знаешь, что я редко смотрю вирту-каналы и то украдкой. — По вирту-каналам такого сейчас и не крутят. Это очень старый фильм. Моложе симфонии, конечно, но достаточно старый для того, чтобы в наше время о нем знали единицы. — Увы, я к этим единицам не отношусь, — вздохнула Джин-Хо с искренней досадой. — Это фильм по одноименной книге. Там демонстрируется небольшая банда парней, которые пьют молоко с разными наркотическими добавками, избивают мимо проходящего старика, а затем вламываются в рандомный дом и насилуют его хозяйку на глазах мужа. — Какой кошмар! — Нет, кошмар происходит позже, когда главный герой Алекс возвращается домой и оказывается, что ему всего пятнадцать. — Да он отморозок! — Еще какой! — улыбнулся Фелини. — Нам постоянно твердят, что наше поколение гиблое, что «Раньше себя молодые люди так не вели!» Но книга была написана в 1962 году. Только подумай: три века назад! И ведь что-то автора вдохновило… Что-то или кто-то. — А как это связано с Бетховеном? — Алекс любил Бетховена. — Он убивал и насиловал, но при этом наслаждался классической музыкой? — не поверила ушам Джин-Хо. — Более того, когда он купил эту самую девятую симфонию в магазине, там же он познакомился с двумя девочками тринадцати лет. Он позвал их к себе. И изнасиловал. — Отвратительно. — Может быть. И, тем не менее, и книга, и фильм считаются классикой. Так же как и девятая симфония. — Сравнивать одно с другим мне кажется глупым, — возразила Джин-Хо, чувствуя, что настроение ее резко испортилось. Фелини так легко говорил о подобных вещах, будто описываемые им события — обыденность, необходимая часть жизни, с которой девушка не желала иметь ничего общего. — Может и глупо, но Алекс не единственный персонаж с задатками маньяка, который любил классику. Есть и другие. И, что самое главное, не только персонажи. Помнишь дело о «Кастете», что шумело по всему Тосаму еще пару лет назад? — Тот псих, что завлекал к себе детей, а затем снимал на камеру, как насилует их, при этом избивая кастетом? — Точно. — Меня пытаются отгораживать от любого рода новостей, но об этом слышала даже я, — кивнула Джин-Хо. — На видео он все это делал с детьми под классическую музыку, — холодно бросил Фелини, провожая взглядом последние лучи солнца, будто бы уходящие под землю. — Таких подробностей я не знала. — Да и откуда бы, — на губах мальчишки появилась нехорошая ухмылка, которую девушка замечала и раньше. Обычно она говорила о том, что Фелини знает нечто, что не знают все остальные. — Такими подробностями не делились. — Тогда откуда об этом знаешь ты? — задала резонный вопрос девушка. — Рассуждаешь так, будто сам видел эти записи. Как только солнце ушло, Тосам несмотря на миллионы фонарей, рекламных неоновых вывесок и фосфоресцирующих графити, поглотил полумрак. Его тень легла и на лицо Фелини, не позволяя Джин-Хо разглядеть гримасу, скользнувшую по лицу ее таинственного друга. — Сколько бы нас ни уверяли, что сейчас хуже, чем было раньше, никогда этому не верь. Хреново было всегда. Во все времена. Были и будут насильники, были и будут психопаты. И сколько бы общество ни боролось с этим, какие бы наказания вплоть до смертной казни ни вводило, пресечь подобное ему никогда не удастся. А раз так, не думаешь ли ты, что педофилы, психопаты и шизофреники — лишь стандартное природное явление и ничего более? Что скажешь? — Скажу, что твои теории одна ужаснее другой, — нахмурилась Джин-Хо. — Есть вещи, которые не стоит произносить вслух, даже если в них присутствует зерно истины. — Зачем же люди придумали слова, которые нельзя произносить? В чем смысл?  — Смысл, — произнесла Джин-Хо, будто бы пробуя слово на вкус. — А кто тебе сказал, что он есть? — не стоило ввязываться в этот разговор. Девушка знала, что Фелини любил поднимать запретные темы и обсасывать их с пугающим смакованием. Знала, что провоцировать он любит даже больше, чем нести околесицу. Знала, и все равно каждый раз поддавалась ему, чувствуя, как друг с пугающей легкостью каждый раз затрагивает ее за живое, поднимая из глубин подсознания первобытные страхи и заставляя с ними бороться посредством диалога, который она вела будто бы и не с седеющим мальчишкой вовсе, а с тем ужасом, что сидел у нее внутри. И девятая симфония Бетховена, что продолжала фоном играть в процессе этого разговора, внезапно и Джин-Хо показалось пугающей. Перед глазами ее нарисовался Алекс, который хватает невинную девочку и овладевает ей под музыку, такую глубокую и возвышенную, но воспринимающуюся теперь совершенно иначе. — Смысл есть всегда. Куда же без него, — скрывавшая лицо Фелини тень, будто бы стала тоньше, позволив девушке разглядеть очертания его лица, а точнее маску непроницаемого спокойствия, с которой он любил говорить вещи, вызывавшие дрожь в руках. Музыкальная колонка, исполненная в виде мультяшной головы лисы, продолжала летать вокруг Джин-Хо и Фелини, обрушивая новые порции музыки на хлипкое здание, стонавшее от нот, проникавших в его стены и разрушавших стыки, которым время приказало долго жить. — Интересно, кого ты пытаешься в этом убедить. Меня? Или себя? В последнее время Джин-Хо приходилось совсем туго. Всё чаще отец заговаривал о ее будущем браке, о важности сохранения чистоты крови, о необходимости скорейшего появления потомства. Девушка знала, что все женщины в ее роду при наступлении восемнадцати лет были обязаны связать себя узами с мужчиной, одобренным главой семьи, после чего вся их жизнь концентрировалась на супруге и детях. Получалось, Джин-Хо, которой на данный момент было семнадцать, следовало экстерном закончить школу и на этом завершить свое образование. Продолжать обучение в высших учебных заведениях она права не имела. Но проблема заключалась не в образовании, ведь Джин-Хо, всю жизнь проучившаяся на дому, знала в тысячу раз больше любого сверстника. Она в совершенстве владела несколькими языками, хорошо рисовала, играла на музыкальных инструментах, писала стихи, выращивала цветы и могла собрать из них великолепный букет, вышивала, радовала близких кулинарными изысками и пела, как ангел. Вот только Джин-Хо не интересовали языки, ей претило рисование, стихи она терпеть не могла, к цветам оставалась равнодушной в той же степени, что и к вышивке, готовка ассоциировалась у нее с рабством, и лишь музыка порой радовала душу. Но девушка предпочитала слушать ее, а не играть. То, что ей действительно было интересно, это техника. И будь ее воля, она бы не задумываясь поступила на факультет роботехники в ИСТ, нашла бы соответствующую полученному образованию работу и была бы счастлива каждый день заниматься любимым делом. Но не могла. Ей воспрещалось. Категорическое и неотвратимое «нет». А ведь Джин-Хо отличалась решительностью и упорством. Она не раз на свой страх и риск поднимала тему дальнейшего обучения в техническом направлении. Ответ всегда был одним и тем же: «Ты рождена не для этого». Но тогда для чего? Для замужества? Для детей? Для того, чтобы всю жизнь быть несчастной, мучимой потенциалом и желаниями, которые никогда не сможет реализовать? При таком раскладе и рождаться смысла не имело. Джин-Хо соглашалась с отцом лишь в одном: у каждого человека своя судьба. Вот только выбирать он ее должен сам, а не по указке окружающих, как пытались ей внушить все ее семнадцать лет. Пытались, но так и не внушили. Как результат, ей предстояло то будущее, которого она не желала. И Джин-Хо не видела ни единого варианта выхода из положения, кроме как смириться, что нет никакого смысла в ее жизни. И никогда не было. Фелини же как обычно бередил старые раны, старательно ковыряясь в них интеллектуальным скальпелем. И это, скорее всего, была главная причина, почему у него (по крайней мере по его словам) почти не было друзей. Не каждый захочет терпеть подобные муки. Джин-Хо тоже не хотела, но в глубине души чувствовала, что ей это необходимо. Что в чем-то Фелини прав. Ее пугала лишь мысль о том, что он мог оказаться прав во всём. — Хорошо, — сдалась Джин-Хо. Она всегда сдавалась. Рано или поздно. — В следующий раз включу какую-нибудь попсовую веселую песенку, чтобы ты больше не грузил меня подобными кошмарами, — заявила девушка, показательно ложась на бетонную плиту и отворачиваясь от Фелини. — О, поверь, о такой музыке мне тоже найдется что сказать, — в голосе парня послышалась улыбка. — Даже не сомневаюсь! У тебя талант все вокруг превращать в шарики, которые катают навозные жуки, — Джин-Хо против воли тоже улыбнулась. — Мне нравится, как красиво ты обходишь стороной такие слова, как «дерьмо», — рассмеялся Фелини. — Ну да ладно. Пора заканчивать пустые разговоры. Лучше скажи, принесла или нет? Мальчишка упомянул о предмете, который они обсуждали в прошлый раз. И хотя Джин-Хо согласилась с Фелини о необходимости данного действия, сейчас ей хотелось трусливо этого избежать. Но она знала своего друга достаточно хорошо, чтобы понимать — пути назад уже не будет. Девушка со вздохом вновь приняла сидячее положение, нащупала в кармане толстовки холодное стекло ампулы и, чуть поколебавшись, вытащила ее наружу и продемонстрировала добычу. Стеклянный сосуд был наполнен фиолетовой жидкостью, в которой то и дело сверкали желтые всполохи. — Теперь понятно, почему эту штуку называют «светлячком», — пробормотал парень, забирая ампулу из рук девушки и вглядываясь в ее завораживающее содержимое. — Красиво, не правда ли, — протянула Джин-Хо, не в силах оторвать взгляда от жидкости, хотя любовалась ею уже несколько дней с того самого момента, как стянула ее из сейфа отца. Если бы он узнал, девушке бы пришлось несладко. Оставалось надеяться, что отцу не придет в голову, что его дочка решила побаловаться препаратом, который никогда никто добровольно не принимал. — А ты уверена, что эта штука дает именно тот эффект, который ты так красочно описала? — с сомнением в голосе уточнил Фелини. — Уверена. Пару раз я потихоньку подглядывала, как отец дает «Светлячка» тем, кто желает на него работать. Своего рода показатель выносливости. — Что ж, тогда давай проверим, насколько выносливы мы с тобой, — мальчишка без раздумий надломил продолговатый носик и с опаской понюхал фиолетовое содержимое. — Запах странный. — А ты думал, что эта смесь будет пахнуть черникой? Или сливой? — Боль с запахом черники — мне нравится, как это звучит! — подтвердил Фелини. — Мы еще можем остановиться, — тихо выговорила Джин-Хо, боясь показать свой страх перед препаратом. Она не лукавила и действительно видела, как он действует на человека. Химикат, который влиял на нервную систему, вызывал галлюцинации, приступы паники и физическую боль, являлся своего рода типом тренировки. Каждый мужчина в их семье начинал употреблять его при наступлении шестнадцатилетия. Женщин к данному «лекарству» не подпускали, считая, что их дело рожать детей, а не становиться сильнее и выносливее. А упор тренировки делался именно на выносливость. Если ты был недостаточно силен, то, как минимум, должен был уметь держать удар, терпеть боль, вставать раз за разом, несмотря ни на что. Полезный навык, приобрести который было не так легко. И самым быстрым способом оного опыта являлся «светлячок». Но было бы странным, если бы все было так просто. Да, этот препарат развивал в человеке стойкость к физической боли, но лишь при условии, если человеку, употребившему его, удавалось выжить. Смертность была небольшой, но имела место быть, и Джин-Хо не могла не помнить об этом, как ни старалась. — Мы можем умереть, — продолжала лепетать девушка, ощущая себя неожиданно слабой и скованной. — Ну и что? — задал Фелини резонный вопрос, и кореянка в который уже раз убедилась, что ее друг если чего и боялся, то точно не смерти. — Я хочу узнать предел своих возможностей. А ты разве нет? — Но с такими рисками… — А нам с тобой действительно есть что терять? Еще один колкий вопрос, который с одной стороны бил девушку по самолюбию, а с другой — напоминал о том, какую жизнь ей запланировала семья. Жизнь, которую жить она не желала. — Действительно, — вздохнула девушка, забирая из рук парня ампулу и без раздумий делая из нее один небольшой глоток. — Чтобы что-то потерять, сперва это что-то надо создать. А для этого нужны силы, которых у нас пока нет. — Но будут, — с непререкаемой уверенностью пообещал парень, делая глоток вслед за Джин-Хо. — У нас будет все, чего бы мы ни пожелали. **** Ныне… Была бы ее воля, и Мифи бы просидела в школьном туалете до глубокой ночи, но окружающий ее антураж не соответствовал представлениям девушки о подходящей драматическим размышлениям атмосфере. Пришлось выходить из «укрытия» и, украдкой оглядываясь по сторонам на случай возможной слежки, ретироваться на лестничную площадку, где по обыкновению никто не тусил. Закрыв за собой дверь и слыша лишь доносящийся с этажей гул активно вытекающих из здания школьников, что плюнули на уроки, желая поучаствовать во внезапно нагрянувшем уличном празднике, Мифи облокотилась на подоконник и воззрилась сквозь решетки на открывающийся взору город: такой любимый, шумный, находящийся в постоянном движении, но таящий в себе немало опасностей, ожидавших горожан в каждом третьем проулке. И когда только всё это стало нормой? Мифи тяжело вздохнула, ненароком вспоминая, как полгода назад привела сюда Тери знакомиться с Ником. Тогда она еще не подозревала, к чему все это приведет, и какие события ожидают ее и остальных впереди. Как так вышло, что еще полгода назад все казалось настолько простым, насколько теперь было сложным? Будто бы девушка перешла с легкого прохождения игры на суперсложный, не понимая, как действовать дальше. — Не время для пустой хандры. Сможешь поныть в любое другое время уже после того, как решишь все свои проблемы, — одернула себя нанитка. — А силенок то хватит? Решить? — неожиданный голос, раздавшийся за спиной, заставил Мифи резко обернуться, чтобы в это же мгновение получить кулаком в правую скулу. Девушка, не успев закрыться, врезалась спиной в подоконник, ощутив, как жгучая боль в позвоночнике растекается по всему телу, а скула немеет. Длик, несмотря на осмотрительность девушки, не только заметил ее, но еще и каким-то образом подкрался со спины. «Расслабилась, дура!» — мысленно гаркнула на себя нанитка, чувствуя солоноватый привкус крови во рту. — Сука, — прошипела она вслух, тем не менее, не торопясь нападать. Без нано-машин в организме она слишком ослабла и не была уверена, что ее удары дадут хоть какой-то результат. Впрочем, голос разума отошел на второй план, когда в ответ на ее возглас Длик одарил Мифи хлесткой пощечиной. Да с такой силой, что у девушки разве что искры из глаз не посыпались. Понимая, что выбранная до того стратегия бездействия скорее превратит ее в грушу для битья, чем решит вопрос, девушка одарила Длика контрударом, угодив кулаком в первое, до чего дотянулась — в левое плечо. Костяшки, встретившись с чем-то куда более твердым, чем человеческое тело, взорвались новой вспышкой боли. Парень же, зло ухмыльнувшись, показательно смахнул с казалось бы поврежденного места несуществующую пыль, не моргнув и глазом. — Слабенько, — заявил он, ударяя Мифи в живот и тем самым заставляя согнуться пополам. Нанитка тихо застонала сквозь зубы. Длик же, резко развернув ее, в буквальном смысле вдавил девушку в стену всем своим весом, опустив руки ей на бедра. — Полагаю, бить тебя бесполезно, Лэйри, — зло прошипел он нанитке на самое ухо. — Так может лучше сразу трахнуть? Может ты такая бешеная, потому что отчаянно жаждешь мужика, м? А на пути, как назло, встречаются одни бабы? — Ты не посмеешь! — рыкнула Мифи, и, несмотря на жгучую боль во всем теле, попыталась высвободиться от хватки лидера наносов. Тот в ответ, вцепившись девушке в шею, прижал ее к стене сильнее прежнего. — О, Лэйри, еще как посмею. Кто знает, может быть тебе понравится, — и девушка в ужасе ощутила, как свободной рукой Длик одним рывком вытягивает из ее штанов ремень, этим жестом демонстрируя серьезность своих намерений. «Твою мать! ТВОЮМАТЬТВОЮМАТЬТВОЮМАТЬ!» — сердце застучало как бешеное. Мифи привыкла полагаться только на себя и не надеяться на помощь со стороны, но сейчас это являлось единственным выходом из положения. Вот только помогать ей было некому. Ник сидел в теневой «башне», вытирая пыль со своих механических детищ, Тери устраивал очередное представление перед Зуо, Лурна… Видеть ее не желала, не то что спасать. «Никто тебе не поможет, дура…» — пронесся в голове холодный голос. Но не случилось чуда, которое обычно происходило в кино, когда персонаж, припертый к стенке, внезапно получал огромную силу, раскидывал одной рукой целую армию неприятелей и выходил победителем. Мифи продолжала сопротивляться, била Длика локтями, стараясь извернуться, но все ее усилия оказались напрасными. Лишь поясницей девушка ощутила холодную руку парня, медленно ползущую вниз под штаны. — Да я мигом! — послышалось этажом ниже настолько внезапно, что Длик вздрогнул, а Мифи, воспользовавшись его заминкой, что есть мочи ударила его затылком по носу. Послышалось злобное шипение, а хватка парня стала в два раза сильнее. Он сжал шею Мифи сзади так сильно, что ей стало трудно дышать. — А ну заткнулась, — выдохнул он тихо, и в нос Мифи ударил стойкий запах крови, которая, видимо, засочилась из разбитого носа парня. — Иначе хозяйку этого голоса, кем бы она ни была, постигнет та же участь, что и тебя. Мифи вздрогнула, с тенью нервной улыбки на губах отмечая, что как бы не было плохо, всегда может стать еще хуже. Нести на себе ответственность за чужую сломанную жизнь? Нет уж… Достаточно и своей. Нанитка проглотила желание позвать на помощь, решив, что свой крест должна нести самостоятельно. Вот только шаги неожиданного прохожего внезапно начали приближаться. Уже через мгновение на соединяющем две лестницы пролете появилась фигура девушки. Все свое внимание она сконцентрировала на экране планшета, который держала перед собой. Она преодолевала ступеньку за ступенькой, не видя картины, разворачивающейся впереди. И Мифи с какой-то странной надеждой и в то же время горечью подумала о том, что незнакомка так и пройдет мимо, не заметив, что происходит перед ее носом. Но девушка, остановившись на предпоследней ступеньке, внезапно подняла глаза на Длика и Мифи. — Что… вы делаете? — спросила она тихо с легким удивлением в голосе. — У нас свидание. Съебывай, — прорычал Длик, строя из себя альфа-самца. Но Мифи ощутила, как задрожали его руки. Любой адекватный человек на месте незнакомки пожал бы плечами и поспешил ретироваться, чтобы не оказаться в пучине чужих разборок. Но девушка уходить не торопилась. — Не похоже, что твоей спутнице это свидание по вкусу, — заметила она, чуть наклоняя голову и смотря на Мифи с любопытством. — Или я не права? — обратилась она к нанитке. — Все… в порядке, — пропыхтела Мифи, сглатывая подкатывающий к горлу комок. — Правда. Уходи. — М-м-м… — протянула незнакомка, продолжая вглядываться в девушку. — Ты оглохла, Циркачка?! Проваливай! Циркачи являлись одними из самых нейтральных больших молодежных направлений, которые водились в школе. Если Наниты бились за территорию с Наносами, Зоо постоянно забивали стрелки Драйтерам, а Микки до хрипоты и кровавых соплей спорили с Пэрротами, какое из течений появилось раньше, а потому должно главенствовать, представители Циркуса, которых все и каждый называли Циркачами, просто развлекали народ. В их ряды входили и фокусники, и клоуны, и акробаты, а главной философией являлось желание превратить свою жизнь в сплошное цирковое представление. Некоторые справлялись с этим из рук вон плохо, другие даже перебарщивали, но Циркачи никогда и никого из своих рядов не выгоняли, являясь пусть и нейтральным, но одним из самых сплоченных молодежных направлений. Узнать их в силу облюбованного стиля жизни было очень просто. Незнакомка, что предстала глазам Длика и Мифи, была выряжена в белую футболку с единорогом на груди, в прозрачную, короткую радужную куртку, в розовую коротенькую юбку в складку, из-под которой выбивались многочисленные слои покрытой блестками белой сеточки, в белые ботфорты и колготки в бело-розовую полоску. В собранных в два высоких хвоста пепельных явно от природы волосах сверкали нитки страз и белых бусин. Такие же нитки, прицепленные к поясу юбки, свисали на левом бедре девушки. Конечно же, это направление не обошлось и без специфического макияжа: правый глаз незнакомки будто бы вписался в красный ромб, скулы блестели от радужного хайлайтера, а губы, как и волосы, были усыпаны стразами, что, впрочем, незнакомке явно не приносило дискомфорта. — А если не уйду, то что? — полюбопытствовала девушка, невинно хлопая длиннющими ресницами, и Мифи углядела несколько страз, блестящих и в них. Нанитка знала, что в Циркусе присутствовало разделение по карточным мастям, но не могла припомнить, что же означал ромб. Фокусник? Вроде не похожа. Клоунесса? Ближе к истине, хотя все представители этого направления выглядели, как ходячие праздники. Так кто же? — Тогда я твоему положению не позавидую, — зло выплюнул Длик, явно теряя терпение. — Вот как, — вздохнула девушка. — И что же, я могу просто уйти? — осведомилась она, начиная накручивать локон длинных волос, которые даже будучи собранными в хвосты, доходили ей до поясницы, на длинный палец. Ее розовый лак, усыпанный блестками, показался Мифи верхом безвкусицы, но он гармонично вписывался в общий облик странной девчонки, явно не обремененной интеллектом, раз вместо того, чтобы бежать, она все еще стояла на лестнице и задавала один вопрос глупее другого. — Вали! — Длик почти завизжал. — А что мне помешает привести подмогу? — продолжала испытывать судьбу глупышка. — Сказали же тебе Вали! — не вытерпев, гаркнула и Мифи. — Неа, — подарила девушка нанитке очаровательную улыбку, спокойно стягивая с плеча розовый рюкзак с еще одним единорогом и убирая в него планшет, а затем вновь закидывая на спину. — Если я пройду мимо и не помогу, как же я потом буду спать? Я потеряю к себе уважение! — заявила она, перекатываясь с носков ботфортов на толстые каблуки. — И отделаешься малой кровью, — фыркнула Мифи, не представляя, как ей может помочь миниатюрная циркачка, больше походившая на гламурную диву социальных сетей, нежели на человека, который способен дать отпор кому-то вроде Длика. — Это так мило, что ты, не зная меня, заботишься о моем благополучии! — воскликнула девушка, похлопав в ладоши. — Эй, тупорылая дура, ты не врубаешься, что происходит? Давай-ка разъясню, — Длик понизил голос, пытаясь выглядеть более угрожающе. — Если ты сейчас же не уйдешь — тебе пиздец. Если приведешь подмогу, тебе тоже пиздец, потому что я тебя запомнил. Все ясно? — Ага. — Тогда скройся в закат. — Неа. — Тогда я за себя… Длик не успел договорить. Девчонка, бросившись вперед, встала на руки, а каблуком ботфорта двинула ему по лицу с такой силой, что парня откинуло к дальней стене. Лидер наносов, опешив, хотел было ударить в ответ, но циркачка, мгновенно вновь оказавшись на ногах, подпрыгнула и одарила парня еще одним ударом, оказавшимся контрольным. Нанос, потеряв сознание, сполз на пол и так и остался лежать в неестественной дурацкой позе. — Так вот что означает ромб! — воскликнула Мифи, возможно не к месту, но крайне приободрённая тем фактом, что умудрилась выпутаться из столь опасной ситуации пусть и с помощью другого человека. — Ты акробат! — Точно, — кивнула блондинка, сверкая стразами. — Спасибо, что не прошла мимо. — Да как я могла! Такая невероятная возможность познакомиться с Мифи Лэйри! — воскликнула блондинка, даже не пытаясь скрыть восторга. Тот факт, что она знала нанитку, Мифи ничуть не удивил. Она была достаточно популярной персоной в школе, оттого было вдвойне неловко признавать, что она собеседницу если раньше и видела, то не замечала даже в этом вычурном наряде циркача. Спасительница, будто бы прочитав мысли девушки, улыбнулась шире прежнего. — Меня зовут Мишель. Но друзья меня называют просто Мишей. Приятно познакомиться! — А мне-то как приятно, — улыбнулась в ответ Мифи. — У тебя кровь, — постучала Миша длинным розовым ноготком по краешку своей губы. — Пойдем в туалет, умоешься! А я послежу, чтобы никто больше не решил на тебя покуситься. — Вообще-то я и сама могу за себя постоять, — пробормотала Мифи, уязвленная подобным предложением. Но в своем же голосе уловила неуверенность. Ситуация с Дликом на ее психологическом состоянии оставила долгоиграющий след. — Конечно, можешь! — тем не менее циркачка даже не попыталась возразить. — Но зачем тебе напрягаться, когда есть я? Справедливое замечание.