Семь небес Рая

*Глава писалась под Emily Browning - Sweet Dreams (are made of this)* Когда-то… «Особенный» — общеизвестный логос, обозначающий нечто необыкновенное, невероятное, удивительное, не похожее на что-либо другое. Но Тосам менял не только людей. В этом городе страдали даже слова. И значение понятия «особенный» потускнело, пошло трещинами, постарело и съежилось, превратившись в скучное подобие себя. А все потому, что предметы и явления, в отношении которых оно использовалось, давно перестали восприниматься горожанами как нечто из ряда вон выходящее. Особенное оставалось особенным, но ничего особенного в нем уже не видели. Так уж повелось, что «из ряда вон» происходило в Тосаме с болезненным постоянством, и на очередное сумасшествие судьбы люди не обращали внимания. Не оставалось у них на это ни сил, ни времени, ни желания. Неделю назад тосамцы могли наблюдать невероятное чудо убитой человечеством природы: грязный дождь цвета переспелой вишни, подсвеченный обжигающими лучами слишком активного Солнца, сотворил в небе не одну, а сразу пять радуг. На фоне темно-зеленых туч дуги, полосы которых переходили от ядовито-розового до багрового, казались неоновым предзнаменованием конца света. Хоть один горожанин поднял голову, чтобы взглянуть на них? Нет. Хоть один задался вопросом, почему их цветовая гамма идет наперерез законам природы? Конечно, нет. Хоть один выложил их фото в виртуалию, восхитившись или напугавшись будоражащим кровь зрелищем? Или хотя бы отправил близкому другу сообщение вроде: «Вау, ты это видишь? В небе Ад!» Естественно, нет. Особенное. Необычное. Но тривиальное. Три дня назад в центре Тосама прорвало канализацию. Прорвало красиво с, казалось бы, колоссальными последствиями. Бешеный напор грязной воды вырвался из колодца, запульнув его крышку в небеса вместе с тучей крыс. Картина, достойная типичного сна психически нездорового человека: крысы, фекалии и проходящие мимо люди с пустыми глазами и постоянно наморщенным лбом. Люди, равнодушные к происходящему на особенном, паранормальном уровне. Тосамском уровне. Больше остальных не повезло новенькому автомобилю, на который приземлился люк колодца, пробив до блеска натертую крышу насквозь. И паре особенно «везучих» ребяток, на которых приземлились крысы. Думаете, виртуалия дрожала от этой новости целый день? Час? Как бы не так. Лишь в одной замшелой электронной газетенке, едва ли пользующейся популярностью, позже вышли две статьи. Одна посвящалась владельцу автомобиля, намеренному судиться с городским правительством. Смешная статья, пронизанная бюрократической волокитой и подчеркивающая бессилие одного субъекта общества перед несправедливостью тосамского законодательства, по классике жанра направленного на защиту политиков, а не горожан. Вторая — про покусанных крысами несчастных, которые попали в больницу с заражением крови и оказались на грани между жизнью и смертью. Короче говоря, скука смертная. В остальном тосамцы предпочитали топтаться за непроницаемой стеной полного безразличия, свято веря, что если катастрофа произошла не лично с ними, то ее и не было. И не мудрено. Это раньше, когда очередная плохая новость появлялась в информационной ленте раз в час, она еще была способна вызвать беспокойство. Но что, если этих новостей сотни? Тысячи? Миллионы? Каждую гребаную секунду твоей жизни? Очередное животное вымерло. Автобус, везший школьников в музей, подорвался на самодельной мине: выживших нет. Пьяный отец зарубил топором всю семью, включая пятимесячного ребенка. Женщина с диагнозом шизофрении пришла в парк аттракционов с пистолетом и расстреляла десять посетителей, а затем покончила с собой. Клонированная тигрица родила трех тигрят! Последняя новость — подсластитель пилюли, который явно не справлялся со своей функцией. Нервы вытрепаны. Вера потеряна. И не хотелось уже знать ни об автобусе, ни о крысах, ни о чертовой тигрице. Не хотелось знать вообще ничего. Кошмар превратился в уродливую рутину. Сегодня на черном небе красовалась алая Луна. Такое в Тосаме можно было увидеть далеко не каждую ночь. Луна, как вы уже могли понять, была особенной, но на нее не обращали внимания. Потому что большинство тосамцев мутило от всего необычного. «Интересно, — размышляла Лиз, упершись босыми ногами в подоконник и качаясь на задних ножках старого стула, — хоть кто-нибудь заметит эту жуткую красоту?» Девушка, не меняя положения, с усилием дотянулась до покоившегося на прикроватной тумбочке старого полароида, какие выпускали в середине ХХII века, и сделала фото. Голографическая карточка с изображением Луны оказалась у нее в руках уже через пару секунд. Алый диск на фоне черной бездны небес. Фотографии, как и всем предыдущим, было суждено отправиться на стену, на которой уже висело несколько десятков объемных фотокарточек с изображением таких вот никому не интересных особенностей Тосама. Игнорируемые чудеса. Прицепив фото к стене магнитной иголкой и тем самым пополнив коллекцию, Лиз уже собиралась вернуться к подоконнику, чтобы еще пару минут перед сном потратить на лицезрение бесполезного чуда. Ей хотелось запечатлеть его не только в виде фотографии, но и в памяти. Но планы девушки нарушил неожиданный стук в дверь. Лиз вздрогнула и невольно бросила взгляд на часы. Первый час ночи. Кто бы это мог быть? Рэйс уже неделю не ночевала в общаге, предпочитая маленькой студенческой комнатушке большую квартиру нового бойфренда. Да и стучать бы она не стала. У нее есть ключи. Энни же жила в другом кампусе. Она не смогла бы сейчас заглянуть в гости из-за комендантского часа. Рэйс он, конечно, никогда не останавливал. Но Энни не относилась к тому типу людей, которые бы решились залезать по дереву к открытому окну туалета на третьем этаже, чтобы проникнуть внутрь. Стук повторился. Тихий. Но настойчивый. «Ох и пожалею я об этом», — пронеслось в голове девушки, подходящей к двери и щелкающей замком. Было бы самонадеянно предположить, что на пороге окажется Фелини. Уже полтора месяца как начался учебный год, а они с Лиз ни разу толком не пересеклись. Пару раз девушка видела его в столовой и на общей спортивной площадке, но лишь их взгляды встречались, и парень мгновенно ретировался. Сперва Лиз ощущала облегчение. Наконец-то он от нее отстал, не здорово ли? Затем обиду. А какого, собственно, черта он отстал? Как можно сперва с такой настойчивостью признаваться в большой и светлой, а потом взять и закинуть в игнор? Потом раздражение. Ну и сволочь же этот Фелини! Понавешал лапши на уши, потаскался хвостом, а теперь прячешься, козлина?! Следом смирение. Это даже к лучшему, пара из них с какой стороны ни погляди, фиговая. А затем вновь раздражение… Какого вообще черта?! И так по кругу. Лиз неприятно было это признавать, но остывший интерес Фелини ее «слегка» задел. А почему задел? Ответ был более чем очевиден. «Вот идиотка, — сокрушалась Лиз. — Какая же трусливая идиотка! И почему ты каждый раз принимаешь неправильные решения, а затем жалеешь? Снова и снова». Элизабет не сразу заметила, что в последнее время все ее мысли, чему бы изначально они ни посвящались, так или иначе приходили к Дэвиду. Что бы она ни делала, где бы ни находилась и с кем бы ни вела диалог, чертов Фелини возникал у нее в голове подобно наваждению. И в какой-то момент девушке пришлось со скрежетом зубов признаться себе в том, что нездоровый на головушку парень вызывает у нее симпатию, но что еще хуже, в данный момент она по нему скучает. Безумно. Это откровение подстегнуло Лиз целых три вечера кряду всецело посвятить себя поглощению мороженого и обдумыванию дальнейших действий с ее стороны. Хотелось пойти на попятную. Попробовать подавить в себе это. Закупорить глубоко внутри и надеяться, что маленький ящик Пандоры никогда не распахнется. Но Лиз быстро отмела эту идею. Бегать от своих чувств себе дороже. Даже если это чувства к человеку, с которым не то что встречаться, не рекомендовалось даже жить на одной планете. И все же следовало поговорить с Фелини. А для этого было бы неплохо для начала его найти. Вот только поймать парня оказалось сложнее, чем Элизабет предполагала. Даже сверившись с его расписанием, поговорив с его одногруппниками и будто сталкер подстерегая его у дверей в каждый кабинет, в котором проходили пары Дэвида, девушка каким-то образом постоянно его упускала. А может, проблема заключалась не в Лиз? А в Дэвиде, к огромному списку талантов которого прибавились еще и прятки? Элизабет чувствовала себя круглой дурой. Но и прекратить все это не могла. Нет уж… Если Фелини действительно потерял к ней интерес, пусть скажет ей это в лицо. И тогда она успокоится. Наверное. А пока четкое «нет» не сорвется с его губ, останавливаться она не планировала. Бейся до конца или умри. Исходя из всего вышесказанного, вывод напрашивался сам собой: ждать сомнительного подарка судьбы в виде Фелини за дверью было глупо. Пусть и хотелось увидеть именно его. Но, как говорится, бойтесь своих желаний. Элизабет распахнула дверь в твердом намерении послать нежданного гостя в кругосветное эротическое путешествие не только за то, что он посмел нагрянуть среди ночи, но еще и порушил бесплотные надежды. Но так и не смогла выдавить из себя ни слова, встретившись с пронзительным взглядом серых глаз. Сегодня Дэвид разительно отличался от себя обычного. Ни самоуверенной улыбки, ни дерзкого взгляда в упор. Парень выглядел так, будто этот день оказался худшим в его жизни. Седые волосы, как правило, собранные в идеальный хвост на затылке, растрепались. Пряди челки, обычно забранной назад, влажными сосульками падали на глаза, под которыми залегли тени усталости. Одежда Фелини, как и волосы, оказалась насквозь мокрой. С нее у порога двери уже успела натечь маслянистая лужа. — Можно зайти? — голос Дэвида так же показался Лиз неузнаваемым. Ниже обычного. Глухой и неэмоциональный. Девушке следовало бы кинуть какую-нибудь колкость. Или захлопнуть дверь перед носом парня. Или кинуть колкость, а затем уже захлопнуть дверь. Повредничать, как в старые добрые. Но что-то в виде Дэвида ее обеспокоило. И единственное, на что Лиз хватило сил — это молча кивнуть, отходя от двери и жестом приглашая парня внутрь. Фелини скинул насквозь вымокшие кеды у порога и прошлепал к полуразобранной кровати Лиз, оставляя за собой влажные следы от босых ног. У постели он остановился, будто бы что-то прикидывая, а затем невозмутимо плюхнулся на пол рядом с ней. Яркий принт на черной футболке парня частично размыло. На скулах же и шее Дэвида начали проявляться красные пятна, ярко демонстрировавшие тот факт, что стекавшая с Фелини вода позабавила бы любого любопытного химика. — Где ты успел попасть под ядовитый дождь? — удивилась Лиз, начиная рыться в шкафу в поисках чистого полотенца и аптечки. Пятна следовало как можно скорее обработать заживляющей мазью, иначе к утру на их месте появятся гноящиеся нарывы. Размытый принт и сыпь — явное подтверждение кислотного дождя третьего уровня. От него спасала либо защитная одежда, либо совсем недавно поступившие в продажу спреи, содержимым которых следовало покрыть себя с головы и до самых пят. Дэвид отчего-то решил проигнорировать обе меры защиты. Подобная безответственность была ему не присуща. — Так на улице ливень, — пожал Дэвид плечами. Но проследив вопросительный взгляд девушки, устремленный в окно, за которым обозначалось чистое небо, добавил: — По ту сторону кампуса. С этой стороны, как посмотрю, тишь да гладь. Лиз, наконец, нашла все необходимое, но запоздало сообразила, что еще Дэвиду не помешало бы избавиться от пропитанной ядом одежды. Вот только как ему об этом намекнуть, не напоровшись на дурацкие шуточки? Никак. — Раздевайся, — с тяжелым вздохом скомандовала Лиз, морально готовясь к ответу Дэвида. — Неужели настолько по мне соскучилась? — встрепенулся Фелини, явно придуряясь. Но придуряясь вяло. Будто бы из последних сил. Он выглядел слишком измотанным. И во взгляде его даже после неудачной шутки не появилось и проблеска веселья. — Не представляешь, насколько, — решила Лиз ему подыграть. Девушке показалось, что сейчас это наиболее уместно. К тому же, как бы ужасно ни звучало, но это была чистая правда. — Раз ты просишь, разве я имею право отказать? — Дэвид начал неуклюже стягивать с себя прилипшую к телу футболку, под которой так же обнаружились бурно цветущие пятна. Затем, даже не подумав стесняться, он избавился и от джинсов. Лишь когда парень с отрешенным видом схватился за резинку трусов, Лиз, все это время с живым интересом наблюдавшая за неловким оголением Фелини, очухалась и отвернулась к шкафу. «Какого черта ты на него пялишься?! — взялась она себя мысленно ругать. — Мужика что ли голого никогда не видела?!» Видела, конечно. Но Фелини-то не абы какой мужик. Это мужик, который, пресвятая Дева Мария, нравился ей. Да и посмотреть, как оказалось, было на что (вялое, конечно, оправдание, но выбор у Элизабет был невелик). Хорошая спортивная фигура. Длинные ноги. Широкие плечи. Дэвид явно не относился к тем умникам, которые предпочитали все свободное время тратить исключительно на интеллектуальное развитие. Он и спорта не гнушался, о чем Лиз ярко намекнули выразительные мышцы рук, грудной клетки, икр и не особо выразительного, но все равно цепляющего взгляд пресса. Впрочем, большая часть внимания оставалась на плечах, потому что широкие мужские плечи были тайной слабостью девушки. «Хватит об этом думать!» — досадливо одернула себя Лиз, пытаясь прикинуть, что из ее одежды может налезть на Дэвида. Выбор пал на широкие домашние штаны и безразмерную футболку, которую Элизабет купила на вирту-распродаже, не удосужившись заранее уточнить размер. — Надевай, — протянула она добычу Фелини, не поворачиваясь к нему. — Мне и так нормально, — кто бы сомневался, что парень скажет именно это. — Надевай, говорю! — процедила Лиз сквозь зубы. — Уверена, что не хочешь поглазеть на меня еще немного? Сука. — Сдался ты мне, — выдохнула девушка раздраженно. — А ты повернись и проверь. Может, и сдамся, кто знает. — Спасибо, не голодная. — Уверена? Аппетит часто приходит во время еды. — Я тебя сейчас выгоню, — пообещала Лиз, чувствуя, как заливается краской. Чтоб тебя, чертов Фелини! Дэвид со вздохом забрал одежду. — А нижнего бельишка у тебя случаем не найдется? — Могу предложить белые трусы с рюшками и бантиками. Пойдет? — съязвила Элизабет. — Более чем. Люблю рюши, — не остался в долгу Фелини. — Впрочем, уверен, на тебе такое белье смотрится куда лучше. Покажешь? — Заткнись и надевай, что даю, — рыкнула девушка, поняв, что вступать с Дэвидом в саркастические перепалки себе дороже. Парень и сам не горел желанием перекидываться ничего не значащими фразами. Язвил он скорее по привычке. — Готово, — сообщил он через полминуты, давая Элизабет знать, что она может к нему повернуться. — Уверен? — Уверен. — Штаны с футболкой не перепутал? — За кого ты меня принимаешь? За клоуна, ждать от которого можно чего угодно. Благо сегодня Фелини эпатировать был не в настроении, потому, когда девушка к нему повернулась, он действительно оказался облаченным в одежду Элизабет. На Дэвиде штаны Лиз превратились в бриджи. В бедрах они ему были явно великоваты и то и дело сползали, оголяя абсолютно гладкий низ живота. Зато футболка, казавшаяся на девушке безразмерной палаткой, обтянула спину, грудную клетку и плечи парня настолько сильно, что того и гляди затрещала бы по швам. Обычно Дэвид носил одежду, которая не подчеркивала, а скорее скрадывала его фигуру. Потому такой его вид оказался для Лиз тем еще испытанием. Так и хотелось смотреть на него еще и еще. — А я ведь предлагал полюбоваться на меня без одежды, — не преминул напомнить парень, поймав на себе взгляд Лиз. — Просто удивляюсь тому, какая ты махина, — буркнула Лиз, усаживаясь на пол перед Фелини и начиная с фанатичным усердием рыться в аптечке. Надо отвлечься. Надо отвлечься. Надо. Не смотри на него. И подотри уже слюни, идиотка! — Удивительно, правда? Веришь-нет, а два года назад я был мелким и щуплым. Даже ниже тебя, — поделился парень, садясь напротив девушки и внимательно наблюдая за тем, как она пропитывает ватный тампон лекарственной смесью. Он следил за каждым движением Элизабет с таким интересом, будто она на его глазах собирала ядерную боеголовку с помощью пинцета и рулона туалетной бумаги. — Долго же до тебя доходил пубертатный период, — старательно изображала полное равнодушие Лиз, наклоняясь к Дэвиду и начиная тщательно обрабатывать пятна на его лице и шее. Вопреки ожиданиям, от него в ответ не послышалось ни единой пошлой шуточки. Фелини просто следил за манипуляциями девушки и первые полминуты кажется даже не дышал. То ли ждал подвоха, то ли не верил своему счастью. — Да. Врачи сказали, что у меня замедленное развитие организма. Даже молочные зубы еще не все выпали, — ответил Дэвид с минутным запозданием. Будто на мгновение выпал из реальности, а затем с неохотой вернулся обратно. — Хочешь, покажу? — поинтересовался он, открывая рот и намеренно приближаясь к Лиз ближе. — Не надо. Поверю тебе на слово, — невольно улыбнулась девушка, закрывая рот Фелини рукой. Странное ощущение — вот так просто говорить с Дэвидом, не испытывая к нему при этом лютого раздражения. Будто бы он… Обычный приятный парень. — И волосы не растут, где должны при половом созревании, — добавил Фелини, как только пальцы Элизабет перестали касаться его губ. — А вот об этом мне знать совсем не обязательно, — фыркнула девушка, ощущая легкое смущение не только от сказанных слов, но и от того, что пятна на лице и шее Дэвида кончились, а значит, для продолжения процедуры следовало спускаться ниже. Фелини, проследив взгляд девушки, как по команде задрал футболку, оголяя грудь и живот. Он явно не испытывал ни толики дискомфорта, в отличие от бедной Лиз, которая не знала, куда деваться: то ли в петлю, то ли в ванну с включенным феном. — А что такого? Меня это не смущает. «Это смущает меня!» — Вот представь, сниму я штаны, а у меня на лобке ни единого волоска. Ты же удивишься? — Фелини! — Я бы вот удивился. Ладно лобок, но у меня бы сразу возник вполне резонный вопрос: «Как ты так гладко выбрил яйца?! Это вообще возможно?! Небось обращался к специалисту!» А я не хочу показаться богачом, который может позволить себе эпиляцию яичек. — Фелини! — Потому я сразу предупреждаю, на всякий случай. Я не богач, но яйца гладкие, как попка младенца… Омерзительно сейчас прозвучало, не находишь? — Фелини, мать твою!!! — И поосторожнее с сосками, хорошо? Они у меня чувствительные. «Я его сейчас придушу!» — Ноги, кстати, тоже гладенькие, как шелк. Хочешь потрогать? — с этими словами Дэвид вытянул левую ногу и прижал ее к бедру сидящей на коленях Лиз. — Не хочу! — рыкнула девушка, чувствуя, как уровень ее раздражения резко взлетает вверх. — Давай же, не стесняйся. Погладь, — настаивал Фелини. — Не буду я гладить твою ногу, Дэвид! — Ты не понимаешь, чего себя лишаешь, — заверил ее парень. — Да господи боже! — взвыла Лиз, с шлепком опуская свободную ладонь на голень Дэвида. — Доволен? — Погладь. Лиз, психуя, провела пару раз по ноге Фелини. Чего ни сделаешь, только бы он отстал. «Вау, и правда абсолютно гладко». — Выходит, ты у нас еще только созреваешь? — решила девушка аккуратно отойти от темы лысой ноги. — В некотором роде. Но со стояком проблем нет, здесь можешь не беспокоиться, — тут же с жаром заверил ее Дэвид. — Иди ты знаешь куда? — вспыхнула Элизабет. — Куда? — Куда-нибудь подальше от меня, — проворчала девушка, ощущая дурацкое облегчение. Не то чтобы ее вопрос действительно подразумевал надуманное Фелини, но и не то, чтобы данная тема ее не взволновала. Признавать это она конечно не собиралась. — С торсом закончили, поворачивайся ко мне спиной. Дэвид продолжал оставаться паинькой, потому развернулся спиной к Лиз без лишних слов. — Что у тебя случилось? — решила девушка завести речь о действительно важных вещах до того, как парень решит поделиться с ней еще какой-нибудь не особо полезной интимной информацией о себе любимом. — С чего ты взяла, что что-то случилось? — послышался неожиданно сухой ответ. — С того, что ты приперся ко мне среди ночи с видом побитой собаки, — нахмурилась Лиз. — А вдруг я приперся, потому что соскучился? — ответил Дэвид уже мягче. — Ага, как же. Полтора месяца прятался от меня, а теперь взял и соскучился? Очень смешно. — Прятался? — в голосе Дэвида послышалась усмешка. — Для того чтобы прятаться, надо, чтобы тебя искали. Выходит, ты искала со мной встречи? Дэвид явно задавал этот вопрос забавы ради, прекрасно зная на него ответ. — Может и искала, — тихо бросила Лиз, пытаясь сосредоточиться на обработке пятен. — Вот как, — резко повернулся Дэвид к девушке, не скрывая торжествующей улыбки. — Я знаю, чего ты добиваешься, — нахмурилась Элизабет. — Пытаешься уйти от ответа. — Заметила, как твоя жизнь потускнела без моей великолепной персоны в ней? — Но тебе меня не одурачить. — Небось, не раз задавалась вопросом, зачем же ты меня футболила все это время, ведь я безупречен! — Фелини! — Разве я не прав? — Либо ты говоришь, что произошло, либо собирай манатки и выметайся! — прорычала Элизабет, грозно тыкая пальцем в дверь. Дэвид выдержал долгую паузу, все это время не отрывая взгляда от разгневанной девушки, будто прикидывая, шутит она или действительно способна вышвырнуть его из комнаты. Конечно же, способна, даже не сомневайся, парень. — Хорошо, — наконец, сдался он. — Я скажу… Но… — Да чтоб ты в аду горел с этими своими бесконечными «но»! — вспылила Лиз. — Не беспокойся, еще успею! — рассмеялся Фелини. — Ты честно ответишь на мой вопрос, и тогда я честно отвечу на твой. Это ведь справедливо? — Предположим, — процедила Лиз сквозь зубы, зная, что роет себе могилу саперной лопаткой. — Я нравлюсь тебе? Элизабет приготовилась к самому заковыристому и пошлому вопросу. К любому, даже самому идиотскому или мерзкому. Самому откровенному или жуткому. Но не к этому. — Ч…что? — поперхнулась Лиз воздухом. — Не делай вид, будто не расслышала, — продолжал улыбаться Дэвид странной усталой улыбкой. — Нравлюсь или нет? — повторил он медленней. — На самом деле я знаю ответ. Но какой в этом толк, пока ты не признаешься в этом сама? — аргумент. Пульс Лиз резко подскочил вверх. Щеки будто обдало жаром, а ладони вспотели. Что сказать? Как выкрутиться? Отшутиться? Оскорбиться? Или продолжать придерживаться стратегии деланного равнодушия? И есть ли в этом смысл, когда Дэвид и так все знает? Точнее… он предполагает, что знает. В конце концов, о симпатии к Фелини она не говорила ни единой живой душе. Даже Рэйс. Особенно Рэйс, ведь тогда бы соседка точно от Элизабет не отстала. «Почему я снова колеблюсь? — одернула себя девушка. — Десятью минутами ранее вздыхала о том, что все профукала и корила себя за это. А теперь что? Вновь на попятную?» Потому что страшно. Произнеси Лиз признание вслух, и дороги назад уже не будет. Глупо предполагать, что раз первые твои отношения закончились столь скверно, то и от следующих следует ожидать такого же результата. Глупо, но… Именно это то и дело било по вискам, не давая девушке покоя. Это, а также то, что Фелини при всем своем очаровании не тянул на принца на белом коне. Жестокий. Эгоцентричный. Чрезмерно самоуверенный. Манипулятор. Само воплощение серой морали. И тем не менее… — Да, — с усилием выдохнула Лиз, старательно избегая взгляда Дэвида. — Да, ты мне нравишься. Доволен? Слова будто застыли в воздухе, поглотив собой остальные звуки. Лиз продолжала обрабатывать пятно на правой лопатке Дэвида, пока он смотрел на нее в упор. Она улавливала его взгляд боковым зрением, но старалась не подавать вида. — Доволен, — наконец удосужился он ответить и отвернулся от Лиз, давая возможность продолжить заниматься его спиной. «И всё?» — Элизабет ощутила легкое разочарование. Она-то думала, что Фелини либо рассмеется, либо решит продолжить словесные пытки. А что это за «доволен» и как этот ответ понимать?! — Теперь твоя очередь, — напомнила Лиз, стараясь абстрагироваться от кучи новых не слишком приятных мыслей, возникавших в ее голове одна за другой. Разобраться в их отношениях они еще успеют. Сейчас ее куда больше должно было волновать совсем не это. — Что у тебя случилось? — Еще долго? — ответил Фелини вопросом на вопрос. — Что «долго»? — не поняла девушка. — Еще долго обрабатывать спину? — Нет, осталось два пятна. — Хорошо, — кивнул парень. — На вопрос ответь, — не отставала Лиз. — Не хочу тебя отвлекать от… — Фелини, рожай уже! — вспылила девушка. Она, значит, переступила через себя, призналась ему, а он на встречный вопрос отвечать не собирается?! Вот же сволочь! — Если рожу, ты мне потом родишь? Баш на баш, — послышалось язвительное. — Бесишь ты меня феноменально! — выдохнула Лиз гневно, а затем размахнулась и залепила Дэвиду такую сочную оплеуху, что шлепок наверняка услышали даже соседи, жившие несколькими этажами выше. Парень ойкнул и оторопело обернулся к девушке. — Вот так значит? — нахмурился он. — Мы встречаемся не больше минуты, а ты уже практикуешь домашнее насилие? — в его голосе появилась притворная плаксивость. — Не могла потерпеть хотя бы часик? — Что-о-о?! — Лиз аж задохнулась от возмущения. — Да кто тебе сказал, что мы встречаемся?! Сдурел?! — А не ты ли только что, смахивая слезы с глаз, призналась, что жить без меня не можешь? — Тебе жить надоело?! — Хм… — протянул Фелини задумчиво. — Может быть самую малость. Вторая оплеуха не заставила себя ждать. Дэвид в ответ на нее тяжело вздохнул, неуклюже повернулся к Лиз всем телом и уставился на нее в упор. — Так мы не встречаемся? — Нет! — А когда начнем? — НИКОГДА! — Такой ответ меня не устраивает. — Да мне плевать, что там тебя не устраивает! Забирай шмотки и катись отсюда! — выдохнула Лиз, гневно тыча пальцем в дверь. — Никуда я не пойду, сама же прекрасно это знаешь. — Мы условились: я отвечаю на твой вопрос, ты — на мой. Не хочешь отвечать? Вали. — Не то чтобы я не хотел, — протянул Фелини, нервно покусывая нижнюю губу. — Просто не знаю, как объяснить, — выговорил он, внезапно подаваясь к Лиз и упираясь лбом в ее плечо. — Вот ты когда-нибудь совершала фатальные ошибки? — прошептал он. — Снова пытаешься уйти от ответа? — поморщилась девушка, невольно разглядывая седой затылок. — Нет. Я не ухожу, я подвожу. — Мой бывший — моя фатальная ошибка. — Да, наверное… Но ты, к счастью, ее разрешила. А вот как мне исправить свою, я не имею ни малейшего понятия. — Что же ты такого натворил? Долгое гнетущее молчание. — Я показал кое-что человеку, которому показывать этого не следовало. Доверился тому, кто заслуживал этого в наименьшей степени. «Это он сейчас про Шаркиса?» — Лиз и сама не поняла, почему подумала именно о нем. Но стойкая уверенность в том, что речь идет о не слишком приятном брюнете, возникла так четко, будто это было не предположение, а неопровержимый факт. — Все совершают ошибки, — спокойно ответила девушка, начиная неосознанно слегка поглаживать Фелини по голове. — Это верно. Но не все ошибки могут привести полуразрушенный мир к полному краху, — произнес Дэвид с явным напряжением. Звучало это слишком пафосно и неправдоподобно. Что ты хочешь этим сказать, Дэвид? Что ты сделал нечто, из-за чего все человечество окажется на краю гибели? Не слишком ли много ты на себя берешь? — Ты не преувеличиваешь? — протянула Лиз, решив не оглашать все свои мысли вслух. Фелини сейчас явно находился не в том состоянии, чтобы слушать прямолинейные высказывания. — Я был бы рад преувеличить… Но это не так. Я сглупил. Не просчитал возможные последствия заранее, а теперь их уже не избежать. Механизм пришел в движение. Катастрофа нагрянет не сегодня. Не завтра. И даже не через год. Но она точно наступит. И всему придет конец. Мою оплошность необходимо решить до того, как это произойдет. — Так решай. — Не могу, — качнул Дэвид головой, обвивая руками талию Лиз. — В этом и заключается самое страшное. Я не могу, — произнес он, сжимая девушку в крепких объятьях и утыкаясь носом в ее шею. — Мне нравится, как ты пахнешь. Мне всё в тебе нравится. — Но ведь можно сделать хоть что-то? — проигнорировав последние слова, попыталась Лиз продолжать вразумительную беседу. И как Фелини удается с такой легкостью говорить о подобных вещах?! — Прямо сейчас… — Дэвид поднял голову и оказался к девушке настолько близко, что кончики их носов слегка соприкоснулись. — Можешь поцеловать меня, и мне полегчает. Проблемы это, конечно, не решит! Но мне будет приятно. — Не буду я тебя целовать, — поморщилась Лиз. Вот опять… уходит, ускользает, уклоняется. Готов сделать все, только бы не договаривать. И это при том, что ответ и без того не пестрит фактами. Сиди и додумывай. — Хотя бы в щечку. — Окей, — сдалась Лиз. — Поцелую, если расскажешь, как ты собираешься решать проблему, о которой, к слову, не сказал ни черта. — Договорились, — ухмыльнулся Дэвид, притягивая ее к себе ближе. — Мне решить эту проблему не по силам. Но… если ты не можешь решить проблему сам, найди человека, который сможет. Так что… мне необходимо найти такого вот человека. — И что же это должен быть за человек? — Лиз всеми силами старалась отстраниться от Дэвида, но держал он ее крепко. — Кого-то умнее. Жестче. И… самую малость безумнее. Потому что нормальному человеку такое вряд ли будет по силам. — Описываешь какого-то монстра. — Его самого, — согласился Дэвид. — Но… кто еще, если не монстр, смог бы спасти наш изувеченный мир? — И как ты собираешься его искать? — Не знаю. Возможно, его даже не существует… Боюсь, в этом случае мне придется его создать. — Это еще что значит? — встрепенулась Лиз. — Возомнил себя доктором Франкенштейном? — У меня есть теория… Но я пока не могу поделиться ею с тобой. Давай на сегодня закончим на этом? — попросил Фелини, отстраняясь от Лиз. — Я не спал несколько дней и жутко устал, — с этими словами он выразительно зевнул. — Ладно, — согласилась Элизабет, поднимаясь и параллельно размышляя, уложить Фелини на полу или может все же… — Эй, погоди, — неожиданно поймал ее Дэвид за запястье. — Ты обещала поцелуй, — напомнил он, подставляя абсолютно гладкую щеку. «Как ребенок». Лиз села перед Фелини на корточки, грубо схватила парня за подбородок и притянула к себе. — Не надумай лишнего, — предупредила она, прежде чем впилась губами в губы опешившего Дэвида. …На самом деле Фелини не верил, что от поцелуя ему станет легче. Его просто забавляло подтрунивать над Лиз. Но… Действительно полегчало. От второго полегчало еще больше. А третий и вовсе заставил забыть обо всех проблемах. Ныне… «Что же мне с тобой сделать?» Постукиваешь пальцами по подлокотнику кресла, не сводя взгляда с обнаженного Фелини, стоящего перед тобой на коленях. Глаза твои горят огнем от прилившей к радужке крови. Знаешь, что от желто-зеленого цвета сейчас не осталось ни следа. Лишь кроваво-алый знаменует клокочущую внутри тебя ярость, сдерживать которую ты больше не в силах. Ты зол на него. Но еще больше ты зол на себя. Какого черта ты дал слабину? Почему так легко и просто признал свои чувства, обнажив свою уязвимость перед ним и преподнеся ее мальчишке на тарелочке с голубой каемочкой и гарниром. Почему ты вообще позволил ему понять, что эта уязвимость у тебя есть? Даже если эта уязвимость — он сам. Тем более, если это он. Стоило ли предполагать, что в ваших отношениях есть место подобной откровенности? Насколько бы было проще, если бы вы оба были обычными Здоровыми людьми. Вы бы могли ходить на свидания, взявшись за ручки. Обедать в ресторане. Проводить вечера на открытой террасе. А ночами гулять по имитации пляжа, взирая на имитации звезд на искусственном купольном небе. Но единственное, куда вы на самом деле можете прогуляться, крепко держа друг друга за руки, это к психиатру. Ты знаешь, почему ты совершил ошибку. По той же причине, по которой ты совершал и другие ошибки в последнее время. Ты безумно устал. Устал держать лицо. Устал сдерживаться. Устал пытаться внушить окружающим, что ты не просто молокосос двадцати лет с нереализуемыми планами. Хотелось бы тебе сказать, что тебе абсолютно плевать на мнение окружающих, но ты не идиот и прекрасно понимаешь: невозможно добиться желаемого, надеясь лишь на себя. Не те масштабы ты пытаешься покорить. Нужны люди. Больше людей. Намного больше, чем есть сейчас. И не абы кто. Потрепанные жизнью, покалеченные и преданные самыми близкими, но выстоявшие. Мастера своего дела. Опытные. С уникальными навыками. И, конечно же, больные на всю голову. Не так-то просто найти подобных людей, ведь они не крепят указатель с фонариком, который бы показывал, в какой стороне их дом. Но найти их — полбеды. Еще сложнее внушить таким людям уважение к себе, когда большинство из них вдвое, а то и втрое старше тебя и, возможно, видели то, что тебе не снилось даже в самых лютых кошмарах. А если вкупе с этим до них доходил слушок о том, насколько ты юн и зелен, пиши пропало. Ты и подумать не мог, какой преградой для тебя может стать собственный возраст. И внешность. Вспомнить хотя бы недавнее нападение на особняк Дайси. Тот головорез мог убить тебя. Вспороть горло или живот. И всё… не было бы истории. Не было бы Тени. И Фелини сейчас бы не стоял на коленях перед тобой. Но тот убийца решил поступить иначе. Ему почему-то пришло в голову, что трахнуть тебя будет куда веселее. И вот насущный вопрос: как заставить себя уважать, когда в тебе видят сексуальный объект и секс-товар даже зная о том, на что ты способен и сколько крови скопилось на твоих руках за последние полгода? Господи, как же ты устал. А что, если ты и правда взвалил на себя задачу, которая тебе не по зубам? Что, если ты не справишься? И потянешь на дно вслед за собой всех, кто поверил в тебя? От подобных мыслей ты устал еще больше. Нет, все не так. Неправильно. Соберись. Это только начало, а ты уже скулишь, как поджавшая хвост псина. Смотреть противно. На что ты рассчитывал? Что придешь, и все упадут перед тобой на колени? Просто так? Ни за что? Конечно, такое можно было бы устроить в случае, если бы ты остался с отцом. Тогда тебе бы не надо было делать вообще ничего. Фамилия работала бы на тебя, как вип-шлюха, которой заплатили на годы вперед. Как тебе? Отличный вариант, скажи? Какая мерзость. Глубокий вдох. И медленный выдох. Нет. Это говоришь не ты. Это говорит усталость внутри тебя. Так и шепчет «остановись», «присядь», «отдохни». Но ты ее слушать не будешь. Ошибки? Что ж… не ошибается тот, кто ничего не делает. Не время отдыхать. Следует как можно скорее вернуть себе контроль во всех аспектах жизни. И начать следует с мальчишки перед тобой. Потому что если ты способен контролировать Фелини, ты способен контролировать что угодно. Но лишь ты совершишь незначительную оплошность, и последствия не заставят себя ждать. Невольно проводишь пальцами по саднящей от засосов шее. Бесконечная игра за эмоциональное доминирование. Ты дал слабину, и на тебя тут же набросили ошейник из багряных пятен, будто бы давая понять, кто кому здесь принадлежит на самом деле. Как же бесит. И вся скопившаяся злость и неудовлетворенность рвутся наружу. Срыв неминуем. Он что-то задумал, ты это прекрасно знаешь. Не из тех он людей, что проглатывают обиду и живут дальше. Нет. Он такой же, как ты. Не успокоится, пока обидчик не хлебнет дерьма, которое до того заставляли хлебать его самого. Потому ты так упрямо продолжаешь строить планы по свержению отца с политического трона. Потому ты знаешь, что не успокоится Фелини, пока не сделает нечто, что раздавит тебя. Скорее всего, он не сможет любить тебя в полной мере, пока не уничтожит. Ты не знаешь, что он тебе приготовил. Но то, что что-то приготовил, неоспоримый факт. Но это позже… Сейчас, в эту самую секунду главный здесь ты. И только пусть попробует сказать хоть слово против. Только пусть, блять, попробует. Выуживаешь из пачки черную сигарету и закуриваешь. Фелини кажется пьяным. Взгляд его мутный. Глаза постоянно блуждают по комнате, будто помимо тебя есть еще некто или нечто, за чем ему необходимо следить. Провода, догадываешься ты. Он наблюдает за ними. Интересно, что они в этот момент делают. Интересно, а понимает ли он, откуда у него появились эти видения. Психология — не твой конек. Но в тот момент, когда он признался в этих галлюцинациях, первое, что ты вспомнил, были иссохшие мумии в железных саркофагах. Дети, напичканные электроникой. Живые существа, глаза которым заменяли провода. Уши которым заменяли провода. Желудок, мочевой пузырь, прямую кишку — все заменяли провода. Прокси-Кибернетический-Организм, с которым вам «посчастливилось» встретиться полгода назад. Ты и сейчас помнишь тот день, будто это было вчера. Помнишь его выражение лица, когда он смотрел в маленькое окошко. Ужас, который он тогда испытал. Не из-за проводов. Даже не потому, что там были дети. Тебе кажется, самым страшным для него оказалось то, что они все еще были живы, будучи в таком состоянии. Запертые на границе между жизнью и смертью и не способные как-то повлиять на свою судьбу. Разве может быть что-то страшнее этого? А еще все они были хаксами. Как и Фелини. Что, если бы он оказался среди них? Именно он мог стать частью ПКО-вируса. В проводах. Полумертвый. Лишенный настоящей жизни раз и навсегда. Думал ли он об этом? Конечно, думал. Поставил ли он себя на их место? Примерил ли облик иссохшей мумии? Не просто примерил. Занял. И какая-то часть его сознания навеки осталась заперта в холодном морозильнике среди восьми саркофагов. Любопытно, в какой из них он положил себя? И какого цвета провода вонзил в свои глазные яблоки? Ты не можешь представить, что творится в его больной голове. Но ты пытаешься. Изо всех сил. Дыхание Фелини прерывистое и тяжелое. В зубах он сжимает край твоего ремня. Сжимает, потому что ты приказал. Хороший мальчик. «Не думай ни о чем. Ни о мертвых детях. Ни о проводах. Ни о пулях, что пустили тебе в ноги. Ни о пуле, которую ты хотел пустить себе в висок». «Не думай ни о чем и ни о ком. Только обо мне. Смотри на меня. Слушай только меня. И подчиняйся. Подчиняйся мне и никому другому». Ремень из натуральной кожи. Очень дорогой. Позже ему придется расплатиться и за него. Эта мысль вызывает у тебя улыбку. Отличная стратегия: заставлять его всегда оставаться тебе должным. Из разбитой губы Фелини по подбородку стекает тонкая алая струйка. Красные капли с подбородка падают ему на грудь и, смешиваясь с водой, стекающей с мокрых волос, рисуют на несовершенном теле незамысловатые узоры. Слишком худой и угловатый. Ребра и ключицы выпирают так сильно, что складывается впечатление, будто его морили голодом. На шее над петлей ремня начинают проявляться следы от удушения. На плечах, боках, бедрах многочисленные белесые следы. Раньше ты их не видел благодаря пластырям, сливающимся с кожей. С ними он, судя по всему, расстается только в ванной. В таком случае тебе очень повезло застать его именно там, потому что теперь ты можешь рассмотреть его во всей красе. Без прикрас. Насколько же глубокими были раны, что даже совершенная медицина не смогла стереть с твоего тела отметины собственного безумия? Несколько ран на боку совсем свежие. В некоторых местах желтеют уже заживающие синяки. И руки… На сгибах локтей красуется череда точек, похожих на те, что можно заметить на руках наркоманов. Наркотики? Нет. Не его стиль. Что-то другое. Что-то хуже. Надо бы узнать, что. Позже. Фелини выглядит так, будто его отпинала сама вселенная. Будто каждый житель планеты посчитал своим долгом ущипнуть, задеть или толкнуть его. Худой и избитый, хрупкий, будто хрусталь. Он должен казаться беззащитным. Сломленным. Человеком, которого хотелось бы оберегать. Так почему он продолжает казаться тем, кто воткнет тебе в глаз ножницы, только отвлекись. Тем, кто выстрелит тебе в живот, чтобы проверить, есть ли в пистолете пуля. Тем, кто вздёрнет тебя на виселице, чтобы использовать твой труп вместо качелей. Даже не из злости. Не ради мести и не потому, что ты когда-то чем-то ему не угодил. Забавы ради. Удушающий контроль — единственное, что сможет сдерживать его хотя бы наполовину. По крайней мере, ты на это надеешься. Но и создание такого контроля — задача не из простых. Что же тебе с ним сделать? Затягиваешься. Смотришь на него, пытаясь предположить, о чем же он сейчас думает. — Ближе, — произносишь ты и манишь Фелини пальцем. Он неуклюже подползает вплотную к твоим коленям, но не прикасается к ним. Правильно. На это тебе разрешения еще не давали. Тебе нравится складывающаяся вокруг вас атмосфера. Такого между вами еще не было. Это будоражит. И пульс стучит по вискам, будто молот по наковальне. Тебе хочется сорваться на нем. Выплеснуть на Фелини все скопившееся в тебе напряжение, а он, судя по его стояку, и не против. Весь его вид будто бы говорит: «Расслабься. Ни о чем не думай. И просто делай, что хочешь». А часто ли тебе приходят подобные предложения? Затягиваешься. Наклоняешься к нему и смотришь в широко распахнутые серые глаза. Он не отводит взгляд. Отвечает тебе тем же с каким-то непонятным детским вызовом. И лишь иногда начинает едва заметно ерзать. Стояк явно приносит ему дискомфорт. На такой эффект ты не рассчитывал. Но так даже интереснее. Затягиваешься. Протягиваешь к нему руку и проводишь большим пальцем по подбородку, стирая часть крови, а затем подносишь палец к губам и слизываешь бордовую влагу. Солоноватый привкус. Надо же. Как у любого другого человека. Кто бы мог подумать. Затягиваешься. — Отпусти ремень, — выдыхаешь клуб дыма ему в лицо, раскрывая перед ним свободную ладонь. И Фелини, медленно наклонившись, разжимает зубы, аккуратно опуская конец ремня в твою руку. Хороший мальчик. На поверхности натуральной кожи обозначаются следы от зубов. Плохой мальчик. Затягиваешься. — Ты испортил его, — говоришь ты тихим спокойным голосом. — Я больше не смогу его носить. Что будешь делать? Фелини открывает было рот, чтобы что-то сказать, но ты резко морщишься, и он так и не произносит ни слова. Верно. Говорить тебе не разрешали. Хороший мальчик. Парень не дурак. Быстро соображает, в чем состоит единственное и главное правило в этой игре. Ты приказываешь, он подчиняется. Все просто, не правда ли? Мальчишка тяжело вздыхает, а затем подползает ближе прежнего и кладет голову тебе на колено, как это обычно делают собаки, пытаясь вымолить прощение у хозяина. Хороший мальчик. Затягиваешься. Кладешь руку ему на голову и проводишь пару раз по испещренным седыми нитями волосам. Поглаживаешь гладкую, не знавшую бритвы скулу. Спускаешься ниже. Сжимаешь подбородок большим и указательным пальцами и заставляешь его поднять голову. «Смотри на меня. Слушай только меня. И подчиняйся». — Ты ведь понимаешь, что этого недостаточно? — говоришь ты с легкой улыбкой на губах. Он кивает. Хороший мальчик. — Открой рот. И он открывает. — И высунь язык. Фелини смиренно высовывает язык, следя за каждым твоим движением. Затягиваешься. Пару секунд смотришь на фиолетовый огонек тлеющей недокуренной сигареты. А затем медленно опускаешь руку, направляя сигарету в сторону Фелини. Ждешь, когда он отстранится. Или закроет глаза. Хоть как-то выкажет свое недовольство или страх. Но он ждет. И ты тушишь сигарету о его язык. Даже не морщится. Ты знаешь, что это не больно. Когда-то вы с Яном, еще будучи участниками боев, постоянно так развлекались. Выходили из душной, набитой толстосумами комнаты на свежий воздух. Отдыхали после тяжелого поединка. И тушили сигареты о свои языки. Но о чужой язык тушить куда интереснее. И Фелини вряд ли знает, что это не больно. Эта манипуляция — не желание навредить. Ты его проверяешь. Насколько далеко он позволит тебе зайти. Насколько он тебе доверяет. Уже потушенный окурок, оставив росчерк пепла на языке Фелини, падает на пол. Ты же запускаешь пальцы в волосы парня на затылке. С силой сжимаешь их в кулак и тянешь вниз, заставляя его задрать голову. Наматываешь на ладонь петля за петлей ремень, тем самым усиливая давление эластичной кожи на шею парня. Обездвиживаешь его. Не даешь даже мнимого шанса убежать. И проводишь своим языком по его, слизывая серый след от сигареты. И все это время смотришь ему в глаза. В упор. Не мигая. Дыхание его становится тяжелее. Ему хочется продолжения. И принимать в нем активное участие, а не играть роль живой куклы. Но… Разрешение еще не получено. Хороший мальчик. Заталкиваешь его язык обратно в рот и даришь мальчишке глубокий удушающий поцелуй. Слышишь тихий жалобный стон. Ему так хочется ответить, но можно ли? Нельзя. И потому, когда ты ощущаешь, как он все же пытается тебя поцеловать, хватка волос усиливается. Теперь ты делаешь ему больно. Намеренно. Плохой мальчик. Резко отрываешься от его губ вкуса жженого табака. — Нельзя, — выдыхаешь ты раздраженно. Нельзя, мать твою. Что непонятного?! Убираешь руку с волос, ослабляешь ремень, но продолжаешь сжимать кожаный край в кулаке. Откидываешься на кресло и в задумчивости постукиваешь пальцем по подбородку. В голове возникает шальная мысль. Да, на это бы действительно было забавно посмотреть. Вот только не перегнешь ли ты палку? «Расслабься. Ни о чем не думай. И просто делай, что хочешь». Так ведь? Выуживаешь из кобуры, что висит на левом боку, любимый Зиг Зауэр. Отпускаешь из рук ремень и проверяешь магазин на наличие патронов. Ты знаешь, что он полон. Теперь знает и он. — Положи подбородок мне на колено и открой рот, — говоришь ты тише прежнего. Голос твой ровный. Тон — располагающий. Так маньяк мог бы общаться со своей жертвой, вонзая ей под ногти иголки. Миролюбиво, обезоруживающе. Тон, дающий жертве понять, что у нее нет ни единого шанса на спасение. Конечно же, он подчиняется. Укладывает подбородок тебе на колено и смотрит снизу вверх большими серыми глазами с нескрываемым раболепием и любопытством. Ему безумно интересно, что будет дальше. Эта игра явно ему по вкусу. Любовно поглаживаешь Зиг Зауэр, привычно сжимаешь его рукоять, кладешь палец на курок, а затем приставляешь холодное дуло ко лбу Фелини. «Этого ты хотел, верно? Прострелить себе чертову башку. Так может мне следует сделать тебе одолжение и нажать на курок за тебя?» Но дуло не задерживается на лбу Фелини. Оно медленно ползет вниз, прочерчивает линию от переносицы до кончика носа парня, и упирается ему в рот. — Ты знаешь, что делать, — произносишь ты с улыбкой. И он действительно знает. Хороший мальчик. Аккуратно берет ствол пистолета в рот до самой предохранительной скобы, а затем также медленно возвращается к дулу. Наблюдаешь, как он тщательно вылизывает предмет, которым обычно убивают. Сколько пуль успело вылететь из дула, которое он с таким упоением обсасывает влажными, испачканными кровью губами? Сколько из них достигли цели? Сколько человеческих жизней забрала игрушка, которую он заглатывает до основания, тихо постанывая? Отличная аллегория на высказывание «отсосать у смерти». Потому что именно этим Фелини сейчас и занимается. Сосёт ствол, прикрыв глаза и будто бы действительно получая от этого необъяснимо дикое удовольствие. Кончиком языка он прощупывает все неровности и не оставляет без внимания ни единой выемки. Сколько старания. И выражение лица такое, будто он вот-вот кончит. Скажи, что тебя возбуждает больше? Мысль о том, сколько людей погибли от этого пистолета? Или мысль о том, что он может забрать и твою жизнь в том числе? Невольно кидаешь взгляд на его стояк. Смазка тонкой вязкой нитью стекает с набухшей головки на пол. Вот же маленький извращенец. Впрочем, извращенцев в этой комнате двое, потому что сколько бы ты ни силился держать себя под контролем, вид Фелини, отсасывающего пистолет в момент, когда магазин полон, а твой палец покоится на курке — нечто неповторимое. Что может быть более возбуждающим, чем чужая жизнь, покоящаяся в твоих руках. Жизнь, которую тебе отдали добровольно. Бери и делай с ней, что хочешь. Поиграй с ней в Бога. Поиграй в Судью. Или в Рабовладельца. Как тебе идея? Нравится? Нравится. — Хватит, — выдыхаешь ты с усилием. — Пора бы тебе переключиться. Во взгляде мальчишки сперва проскальзывает недоумение, но затем он замечает, насколько тебя завели его действия. Он медленно отрывается от ствола пистолета. От дула к его губе тянется тонкая нить вязкой розоватой слюны. Мальчишка облизывает губы, приподнимается на коленях и было касается твоей ширинки, но… — Без рук, — рычишь ты, пряча пистолет с влажным дулом обратно в кобуру. Позже его стоит почистить. Расстегнуть пуговицу на джинсах с помощью зубов и языка оказывается той еще задачкой. Но Фелини, пусть и не сразу, но справляется с ней. Ловит зубами собачку замка и тянет вниз. Дело за малым. Когда его губы обхватывают твой член, невольно вздрагиваешь и шумно сглатываешь. Кажется, ты возбудился сильнее, чем думал, потому что ощущения пронизывают все тело, будто электрический ток. Настолько резкие и яркие, что тебе придется постараться, чтобы продлить этот момент. Хорошо, что в нынешнем положении Фелини, ему не видно твоего выражения лица. Выуживаешь новую сигарету. Щелкаешь зажигалкой. Следует отвлечься. Будет расточительно заканчивать игру настолько быстро. И унизительно. Закуриваешь. Он берет настолько глубоко, насколько может. Но этого недостаточно. Чувствуешь, как мальчишка проводит языком по уздечке, ласкает головку, захлебываясь слюной. Кладешь руку ему на голову и, когда он в очередной раз опускается, давишь на затылок, заставляя его взять глубже. Чувствуешь, как сжимается его горло. Как он дрожит всем телом, пытаясь справиться со спазмами. Слишком глубоко. Он резко отстраняется, выпуская член изо рта, чтобы перевести дух. На глазах его наворачиваются слезы. Под носом влага. Не успеваешь заметить, что прерываться ему никто не разрешал, когда парень сам вновь берет в рот, с силой проводя языком по всей длине. Затягиваешься. Сохраняешь мнимое равнодушие к происходящему, хотя и видишь, как твои пальцы, сжимающие сигарету, слегка дрожат. Наблюдаешь за тем, как Фелини покачивает головой. Ощущаешь обволакивающее тепло его рта. Движения его неумелые. К счастью. Иначе бы ты точно не выдержал. Но он так старается. Забавно. Он давится снова уже без твоего участия, при этом смешно вздрагивая. Наверное, ему неудобно еще и потому, что все это время ты крепко сжимаешь ремень, который каждый раз слегка придушивает его, когда он вновь опускается ниже, пытаясь взять глубже. Затягиваешься. Когда он в очередной раз приподнимается, тянешь ремень вверх, намекая на то, чтобы он поднялся. Тебе даже ничего не приходится говорить. Он сам взбирается к тебе на колени и проводит пальцами по твоему члену. — Руки, — шипишь ты, и он тут же отдергивает пальцы, поняв, что снова забылся. Надо бы с этим уже что-то сделать. Стягиваешь с шеи ослабленный еще Фелини черный галстук, ловишь мальчишку за запястья и связываешь их мягким шелком. Но связываешь настолько туго, что парень вряд ли сможет оценить эту мягкость. — Обними меня, — говоришь ты, и Фелини перебрасывает руки через твою голову так, что связанные запястья оказываются на твоем затылке. Теперь-то он точно не нарушит правила. И убежать не получится. Парень ерзает на тебе, явно не зная, куда уже себя деть. Мало того, что на кресле элементарно неудобно сидеть вдвоем, так и самая важная на данный момент часть тела все еще остается без внимания. Зажимаешь сигарету зубами и пальцы освободившейся руки подносишь ко рту Фелини. Он с готовностью ловит их губами. Засасывает в себя на всю длину. Пропускает язык между длинными пальцами, и внезапно сжимает зубы у самого их основания. Плохой мальчик. Сохраняешь невозмутимость. — Забываешься, — напоминаешь ты. Из прокушенной кожи сочится кровь. Она смешивается с кровью, что продолжает идти из его разбитой губы. — Хочешь, чтобы я снова тебя ударил? Он в ответ скулит, в нетерпении начиная тереться о тебя. Прижимается к тебе, дрожа всем телом и при этом облизывая твою руку с окровавленными пальцами. Присасывается к запястью и оставляет на нем след своего присутствия. А затем вгрызается в него. Поверх бордового пятна обозначаются глубокие следы от зубов. Отнимаешь у него свою руку и запускаешь ее вниз. Нащупываешь упругое отверстие, чувствуя, как мальчишка в нетерпении сжимает коленями твои бедра. Вставляешь указательный палец и… Фелини содрогается всем телом, выгибает спину дугой, закинув голову назад, и выдает долгий, сдавленный, плаксивый стон. И вся твоя рубашка в его сперме. Великолепно. Очень плохой мальчик. — Блять, — раздраженно шипишь ты, затягиваешься, а затем тушишь вторую сигарету о его правую ключицу. А он в ответ, надавливая связанными руками на затылок, притягивает тебя к себе и начинает вылизывать губы. Затылок простреливает острая боль от впившихся в него ногтей. Все правильно. Ты его не жалеешь. А он не жалеет тебя. Главное же в вашем сексе что? Главное остаться в живых. Блять, повторяешь про себя, понимая, что терпения на игры больше не остается. Он только что кончил, но продолжает тереться о тебя. Ему мало. Нужно еще. Второй палец проникает в него без труда. Фелини накидывается на тебя, будто изголодавшееся по теплу животное. Кусает твои скулы, облизывает шею и жмется к тебе снова и снова, размазывая сперму на твоей рубашке по своему животу. Что это? Извинение? Или бунт? — Хватит, — выдыхаешь ты, заставляя его оторваться от тебя одним легким толчком. Вынимаешь из него пальцы и приставляешь к анальному отверстию головку члена. Все остальное он делает сам. Насаживается слишком резко и замирает. Ощущаешь лишь легкую дрожь с его стороны. Обволакивающее давление внутри него. И бешено колотящееся сердце, пульс которого отдается даже в твоем члене. Какое-то время он просто сидит на тебе, упершись взглядом в твой живот и тяжело дыша, как если бы пробежал марафон. На лбу его появляется испарина. Под носом все еще влага. И глаза красные от слез. Шрамы на бедрах, руках и боках будто бы стали ярче. Ты его не торопишь. Лишь закуриваешь третью сигарету и начинаешь проводить пальцем по каждому шраму по отдельности на его левой ноге. Один. Два. Три. Четыре. Наконец он поднимает на тебя глаза. Лицо красное. Пять. Шесть. Семь. Припухшие от минета губы беззвучно произносят: «Неудобно». Восемь. Девять. — В таком случае слезай и закончим на этом, — блефуешь ты. Конечно, не закончите. Если ты останешься в таком взвинченном состоянии, у тебя крыша поедет, а она и без этого пребывает у тебя в постоянном движении. Но Фелини, как ни удивительно, неожиданно ведется на эту угрозу. На его лице появляется ошарашенное выражение. «Нет уж!» Он пытается приподняться, но его колени соскальзывают с кресла. Меняет положение и пробует снова. Не выходит. Действительно неудобно. Ты выразительно вздыхаешь, явно накаляя ситуацию. Фелини злится, но продолжает пытаться снова и снова найти для себя устойчивое положение. Испытывает твое терпение. И ты не выдерживаешь. Подхватываешь его за бедра и поднимаешься с кресла, не выходя из него. Один резкий толчок в процессе подъема заставляет его воскликнуть и повиснуть у тебя на шее, откинувшись назад. Благо его руки все еще перекинуты через твою шею и связаны. Только это спасает его от падения. Далеко вы, впрочем, в таком состоянии, не уходите. Опускаешь мальчишку на письменный стол, сваливая с него вирту-очки и кучу барахла, что успело там скопиться. Фелини скрещивает ноги у тебя на бедрах, вжимая тебя в себя и явно требуя скорейших действий. И ты не заставляешь его ждать. Сбрасываешь с себя его руки. Закидываешь его правую ногу себе на плечо, укладывая парня на левый бок, и грубыми рывкообразными толчками прощаешься с накопленным напряжением. Капля за каплей. Вбиваешься в мягкое, хрупкое тело, отвечающее на каждое твое движение исключительно положительными эмоциями. Фелини громко стонет, закрывая глаза связанными руками. Захлебывается, пуская слюну на стол, не приспособленный для подобного использования. Он жутко скрипит, грозя вот-вот развалиться под вами. Но ни тебя, ни Фелини это сейчас не заботит. Пепел от сигареты, что ты сжимаешь в зубах, падает мальчишке на живот. Прямо в свежую сперму, которая мутными кляксами расползается по светлой коже. И когда только он успел кончить во второй раз? Между прочим, без разрешения. Надо бы подумать, как контролировать еще и это. Потом. Сбрасываешь ногу парня с плеча и заставляешь его перевернуться на живот. Ему следует встать на ноги, но колени Фелини подкашиваются, потому тебе ничего не остается, кроме как, нависнув над ним, прижать его руки к столу и таким образом удерживать его в необходимом положении. Он тихо скулит от каждого нового толчка, при этом старательно тебе подмахивая. Спина напряжена. На бедрах начинают проявляться следы от твоих пальцев. Но он не просит тебя остановиться или замедлиться. Не просит закончить. Лишь цепляется пальцами за твою руку, что прижимает галстук, стягивающий его запястья, к столу. Будто даже сейчас в этот самый момент ему все еще мало тебя. Резко переворачиваешь его обратно на спину и наваливаешься сверху. Позволяешь ему вновь обнять тебя. Опять даешь слабину. Совершаешь очередную ошибку. Что ж, об этом ты подумаешь позже. А пока… «Не думай ни о чем и ни о ком. Только обо мне. Смотри на меня. Слушай только меня. И подчиняйся. Подчиняйся мне и никому другому».