Семь небес Рая

Когда же люди перестанут верить каждому моему слову?! Зачем, а главное почему? Даже я себе до конца никогда не доверял и всегда ждал со своей стороны какой-нибудь подлости. Себе же. Люблю я, знаете ли, поимпровизировать: пойти вразрез с собственными планами, наплевать на выстроенные самим же собой принципы, посмеяться над моралью, отсалютовать своим желаниям и мечтам, растоптать перспективы забавы ради. Ну, вы поняли. Я ведь не какая-то там серая масса, тривиально стремящаяся к счастью. Я иду против системы и тянусь к горю. Хочу, чтобы мне всегда было больно и плохо. Чисто чтобы повыпендриваться и при любом удобном случае напомнить, что я не такой как все! Не надо порицаний, каждый самовыражается как может! Признаюсь, я настолько особенный, что до последнего момента даже не осознавал своих планов на беспросветное будущее. Мне потребовалось время, чтобы проанализировать свои действия и уже затем прийти к данному душещипательному выводу. Всё могло быть совсем иначе, поведи я себя иначе, решай я вопросы иначе, думай я иначе. Вы когда-нибудь ловили себя на мысли, что хотите быть кем угодно, только бы не собой? Кем угодно. Лишь бы не вот этой вот раздражающей субстанцией из биомусора и вороха бесполезной информации? Я всегда себе относительно нравился. Но что-то резко разонравился. Что-то меня в себе определенно не устраивает. Всё. Меня не устраивает всё. С этим можно что-нибудь сделать, доктор? Каким же я все это время был болваном. И хуже даже не то, что был. Хуже то, что и буду. Потому что вот такой я интересный, мать твою. Такой весь из себя исключительный, аж тошно. И как бы мне резко ни захотелось поменяться, ничего у меня не получится. Какие бы действия я ни предпринимал, это буду все еще я. Куда бы я ни поехал, со мной буду я. Где бы ни спрятался, себя придется прятать вместе с собой. Сегодня я этим даже не горжусь. Сил не осталось восхищаться уровнем своего слабоумия, да и отвага затрещала по швам после знакомства с Лэкой. А я-то думал, что ломать меня больше некуда. Даже мило, что я все еще сохранил в себе отпечаток наивности. Всегда есть, куда ломаться, дорогуша. Столько еще существует эфемерных колонн, каким-то чудом удерживающих на себе твое хаотичное помоечное сознание, не давая ему утопнуть в мазуте подсознания. А твое подсознательное Я даже хуже сознательного. Там вообще клиника. Что, если я слишком поспешно отмёл идею запереть себя в психушке? Мне точно не помешает захватывающее курортное приключение сквозь пелену транквилизаторов и пазлов с котятами. Ел бы йогурты и желе. Ходил бы в белых тапочках по белым коридорам и под себя. Возможно, иногда получал порции животворящего тока прямо по мозгам. Знаю, электрошоковая терапия под запретом. Что ж… Наркотики тоже под запретом. Проституция, педофилия, торговля оружием. Под запретом. Когда и кого это останавливало? А вдруг мне поможет лоботомия? Я про нее много читал. Интересная штука. Мне не повредит отсечь какую-нибудь долю мозга от остальных. Все доли мозга от всех долей. Я прекращу мыслить связно и наконец-то обрету счастье. Что? Я говорил, что стремлюсь к горю и теперь противоречу себе? Я сделал такие выводы из своих действий, а не потому что на самом деле… Да и какого черта вы все еще продолжаете мне верить? Какого черта?! Если я должен быть всегда настороже, о других и говорить нечего. Окружающим любое мое словоизвержение следует пропускать через тройную систему фильтрации, а получившийся продукт отправлять прямиком в выгребную яму. Я говорил, говорю и буду говорить: не верьте ни единому моему слову. Правда, в этом случае вы столкнетесь с парадоксом. Если по моему же собственному утверждению ни единому моему слову верить нельзя, значит, нельзя верить и доводу о том, что мне никогда нельзя верить. Получается, верить все-таки иногда можно? Или даже всегда? Но если мне всегда можно верить, тогда мое утверждение про то, что верить нельзя, правдиво, и мы вновь попадаем в зацикленную ловушку. Хорошо, я выражусь яснее: никогда не верьте мне помимо исключительного случая, когда я говорю правду, настаивая, что верить мне нельзя. Так лучше? Что-то я запутался. На самом деле я сдался, потому что в моем списке желаний числилось попасть в полицию по подозрению в убийстве. Невероятный опыт! Вайлин бы обзавидовалась! Небось, на том свете сейчас локти кусает от досады. То-то же! Правда, план я слегка перевыполнил, ведь в результате меня обвиняют в массовом убийстве. Так это даже круче! Перебор лучше недобора, не так ли? Или где-то я все же просчитался? Я ведь уже упоминал, что стремлюсь к горю и отчаянию? Вот красноречивый пример. Потом я, правда, опроверг собственный тезис про всеобъемлющее желание страдать днями и ночами. А теперь вновь его озвучиваю. Ловкость слов и никакого мошенничества. Не успел я выйти из особняка Дайси, как к моей черепушке приставили дуло автомата. Когда же спецназовцы поняли, что сопротивляться я не собираюсь, а если бы и собрался, со своими пятьюдесятью килограммами угроза я сомнительная, меня схватили как котенка за шкирку, завели руки за спину, нацепили наручники и втолкнули в бронированный автомобиль. Поездка с ветерком в компании десяти спецназовцев прошла отлично! Жаль, не разрешили поглазеть в окошко. Зато сами глазели на меня так, будто я главный рецидивист столетия. Было даже чуточку приятно. Лишь немного болел живот, потому что когда машина сдвинулась с места, я решил поболтать с присутствующими. Знаете, есть люди слова, а есть — дела. Отвечать мне никто не стал, но ближайший ко мне мужик хорошенько приложил меня прикладом в бок. В первый раз я не впечатлился. И побольнее били, знаете ли. Рядом с Зуо вы вообще сосунки. Я, конечно же, огласил это вслух, за что получил второй удар прямо в живот. Тут запал мой поутих. Лишение зубов что-то во мне взрастило. Кажется, люди это называют чувством самосохранения. Осознав это, я настолько оскорбился, что чисто из принципа нарвался на третий удар, после которого сознание мое поплыло, и остаток поездки я нежился в полубредовом мареве. В полицейском участке меня встряхнули. Встретивший нашу дружную компанию мужчина минут двадцать отчитывал конвой за необоснованное рукоприкладство. Спецназовцы плевали на его возмущения с высокой колокольни. Ещё чуть-чуть, и кто-то из них наверняка взялся бы от скуки ковыряться в носу. Благо, отпустили их до того, как они дошли до буровых работ. Меня же отвели в комнату без окон, одну из стен которой занимало широкое зеркало. Как в кино! Классическая допросная со столом и тремя стульями. Только не такая жуткая, как в особняке Дайси, где мы опрашивали одного из напавших на Тень. Там все выглядело мрачно и угрожающе. Здесь же комната больше походила на наспех убранный бомжатник. Уж поверьте, я в бомжатниках эксперт. Дальнюю стену покрывали трещины. И судя по тому, что она оказалась прохладнее остальных (я к каждой стене поочередно прижался щекой, потому что наручники с меня так и не сняли), она либо выходила на улицу, либо в шахту лифта. Лифтов рядом я не заметил, но это не значило, что их не было. Тайный лифт — мечта любого уважающего себя гражданина Тосама! В полицейском участке быть он просто обязан. Или даже не лифт, а труба, через которую лучшие из лучших полицейских попадают в тайную пещеру, где их уже ждут навороченные военные экзоскелеты или что покруче! Облачившись в них, они выходят на ночные улицы Тосама и борются со злом, до которого невозможно добраться законным путем! Меня явно решили помариновать перед разговором с полицейскими, потому что следующие несколько часов я сидел в комнате один. От скуки я покачался на стуле, полежал на столе, пропел целый альбом жутко популярной в Тосаме музыкальной группы под названием «Кишки из жопы», тексты которой отличались той же красочностью, что и её наименование, походил вокруг стула, походил вокруг стола, а затем обратился к камере, что все это время за мной наблюдала, оповестив, что хочу в туалет. Первые четыре попытки докричаться до людей за стеклом успехом не увенчались. И лишь когда я красноречиво встал в один из углов камеры и начал производить попытки стянуть с себя штаны, дверь в камеру, наконец, распахнулась, и в меня кинули пустой бутылкой. Это вообще законно? Я понимаю еще бить прикладами и насильно увозить незнамо куда. Но избиение пластиком — это уже запредельная наглость. Я, кряхтя как старый дед, поднял бутылку из-под лимонада все еще зафиксированными за спиной руками. Горлышко оказалось достаточно узким. Даже моя, не отличающаяся невероятными размерами писька вряд ли бы в него влезла. Это, получается, надо целиться? Или приставить бутылку прямо к головке члена? А вдруг я что-то сделаю не так, и все польется мимо? Или по кромке? У меня такое впервые! И мне ведь все это надо проделать без рук, потому что наручники фиксировали не только мои запястья, но и локти. То есть, как бы я ни кочевряжился, выкрутить руки вперед у меня бы не вышло. Вы, мои дорогие тюремщики, об этом, случаем, не подумали? Эй, люди за стеклом?! Я вас спрашиваю! Почему самые тяжелые перипетии на моем пути обязательно связаны с туалетом? Вы вообще книги читали? Фильмы смотрели? Да там персонажи почти не ссут! Ну, может быть разок или два. Почему в реальной жизни все так сложно и столько времени уходит на туалеты?! Будь я персонажем, меня бы внесли в список самых мерзких персон, когда-либо придуманных человеком. Надеюсь, создателя моего внесли бы в список самых мерзких персон, придумавших самые мерзкие персоны. Так тебе, мудила. Повертев бутылку в руках, я понял, что шанс нормально в нее помочиться лично у меня один на миллион. Если бы горлышко оказалось шире, я бы каким-то чудом впихнулся в него и сделал все свои дела. Но нет… Оно оставалось узким. Руки продолжали фиксироваться за спиной. Ссать хотелось невероятно. Но не в штаны. Такой опыт у меня уже имеется, и повторять я его не хочу. Я, конечно, умный, но не настолько, чтобы придумать, как же мне выкрутиться в данной ситуации. А впрочем. Если просчитать траекторию струи, то, может, что-то и выйдет. В моче в любом случае будет абсолютно всё. А раз терять всё равно нечего, то настало мое любимое время экспериментов. Я поставил бутылку на пол, а сам не без усилий забрался на стол. Кинув взгляд на камеру и подмигнув ей, я минут пять планомерно стягивал с себя штаны сзади, увлекая и переднюю часть пояса вниз. Встал я на всякий случай напротив зеркала, а то вдруг кто перед камерой не разглядит мое самое драгоценное. Окинув свое отражение взглядом, я оценил, что писюн не так уж и мал. Перспективный малый. Я долго пытался отыскать точную информацию о том, до скольки же растет мужской половой. В одних статьях пишут, что до семнадцати лет. Тогда перспективы нулевые. В других — до восемнадцати-девятнадцати, а в третьих упоминается даже двадцать два года. Думаю, штука эта индивидуальная. А учитывая, что у меня, как и у моего папочки, замедленное физическое развитие, значит, член точно еще подрастет. Интересно, что будет делать Зуо, если у меня станет больше? Рост у меня с вероятностью в девяносто восемь процентов превысит его. Но черт с ним с ростом! В историях, что я читал, у актива всегда член больше, чем у пассива. Всегда! Значит ли это, что если мой член вырастет, Зуо придется мне давать? Шаркис, против канонов не попрешь! Надеюсь, ты готов? Как представлю, что Зуо снизу, и аж щечки краснеют. И внизу живота появляются странные… Ой-ёй, не сейчас, друг мой. Вставать не надо. Мы собрались поссать, а если ты встанешь, сделать это окажется еще сложнее. В виртуалии, конечно, куча советов, как ссать при эрекции. Мой любимый вариант называется «Под куполом цирка». Это для тех, у кого стояк смотрит прямо вверх. Статья заверяет, что в этом случае идеальным решением станет установка в туалете специальной трапеции. «Вися на ней вниз головой, вам больше не придется прилагать никаких усилий! Старый добрый закон тяготения сделает всё за вас». Так там написано. Звучит, как лучший план на планете! Меня устраивает абсолютно все, кроме двух нюансов: мой член кривит вправо и я бы ни в жизни не смог зависнуть на трапеции вниз головой. Даже для того, чтобы поссать. Мысли о трапеции остудили мой пыл. Странно, что с этой функцией до того не справилась ни камера, в которой меня мурыжили, ни угроза получить пожизненное. Похоже, мой член такой же своенравный, как и его хозяин. Окончательно оголившись, я встал на стол на колени у самого края, а затем чуть приподнял штаны сзади, поднимая их и спереди, чтобы ремень хоть чуть-чуть придержал мое добро, не позволив мне обоссать свои ноги. Бутылка смиренно ожидала меня снизу. Я уже морально настроился на провал, когда дверь в мою камеру резко распахнулась. — Какого черта ты творишь, бесстыдник?! — взвизгнул тощий полицейский, оторопев от развернувшейся перед его глазами картины. Выглядел он запыхавшимся. Видимо, камера вела к экранам, которые находились чуть поодаль от допросной, потому ему пришлось пробежаться, чтобы остановить меня от фатальной ошибки. — Разве не видно? Пытаюсь пописать в вашу гребаную бутылочку, — проворчал я. — Раз уж вы все равно здесь, не могли бы вы подержать мой… Пока меня вели в туалет, мне прочитали ужасающе скучную лекцию про то, какое же мое поколение бесстыдное и не знающее границ дозволенного. Мне тоже было что сказать в ответ, но не успел я и рта открыть, как с меня сняли наручники и затолкали в кабинку туалета, а дальше все как в тумане. И подумать не мог, что от такого бытового дела, как мочеиспускание, можно получить такой кайф. Всем рекомендую! Когда меня возвратили в комнату для допроса, там уже ожидали два детектива. Близнецы. В руках они держали две папки: тонкую с моим именем на обложке и толстенную, на обложке которой значилось «Лис». Боженьки, вы принесли альбом со всеми моими свершениями? Очень мило с вашей стороны. Я плюхнулся на стул и закинул вновь скованные руки за его спинку для удобства. — А вы уведомили моих родителей о том, что заключили меня под стражу? — полюбопытствовал я. — Они в курсе, — кинул один из детективов, раскрывая папку с делом Лиса. Огогошеньки, какие подробные отчеты! Сколько скринов моего кода! О, вселенная, как же красиво! Другой детектив распахнул мое личное дело. Здесь все выглядело вполне прозаично. Типичнейший чмошный школьник, голову которого с завидным постоянством макали в унитаз. — Вы знаете, в чем вас обвиняют? — поинтересовался второй детектив. — Удивите меня, — попросил я с улыбкой. Детектив тут же окинул меня строгим взглядом исподлобья. — Вы осознаете, где находитесь? — уточнил он, видимо заподозрив что-то неладное. — В комнате, — ответил я с готовностью. — В полицейском участке, — поправил меня детектив. — А что, в полицейских участках нет комнат? Где же вы работаете? В коридорах? В столовых? В бальных залах? Так и их, вроде, можно отнести к комнатам. — Вас привезли сюда по подозрению во взломе кодов виртуалии, за которым последовала дефрагментация сети и массовые сбои в работе всей электроники во всех городах мира. Того, кто ответственен за это, так же обвиняют в цифровой краже в особо крупных размерах и массовой гибели людей, последовавшей из-за халатности взломщика. Халатности? Так, постойте, я разве не маньяк-убийца? Не психопат-душегуб? Не виртуальный серийник? Как-то не очень пафосно звучит «убийство по халатности». Будто я не убийца, а идиот. Вайлин, хватит смеяться! Хватит, я тебе сказал! — Боже мой! — воскликнул я. — А по новостям говорили, что во всем виноват Лис! — включил я дурака, потому что это единственное, что я всегда делал безупречно. — Мы подозреваем вас в том, что вы и есть Лис, — сообщили мне невозмутимо. — О, а вот это уже приятно, — удовлетворился я. — Говорят, Лис крутой хакер. Наверное, быть им очень здорово! По крайней мере, было до всей этой истории со смертями. Я, знаете, пацифист. Мне такие вещи не по нутру. — То есть вы, молодой человек, отказываетесь от обвинений? — Конечно, отказываюсь. Совесть не позволяет мне присваивать себе чужие лавры, — вздохнул я. — Чужие, значит? — детектив, что все это время рылся в моей папке, остановился на отдельном развороте. — Судя по вашим оценкам, вы весьма преуспеваете в отдельных предметах, каждый из которых связан с программированием, — пробормотал он себе под нос. — Также у вас проблемы с дисциплиной, — это ведро с дерьмом будет мне аукаться до конца моих дней, — и поведением. — А что не так с поведением? — встрепенулся я. — Наверное, об этом вам лучше спросить у своих преподавателей. Вы знаете, что за все время вашего обучения жалобы на вас не поступали только от двух учителей? От двух? Джон Поликарпович первый. А кто же второй? Наверное, физрук. Невозможно пожаловаться на человека, которого ты видишь пару раз в год, не так ли? — Я не знаю, почему меня никто не любит, — горестно вздохнул я. — Чем больше я пытаюсь понравиться окружающим, тем больше не нравлюсь. Что вы мне посоветуете? — я шмыгнул носом, но детективы даже не поменялись в лице. — Также вы посещаете психотерапевта. — Каждый второй посещает психотерапевта, — беспечно отмахнулся я. — Да, но далеко не каждый посещает частного, потому что школьному психотерапевту он плеснул в лицо кипяток. — Мне было одиннадцать. Я не знал, что в ее чашке кипяток. И тогда я еще был не готов к… диалогу, — выдохнул я, чувствуя, что улыбка сползает с моих губ. А они хорошо подготовились. Слишком хорошо. Как долго они за мной следят? Как долго они уже знают? Они лишь ждали моей осечки? Успокойся, Тери. Это все из-за Лэки, слышишь? Ее действия все еще отражаются на твоем поведении. Ты быстро теряешь самообладание. Слишком глубоко уходишь в уныние. Ты не мыслишь трезво, хотя сейчас самое время поработать шестеренками! Фелини, соберись! Давай, пошути какую-нибудь глупую шутку. Разозли их! Но я молча лупил глаза на детективов, не зная, чего ожидать дальше. Раздражение, что тихо взращивалось во мне, пока я сидел в этой камере один, достигло апогея. И только сейчас я понял, что же не так. Что меня так нервировало все это время. Без проводов перед глазами мне было пиздецки неуютно. Своеобразные подсказки со стороны подсознания успешно помахали мне ручкой тогда, когда я в них больше всего нуждался. — Оповестили ли вас о том, что до того, как попасть в больницу, психотерапевт подготовила отчет, в котором она поставила вам диагноз гистрионического расстройства личности, иначе истерическую психопатию? Она рекомендовала вашим родителям найти вам хорошего психиатра, а не ограничиваться психотерапевтом. Черт-черт-черт. Я сыплюсь? Меня приперли к стенке? Так быстро? Я… был уверен, что дело в отце. И не подготовился к допросу. Я вообще ни к чему не подготовился, уверенный, что сидеть передо мной будет Дэвид, мать его, Фелини! Так какого черта эти люди так много обо мне знают? Это тоже дело рук моего нелюбимого родителя?! Или все же… Дыши. Только дыши. Откуда они узнали об отчете? Я его удалил, не прочитав, еще до того, как он ушел дальше. Никто не должен был знать, что там написано. Даже я. Кто восстановил информацию и отдал ее полиции? — Вы знаете симптоматику этого типа психопатии? — Я плохо разбираюсь в психологии, — выговорил я еле ворочающимся языком. — Так думаете? — детектив усмехнулся, остановившись на другой странице, а затем распахнул дело Лиса. Вкладыши внутри обеих папок на первый взгляд показались почти идентичными. Да и не на первый тоже. Перечень разноцветных шкал напротив текстовых списков составляли будто под копирку. — Давайте я зачитаю вам основные симптомы, которые отличают истерического психопата от нормального человека. Давайте вы не будете этого делать? — Патологические лгуны. Как же вовремя я вкинул монолог о том, что мне нельзя доверять. Посмотрите-ка, как ловко я продолжаю измываться над собой. Прямо-таки иду на опережение! — Фантасты. У меня всего лишь богатое воображение. Вы же не посадите меня за сны про огурцы?! И вообще, разве фантасты — это не те, кто пишет фантастические книги? Я никаких книг не пишу. Предпочитаю коды. — Ищут признания. Да не ищу я никакого признания! Да, я оставил свой автограф на новой версии виртуалии, но таким образом лишь взял на себя ответственность за содеянное. Люди же должны брать ответственность за свои поступки? Окей, вы меня убедили. Больше никакой ответственности! Нахуй ответственность! Только крысиные удары ножом в спину! Легко. — Слушайте, это очень размытые описания. Пока складывается впечатление, что каждый второй — истерический психопат, — проговорил я с легкой улыбкой на губах. Нельзя показывать свой страх. Как хорошо, что руки мои за спиной. Не надо прятать их под столом, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Ты, Тери, меня разочаровываешь. Признавайся, ты всегда был таким ссыклом? Конечно всегда! Я ссыкло высшего уровня! Вот только раньше скрывать это у меня получалось лучше. Сейчас-то что изменилось? Мои противники стали умнее? Хитрее? И злее? Это взрослая жизнь, на что я рассчитывал? — Самодраматизация, театральность, эгоцентризм, эмоциональная лабильность, преувеличенное выражение эмоций, стремление к нахождению в центре внимания, хронический характер аномального стиля поведения… — продолжил перечислять детектив, будто не услышав меня. — Нет у меня никакого аномального стиля поведения, — нахмурился я. — Ваши преподаватели считают иначе, — постучал детектив пальцем по моему делу. — И двадцать минут назад вы пытались помочиться в бутылку, стоя на столе у всех на виду. — Так в туалет хотелось! А спрятаться здесь особо негде. — Поэтому следовало размещаться на высоте и перед зеркалом? — Горит сарай, гори и хата. Я люблю делать все обстоятельно, особенно если это касается унижения. Если меня хотят поставить в неловкое положение, я сделаю все для того, чтобы людям, которые до этого довели, от моего неловкого положения тоже стало неловко. Логично же? — Отсутствие моральных границ, значит? — закивал первый детектив. — Что значит отсутствие? Я всего лишь хотел пописать в бутылку, а не отрезал кроликам головы. — Боюсь, отрезание кроликам голов — нечто большее, чем просто отказ от моральных норм, — заметил второй детектив, откидываясь на спинку своего стула и складывая руки на груди с таким самодовольным видом, будто я только что проболтался о чем-то важном. Взгляд карих, почти черных глаз напряг меня. Я почувствовал, как футболка противно липнет к вспотевшей спине, а челюсть начинает простреливать тупой болью. Кажется, в этой комнате маловато кислорода для троих человек. — А… А почему вы не представились? — спросил я, запинаясь. — Разве прежде, чем начать разговор, вы не должны были сказать мне ваши имена? — Без надобности, — осек меня первый детектив. — Это против моих гражданских прав, — заметил я осторожно. — Ваши гражданские права на данный момент не имеют значения, — оповестил меня первый детектив. Ну, ничего себе заявление! И как же мне вас называть? Клон номер один и клон номер два? Овечки Долли? Неплохое решение. — Ваш психологический портрет поразительно схож с тем, который мы составили на Лиса, — продолжил клон номер два, стуча указательными пальцами по двум похожим листкам. О боже, они из тех, кто составляет портреты личности по стилю написания кода? Час от часу не легче. Дальше что? Раскинете передо мной таро и сообщите, что карты рекомендуют сжечь меня? Вообще-то я не против, если мне погадают, но лишь в случае, если там все будет хорошо. Если будет плохо, я сразу предупреждаю, что не верю во всю эту чушь. Но если хороший расклад, верю. У меня избирательный подход ко всему эзотерическому. Либо эзотерика работает на меня, либо идет нахер и ее не существует, так я считаю. — Совпадение, — пожал я плечами. — Еще мы позволили себе оценить несколько ваших домашних работ… — продолжил клон, что сидел по левую от меня сторону. А вот и первая промашка. Здесь вам меня не провести. Я менял почерки. — Так же мы получили копию кода, которым вы взломали школьный архив около полугода назад. — А вот и осечка номер два. Архив тогда взломал Шаркис. А мог бы просто позвать на свидание, падлюка. Паника, что вот-вот грозила накрыть меня с головой, резко спала. Нет. Они лишь делали вид, что все знали. И выходило у них великолепно. Но нестыковки и недостаток информации сыграли с ними злую шутку. — Я не Лис, — четко и ясно выговорил я. — Документы говорят о другом. — Если с вами разговаривает стопка бумаги, к психиатру надо вам, а не мне. — Наконец мы дождались яркого примера аномального стиля поведения. — У нормальных людей это называется сарказмом, — заметил я с улыбкой. — Сарказм — это язвительная насмешка, злая ирония и далее по списку. На всякий случай уточнил, — добавил я, заметив, что лишенное эмоций лицо говорившего со мной детектива слегка дернулось. Вот же я лопух! Меня чуть не обдурили моими же методами! — Знаете, сколько лет заключения вам грозит? — Знаю. Ноль. Я же ни в чем не виноват, — заявил я нагло. — Не играй с нами, малец, — неожиданно рыкнул один из детективов. Не надо мне диктовать, с кем играть, а с кем нет. Сами пришли ко мне, так наслаждайтесь общением! — Мы прекрасно знаем, что ты… Договорить он не успел. Дверь в комнату моего заключения распахнулась с такой силой, что ее ручка ударилась о стену. На пол посыпалась сухая труха. На пороге нарисовался, кто бы сомневался, отец. Правда, выглядел он не совсем так, как я его в этой ситуации представлял. Я ожидал увидеть самодовольную ухмылку на губах и торжество в глазах, а не встревоженность и раздрай. Лоб его покрывала испарина, а дыхание сбилось. Бежал ко мне на крыльях отеческой любви? Мило. Но неубедительно. Театральный спектакль провалился. Не верю. — На каком основании? — выдохнул он настолько зло, что я невольно съежился, хотя адресовались его слова не мне. Овечки Долли впечатлились меньше и остались невозмутимы. — Нам поступила информация о том, что ваш сын… — Вот именно. Ребенок перед вами — мой несовершеннолетний сын. А я все еще являюсь членом Правительства. — Вы временно отстранены от своих обязанностей. На вас заведено дело по поводу произошедшего полгода назад и из-за информации о вашей многолетней сомнительной деятельности, которая всплыла позже. Кроме того, ваша команда в бегах, что так же не играет вам на руку. Ого, а отец-то в заднице. Кто бы мог подумать! Хоть одна хорошая новость этим мрачным вечером! — И это не имеет никакого отношения к моему сыну, — гаркнул отец. — Запрос сверху, — пожал плечами первый клон. Так вот оно что. И почему я сразу не догадался? Они не из полиции Тосама. Они из Мирового, мать его, Правительства. И… Вы хотите сказать, что натравил их на меня не папочка? Боже мой, какой же я популярный. — Я хочу поговорить со своим сыном. — Сын отказывается, — брякнул я. Говорю же, стремлюсь к горю и страданиям. К черту будущее! Мои личные обидульки — вот центр моей вселенной. — Мы кажемся вашему сыну лучшими собеседниками, — подхватил мои слова второй клон. — Мне плевать, кому и что кажется. Вы задержали несовершеннолетнего и опрашиваете его без присутствия опекуна. Знаю, вам это побоку. А вот прессе тема понравится. Хотите очередного скандала? Я вам его обеспечу, — пообещал отец, закрывая за собой дверь. Он быстро взял себя в руки и вернулся к тому виду, в котором пребывал всю мою сознательную жизнь. Раньше меня восхищало непоколебимое спокойствие отца, но прямо сейчас я почувствовал себя не в своей тарелке. И почему я раньше не замечал этого непроницаемого холодного расчета, которым сквозило каждое его слово? Как же можно быть таким умным и тупым одновременно, Тери? Воистину, уникальный экземпляр. — Нам не страшны скандалы, — ответил один из детективов. — Нет, — качнул отец головой, подходя к столу и захлопывая оба дела. — Это Мировому Правительству не страшны скандалы. Или мне напомнить, как они привыкли урегулировать любые проблемы, получившие общественный резонанс? Так я напомню. Они находят козлов отпущения, которым не повезло оказаться в гуще событий, вешают все обвинения на них и приговаривают их к смертной казни. Интересный алгоритм действий. Немножко не хватает гуманизма, но, в общем и целом, вариант рабочий. — Это не… — запротестовал было первый клон, но отец продолжил: — Скандал в Парадигме месяц назад. Сандерс, Топол, Эльторо — мертвы. Скандал в Кратсе трехмесячной давности — Бэтэгейл и Сура. Скандал в… — Мы поняли, — резко поднялся из-за стола один из детективов. — У вас пять минут. — У меня столько времени, сколько потребуется, — отрезал отец. — Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что мы донесем до верхушки информацию о том, что сегодня произошло? — Естественно. Мне нечего бояться, учитывая, что мой сын, как и я, невиновен, — отец произнес это так убедительно, что мне на секунду почудилось, будто он на самом деле не знает, что я Лис. Но все он прекрасно знал и потому казался еще жутче. Наблюдая за тем, как детективы выходят из комнаты допроса, я испытывал смешанные чувства. Облегчение от того, что мне дали передышку, и щиплющую глаза ненависть от того, что теперь требовалось говорить с отцом. Он всегда добивается того, что ему необходимо. Как же бесит. Может, выкрикнуть овечкам Долли в спину признание и пусть меня уже повяжут, избавив от мучений из-за постоянной необходимости решать ворох проблем, девяносто процентов из которых я создаю себе сам? В тюрьме самым сложным из возможных решений будет только выбор партнера на ночь, потому что трахать меня, очевидно, будут до посинения. Я ж симпапулька. Дверь захлопнулась. Мы с отцом остались наедине. Он разместился на стуле напротив меня и выложил перед собой маленькую коробочку и стеклянный шарик небесного цвета. На коробочке не было ничего, кроме красной кнопки, которая так и просилась нажать на нее. Отец это и сделал. — Теперь мы изолированы. Никто нас не видит и не слышит, — сообщил он, даря мне легкую улыбку. Имел в виду он, конечно же, камеры и прослушивающие устройства в помещении. — Так себе утешение, — фыркнул я. — Ты их на меня натравил? — Нет. — Лжешь. — Не лгу, — невозмутимо заявил отец. — Ни единому твоему слову не верю, — ответил я, смотря ему прямо в глаза. — Очень жаль, ведь я пришел не только для того, чтобы спасти тебя, но и чтобы рассказать тебе всю правду. Ту, от которой ты сбежал в прошлый раз. У-у-у, и минуты не прошло, а уже шпилечки? Умеешь ты, отец, расположить к себе собеседника. Но знаешь что? Засунь эту твою правду себе глубоко в задницу. — Кто тогда? — потребовал я ответа. — Если не ты, — слова про правду я намеренно проигнорировал. Я знал, отец расскажет о своих мотивах и они, естественно, окажутся вескими. Естественно, меня вновь поставят перед выбором: мои обиды или что-то значимое. И, естественно, я, как человек, ведущий себя как дерьмо только девяносто процентов своего существования, именно в этот момент обращусь к чертовым десяти. Естественно. Не хочу проглатывать свой гнев, топя его в мазуте подсознания и тем самым преумножая его. — Есть предположения? — поинтересовался отец, упираясь локтём в стол и укладывая подбородок на кулак. — Нет. — Подумай еще. — Ты, я смотрю, не спешишь, — хмыкнул я. — Спешить больше некуда. Я уже опоздал. Он своего добился в момент, когда я узнал о тебе и сорвался с места. — Шаркис? — А ты думал, что у вас в парочке только один дерьмовый папочка? — усмехнулся отец с горечью. — Впрочем, я всегда старался дать тебе все для того, чтобы… Ой, начинается. Сейчас мне расскажут слезливую историю о том, что делали все только ради моего блага. — …Я стал неадекватным психом? — закончил я за него. — У тебя получилось. Если бы моя нервная система была мишенью, в которую ты периодически стрелял своей мотивацией, прямо сейчас она бы выглядела как тонкая кромка, обрамляющая сплошную дыру! — Как всегда поэтичен, — протянул отец с мечтательным выражением лица. — Весь в меня. — Катись в Ад! — в сердцах выкрикнул я. Я бы эти слова подчеркнул не менее красноречивым жестом, если бы не дурацкие наручники. — Если ты меня не выслушаешь, в Ад покатятся все без исключений. Ну вот. Я же говорил! — Значит, так тому и быть! Я тебе кто? Эксперимент? Робот? Генетический успех? Если, конечно, повернется язык назвать меня успехом! — Ты мой сын. — С сыновьями так не поступают! — У меня не было выбора. — Выбор есть всегда. — Я выражусь иначе. У меня не доставало интеллекта, чтобы придумать план получше. У тебя-то? Недостаток интеллекта? Ну да — ну да. — Очень рад, что страдал из-за твоей тупости. Спасибо, мне полегчало. — Тери… Я знаю, что очень перед тобой виноват, и я готов загладить свою вину, но уже после того, как… — отец замолчал и резко положил руку на шарик и коробочку на столе за секунду до того, как комнату резко шатнуло. Необъяснимая вибрация быстро перешла в жуткую дрожь. Прикрученный к полу стол задребезжал так, будто пытался избавиться от ввинченных в ножки саморезов. Мой же не очень устойчивый стул успешно рухнул на пол вместе с вашим покорным слугой. В левом плече вспыхнул новенький очаг боли, но меня это сейчас заботило меньше всего. Комната продолжала ходить ходуном. Трещины в стене, на которые я обратил внимание, когда меня только затолкали в допросную, расширились и поползли к потолку. Зеркало передо мной звенело, норовя вот-вот лопнуть, осыпав все вокруг острыми осколками. С потолка посыпалась штукатурка. Свет замигал. За дверью допросной донеслись грохот и вопли. Какого хера здесь происходит?! Землетрясение? Опять?! В Тосаме сроду не было никаких чертовых землетрясений, и тут сразу несколько за короткий промежуток времени?! Что-то здесь явно не так. Дрожь длилась не больше минуты, но за это время я успел просмотреть свою жизнь трижды и убедиться, что я из людей, которые любят принимать исключительно неверные решения. Хоть где-то я действительно хорош. — Ты в порядке? — отец метнулся ко мне, как только качка прекратилась. Он помог мне подняться с пола и поставил мой стул обратно на ножки. — Это еще что за говно?! — вспылил я, уже не зная, что и думать. Знаете ли, очень больно осознавать, что ты нихера не знаешь, когда еще пару дней назад считал себя богом информации, контролирующим всё и вся. — Говорю же… Опоздал, — ответил отец с извиняющейся улыбкой. — Впрочем, мои усилия выиграли бы нам всего пару часов. Увы, теперь нет и этого. — Я тебя внимательно слушаю, — выдохнул я, предвкушая очередное говнище в своей жизни. **** — Вторая фаза успешно завершена, — послышался дрожащий голос со стороны компьютера. — Замечательно, Лирон, просто замечательно. Парень едва заметно дернулся, когда Шин Шаркис произнес его имя, за что браслеты, сковывавшие его запястья и щиколотки и ошейник на шее слегка пощекотали Лирона несильным, но неприятным разрядом тока. То же произошло и с десятью остальными программистами, которых Шаркис практически замуровал в этом подвале пять месяцев назад. Правда, на тот момент команда еще состояла из пятнадцати человек. — Но жаль, что ваша группа гениев все еще недостаточно опытна, чтобы дать отпор старому боссу, из-за чего мне приходится прибегать к идиотским уловкам. И кто вас только учил? — Он… — прошептал Лирон. — Он нас и учил. — И делал это, судя по всему, из рук вон плохо. Лирон со злости закусил губу, стараясь не отрывать взгляда от древнего монитора, пусть от него и ужасно болели глаза. Пять месяцев, а он все еще не придумал, как освободить себя и свою команду. После того, как Дэвид Фелини впал в кому, весь секретный отдел, который предназначался для того, чтобы стать правительственным оружием в мире виртуалии, начали рассматривать как возможное оружие против этого самого правительства. Пусть по указке Дэвида все его сотрудники в один голос и уверяли, что лишь выполняли приказы и не знали, к чему они ведут, их проверяли, перепроверяли и перепроверяли перепроверенное. А в один день Карлос Сингер — человек, годами метивший на место Фелини, сообщил, что у него для команды есть задание, для выполнения которого им следует отправиться в Тосам. Уже тогда Лирону следовало что-то заподозрить, вот только радость от того, что их, наконец, оставят в покое и позволят делать свою работу, ослепила его. Как оказалось позже, Сингер работал на Шаркиса. Пропажу команды расценили как предательство. Да, их искали. Но не настолько хорошо, чтобы избавить от цифрового рабства. Шаркис выбрал их команду не только потому, что они являлись выдающимися и перспективными программистами. Точнее, на это ему было глубоко наплевать. Он не подпускал их к самой значимой части проекта, отдавая только муторные задачи. В его рядах рабстве сидели и куда более гибкие умы. Нет, Шаркис похитил их всех назло Фелини, зная, сколько сил тому потребовалось для их взращивания. Шин говорил об этом прямо. Упоминая Дэвида, он разве что не давился ядом и ликовал, что у него вышло заполучить то, что для Фелини действительно имело значение. Но просто владеть ими Шину казалось недостаточным, потому каждый месяц он заходил в темную затхлую комнату и начинал играть с ними в маленькую игру. Наобум выбрав семь человек, он выставлял их в шеренгу, крутил барабан старого револьвера с единственной пулей внутри, а затем поочередно приставлял дуло ко лбу каждого и нажимал на курок до тех пор, пока пуля не находила свою жертву. Затем он делал фотографию лица мертвеца и отправлял ее на просторы виртуалии. Лирон предполагал, что Шин считает Дэвида достаточно умным для того, чтобы даже будучи заключенным в Белом кубе, найти доступ к внешней виртуалии и увидеть послание. Но так ли это было на самом деле? Лирон не знал. Это уже было не важно. Никому из них не грозило выбраться из этого места живым. — Ты… Ты… И ты, — Шаркис начал указывать на членов команды, кивком давая понять, чтобы они вставали к стене. Кроме Шина и плененных программистов в помещении больше никто не находился, но шанс на спасение отсутствовал. Одно неверное движение, и браслеты и ошейник тут же били током или парализовали. Для этого даже не понадобилась бы голосовая команда со стороны Шина. В протоколах прошивки браслетов загодя прописали необходимый алгоритм действий: любое подозрительное действие в сторону Шаркиса, скачок пульса, повышенная потливость, сбившееся дыхание — и удар током тебе обеспечен. Чем больше промахов за тобой значилось, тем сильнее становились эти удары. Лирон шумно сглотнул, когда дуло указало на него, и пришел в ужас, когда следом за ним Шин выбрал Сару — девушку, в которую Лирон был влюблен уже больше года. Дэвид, помнится, называл ее Валькирией и постоянно подшучивал над помощником из-за того, что тот все никак не признавался ей в своих чувствах, при этом распланировав всю их жизнь вплоть до старости. Это было так давно, что казалось лишь нереальной фантазией или сном. Семь человек встали в одну шеренгу. Их расположение не имело значения, потому что Шин мог целиться сперва в первого человека в шеренге, а затем сразу в шестого. Лирон оказался в середине. Сара — рядом с ним. Она дрожала и тихо плакала. Лирон бы тоже заплакал, но в последний месяц слезы закончились, потому он отупело смотрел прямо перед собой, ожидая неизбежного. Шин нажал на курок без предупреждения. От звонкого щелчка вздрогнули все и каждый. Выстрела не произошло, и парень, на которого нацелили дуло, медленно спустился на пол и тихо заскулил. Второй щелчок. Третий. Четвертый. Шансы на выживание оставшихся ребят таяли на глазах. Лирону досталась шестая попытка. Один к двум. Может не так уж это и плохо? Если не сейчас, то через пару дней Шин однозначно убьет каждого из них за ненадобностью. Щелчок. Лирон зажмурился, но ничего не произошло. — О нет… — послышался тихий шепот со стороны Сары. — Нет, пожалуйста! Она была седьмой. Один к одному. Внутри Лирона всё похолодело. — Выстрелите в меня еще раз! Эта пуля моя! — воскликнул он в отчаянье, метнувшись было к Шину. Браслеты и ошейник оказались быстрее, пустив по его телу такой разряд тока, что Лирон упал на пол и в конвульсиях задрожал всем телом. Ужасающая физическая боль прошла вместе с хлопком выстрела. Сара упала на пол, уставившись остекленевшими глазами на Лирона. Во лбу ее красовалась кровоточащая дыра. — Нет! — Лирон хотел закричать, но из его горла вырвался лишь жалкий хрип. — Я ведь так и не сказал… Я… Господи, Сара! Отражение бледного лица Лирона отчетливо читалось в широко распахнутых глазах мертвой девушки. Шин, не обращая внимания на разворачивающуюся трагедию, меланхолично осмотрел труп, выбрал выгодный ракурс и сделал фото. — За работу, — приказал он. — Труп уберут ночью. **** Я смотрел на отца, не мигая и не теряя надежды, что он вот-вот скажет мне, что всё мною услышанное — его очередная злая шуточка. Но он, сволочуга, хранил молчание. — Ты же не всерьез? — уточнил я с истерическими нотками в голосе. Мне можно. Слыхали, я истерический психопат. Надо соответствовать, а то чего это я как чмо истерю всего по два-три раза на дню. Непорядок. Надо истерить двадцать четыре на семь. К счастью, настроение как раз располагало к подобным свершениям. — Боюсь, все, что я сказал, наша неприятная реальность. — Да это же… Это же пиздец! — взвыл я, невольно дернув руками. Когда уже с меня снимут сучьи наручники?! Мне сейчас абсолютно не до них! — И чего ты хочешь от меня? Отец окинул меня выразительным взглядом. — Решения. — С ума сошел? — я захлебнулся собственным ужасом. Ответственность, которую отец собирался взвалить на хрупкие плечики моей сутулой спины, оказалась для меня неприподъемной. — Я не смогу! Да никто не сможет! Это же чертов… О господи! — я вскочил со стула и начал метаться по допросной, пытаясь переварить услышанное и каким-то образом внести в происходящее новую переменную в моем лице. Получалось скверно. Я совершенно точно не подходил на роль, которую мне с таким усердием впихивал отец. — Как ты вообще мог такое допустить?! — взвыл я в отчаяние. Отец открыл было рот, чтобы что-то ответить, но ему пришло сообщение. Он раскрыл голографический экран своего телефона всего на пару секунд. Кажется, это была какая-то картинка. Или фото. Я не разобрал, что на ней, но лицо отца тут же посерело. — Только не говори, что случилось что-то еще! — Нет. Ничего нового, — бесцветным голосом ответил отец, поспешно сворачивая голографический экран и вновь взирая на меня. — Ты спрашиваешь, как я все это допустил? Очень просто, Тери. Я не так умен, как мне бы того хотелось. И за свою жизнь совершил достаточно промашек. Например, твое проживание в «детском лагере» — мой промах. Джонни — мой промах. И то, во что всё выливается теперь — тоже мой промах. Как бы я ни пытался, контролировать абсолютно все я не в силах и находиться везде и всюду выше моих способностей. Да, я решал большую часть проблем, но их количество было столь велико, что иногда происходили осечки. Скажу лишь одно — я делал все возможное для того, чтобы ты сегодня сидел передо мной… — Заключенный под стражу полицией Мирового Правительства в шаге от пожизненного? — со скепсисом в голосе уточнил я, возвращаясь на свой стул. — Живой, — бросил отец. Мне вновь захотелось вскочить на ноги и начать метаться по комнате, но я усилием воли подавил в себе этот порыв. — И что ты предлагаешь мне сделать? Думаешь, я сяду и за пять минут сделаю то, что тебе не удалось в течение десятка лет? Отец на это неопределенно пожал плечами. — Ты доказал, что способен очень на многое, — ответил он, начиная вертеть в руках тот самый стеклянный шарик, что выложил на стол в начале разговора и не отпускал из рук во время землетрясения. — Да. Благодаря твоей очаровательной мотивации, платой за которую стали остатки моей психики. И мне все равно потребовались на это месяцы! — Тебе потребовались месяцы на то, что я так и не смог реализовать за всю свою жизнь, — подвёл он итог. — Я достаточно изучил работу твоего мозга, потому склонен утверждать, что чем сложнее перед тобой стоит задача, тем быстрее ты с ней расправляешься. И если тебя ввести в состояние полной безнадеги… Дорогой, я, как твой любящий отец, уверяю, что тебя всего лишь надо ввести в состояние полной безнадеги и ты решишь все мои проблемы! Ну не чудесно ли?! Поздняк метаться! Полная безнадега — мое привычное эмоциональное состояние! — Даже если и так, я, мать твою, не всесилен! Не компьютерное божество или что ты там себе напридумывал на мой счет! Я человек! И мои ресурсы, как и ресурсы любого другого человека, ограничены! Я больше не могу… И не хочу! Я устал! Мне надоело! Хватит! Я чувствую себя чайным пакетиком, которым пытаются заварить океан! — Поставленная перед тобой задача сложна, но не так объемна, как взлом виртуалии. Времени для ее решения достаточно, но сперва тебе необходимо прорваться к локальному компьютеру. — И для этого мне нужен Зуо… — выговорил я еле-еле. — Ты все спланировал… Нашу встречу тоже? Отец молчал. — Есть хоть что-то, до чего не дотянулись твои грязные ручонки? — Ваши чувства, — ответил отец после недолгого молчания. — Любовь — фактор, который невозможно предугадать. — Потрясающе. Просто великолепно. Идеально. Вся моя жизнь — фальшивка! — выговорил я и неожиданно ощутил, как горло мое будто сковали тиски. Я постарался сделать вдох через нос, но это не помогло. Воздух не желал доходить до лёгких. На глазах моих выступили слезы. Я начал задыхаться и на мгновение этому даже обрадовался. Отец метнулся ко мне, одним лёгким движением снял с меня электронные наручники (а раньше этого сделать было нельзя?!) и крепко обнял. — Прости меня, Териал. Я знаю, мои поступки ужасают. Мне нет оправдания. Но, что бы ты там ни думал, я искренне люблю тебя. Умоляю, прости меня, — зашептал он мне на ухо. — Это… Невозможно, — прохрипел я, но наивность во мне продолжала жить, иначе не объяснить, почему тиски в ответ на слова отца ослабили давление и воздух, наконец, ворвался в мои лёгкие. — Убери от меня руки, — прорычал я, лишь придя в себя. Оттолкнув отца, я отошёл от него на несколько шагов и постарался выровнять дыхание. Мне следовало подумать. — Выходите. Ваш сын свободен. Пока, — в комнату заглянула одна из многострадальных овечек Долли. Мы с отцом недоуменно переглянулись. В смысле, я свободен? С какой такой радости? Ответ мелькал по экранам компьютеров и полицейскому табло. Я вышел из допросной и шумно выдохнул. Слишком много потрясений для моей шаткой психики. Вселенная, умерь напор, я и без этого в шаге от инсульта. — Никогда не забывай, что ты не один, — облегченно выдохнул отец. Он делал вид, как будто так все и задумано, но я успел поймать в его взгляде недоумение, так что не надо пускать мне пыль в глаза. Там этой пыли и так по четыре килограмма на каждую радужку. На голографических экранах вертелась вокруг своей оси лисья голова. Она тряслась от беззвучного смеха, то и дело скаля зубастую пасть. Точная копия моего аватара. С одним лишь отличием. На обоих лисьих ушах блестело по сережке-колечку. Одна зелёная. Другая жёлтая. «Взяли не того :) Полиция Тосама как всегда на высоте! Взяли не того :) Какие же вы молодцы! Взяли не того :) Давайте всё свалим на невиновного ребенка и продолжим жить припеваючи! Не того! Не того! Не того! Так держать!» — бегущая строка обрамляла верх, низ и бока экрана и повторялась раз за разом. Единственный экран, который продолжал работать — тот, что транслировал городской канал, где обозревали сразу две экстренные новости — неожиданные подземные толчки в центре Тосама и Лиса, который спустя почти сутки масштабной перезагрузки виртуалии вернулся посмеяться над полицейскими. — Если бы мне сразу сказали, что они поведутся на такую глупость, я бы написал взломщика с отложенным временем работы, — пробормотал я себе под нос. — Не поведутся, — урезонил меня отец. — Но отпустить им тебя придется в любом случае. Если в дело вклинивается общественность, деваться некуда. Они не смогут задержать тебя повторно без веских улик. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Никаких улик, — кивнул я. — А теперь иди… — отец кивнул на выход из полицейского участка. — Было бы куда… — фыркнул я. — Ноги моей дома не будет. — К Шаркису. Он тебя уже заждался. — Да уж, точно, — закатил я глаза, перебирая в голове варианты возвращения в особняк Дайси. Мой древний телефон мне не вернули. За душой ни копейки. А просить денег у отца — спасибо, не голодный, лучше брошусь под машину. — Я серьезно. Он ждет тебя, — заверил меня отец. Это какая-то уловка? — Видел его, когда подъезжал к участку. Полагаю, он поехал за твоим конвоем. Если он поехал за конвоем, то сто раз уже уехал обратно, ведь меня в этом месте продержали не меньше четырех часов. Хотя отец приехал намного позже… И все же… Глупая надежда внутри вспыхнула и угасать уже не намеревалась. Я сорвался было с места, но отец поймал меня за локоть: — Еще кое-что. — Еще кое-что дерьмовое? — уточнил я. — Не совсем, — с этими словами отец вложил мне в руку тот самый стеклянный шарик небесного цвета. — Что это? — УУП — устройство управления памятью. С его помощью я слегка… — Промыл мозги мне и Зуо, — перебил я его. — Подкорректировал память, — озвучил отец свою версию. — Идею создания этого устройства, кстати, мне подал именно ты со своим коридором памяти и частичной блокировкой отдельных эпизодов для коррекции собственной личности. — Чертовски лестно. И что прикажешь с ним делать? — Нащупаешь кнопку, приставишь к уху и нажмешь на нее. Она снимет блоки с тех частей памяти, которые я от тебя спрятал. — И у Зуо? — Да, и у Шаркиса. — Почему бы тебе не стереть память Шаркису-старшему? — Ах, если бы все было так просто… — Да уж, видимо посложнее, чем промывать мозги своему сыну-подростку с нестабильной психикой, — заметил я ядовито, забирая у отца шарик и стремительно двигаясь к выходу. — Скоро увидимся, — бросил он мне в спину. — Меня устроит никогда, — выпалил я, толкая тяжелую дверь. Кажется, Тосаму подземные толчки не то чтобы сильно понравились. До ушей моих доносился отдаленный вой потревоженных сигнализаций. В некоторых домах из-за повреждений проводки потух свет. Улица казалась абсолютно пустой, за исключением единственной фигуры, вырисовывающейся у машины прямо на перекрестке. Фонари тоже временно прекратили работу. Но мне повезло. Порвался один из электрических проводов. Его кусок свисал неподалеку от фигуры и попеременно сыпал искрами, таким образом играя роль креативного светильника. Шаркис и правда ждал меня. До сих пор. Я медленно прошел по дороге к машине и остановился в полуметре от не отводящего от меня взгляда Зуо. Под его ногами валялось столько черных окурков, будто за один присест он выкурил не меньше пачки. Глаза его отдавали багряно-красным. Интересно, чем он недоволен теперь? — Один здесь стоишь, красавчик? — протянул я. — Познакомимся? — Идиот, — прилетела мне ответочка. Хоть раз бы мне подыграл, зануда! Я поднял лицо к небесам и воззрился на созвездия — кажется единственное, что человечеству не получилось испоганить, потому звезды оставались на своих местах несмотря ни на что. — Знал? — спросил я, не отрывая взгляда от небес. Послышался звук затяжки. — Знал, — спокойно выдохнул Шаркис сигаретный дым в мою сторону. Конечно, знал. Это он от меня и скрывал. Пока я от всех скрывал свои секретики, эти все кое-что скрывали от меня. Обидно до слез. Ненавижу, когда люди со мной поступают так же, как я поступаю с ними. Справедливость — то еще дерьмо. Злость, что периодически накрывала меня при разговоре с отцом, решила контрольно затопить мое сознание прямо сейчас, и я, продолжая действовать согласно стратегии по разрушению своей никчемной жизни, размахнулся и отправил Зуо пощечину. Посылочка, правда, не достигла пункта назначения. Шаркис с легкостью поймал мою куриную лапку в паре сантиметров от своего лица и мягко отвел ее от себя. Нет, серьезно. Мягко. Даже не было больно. Правда и отпускать мою руку он не торопился. — Сам виноват, — заявил Зуо спокойно. — Если бы ты так не упивался идеей отомстить мне, я бы рассказал тебе намного раньше. — Верно. Сам. Как обычно. Все идет по плану, я ведь всегда принципиально принимаю исключительно неверные решения, — закивал я. — Я — тоже твое неверное решение? Я вздрогнул и уставился на Шаркиса, как на восьмое чудо света. С каких пор ты так много внимания уделяешь чувствам? Это жесть как стремно звучит из твоих уст. Хочется тут же на всякий случай вскрыть себе вены. А то мало ли что. — Ты — это не мое неверное решение. Это вообще не мое решение. Это твое решение! — выпалил я. — Хочешь сказать, что у тебя не было выбора? — усмехнулся Зуо. — Конечно, не было! Ты вообще себя видел?! Да кто бы в тебя не влюбился?! — Никто? — подсказал Шаркис, продолжая сжимать мое запястье. — Нет, ну если бы ты был чуть менее агрессивен… — О-о-о… — И менее груб. — Ага. — И поумерил гордыню. — Точно, и как я сам не подумал. — Отказался бы от насилия, начал выражаться менее грязно, реже вести себя как скотина и… — я осекся, понимая, что сам же веду к тому, что Зуо могли бы многие полюбить, не будь он Зуо. А я бы мог стать отличной ячейкой общества, не будь я собой. Но нас-то друг в друге все устраивает и без этих малюсеньких нюансов. — Это тупой разговор, — подвел я итог. — Но ты ведь любишь тупые разговоры, — заметил Шаркис. — Не в то время, когда мне необходимо спасать этот вонючий мир! — Мир спасать не надо. Планета останется на месте. Если что и будем спасать Мы, так это свободу. — Чью? — Нашу в первую очередь. — А остальные? — Нахуй остальных. — Нахуй весь вонючий мир? — Нахуй. Я почувствовал, как к горлу подкатывает ком. Черт, ну конечно, я же истерический психопат, мне положено. — Мне, кстати, сказали, что я истерический психопат, — поспешил я предупредить Шаркиса. — Это многое объясняет. — Думаешь? — Без понятия. Я не знаю, что это значит. А если бы и знал… Еще один диагноз в корзинке твоих диагнозов? Одним больше, одним меньше. Уже давно похуй. — Твоя психотерапия явно идет тебе на пользу. — Не без этого. — Не боишься, что я опять все испоганю? — Я привык. — Зачем я вообще тебе нужен? — Глупый вопрос. Я шумно засопел. — Надо было оставить меня с теми парнями в твоем доме в первый день нашего знакомства. Чтобы я там сдох. — Я бы так и сделал, если бы, как и ты, любил принимать неверные решения. Увы, в таких вопросах я консерватор. — Руку отпустишь? — Нет. Вдруг в твою дебильную головушку придет мысль убежать. Я действительно хотел убежать. От нашего разговора мне было не по себе. Слишком все как-то… нормально. Опять нормально. Слишком нормально. Невыносимо! Я даже не спросил, почему в кабинете Шаркиса нет консервов, раз он консерватор. Этот вопрос застрял в горле и никак не желал оглашаться вслух. Давай же. Спроси его! ГДЕ КОНСЕРВЫ, ШАРКИС? Куда ты их спрятал? Ну? Открывай рот, Тери! — Мне хреново, — вырвалось из меня вместо необходимого. — Знаю. — Мне всегда хреново. — Это заметно, но решаемо. — Мне кажется, я безнадежен. Дальше падать некуда. — Хорошо, — кивнул Зуо, обходя со мной машину. — Значит, тебе ничего не остается, кроме как начинать подниматься. — Он отпустил мою руку и распахнул дверь. — А теперь садись в машину. — Куда мы поедем? — Еще один глупый вопрос? Домой.