Семь небес Рая

…В одной китайской провинции жил дракон. Люди, проживавшие рядом с чудовищем, должны были платить ему каждый месяц непосильную дань и отдавать самую красивую девушку… Часто упоминают затишье перед бурей, при этом упуская ту гробовую тишину, которая наступает после. Парализующее безмолвие на пепелище искромсанного прошлого, в котором легко угадывается не озвученный вслух, но мучающий всех вопрос: «Что теперь?» …Многие храбрецы пытались повергнуть чудовище, но каждый раз глашатай выходил на балкон драконьего дворца и объявлял: «Дракон жив! Победил Дракон!»… Ты стоишь перед мертвым телом Яказаки и внимательно всматриваешься в искаженное гневом лицо, сейчас больше напоминающее восковую маску. Ты не ощущаешь ни горделивого удовлетворения, ни садистского ликования, ни торжества от того, что твой противник повержен. Опустевшие мертвые глаза направлены в темный потолок. Ты наклоняешься к мужчине так, чтобы твой взгляд столкнулся с его. Всматриваешься в бездонную смерть сквозь мертвую, начинающую коченеть плоть. …Очередной смельчак, пожелавший спасти любимую, которую отдали дракону, ворвался в замок чудовища и убил его, а затем последовал вглубь огромных залов, доверху заполненных богатством. Он впервые видел такое количество золота и драгоценных камней. «И все это теперь моё?» Чем дальше он заходил и чем больше богатств видел, тем сильнее росли в нем алчность и тщеславие. Позабыв о своей возлюбленной, юноша запускал руки в горы золота и не мог оторваться от них. «Моё». В конце коридора распахнулась дверь на балкон, внизу стояла толпа народа… Глядя на Яказаки, ты думаешь лишь о том, что никогда не следует забывать свою первостепенную цель, как и обещания, которые ты даешь своим людям. На какую бы вершину ты ни забрался, всегда помни, кто тебе в этом помог. …Глашатай объявил: «Дракон жив! Победил Дракон!» Юноша попытался возразить, что дракон мертв, но взглянул в зеркало и не поверил глазам: из отражения на него смотрел новый дракон. Опьяненный богатствами юноша сам превратился в чудовище… Потому что если твои слова будут преданы забвению, поглощенный жаждой власти и верой в собственное всесилие, ты закончишь точно так же. Станешь персонажем китайской притчи о драконе и превратишься в то, против чего изначально выступал. Томо тошнит у дальней стены прямо за полками с динамитом. Ненадолго хватило его решимости. Йоко, в отличие от брата, остается собранной. Она мягко гладит брата по спине, выказывая тихую поддержку. Потому ты и вел в последние месяцы диалог именно с ней. Она любит брата, но любовь не всегда идет рука об руку с доверием. Тебе ее винить не в чем. Томо всегда держался сам по себе, стараясь отстраниться от семьи, будто не понимал, что на все пережитое обрек его исключительно отец и что сестры его не в лучшем положении, чем он сам. В худшем. Сына Яказаки хотя бы считал человеком и, несмотря на все их дрязги, отдал ему, пусть и номинально, Лаву. Не удивительно, что Йоко не исключала сценария, при котором Томо в последний момент встал бы на сторону отца. Следовало прощупать почву. Убедиться. Тогда в игру и вступил Глоу. Не отрывая взгляда от трупа, делаешь медленную глубокую затяжку. Кончик сигареты вспыхивает зеленым. Легкие наполняются ядовитым дымом, приносящим с собой мнимый покой. Где-то там в самых темных глубинах твоего подсознания звенит неуместное: «Разве не было другого выхода?» Нет, другого выхода не было. Либо ты. Либо тебя. Если из-за страха замарать руки ты остановишься в самом начале, то каким образом тебе добиваться куда более масштабных целей, которые ты перед собой поставил? Вот именно. — Я все ещё жду объяснений! — заявляет Жизель, обиженно надув губы и скрестив руки на объемной груди. Напомнив о себе, она поворачивается к небольшому отряду, что стоит в отдалении от всех остальных скопившихся в этом огромном помещении людей. Они не относятся к группировкам Тосама. Их что-то незримо отличает от остальных участников представления. Это чувствуют все без исключений. — Считаешь, Серебро бы не справилось без сторонней помощи? Да за кого ты меня принимаешь?! На Жизель ты возложил миссию прикрывать тылы. Ты бы мог вызвать больше Теней, но зачем рисковать своими, когда есть чужие? Кроме того, тебе следовало проверить, действительно ли Жизель продолжает оставаться на твоей стороне. Для тебя не является новостью, что поводок, на который ты посадил босса Серебра, не приводит ее в восторг. Но так же ты понимаешь, что Жизель, в отличие от того же Яказаки, куда более гибкая и хитрая. А главное, она умеет напомнить членам своей группировки, почему именно она здесь главная. Жизель убирать невыгодно. Ссориться с ней — тем более. Потому ей и всей ее группировке следует дать понять, что в боссе Серебра ты видишь перспективного партнёра, а не безмолвную марионетку. — В силе твоей группировки я ни на секунду не усомнился, — произносишь ты, выуживая из помятой пачки вторую черную сигарету и прикуривая. Взгляд твой не отрывается от побелевшего лица Яказаки. Запомни каждую складку на его лице. Запомни гнев, который он уже никогда не сможет выразить. Запомни, что ты так не хочешь. Если умирать, то достойно, а не на подземном складе от руки собственного сына, извалявшись в вековой пыли на потеху сотням зевак, жаждавшим твоей кончины годами. Главное не стать таким же. Выжги это у себя на лбу. — Они, — киваешь ты на отряд, — жест доброй воли. — От кого? — щурится Жизель. А ты по языку ее тела видишь, что она уже обо всем догадалась сама. Не знает деталей, но понимает суть. — Цирк из самой Парадигмы. Города-Тайны. Всего неделю в Тосаме. Количество выступлений ограничено. Спешите, — цитируешь ты всем порядком осточертевшую рекламу. Жизель резко меняется в лице. — Они из Парадигмы? — Да. — Из группировки их города? — Да. — Какой? — Артисты. Глаза Жизель расширяются. В Тосаме об Артистах мало кто знает. Каждый город предоставлен сам себе, и по большей части его жители предпочитают существовать в информационном пузыре о месте своего проживания. В новости других городов лезут редко. Жизель из тех, что шерстит новостную ленту всех городов мира. Она старается держать руку на пульсе. — Ты вздумал построить взаимоотношения с группировками из другого города? — выдыхает Жизель с такой интонацией, будто ты совершаешь нечто крамольное. — Мы, Жизель. Мы хотим построить взаимоотношения с группировками из других городов, — поправляешь ты ее спокойно. — С ума сошел?! Подумал, как на такую новость отреагирует Мировое Правительство?! — бушует женщина. Ее беспокойство оправдано. Но ты прекрасно понимаешь, на что идешь. И глава одной из группировок Парадигмы тоже. Ваши города — жалкие придатки, работающие на благо Мирового Правительства. Законы в них — блажь. Любую проблему легко решить с помощью денег. И нет здесь ни прав человека, ни ценности жизни, ни перспектив на светлое будущее. Одну человеческую единицу легко заменить другой. Вы не развиваетесь. Топчетесь на месте, перспективы пряча под слоем земли в полтора метра. Любые ваши попытки облегчить себе жизнь жёстко пресекаются. Мировому Правительству без надобности светлые умы и развитые города. Им нужна бездумная масса людей с промытыми мозгами, которая будет делать именно то, что необходимо Правительству для собственного благополучия. — На что ты нас обрекаешь, Шаркис? — шепчет Жизель с неприкрытым ужасом. — На величие. — Впервые встречаю человека, который величием именует скоротечную смерть. Из группы людей в форме военного типа, но отличной от формы Теней или Серебра эмблемой красно-белого шатра на нарукавниках, отсоединяется женщина средних лет. Левую ногу ниже колена ей заменяет бионический протез для бега: вместо голени и ступни красуется металлическая дуга, которая пружинит при ходьбе. На остром конце дуги блестят капли крови. Когда-то бедолаг, потерявших конечности, называли инвалидами. К счастью к XXIII веку люди научились превращать свои недостатки в оружие. Женщина подходит к вам с Жизель и дарит широкую улыбку, демонстрируя вживленные в челюсть металлические клыки. — Очень рада увидеть вас воочию, — произносит она. Да, вживую вы встречаетесь впервые. Томирис — правая рука босса Артистов из Парадигмы. В ее раскосых глазах блестит смесь подозрения и интереса, когда она переводит взгляд на Жизель. — Босс Серебра! Какая честь! Очень много о вас слышала! — ухмыляется она, придавая ситуации театральный окрас. Артисты славятся способностью превращать в великое представление всё, начиная от похорон и заканчивая кровавой баней. Артисты — самая сильная группировка Парадигмы. Но не единственная. — Надеюсь, только плохое? — уточняет Жизель металлическим голосом. — Безусловно, — кивает Томирис, не смутившись. — Будем рады, если сегодня вечером вы посетите наш цирковой шатер, — с этими словами Томирис протягивает Жизель приглашение: черную карточку, на которой изображен клоун на одноколесном велосипеде, жонглирующий красными шариками. В зависимости от того, как на изображение падает свет, шарики превращаются в серебристые ножи, лезвия которых испачканы красными кляксами. Жизель, забрав приглашение, кидает на тебя очередной хмурый взгляд. — Нам это с рук не сойдет, — бросает она и направляется к выходу. Цокот ее высоких каблуков подобен раскатам грома. Члены Серебра не торопясь следуют за женщиной, перекидываясь с Тенями враждебными взглядами. Да уж, о полноценном сотрудничестве пока можно только мечтать. — Но, конечно же, в первую очередь увидеть в нашем шатре мы хотим именно Вас, господин Шаркис, — сообщает Томирис, отдавая вторую карточку тебе. На твоем приглашении изображен силач, который над своей головой держит явно увесистую штангу. При изменении угла зрения штанга превращается в две забрызганные кровью булавы. — Я приду, — киваешь ты. — Приглашение предусматривает «плюс один», — добавляет Томирис и подмигивает тебе, а затем кивает в знак прощания и жестом отдает своим людям приказ уходить. «Плюс один» значит? Фелини от цирка наверняка пришел бы в неописуемый восторг. В конце концов, он, наконец, окажется среди себе подобных — среди клоунов. Но на такую встречу логичнее взять Яна. И все же… Фелини же будет в восторге. После ухода Серебра и Артистов на оружейном складе Лавы становится заметно свободнее. И только теперь многим присутствующим, включая тебя, бросается в глаза персона, увидеть которую здесь никто не ожидал. Высокая темная фигура с накинутым на голову капюшоном стоит неподалеку от трупа Яказаки. Слепой сокол АнвуНуар то подкидывает монетку вверх, то ловит ее, игнорируя факт своей незрячести. — Доброе утро, — учтиво произносит курьер, когда внимание на него обращает и изможденный Томо. Цвет его лица все еще отдает зеленцой. — Томо Яказаки, для вас послание. — От кого, — выдыхает молодой японец, дрожащей рукой стирая с губ остатки рвоты. — От вашего отца. В случае его смерти от вашей руки я обязан вам передать его последнее напутствие, — оповещает Слепой сокол. — Следует ли мне передать вам информацию в присутствии… — парень обводит взглядом белесых глаз огромное помещение, будто и правда видит каждого, — …всех этих людей. — Давай… — выдыхает Томо. Курьер АнвуНуар сперва бросает Яказаки-младшему монету, и лишь затем передает послание. Томо раскрывает письмо, вчитывается в текст и разрождается нервным хохотом. — Если ты рассчитывал на то, что меня тут же поставят во главе банды, то ты просчитался, — рядом с тобой возникает Ник. До этого он некоторое время потратил на беседу с несколькими членами Железа. — Не рассчитывал, — на твоих губах появляется еле заметная ухмылка. Было бы глупо надеяться на то, что матерые бандиты пойдут за юным мальчишкой. Нет, сперва Дайси следует немного подрасти. Но к моменту, когда он достигнет совершеннолетия, он будет обладать такой репутацией, при которой члены Железа придут к нему сами. Не все вопросы решаются одним днем. Ничего, ты терпеливый. Сегодня ты вбиваешь первую сваю в фундамент будущего Тосама. Лучшего будущего. Совсем не того, на которое вас желает обречь Мировое Правительство. — Нам пора, — выдыхаешь ты и, попрощавшись с Йоко (Томо все еще не в себе), выходишь со склада. — Думаешь, Яказаки сможет удержать власть после переворота? — спрашивает Ник тихо, ступая за тобой след в след. — С такими-то сестрами… — ты проводишь взглядом проплывающих мимо тебя трех японских ангелов в цветастых кимоно — старших сестер Томо. Изящные и миниатюрные, они являют собой пример женственности. В их волосах блестят инкрустированные драгоценными камнями заколки. Их губы — будто лепестки алых роз. Белая кожа подобна первому снегу. Взгляды их опущены, будто подчеркивая покорность. С образом кротких молодых дев не вяжутся лишь два момента: испачканные в крови полы кимоно, на которые девушки не обращают никакого внимания, а также короткие кинжалы, которые они несут на склад. В руках каждой из девушек не меньше шести таких кинжалов. Они называются Кусунгобу и раньше предназначались для ритуального самоубийства самураев, харакири или сэппуку. Пока Томо лишь собирается с мыслями, его сестры уже знают, перед каким выбором поставят тех членов Лавы, которые не захотят идти за их братом. — Томо справится, — уверенно заявляешь ты. — А если и нет… У него все еще есть четыре сестры. **** Я сидел посреди поля с подсолнухами и выковыривал пули из одного из цветков. Пакета на подышать не нашлось, потому для успокоения нервов пришлось использовать подручные материалы. Ковыряться я люблю ничуть ни меньше, чем дышать! Например, я бы с удовольствием поковырялся в болячке какого-нибудь бомжа. Или в жопе Шаркиса (ему об этом, пожалуйста, пока не говорите, он еще не готов). Рядом со мной уже образовалась небольшая горка из пуль. Знакомый мне незнакомец с глазами-звездами молча наблюдал за моими немыми страданиями и терпеливо ожидал, когда я переварю убийственную информацию, на фоне размышляя о заднице своего благоверного. А шокирующая инфа все не переваривалась и не переваривалась, представляете? Не хотела она вписываться в призму моей жизни, хотя, казалось бы, в нее могло вписаться вообще все, что угодно. Наверное, примерно так ощущал бы себя человек, сперва отведавший стейк, а потом уже узнавший, что ему подали человечину. Или тефтели из дерьма. Да, думаю, здесь лучше подойдут тефтели. Говно звучит не столь кровожадно, как человеческое мясо. Но не менее омерзительно. И с привкусом сюрреализма, что я ценю в любой ситуации. Не можешь решить проблему? Преврати ее в балаган. — Очень вкусное блюдо. Что это? Говядина? Свинина? — Фекалии с щепоткой кориандра. — М-м-м… вкуснятина. Миротворцы — те еще хитрые ублюдки! Слишком хорошо они понимали, как сильно наследили в истории, потому и не стали переписывать ее, отводя себе роль героев. Рано или поздно какой-нибудь исключительно любопытный историк отрыл бы правду и предоставил ее общественности, вызвав сумасшедший резонанс. Куда лучше убедить всех, что злодеи мертвы, а вы — вовсе не они, а великие спасители, сделавшие все для того, чтобы человечество не вымерло подчистую. Простая ложь. Риторика первобытного уровня. Но чем проще хитрость, тем легче в нее поверить. Чуть поразмышляв, я запихнул в каждую ноздрю по пуле и преисполнился. Пули в ноздрях, оказывается, несут невероятно приободряющий эффект. Не тефтели из дерьма, но тоже неплохо. Попробуйте как-нибудь. Немного неудобно, но в целом заставляет задуматься о бренности бытия и хрупкости собственной жизни. — То есть победили злодеи, — гнусаво подвел я неутешительный итог спустя тысячу минут гнетущего молчания. Хотелось бы сказать что-то более броское и вызывающее с оттенком анархии и праведного гнева. Но сил на это у меня не нашлось. — Зависит от того, с какой точки зрения посмотреть, — произнес мой собеседник. Глаза-звезды его при этом замерцали интенсивнее. — В любой ситуации кто-то будет считать тебя злодеем, а кто-то — героем. Тут важно то, чье мнение станет превалирующим. — Я рассматриваю произошедшее с точки зрения морали, — добавил я. — Мораль — это… — парень щелкнул пальцами, и каждое следующее слово, которое он произносил, начало возникать в воздухе яркими искрами, размашисто рассекающими цифровое пространство, — принятые в обществе представления о хорошем и плохом, — слова «хорошее» и «плохое», появившись, наложились друг на друга и заполыхали, — …правильном и неправильном, — эти слова постигла та же участь, — …добре и зле. Все шесть слов слились в единое кольцо, которое, не прекращая движения, видоизменилось до формы, напоминающей знак бесконечности. — Взаимоисключающие понятия, придуманные людьми. Миротворцы считали, что мораль идет против природы. В животном мире морали нет. Медведи-губачи поедали потомство, если оно рождалось слабым. Львицы морили больных львят голодом, а потом съедали их трупы. Шимпанзе могли убить потомство вообще без видимой причины. Дельфины часто убивали просто ради развлечения. Пингвины совокуплялись с замороженными трупами сородичей. Пингвины еще и с землей совокуплялись. Считаю, у людей и пингвинов много общего. — Но мы-то не животные, — заметил я, попытавшись высморкать пули и поняв, что они застряли. Хорошо, что я в виртуалии и как только выйду отсюда, ощущение пуль в ноздрях исчезнет! Заметка на будущее: не запихивай пули в ноздри, парень. Уже вижу, как Шаркис больше часа пытается вытащить эти штуковины из моих ноздрей, матерясь при этом на весь Тосам. Заметка на будущее: я передумал, ну-ка запихни в ноздри пули. Хочу увидеть лицо Зуо в момент, когда я протяну ему пинцет. — Происхождение людей изучают веками, но ни одна теория не стала более убедительной, чем эволюционная. А согласно ей мы часть животного мира, — оповестил меня собеседник. Блин. А мне вот больше нравится теория о том, что мы инопланетяне. Наверняка похерили какую-то другую планету, а затем прилетели на эту, чтобы теперь похерить еще и ее. — Но мы разумны. Отчасти. — Достаточно для того, чтобы наложить друг на друга правила, — кивнул мой собеседник. — Но, согласись, пойдя против природы, мы обрекли наш вид на бездумное размножение, что, в свою очередь, рано или поздно привело бы к уничтожению всей планеты. А вот если бы детенышей ели, всё бы, конечно, было сейчас великолепно… Хороводы бы водили, счастливо хохотали и потягивали пиво, закусывая детскими пальчиками в панировке. — И Миротворцы решили это исправить? — Вот именно. — Миленько. — Ты ранее верно заметил: когда в план вмешивается ядерное оружие, высок процент провала. Потому Миротворцы и начали работу над проектом… — вслед за этим вместо слов послышался шуршащий звук, напоминающий белый шум. — Очень необычное название, — протянул я с интересом. — Ты его не расслышал, верно? — Был бы благодарен, выговори ты его чуточку четче. — Я бы и рад, вот только в виртуалии действует протокол цензуры. — Цензура? В виртуалии? — из меня вырвался нервный смешок. Это что-то новенькое. В виртуалии цензуры отродясь не было. Или мне все это время так казалось. Я вообще когда-нибудь перестану удивляться происходящему, или это состояние станет перманентным?! Не уверен, что моя нервная система имеет бесконечный ресурс! Всё! Хорош! Заканчивайте! Еще одно откровение, и, клянусь вселенной, я начну истерить. — Своего рода внутренний механизм, который, между прочим, благодаря тебе обновился вместе со всей остальной системой, — в голосе звездоглазого нечто я четко услышал осуждение. — Ты ведь не изучал виртуалию досконально? Не заглядывал в каждую ячейку ее кода? Конечно нет. Мне на это и жизни бы не хватило. Я, по-вашему, кто? Гений?! — После Третьей Мировой сеть еще не была так развита, как теперь, но Миротворцы уже тогда поняли, что если не искоренить информацию в зачатке, они никогда не смогут от нее избавиться. И тогда в сеть, а затем и в ее новую трансформационную форму, известную тебе как виртуалия, они вписали определенные протоколы. Точно так же, как ты сам вписал в нее протокол защиты… Кстати, мне весьма любопытно, на какой срок неприкосновенности со стороны системы ты рассчитываешь? Ты ведь понимаешь, что виртуалия слишком сложна и непредсказуема? Пусть она и не… — вновь белый шум, — …но тем не менее нравом своим обладает. Как скоро она найдет твой протокол и видоизменится до состояния, когда сможет обходить неугодное ей условие? Как думаешь? — незнакомец при этом широко улыбнулся, в очередной раз демонстрируя мне клыкастую пасть. Судя по всему, ему очень хотелось, чтобы протокол исчез как можно скорее. Наверное, неприятно осознавать, что у кого-то больше возможностей в сети, нежели у тебя. Но… для тебя, парень, я припас плохие новости. — Не уверен, что она станет его обходить, — аккуратно ответил я, качнув головой. Я бы мог напустить на себя более интригующий вид, не гнусавь я из-за пуль в носу и не дыши с идиотским присвистом из-за них же. — Виртуалия рано или поздно пойдет против пользователя, назвавшегося ее хозяином, как когда-то она это сделала с Джоу Кер: просто вышла из-под ее контроля, — напомнил мне парень. — Потому я и не стал называться ее хозяином, — усмехнулся я. Между прочим, я тоже на досуге почитывал компьютерную психологию! — Ни единому живому и не очень живому существу не понравилась бы перспектива рабства. Я это понимаю не хуже тебя. — Тогда каким образом ты добился того, чтобы она защищала тебя несмотря ни на что? — Я отвел себе другую роль. — Какую? — парень с любопытством уставился на меня своими глазами-звездами. Могу ли я ему доверять? И стоит ли говорить правду? А почему бы, собственно, и нет? Бояться отвечать, означает признавать, что незнакомец несет для меня опасность и способен не просто взломать код виртуалии, как это сделал я, но еще и разрушить череду защитных механизмов, которые я возвел при обновлении. — Виртуалия считает меня… своим детищем, — признался я, запуская пальцы в горку из пуль. Весьма приятное ощущение. — Материнский инстинкт? — удивился собеседник. — Умно, — это потому что я умный. — Ха. Но ты требуешь от машины невозможного. — Виртуалия учится, как и все мы, — протянул я, решив не делиться информацией о том, что работа протокола все еще под вопросом, потому что у меня не нашлось времени протестировать его. — Ты ловко обошел условие, при котором система не считает внедренные в нее протоколы инородными. Миротворцы, как ни странно, поступили точно так же, введя ценз на определенное сочетание слов. Если ты употребляешь «Миротворцы» или «Мировое правительство», а затем решишь употребить неугодное им словосочетание, система заглушит его и в момент использования и при повторном применении спустя день после выполнения первого условия. Она будет цензурировать слово в сети, в любой статье, в любом личном сообщении. Везде. А пользователь, выдающий зацензурированную информацию, не будет об этом даже подозревать. — Звучит как максимально идиотская теория заговора. И механизм работы мне не понятен. Что-то весьма замудренное. К счастью для тебя, я, с ума сойти, как люблю смешные теории заговора, потому без раздумий поверю каждому твоему слову! — заверил я с чувством. На иссиня-черном лице собеседника в ответ на мои слова появилась гримаса раздражения. — Ты придуриваешься или действительно равнодушен ко всему происходящему? — Вовсе я не… — я не договорил, потому что меня внезапно буквально впечатало в твердую виртуальную землю. Пули, что я сжимал в ладонях, разлетелись во все стороны. Глаза мои устремились ввысь в цифровое звездное небо. Незнакомец подошел ко мне вплотную и коснулся носком ботинка моей щеки. Фи, как некультурно. — Твоим миром управляют потомки убийц. Твой город — лишь один из сорока трех придатков, которые десятилетиями искусственно накачивают оружием и наркотиками. Ты, как и жители всех остальных городов, раб, работающий на благо Лимбуса — столицы этой планеты, дома Мирового Правительства, рая на земле, в котором нет места обычным людям вроде тебя. Приятно осознавать, что при всем твоем уме ты никто? — Лучше быть никем, чем кем-то плохим, — выдохнул я, свято веря в эти слова. — Что ж… Спорить с тобой бесполезно. Прошу лишь запомнить, когда ты столкнешься с тем, из-за чего часы судного дня перевели на позицию 23:59:59, один ты с этим совладать не сможешь. И тогда… Позови нас. Мы поможем. — Вас? — Но сперва, — проигнорировав мой вопрос, произнес парень, наклоняясь ко мне ближе, — хочу убедиться, что ты отнесешься к происходящему со всей серьезностью. Давай я покажу, чем все может закончиться, если ты не прекратишь кривляться, — с этими словами он щелкнул пальцами, и меня ослепил свет виртуального солнца. Я поднялся с земли и огляделся по сторонам. Мой собеседник исчез, как и ночное небо, поле подсолнухов и даже пули у меня в ноздрях. Я оказался посреди цветущего вишневого сада, который раньше видел только на картинках. Раскидистые деревья, сплошь усеянные белыми и розовыми цветами, под дуновением легкого теплого ветерка осыпали изумрудную траву нежными лепестками. В саду оказалось достаточно много посетителей. Детский смех раздавался со всех сторон. Многие люди разместились на полосатых и клетчатых пледах. Одни устраивали пикник, другие — просто лицезрели цветение деревьев. Дети бегали по обширной поляне, пуская в небеса разноцветных воздушных змеев. — Мам, — раздался возглас неподалеку от меня. — А это что? — маленький мальчик ткнул пальцем куда-то вдаль. Многие люди обратили взор на то, на что указывал мальчик. Обернулся и я. И увидел ядерный гриб. Твою ж матушку. Я резко отвёл глаза, пусть и знал, что это всего лишь проекция. Итак, что нам нужно знать про ядерный гриб? То, что смотреть на него воспрещается! Да, на фоточках он весьма симпатичный. Но только на них! При взрыве ядерной бомбы возникает вспышка такой мощи, что можно заработать ожог глаз. И не только глаз. До ушей моих донеслись визги людей, подтверждая данный довод. Что еще я знаю про ядерный взрыв в целом? При взрыве необходимо упасть на землю, спрятать руки под туловище и ожидать, когда пройдут две взрывные волны. Так я и сделал. На всякий случай! Лицо и дыхательные пути следует чем-то закрыть. Благо у моего аватара имелась отличная толстовка с глубоким капюшоном, который я натянул на себя и застегнул его до самой макушки. При взрывных волнах ощущения были странными. Я бы сказал, слишком реалистичными, из-за чего каждую секунду своего пребывания на земле мне приходилось раз за разом напоминать себе, что я в виртуалии. Всего лишь в виртуалии, мозг. Все это нереально! Хватит паниковать! После светового излучения и ударной волны распространяется проникающая радиация. Она поражает людей только на расстоянии двух-трех километров от места взрыва. А на каком расстоянии нахожусь я? Я поднялся с земли, стряхивая с себя нападавшие сверху ветки, расстегнул капюшон и замер. Цветущие деревья превратились в обугленные изуродованные палки, торчащие из земли. Изумрудная трава слилась с обгоревшей землей. Небо частично заволокло черными тучами. Но я смотрел не на них. На обожженные трупы людей, некоторые из которых так и остались в тех позах, в каких пребывали до взрыва. Трупы на пикнике. Трупы, лицезрящие цветение полыхающих деревьев. Трупы, воздевшие голову к небесам. Это все не по-настоящему. Здесь и сейчас. Но когда-то реальность была таковой. И может повториться в любой момент. Дышать стало неожиданно тяжело. Кожу защипало. По щекам моим потекли кровавые слезы. Я закашлялся, и выплюнул сгусток крови на обугленную землю. До ушей донесся новый звук. Уже не детского смеха, но дождя. Черные капли заструились по тлеющим деревьям, мертвым людям и моим рукам. Кожу защипало сильнее. Локальные вспышки боли начали мерно распространяться по всему моему телу. Черт. Черт! Почему настолько реалистично?! В голову неожиданно пришло осознание, с кем я только что разговаривал. Я вспомнил. Узнал. И если мои предположения верны, это могло означать, что если мой защитный протокол в виртуалии не сработает, я здесь могу и сдохнуть. …Меня вышибло из сети настолько стремительно, что вернувшись в реальный мир, я еще какое-то время сидел не шевелясь. Мне следовало прийти в себя от увиденного, услышанного, узнанного. Бешеный пульс все никак не желал угомониться. Так, ну если не помру от инсульта, то от сердечного приступа так точно! — Где был? — неожиданный вопрос, брошенный нейтральным тоном, заставил меня вздрогнуть. Я неуклюже стащил с головы древний шлем и уставился на Шаркиса, присевшего на край стола рядом со мной. Интересно, как долго он здесь находился? — Я… Э-э-э… — надо бы собрать мысли в кучу. Голова абсолютно не желала работать после очередных несовместимых с жизнью потрясений. — У меня состоялся разговор… — чуть помолчав и набравшись сил, выговорил я. — Погоди, а как давно ты вернулся? — Минут двадцать назад. — И… все хорошо? Мы победили? — На этот раз да, — ответил Зуо уклончиво. — На этот раз? А будут еще разы? Сколько еще ты запланировал этих, блин, разов? Мне и одного хватило с лихвой! Ты хоть знаешь, как я… ну это… как его. Как называется это чувство, когда тебе плохо. И всем плохо! И… Так, стоп. Я забыл, кто я, — выпалил я на панике. — Невротик. — Да можно и в ротик. — Что? — Не знаю, — брякнул я. — О чем мы вообще говорим? — О том, что ты, судя по всему, переживал, — расшифровал мне мои чувства Шаркис. — Так с кем ты говорил? — вернулся он к первостепенной теме разговора. То есть на переживаниях моих заострять свое внимание ты не желаешь? Ого, как удобненько устроился! — С Цыпой, — выпалил я, не подумав. — Ой… То есть… Шаркис молча ждал более вразумительного ответа. — Помнишь тот день, когда мы нашли саркофаги с детьми, и я вошел в их локальную сеть? — решил я начать издалека. — Такое не забыть. — Там, в виртуальной реальности я столкнулся с этими детьми. Одним из них был мальчик в желтой футболке. Я назвал его у себя в голове Цыпой. — Получается… — Шаркис говорил медленно. — Ты беседовал с Прокси-кибернетическим-организмом? С ПКО-вирусом? — С одним из них, — подтвердил я, пытаясь справиться с головокружением. Вообще-то этот придурок чуть меня не убил! Но этот нюанс я оставлю при себе. — Я правда не сразу это понял. Он вырос. Думаю, выросли все они после того, как получили полный доступ к виртуалии и взялись за самообучение. — И что ему было от тебя нужно? — Сказал, что поспособствует мне в момент, когда я столкнусь с чем-то непонятным, — я все больше напоминаю себе умалишённого. — Он упоминал про нечто, из-за чего часы судного дня перевели на позицию 23:59:59, — пробормотал я. — Слышал о таком? — Ах это… — вздохнул Шаркис, постучав пальцем по подбородку. — Проект Диспатер. Если это название и должно было мне о чем-то сказать, то, вау, сюрприз, не сказало! И почему все меня так изводят? За что? За красивые глаза, надеюсь? — И что же это такое? — спросил я, нахмурившись. Шаркис цокнул языком. — То, что мой папочка пытался заменить мозгами юных хаксов. Операционная система, созданная для управления «Квартовой элитой» — оружием, способным уничтожить весь мир. Ой, ну здорово. Просто замечательно. Только драчек с операционной системой времен Миротворцев мне для полного счастья и не хватало!