Семь небес Рая

Тосам полыхал. Неприглядная правда, пошло вываленная наружу не хуже внутренних органов хтонического чудовища, заполнила город щиплющей глаза вонью. Людям не нравится, когда из них делают идиотов. Они предпочитают идиотов из себя делать собственными силами и могут в угоду личной прихоти игнорировать всестороннюю ложь до победного. Но если ткнуть их носом в неопровержимые факты, пути назад нет. Цепная реакция запущена. И одна костяшка домино начинает падать за другой. Клац-клац-клац. Правда, прогремевшая однажды, утихнет в прессе, но на подкорке останется навечно. Осознание того, что все это время тебя качественно наёбывали (и что куда страшнее, все вокруг узнали о том, как легко ты повелся на третьесортное вранье), не растворится в информационном фоне, заполненном новостями о вымирающем виде тигров, у которых (фантастика!) появился выводок. Взбешенные тем фактом, что больше не выйдет закрывать глаза на гнетущую действительность, люди стремились как можно скорее выбросить негативную энергию в окружающую среду уже проверенным способом: посредством бездумного воровства и неконтролируемого насилия. И причиной грядущей городской революции являлся ваш покорный слуга. Я, безусловно, рассчитывал на реакцию на мои действия со стороны общественности, но и предположить не мог, что окажется она настолько бурной. Да, вас вновь обманули. Да, вашим мнением в очередной раз попытались манипулировать. Никогда такого не было, и вот опять! Ха! Знаете, меня даже поражает то, с каким рвением люди каждый раз пытаются отстоять свои права. Будто за их спинами не развернулась тысячелетняя история, указывавшая на то, что на эти права в любой отрезок времени клали большой и толстый хер. Конечно, можно вспомнить несколько прецедентов, доказывающих обратное. Но их количество настолько мизерно, что терялось под лавиной беспринципной несправедливости, прекрасно вписывавшейся в характеристику «норма». Исключения, подтверждавшие правило — вот чем были эти хлипкие отголоски торжества истины. Не говорю, что в связи с этим следовало бы опустить руки и не рыпаться. Скорее восхищаюсь тем, что руки не опускают несмотря ни на что. В этом наша сила. Но в этом и наша слабость. Как в старом анекдоте про грабли, которых я после ознакомления с сим сельскохозяйственным инструментом прочитал тысячу и очень пожалел, что предмет вышел из обихода. Аналогия с граблями — это культурное достояние! Анекдот состоял из короткого диалога, где один говорил: «Только идиот будет наступать на одни и те же грабли и ждать другого результата», а второй отвечал: «Это другие грабли. Новая модель». Сейчас с таким же успехом я бы мог сообщить бушующей толпе, что Мировое Правительство, между прочим, натягивало по самую требуху ее каждый день на протяжении всей жизни, так почему протестовать горожане начали только теперь? Уже после того, как их беспардонно окунули башкой в то дерьмо, в котором они до этого расчудесно плескались? Неужели до этого все свято верили каждому сказанному слову ведущих телеканалов? Не правда. Не верили. Подыгрывали. Сейчас-то что изменилось? А они бы ответили, что это другая наебка. Особенная. С запахом фисташки. Мы еще не успели доехать до нового места дислокации, когда улицы города начали заполняться недовольными людьми. Несмотря на позднее время, тосамцы выходили наружу помятые, заспанные, а некоторые даже не удосужившись переодеть пижаму, но злые, как рой потревоженных ос. Срезонировав с возмущением окружающих и ощутив невероятный прилив чувства единения, отдельные индивиды вливались в общую цепочку разгорающегося недовольства разрастающейся толпы. А нет страшнее зверя, чем большое сообщество людей, объединенное одной целью или мироощущением. Толпа стирает индивидуальность, понижает степень критического мышления и заглушает способность обрабатывать получаемую информацию рационально. И ничего хорошего это не сулило. Полиция, как я и рассчитывал, тут же взялась за безуспешную попытку подавления катастрофы в зачатке. Некоторые дороги в связи с этим оказались перекрыты, потому Шаркису приходилось то и дело съезжать в темные переулки и лавировать между вонючими кучами мусора, наслаждающимися трипом наркоманами и потерявшими всё бродягами. Большинство экранов и через двадцать минут после начала моей обличающей правду трансляции продолжали выливать на неустойчивую психику тосамцев одну порцию скрипящей на зубах истины за другой. Теперь, наблюдая за происходящим вокруг, я внезапно осознал, что для создания цепной реакции можно было не запариваться и не искать правду в ответ на каждое вранье, вылитое на головы людей через СМИ. Можно было ограничиться десятком случаев. С другой стороны, это было бы нечестно по отношению к тем, кто не знал, что случилось с их родными на самом деле. Потому трансляция продолжалась. Алгоритм работал как часы, а попытка взломать его или, как минимум, отрубить от общей связи, сводилась к цифровому боевому действию, в котором тысячи государственных программистов боролись с детищем, вобравшим в себя как годы моих усилий, так и весьма специфический опыт моего отца. Такую стену кода фиг преодолеешь! Пришлось действовать по старинке. Большие новостные экраны города просто начали отключать от энергопитания. Чтобы заруинить трансляцию на телеэкранах, глушили связь и пытались отключить виртуалию. Но не на тех напали. Прошли те времена, когда имелась возможность по щелчку пальцев вырубить интернет на локальном участке, откинув тысячи людей в информационный вакуум. Вокруг нашей планеты летало столько старых и новых спутников, и столькие из них работали автономно, что за пять минут вопрос решить не получилось бы, как бы ты этого ни хотел. А пока у людей имелся доступ к виртуалии, отключение новостных экранов не ограничивало людей в поглощении информации. Наоборот, такие манипуляции подстегивали их узнать больше. Ведь подобные глобальные отключения могли говорить только об одном: то, что транслировалось, являлось правдой, которую великие мира сего очень хотели скрыть. К моменту, когда мотоцикл Шаркиса остановился у обшарпанной гостиницы на окраине Тосама, загорелись первые машины. Не знаю, почему, но каждый добротный митинг не обходился без горящих машин. Будто у нас на генетическом уровне вложена жажда уничтожения тривиальных технологий в приступе безудержного пироманства. Сильнее этого проявлялась разве что любовь к мародёрству. Каждый общественный резонанс подстегивал людей вламываться в магазины и тащить оттуда телевизоры, электромагнитные печи и массажные коврики. Не знаю, как это работает. Убили известную личность? Самое время спереть клюшки для гольфа. Правительство повысило налоги? Хороший сигнал для того, чтобы утащить из магазина пару флаконов лака для волос. Жестокий убийца оправдан из-за недостатка доказательств? Что ж, магазинная тележка, теперь ты станешь моей! Хотя самым идиотским актом мародёрства я считаю «бум конца света», произошедший еще до моего рождения. Тогда ученые обнаружили, что к планете летит метеорит, и разогнали эту тему до общественного психоза. Большинство уверовали, что конец света близко, смерть дышит в затылок, а потому… вы не поверите… решили, что это дело следует отпраздновать обносом магазинов техники, в которые только-только завезли новые модели смартфонов. Конечно, если ты считаешь, что твою планету через пару дней разотрет в пыль метеорит, самое время прибарахлиться! Звон разбивающейся витрины, донесшийся до моих ушей, дал понять, что этот раз не станет исключением. Люди бушевали из-за скормленного им вранья и считали своим долгом отомстить правительству, обворовав ближайшие магазины, к этому правительству отношения, если честно, не имевшие. И кто я такой, чтобы строить из себя моралиста?! Неподалеку от нас я увидел небольшой магазин с фальшивым антиквариатом. Фальшивым я его посчитал по одной простой причине: настоящий антиквариат в подобных кварталах взялся бы продавать только смертельно больной человек. Благодаря ночной подсветке я узрел среди разнообразных предметов предполагаемой старины пузатый сосуд и захотел его так сильно, что аж пискнул. — В чем дело? — Шаркис отреагировал на мой писк с внушающим уважение спокойствием, пусть оно обуславливалось вовсе не крепкими нервами, а нечеловеческой усталостью. — Хочу глиняный горшок, — заявил я. — Нет, не хочешь. — Уверяю тебя, очень хочу! — А я тебя уверяю, что не хочешь, — выдохнул Зуо, слезая с мотоцикла и направляясь к гостинице. Я посчитал, что подобное игнорирование моих желаний — оскорбление чести и достоинства, и уже ринулся к магазину, но был жестко остановлен смятой банкой из-под пива, попавшей мне в бедро и заставившей унизительно припасть на одно колено. — Хочешь ты того или нет, а сейчас у нас нет времени на твою дурость, — заявил Шаркис, вертя в руке новую, еще не смятую пустую банку, как бы намекая… — Если твое желание не утихнет, позже я куплю тебе этот ебучий горшок. — Нет. Я не хочу покупной. Я хочу ворованный. Укради мне горшок! — Нет. — Начинается Эра Мародёрства! Я хочу быть как все! — Ты никогда не станешь как все, так что передвигай свои копытца в сторону гостиницы. Не испытывай моего терпения. Его и так почти не осталось. Учитывая, что Шаркис совсем не психовал, слова его звучали невероятно убедительно. Я кинул последний взгляд на пузатый горшок, представив, как пафосно мог бы на нем сидеть, и, убитый горем, поплелся к Зуо. День и так вышел достаточно паршивым, а без горшка окончательно слился в дерьмо. Ни горшка тебе, Тери. Ни гуся. И как ты докатился до такой ущербной жизни? Сложно представить, когда и кому пришла в голову идея открыть гостиницу на окраине города на территории трущоб. Жилось тут людям несладко, процветал разбой, голод, проституция, наркомания. И если в большей части города в качестве регулятора выступали Тосамские группировки, жестко контролировавшие каждая свою территорию, то здесь о таком можно было только мечтать. Трущобы (за исключением отдельных действительно полезных территорий) не были нужны ни правительству, ни мафии. Казалось, что весь мир отвернулся от этих кварталов и просто ждал, когда все его жители передохнут, как тараканы. Но тараканы живучие. И местные жители были точно такими же. Гостиница без названия разместилась в весьма любопытном здании. Судя по его виду, я пришел к выводу, что изначально это был лишь старый дом высотой всего в два этажа. Но затем его хозяин решил, что следует идти в ногу со временем и надстроить третий этаж. А потом, чуть подумав, принял решение надстроить и четвертый. А потом… На самом деле у здания наверняка имелось несколько хозяев. И каждый новый считал своим долгом внести свою лепту в высоту дома. На момент нашего с Зуо приезда в сомнительной конструкции насчитывалось уже семь этажей. Причем каждый новый этаж с третьего и выше был выложен из разных материалов. Кирпич. Бетонные панели. Металлические блоки. И черт-те знает что еще. Оставалось гадать, какую взятку хозяин гостиницы отслюнявил инспекции, проверявшей соответствие здания требованиям технических регламентов. Судя по трещине в левой части дома и небольшой усадке материала между пятым и шестым этажами справа, а так же сурового вида балки, тянувшейся от места усадки к соседней нежилой постройке, дом в какой-то момент решил накрениться. После этого здание следовало отправить под снос, но хозяин гостиницы для решения вопроса прибегнул к креативному мышлению и просто подпер здание балкой. Выглядело это весьма… неустойчиво. Шаркис отправил меня снимать номер, а сам двинулся к двери, ведущей к пожарной лестнице. На двери красовался мощный замок. И правильно. Если дом горит, жители должны уйти с ним. Какому безумцу придет в голову дать им шанс на выживание? Глупость! Шаркис уже в очередной раз бездумно оставил меня наедине со своей кредиткой по одной простой причине: считал, что ему лучше лишний раз не демонстрировать свое прекрасное лико кому ни попадя, особенно учитывая нынешние обстоятельства. А вот я, по его мнению, внимания не привлекал. Я с ним в этом вопросе солидарен: покрасневшие от полопавшихся капилляров глаза, тампоны в носу и кровь на футболке — это типичный вид жителя Тосама. Сольюсь с толпой раньше, чем вы чихнете, вот увидите! Внутри гостиница выглядела так же необычно, как и снаружи. В узком холле я насчитал порядка пяти обоев. Грязно-розовые — самый верхний слой. Грязно-зеленые проглядывали там, где успели отойти грязно-розовые. Грязно-голубые проступали в дырах, образовавшихся между стыками грязно-зеленых. Грязно-персиковые выглядывали из… Короче вы поняли. Очень необычный дизайн. Живо и свежо! Точнее абсолютно не живо и исключительно не свежо, но что-то в этом антураже бесконечного пофигизма хозяина гостиницы мне импонировало. Узкий холл заканчивался небольшой стойкой регистрации, за которой сидел немолодой мужчина в покосившейся шапочке. Его когда-то бордовый костюм теперь тоже получил приставку «грязно». На груди застыло пятно от соуса, на тонких усиках — капля майонеза. По крайней мере, я надеялся, что это майонез. Работник гостиницы смотрел в небольшой голографический экран, на котором крутился ролик, созданный моими алгоритмами. На меня мужчина не обратил никакого внимания. — Добрый вечер, — подал я голос, подходя к стойке почти вплотную. Над головой администратора гостиницы висели электронные часы, которые показывали «00:19», так что разумнее в приветствии было упомянуть ночь. Но мужчина меня либо проигнорировал, либо не услышал. Я понадеялся, что второе, потому что это давало мне шанс исправить свою ошибку. — Доброй ночи! — выговорил я громче. Реакции не последовало. Мужчина, словно зомбированный видеорядом, не отрывал глаз от монитора. Благо на стойке помимо фантиков от конфет и засохших пятен обнаружился настольный звонок. Его зеркальная поверхность, неестественно чистая для гостиницы с приставкой «грязно», завораживала, а кнопка манила. Я нажал на звонок, и холл наполнился неприятным треньком. Мужчина с майонезом на усах (я все еще надеюсь, что это майонез!) подскочил на месте и кинул на меня осуждающий взгляд. — Добро пожаловать, — процедил он сквозь зубы, давая мне понять, что ни черта не добро и уж тем более не пожаловать. — Здрасте, — широко улыбнулся я. Нитка одного из тампонов прилипла к краешку губ, и мне пришлось отлеплять ее усиленной работой языка. Со стороны я, наверное, выглядел странновато. Но главное, чтобы он это не воспринял как флирт. А впрочем… Если нализыванием тампоновой нитки я могу выбить скидку, буду рад стараться! — Я бы хотел снять номер. У вас есть свободные комнаты? — деловито осведомился я, стоически игнорируя десятки магнитных ключей, развешанных на доске за спиной администратора и демонстрировавших реальную «популярность» гостиницы. — Найдется, — буркнул администратор. — Вы один? — Да. — Значит одноместный номер, — пробормотал он себе под майонезные усы, щелкая по сенсорной клавиатуре. Я представил, как мы с Шаркисом ютимся на одноместной кровати. Ему придется меня обнимать! А я в ответ буду нежно храпеть ему в ухо, доводя до истерики. — Да. Но с двухместной кроватью, — сжалился я над Зуо. Администратор приподнял брови, давая понять, что мой запрос кажется ему подозрительным. — Я вольная птица. Люблю простор, — попытался я изобразить из себя богача, случайно зашедшего в не очень презентабельную гостиницу (совсем не презентабельную гостиницу, в которой останавливаются только на свой страх и риск). Судя по выражению лица администратора, не прокатило. Думаю, отсутствие у меня миллионов на счету выдала моя футболка из цирка Парадигмы. Или не очень густая шевелюра. На тампоны не грешу, тут как бы с каждым может случиться. — Согласно политике нашей гостиницы мне следует записывать в базу всех постояльцев без исключений, потому, если вы не один, прошу вас сообщить мне об этом сейчас же, — заявил мужчина строго. То ли он никогда в жизни не видел человека, который мог бы захотеть спать на двухместной кровати, то ли у работника этого места слишком хорошо развито чутье. Ставлю на второе, так как в подобном месте без чутья не выжить. — Хорошо, вы меня поймали, — вздохнул я, признавая поражение. — Дорогая, ты можешь выходить, — кинул я вбок. — Извините, мы, правда, не хотели морочить вам голову. Просто моя невеста слишком скромна, — произнес я, приобнимая воздух. — Милая, поздоровайся, — я с неприкрытой нежностью посмотрел на воздушное пространство справа от меня. — Ну прекрати, ты меня смущаешь, — зашептал я. — Я тоже тебя люблю. Но не прямо же здесь! — Ясно… очередной… — пробубнил администратор с непрошибаемым спокойствием. Я и не рассчитывал его удивить. Принимая во внимание количество наркоманов и душевнобольных на квадратный метр в этом квартале, я хорошо вклинился в общую струю (глубоко в душе надеюсь, что струя не мочи). — Представьтесь, — попросил мужчина, тяжело вздыхая. Сперва я выдал ему свое выдуманное имя, а затем и выдуманное имя выдуманной невесты. Что интересно, документов у меня не попросили. Только деньги. Причем администратор сообщил, что раз нас двое, то и номер он выдаст нам для двоих. Я расписался за себя и придуманную подружку, а затем сдуру решил познакомить администратора еще и с воображаемой собакой, которую мы якобы подобрали по дороге в гостиницу. Я скромно осведомился, можно ли в номер с животными. Не осуждайте меня, не смог удержаться. Администратор перегнулся через стойку, взглянул на пол в то место, где по моим россказням сидел грязный рыжий пес, и невозмутимо заявил, что с собакой в номер можно, но лишь, если я доплачу. Вот же хитрый жук! Мое уважение! Хорошо, что за воображаемую собаку платить буду не я, а Шаркис! Ой, как он обрадуется! Благородное действие — подбирать с улицы животных. Даже воображаемых. Особенно воображаемых! Заполучив ключ-карту, я по-джентельменски помог невесте подняться по лестнице на второй этаж. Лишь исчезнув из поля зрения администратора, я сложил с себя полномочия придурочного женишка и зашагал к замурованной пожарной лестнице (Зуо позаботился о том, чтобы она размуровалась). Шаркис меня уже там ждал. Мы поднялись еще на два этажа, минуя галерею вызывающих уныние картин с пейзажами прошлого, затоптали грязный палас и добрались до двери в нашу комнату. Общее унылое впечатление вызвал и номер для двоих. Двухместная кровать показалась не такой уж и двухместной. На неказистом столе и стуле обозначился толстый слой пыли. Единственное широкое окно в комнате здорово сифонило. Каждое дуновение ветерка сопровождалось пронзительным свистом. А лишь я включил свет в ванной комнате, как по стенам и полу кинулись врассыпную полчища тараканов. Очень милое место для смерти! Это подтвердил и полустертый контур человеческого тела, обнаруженный мной под пыльным паласом. Я не из капризных и не против сладко поспать на месте убийства, а вот Зуо эта комната вообще не шла. Я ждал, когда Шаркис заведет шарманку бесконечной критики, сообщит, что и минуты здесь больше не останется, и ринется к выходу. Но Зуо было явно не до окружавшего нас антуража. Он опустился на кровать и тут же высыпал на нее из пластикового пакета все, что мы успели купить по дороге (сомнительные лекарство, воду и еду), а после взялся раздеваться. Что, вот прям так сразу? Ладно. Ты прав, Зуо. Завтра, а точнее уже сегодня, мы с большой вероятностью любуемся небесами в последний раз, так что предсмертный перепихон лишним не будет. Я стащил с себя футболку, все еще мокрые после пребывания в ящике фокусника кеды, шаровары и уже взялся было за нижнее белье, которое, в отличие от обуви, высохнуть успело, когда меня прервали: — Что ты делаешь? — нахмурился Зуо, стянувший с себя бронежилет и теперь расстегивающий рубашку. — Раздеваюсь, — ответил я, посчитав, что мои действия более чем очевидны. — Зачем? В номере холодно. Действительно было чуточку зябко. — Ну как же… — растерялся я. — Чтобы предаться страсти! По лицу Шаркиса легко прочиталось, что он сейчас хочет чего угодно, только не предаваться страсти. Очень жаль. Я вообще-то уже настроился. — Хватит паясничать. Лучше помоги мне, — Зуо с тихим шипением стянул с себя рубашку и воззрился на свое левое плечо. Даже в полумраке плохого освещения номера я заметил, что оно припухло. — Помогу, чем смогу, — томно протянул я, принимая, как мне казалось, сексуальную позу. Со стороны Шаркиса донесся страдальческий стон. Видимо, я не сильно его впечатлил. А я ведь так старался! Неподалёку от кровати нашлось зеркало, в которое я и уставился, пытаясь оценить, насколько я прекрасен этой ночью. Новые синяки на теле цвели и пахли. Синяки поверх синяков поверх синяков поверх синяков. Меня можно было бы назвать человеком-синяком, если бы наличие подобных регалии приносило их владельцу хоть какой-то бонус. Да, признаю, на первый взгляд я выглядел не ахти как. Да и тампоны красоты мне не добавили (кстати, надо будет вновь попробовать их вытащить), но к этому вопросу ведь можно подойти и с другой стороны: на моем теле расцветали целые вселенные! Я не хуже космоса вмещал в себе тысячи разноцветных миров! Пока я с неприкрытым любопытством разглядывал себя любимого, Шаркис вскрыл шприц и наполнил его жидкостью из ампулы. — Подойди и сделай мне укол обезболивающего, — протянул он мне шприц. — Быть может, мне лучше сделать тебе кое-какой другой укол? — поиграл я бровями, все еще не отказываясь от идеи отвратительного секса с предсмертными хрипами вместо стонов. — Я тебя сейчас в окно выкину, — пообещал мне Зуо. — Хочешь предаться любви в пучине народного восстания? — присвистнул я. А народное восстание уже вовсю разгоралось, и его отголоски проникали в нашу комнату вместе с ветром. Народ бушевал. То и дело раздавались громкие хлопки, подозрительно напоминавшие выстрелы. Сквозь окно до нас доходили то чьи-то крики, то торжество. И никто не сможет убедить меня в том, будто сейчас не наилучшее время для того, чтобы снимать трусы! — Фелини, блядь, — рыкнул Шаркис, давая понять, что у него нет настроения терпеть мои шуточки. Обидно, учитывая, что я ни черта не шутил! — Делай укол! — Я не умею, — растерянно залепетал я, хлопая невинными глазками. — Виртуалия тебе в помощь, — выдавил Шаркис, разворачиваясь ко мне больным плечом. — Введи иглу примерно на два сантиметра ниже латерального края акромиального отростка. Латер… что? Акроми… в смысле? Какого еще отростка? У меня в трусах имеется отросток, которому было бы неплохо уделить немного вашего внимания, господин Шаркис. Пришлось действительно лезть в виртуалию, параллельно с поисками сообщая Шаркису о том, что не всем вещам в этом мире можно научиться по видосикам из социальных сетей! Шаркис согласился, что не всем. Но вот с уколом-то я точно справлюсь. Лично я в этом сильно сомневался. Вот попроси он меня об этом несколькими днями ранее, когда я еще был на него жутко зол, и я бы эту иглу с удовольствием воткнул ему прямо в глаз. А нынче я весь свой гнев растерял и превратился в слабое безобидное создание! И совсем не хочу втыкать в Шаркиса иголки! …Я воткнул в Шаркиса иголку и ввел лидокаин, очень надеясь, что сделал все правильно. Зуо не выказал эмоций на мои действия, хотя, полагаю, ничего приятного в этой процедуре не нашел. Подождав, когда обезболивающее подействует, Шаркис сдернул с кровати простынь и крепко завязал один ее край на ближнем из украшавших спинку кровати толстых металлических колышка. Свободную часть простыни он обернул вокруг своего туловища, пропуская грязно-белую (напоминаю, что в этой гостинице приставка «грязно» присутствует везде!) ткань через подмышку вывихнутого плеча, а затем и второй край привязал к кровати. Следом пришла очередь пододеяльника. Зуо согнул локоть и отвел больную руку в сторону, а затем попросил меня закрепить тканью его предплечье, а остатки завязать на моих бедрах. Я все еще надеялся, что это какие-то особые прелюдии. Но Шаркис не выглядел особенно игривым. — Держи мое предплечье обеими руками. Крепко, блядь, держи! Да. Нормально. А теперь отклоняйся назад, вытягивая мне руку. — А тебе не будет больно? — Конечно, блядь, будет! Делай! Я начал медленно отклоняться, пытаясь выправить плечо Зуо, но, как мне показалось, эффекта мои действия не возымели. Я было ослабил давление, но Шаркис приказал мне продолжать, заверив, что это может занять некоторое время. Что ж… В трусах и пододеяльнике посреди жутковатой комнаты со стонущим от боли Шаркисом чувствовал я себя странновато. Если выглядели мы не очень фотогенично, то, как минимум, порнографично! — А вот ты знаешь, что самцы мухи подвергаются скручиванию гениталий. Без этого прикола они бы при спаривании постоянно переворачивались. Мне вот интересно, поворот был бы один или мушиный секс в этом случае больше напоминал бы пропеллер? — Угх… м-м-м… — раздалось со стороны Шаркиса вполне вразумительное. Так и знал, что ему понравится! Я гуру по отвлечению внимания человека от ужасающих реалий! — А у уховерток имеется запасной пенис. Вот что бы ты делал, если бы у тебя был запасной пенис? — Ты можешь немного по… м-м-м-м… Хочешь, чтобы я продолжал? Без проблем! — А постельные клопы иногда трахают тараканов, — я почувствовал, что рука Шаркиса слегка подалась в сторону, только не понял хорошо это или плохо, но на всякий случай продолжил. — Кстати, у медоносных пчел у самца при эякуляции пенис взрывается. — Мне не инт… — Шаркис вздрогнул от резкого щелчка в плече. А затем медленно выдохнул. — Вправили, — сообщил он мне, разматывая пододеяльник и простынь и возвращая их на законное место на постели. Я все это время неприкаянно топтался в углу небольшой комнатки, прикидывая, теперь-то трусы надо снимать или пока повременить? Возымели ли мои грязные разговорчики про сексуальную жизнь насекомых на Шаркиса хоть какой-то эффект? Надеюсь, что да! Зуо опустился на кровать и поводил плечом, прислушиваясь к своим ощущениям, хотя какие могут быть ощущения с лидокаином? Затем он положил руку на противоположное плечо и оказался удовлетворен результатом. За окном негодование толпы набирало обороты, и я порадовался, что номер нам дали не на первом этаже. Впрочем… Если разогретая толпа решит вломиться в гостиницу, о последствиях можно лишь догадываться. — Существует грибок под названием «энтомофтора мушиная». Он заставляет самцов мух спариваться с трупами инфицированных самок! — выпалил я контрольный факт с сексуальным подтекстом, теперь уже от нехороших мыслей стараясь отвлечь себя, а не Зуо. Шаркис тяжело вздохнул. — Мы можем перенести твой урок биологии на другой день? — спросил он хмуро. — Это не урок биологии, — возразил я. — Это я тебя соблазняю. — Хорошо, тогда ты можешь перенести мое соблазнение на другой день?! Так другого дня может и не представиться… — А чем плохо сейчас? — удивился я. Шаркис лишь со стоном лег на постель и закрыл глаза. — Чем плохо сейчас?! — выдохнул я с уже большим возмущением. — Я устал и хочу спать, — рыкнул Зуо. — То есть сейчас ты секса не хочешь? — Вот именно. — Это потому что я не очень сексуален? — Ар-р-р-р… отвали! — Или слишком сексуален? Шаркис перевернулся на живот и положил подушку себе на голову. — Но это разве нормально? Ты еще слишком молод. Ты должен думать о сексе постоянно! Я вот так и делаю! — Ой, да хорош заливать. Большую часть времени ты думаешь о всякой хуйне вроде грибка мушиной Чего-То Там! — Но мысли о сексе фоном на постоянной основе! — Угу. — Как вообще можно не хотеть секса? — Очень, блядь, просто. Берешь и не хочешь! — Нет, так не пойдет! Ты должен при любом удачном случае срывать с меня одежду и вбиваться в мое хруп… — Я сейчас хочу вбиваться только лицом в асфальт, — послышался подподушковый бубнеж. — Ладно, — сдался я, укладываясь на кровать рядом с Шаркисом и смотря на его вправленное плечо. — Но обещай потом обратиться к врачу. Эректильная дисфункция — это не приговор. Она лечится! — Захлопни пасть и спи. — Это все от стресса, не переживай. Зуо приподнялся на локтях и вперил в меня красные глазюки. — Что? — стушевался я. — Ты резко меня захотел? — Нет. — Нерезко меня захотел? — Сейчас я хочу только одного: чтобы ты замолчал. — Тебя это возбудит? — О-о-о да-а-а… — процедил Шаркис сквозь зубы. Что ж… И на какие только ухищрения не пойдешь, чтобы разжечь огонь в своем парне. Я резко замолчал и взялся ждать, когда же Зуо затопит меня своей страстью. Минуты через полторы я услышал тихое сопение и понял, что меня жесточайшим образом обвели вокруг пальца. Шаркис уснул. **** — …Да что с тобой не так? Хватит ерзать? — раздраженно выдохнул Аки, стреляя взглядом в Ника. — Я и так весь на нервах, а тут еще и ты все никак не можешь нормально усесться! — Из-звини, — сбивчиво выговорил Ник, еле сдерживая бешенство от едва скользнувшей на губах Райна улыбочки за секунду до того, как он отвернулся, сделав вид, будто его это касается в последнюю очередь. «Я дебил — здесь все ясно как день. Ты-то нахрена согласился на это дерьмо?!» После массированного обстрела особняка, члены Тени собрались на ставшей слишком пыльной кухне, дабы обсудить дальнейший ход действий. Аки раздавал распоряжения, вольготно устроившись в самом удобном кресле, в спинке которого красовались всего три дырки от пуль. Он делал вид, будто новый статус руководителя ему претит, но явно быстро входил во вкус. Ник слушал в пол-уха, пытаясь принять удобное положение, но у него ничего не выходило. Болела спина после неудачного падения на пол. Болели запястья от лютой отдачи самодельного пистолета, который попался под руку первым. Болела ссадина у виска, оставленная шальной пулей одного из противников. Колени и локти от ползанья по стеклу. В ушах все еще звенело, а нервная система так до конца и не расслабилась, хотя худшее на данный момент оказалось позади. Но сильнее всего болела, мать ее, задница. И это уже никаким образом не было связано с неожиданным нападением на особняк. Никто не рискнул спросить, где все это время ошивался Шаркис, так как свежие новости о подрыве Углерод-центра ответили на все вопросы. А уж после того, как в сети замерцал слив видеозаписей с полицейских дронов, все окончательно решили помолчать в тряпочку. Им здесь, конечно, пришлось худо, но какую ответственность взвалил на свои плечи Шаркис, никто не хотел даже представлять. Помимо задницы Ника беспокоило еще и задетое самолюбие, потому что… Черт, вот как он объяснит это Шаркису? Что скажет? Знаешь, босс, пока ты рвал жопу, фигурально выражаясь, я делал это в прямом смысле слова, а потом упустил единственного человека, которого ты мне доверил? Конечно же, Эол (да чтоб он сдох в подворотне!) воспользовался общей неразберихой и благополучно сбежал. Нет, Ник не рассчитывал, что спонтанным сексом возьмет и вмиг заставит Эола передумать по поводу своего положения в этом мире. Секс был идиотским решением, в которых, как уже Дайси убедился, Ник был весьма хорош. Если бы перед ним развернули список возможных решений определенной ситуации, он бы однозначно выбрал самое худшее из возможных. У Шаркиса был характер, у Фелини — нетривиальное мышление, у Аки — стабильность, у Яна — человечность, у Агаты — цель. У Ника не было ничего. Лишь череда тупых решений. И кто тому виной? Он сам. В бегстве Эола не было ничего удивительного. Он не скрывал своего отношения к Тени. Нику не следовало упускать его из виду! Но он упустил! — Раз все всё поняли, за дело, — Аки хлопнул в ладоши, возвращая Ника из гнетущих мыслей обратно на расстрелянную кухню. Члены Тени начали медленно разбредаться. Аки, ловко перемахнув через спинку кресла, устремился к лестнице, скорее всего, чтобы вновь проверить, все ли хорошо с Джульеттой, которая поймала за него пулю. Наконец, кухня опустела. Ник медленно поднялся с неудобного стула и побрел к лаборатории, разбитый и морально, и физически. Из головы никак не шел гипотетический разговор, который мог развернуться между ним и Шаркисом в ближайшем будущем. Зуо будет в ярости, верно? Убедится, что Дайси бесполезен, и все то, что Шаркис ему уготовил, Ник не заслужил. Да, у них с Зуо отношения складывались не лучшим образом, но это вовсе не означало, что Нику хотелось его разочаровывать. — Чем ты так обеспокоен? — Райн появился рядом с Ником настолько неожиданно, что нанит еле сдержал крик. После перестрелки Райн выглядел растрепанным. Толстая красная коса, обернутая вокруг его головы, не расплелась, но отдельные волоски, выбившись из нее, торчали во все стороны. Под правым глазом наливался синяк. На шее красовалось несколько порезов, а на костяшках обоих кулаков блестели свежие ссадины. Но держался Райн непринужденно. Будто ничего не произошло. Ни перестрелки. Ни секса. Ник думал избежать беседы, посчитав, что в нем не осталось сил для поддержания разговора, но лишь он коснулся пальцами ручки двери в лабораторию, и фантазия нарисовала, как он опять торчит в этом большом холодном помещении абсолютно один. Ему показалось, что сейчас привычное одиночество покажется особенно удушающим. — Эол сбежал, — сухо выговорил он, толкая дверь и в тайне надеясь, что Райн пойдет за ним. Так и случилось. Парень с легкостью проник в распахнутую дверь, не упуская Ника из виду. — Этого следовало ожидать, — пожал Райн плечами, не впечатленный новостью. — Шаркис с меня три шкуры сдерет, — выговорил Дайси тише. — Не преувеличивай. Так… поорет пару часов и успокоится, — беспечно отмахнулся Райн. — А если он… Слова застряли в горле. Нику не хотелось произносить это вслух, но мысленно фраза завершилась сама собой: «…А если он решит, что я Тени больше не нужен?». Глупости. Зуо простил даже Инфа. Все это бред собачий. Ник накручивал себя на фоне уже второго эмоционального раздрая за последние сутки. Умом он это понимал, но на уровне эмоций с ним творилась какая-то белиберда. И взять ее под контроль у Дайси всё никак не выходило. — Если он… — попробовал Ник вновь, но ничего не вышло. Напряжение, которое росло в нем последние часы, дни, недели, месяцы, наконец-то нашло выход. К горлу подкатил ком. Глаза защипало от слез. — Эй, — оторопело выдохнул Райн, явно не готовый к чужим слезам. — Ты чего? Перестань! — запаниковал он. Нажимая на курок, он всегда оставался спокоен, как удав, но перед плачущим человеком он показал себя с неожиданной стороны, мгновенно превратившись в абсолютно растерянного парня, не имеющего понятия, что ему делать. — Давай скажем, что это я упустил Эола! Если тебя так беспокоит реакция Шаркиса, без проблем возьму его гнев на себя. Как тебе идея? — Тебе-то это зачем? — выдохнул Ник, чувствуя, что прорванную плотину уже не залатать. Слезы текли градом, забирая с собой лишнее напряжение, но и подчеркивая, каким на самом деле все это время Ник был уязвимым. Он пытался соответствовать. Держал лицо и не выдавал страха или неуверенности. Старался быть полноценным членом Тени. Полноценным. Ха. Очень смешно. — Ну… — Райн замялся. — Ни зачем. Просто так. Если тебя это успокоит, почему бы и нет? — Я сам… — Ник громко всхлипнул, — я сам должен нести ответственность за свои ошибки. — Ой, ну прям ошибки, — качнул Райн головой. — Слушай, по-моему, ты воспринимаешь происходящее слишком близко к… Ник разрыдался в голос, не желая ничего слушать про то, что он чувствует что-то Слишком! Потому что Слишком было то, что происходило с его жизнью последние полгода. Нет. Неправда. Еще раньше. Задолго до знакомства с Шаркисом и Фелини. Уже тогда было это чертово Слишком! Ник вздрогнул, когда Райн, не нашедший, что сказать, шагнул к Дайси и заключил его в до глупого скромные объятья. Будто еще несколькими часами ранее он не участвовал в… Нику следовало взять себя в руки и оттолкнуть от себя Райна, но так хотелось хотя бы на минуту прекратить притворяться. Дайси вцепился в пропахший порохом бронежилет парня, уткнулся лицом ему в грудь и окончательно дал волю чувствам. Сколько они так простояли в полном молчании, Ник бы сказать не сумел. Но нарыдался он на годы вперед. И плакал бы, возможно, еще дольше, если бы не неожиданный грохот. Резкий звук заставил и Ника, и Райна буквально подпрыгнуть на месте. Они, отпрянув друг от друга, уставились на запасной выход из лаборатории, дверь которого до перестрелки пряталась за одним из стеллажей с различным барахлом. — Чем это вы здесь занимаетесь? — уставился на них Эол, пыхтя от натуги. Он еле передвигал ногами, затаскивая в лабораторию Ника объемную коробку. — Ты… Ник чуть не выпалил «Ты вернулся?», но вовремя прикусил язык, поняв, что тем самым выдаст Эолу те эмоции, которые демонстрировать ему не хотелось. Было достаточно и позорно заплаканного лица. — Ты где шлялся?! — выдохнул он с угрозой. Голос все еще дрожал. — Ходил домой. За оборудованием, — Эол со второй попытки водрузил коробку на один из столов, а затем выгнулся назад, хрустя позвоночником. — Боже, моя спина, — простонал он. — Так что у вас здесь происходит? Чего это ты рыдаешь? Неужели по мне? — в глазах Эола заиграли бесящие искры самоуверенности. — Ага, точно, — выдохнул Ник, смахивая с лица слезы. — Нахрена ты приволок свое барахло? У меня в лаборатории оборудование куда лучше. — Да, но мое для меня привычнее. К тому же дополнительные побрякушки лишними не станут. Нам нужны все мощности, которые у тебя есть. — Для чего? Эол подошел к капсуле ПКО-вируса и постучал по ее поверхности сквозь накинутый брезент. — Да так… появилась у меня одна идейка. Интересно послушать? Или продолжишь рыдать? «…И с этим долбоебом я потрахался, ёб вашу мать. Ник, ты гений…»