Семь небес Рая

Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? Фелини отлипает от твоего паха, и на его нелепом лице расцветает натянутая хитрая улыбка. Ты ждешь, когда он скажет очередную глупость, за которой привык ловко прятать свои истинные мысли и переживания не только от окружающих, но и от самого себя. Бесперебойный поток осознанного бреда, выставленный напоказ оцинкованным щитом между бесплодными надеждами и бескомпромиссной реальностью, о которую эти надежды разобьются, лишь на мгновение Фелини позволит себе расслабиться. Печальный клоун с пустыми глазами и неординарными способностями, превратившими его жизнь в ад. — Я случайно, — выдает он не слишком убедительно. — Но раз я уже на коленях, почему бы тебе этим не воспользоваться? Он проводит рукой от твоего бедра к паху, уверенный, что выиграл этот раунд. Поддаться искушению легко, а вот противостоять ему… Но неприятный налет скрытого за поведением Фелини смысла, будто песок, скрипящий на зубах, не дает тебе окунуться с головой в сиюминутное желание и просто сделать то, чего хочешь ты. И чего хочет он. Сжав зубы до боли в челюсти, ты отнимаешь его руку от себя. Не в силах скрыть тихую злость, сдавливаешь его запястье чуть сильнее требуемого. Тебе сейчас очень хочется сделать ему больно, чтобы дать понять, какой хуйней он занимается. Вот только это ничего не изменит. Его не переучить физической болью, а моральной в нем слишком много и без тебя. Нервы натянуты, как окроплённые кровью струны, использованные в качестве удавки. Это тот случай, когда у тебя не возникает ни единой идеи, что сделать, чтобы исправить ситуацию. Проблема Фелини засела настолько глубоко внутри него, что до нее не добраться ни разговорами, ни кулаками. Глухая стена, разукрашенная во все цвета радуги и заклеенная блестками. И вам остается упрямо смотреть друг другу в глаза, в немом скандале пытаясь доказать каждый свою правоту. Первым, впрочем, сдается Фелини. — У тебя же встал, — нетерпеливо цедит он сквозь зубы, раздосадованный тем, что ты не ведёшься на его очередную идиотскую провокацию. Будто его действительно интересует один лишь секс. Но ты-то знаешь, что это лишь ширма. — И что? — хмыкаешь ты. — По-твоему, я ебусь каждый раз, когда у меня встает? — Нет, — качает он головой. — А следовало бы. Тебе это явно пойдет на пользу, — заверяет он, предпринимая попытку вырвать запястье из твоей хватки. Ты в ответ резко ставишь его на ноги, разворачиваешь его лицом к противоположной стене, заламываешь ему руку за спину и прижимаешь к себе. — За дурака меня держишь? — тихо выдыхаешь ты ему на ухо. — Ничего подобного, — фыркает он, резко дергаясь, но доставляя этим действом дискомфорт лишь себе самому. Твои пальцы на его запястье сжимаются сильнее, извлекая из Фелини тихий писк. — Ты злишься на меня? — Не больше обычного. — Тогда почему отказываешься от секса? Он правда не понимает или вновь придуряется? — Я отказываюсь от прощального секса. Мне он не всрался, — выплевываешь ты, ощущая, как при произнесении слова «прощальный» у тебя сводит скулы. Фелини вздрагивает и перестает вырываться из твоей хватки. Вы стоите в гнетущей тишине. Ты почти слышишь, как в его больной головушке начинают скрипеть шестеренки. Интересно узнать, что он сделает? Начнет врать? Или постарается перекрыть правду очередной несмешной шуточкой, попытавшись вывести тебя из себя. Его кожа под пальцами чувствуется сухой и горячей. Во взъерошенной шевелюре блестят серебристые нити преждевременной седины. Синяки и ссадины плотным строем с шеи сползают под ворот несуразной футболки. Он дышит часто и отрывисто, будто на что-то решается. — Надо быть реалистами, — выдыхает он с большим трудом. — Мы не знаем, что нас ждет, — в голосе слышится режущий по ушам надлом. — Незнание не равносильно похоронам, — парируешь ты, отпуская руку Фелини. Это его награда за то, что он не взялся юлить. — Я лишь подстраховываюсь, — заявляет он, потирая пострадавшее запястье. — Твоя подстраховка больше походит на смирение. — Слушай… Не могу я разговаривать с тобой на серьезных щах, когда ты стоишь передо мной голышом с хуем в боевой готовности! — внезапно всплескивает он руками. Ну вот… начинается. Ненадолго его хватило. — Можешь прикрыться? — Ты сам стянул с меня полотенце, — напоминаешь ты. — Я же сказал, что это произошло случайно, — ворчит он, поднимая с пола полотенце и протягивая его тебе. Судя по потемневшим ворсинкам, чистота пола оставляет желать лучшего. Ты невольно окидываешь взглядом ваш номер и убеждаешься, что при свете солнца он выглядит даже хуже, чем при электрическом. Типичный гадюшник, в котором селятся только самые отчаянные. Например, вы с Фелини. Мальчишка в этом антураже выглядит вполне естественно. У него на лбу написано, что любое сомнительное жилище Тосама нисколько его не смутит. Он не из тех, кому требуется физический комфорт. Он стремится к комфорту душевному, который, по факту, вряд ли когда-то будет им достигнут. Но люди склонны тратить время на размышления о несбыточном. Такие мечты — ментальный наркотик, который не жалеет никого. Потому ты сладким иллюзиям предпочитаешь куда менее возвышенные и более скупые на результат цели. Ты завязываешь полотенце на бедрах и вздергиваешь брови в немом вопросе, готово ли Его Величество продолжать разговор о его дурном поведении. — Я вижу, как он выпирает, — бубнит Фелини. — Можешь что-нибудь с этим сделать? Вообще-то он встал из-за тебя, придурок. — Я — нет. Ты можешь, — отвечаешь ты, и лишь подождав, пока Фелини, поняв тебя превратно, торжествующе усмехнется, добавляешь: — Тебе достаточно закрыть глаза. Попробуй. Уверен, у тебя получится, — советуешь ты. Мальчишка строит капризную мину, но глаза действительно прикрывает. Оглушительная тишина возвращается и беспощадно давит на виски. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — не выдержав твоего молчания, признается Фелини со вздохом. — Да, предположим, я настроен не очень позитивно. Нет во мне оголтелой веры в лучшее будущее. Ну и что? Я все равно сделаю все от меня зависящее, чтобы… — Нет, не сделаешь, — сухо прерываешь ты его. — Ты уже не делаешь, — подходишь к Фелини почти вплотную и берешь его лицо в свои ладони. — Вместо того чтобы пытаться выкрутиться, ты думаешь о всяком дерьме. Сколачиваешь себе фантасмагорический гроб. Что может сделать для лучшего будущего человек, приготовившийся умереть? — ты с силой сдавливаешь челюсть Фелини и резко встряхиваешь парня. — Чтоб я больше не слышал и намека на это. Я запрещаю тебе даже думать о том, что ты сдохнешь, — шипишь ты ему в губы. — Но я ведь… Сдавливаешь его челюсть сильнее, до боли. Фелини распахивает глаза и вперивает в тебя яростный взгляд. Серая радужка на контрасте с розовыми белками кажется в разы ярче обыкновенного. — Я запрещаю. — Ты не можешь контролировать мои мысли, — упрямится парень. Кто-то не к месту решил продемонстрировать свой характер? Очень вовремя. — Я могу абсолютно всё, — выдыхаешь ты, толкая его на постель. Фелини настороженно следит за тобой, будто готовый в любой момент сорваться с места и кинуться к двери. Ну уж нет. Это вы уже проходили и не раз. Вот только бегство Фелини из раза в раз не приводит ни к чему, кроме новых проблем на его задницу. — Я не располагаю нужным количеством информации, — почти шепчет он, оправдываясь. — Можешь ты это понять или нет? Вы все можете это понять или нет, мать вашу? Как я могу подготовиться к тому, чего не знаю?! Я, блин, человек, а не машина! А кого в моем лице видите все вы?! Ты с досады клацаешь зубами. Во-первых, ты «не все». Во-вторых, вы это уже обсуждали. Но, судя по всему, проговорить единожды этот вопрос оказывается не достаточной поддержкой. Фелини следует напоминать о твоем взгляде на ситуацию каждый день? Каждый час? Каждую минуту? С таким же успехом можно колотиться головой о металлическую стену. — Понятия не имею, что там думают эти твои «все», — фыркаешь ты. — И я не стану ссать тебе в уши, уверяя, что ты однозначно справишься, — холодно бросаешь ты. Пыльное полотенце вновь сползает на пол. — Я могу лишь пообещать тебе сделать все для того, чтобы у тебя появилась возможность попробовать решить эту проблему, — ты раздвигаешь коленом ноги Фелини, не отводя от него взгляда. — Но если ты изначально не веришь даже в мизерную вероятность на успех, все мои усилия покатятся по пизде. — А если я уверую, но все равно обосрусь, не покатятся? Вы только посмотрите. Он еще и язвит тебе. — В себя поверил? — усмехаешься ты, невольно проводя языком по своему клыку. — А разве данная лекция не для этого? — в тон тебе отвечает Фелини вопросом на вопрос. — Предпочту, чтобы рядом со мной ты верил в меня. — Фу, как эгоистично, — ядовито протягивает он. — Ставить тебя выше себя самого? — Вот именно. — Не много от меня требуешь? — Мало. По идее, за все твои выверты следовало бы потребовать еще и проценты, — хмыкаешь ты, наклоняясь к Фелини ближе. — О, так ты ко мне, ко всему прочему, еще и милосерден? — Я бы даже сказал слишком. — Когда же мне верить в себя, если я почти всегда с тобой? И это вряд ли изменится в случае, если оба мы выжи… — его слова прерывает звонкая затрещина. Фелини морщится. — Я ведь сказал не думать в таком ключе, — спокойно напоминаешь ты. — А я сказал, что не могу ничего с этим поделать. Будешь лупить меня до посинения? — Если потребуется. — Мне казалось, ты это перерос, — вновь берется он ехидничать. — Нет. Не перерос. Я лишь в начале очень долгого пути. И тебе лучше помалкивать, если хочешь увидеть его конец. — Сомнительное утверждение, ведь оба мы знаем, что я могу и этого дня не пережи… Горбатого могила исправит. Ты резко подаешься к Фелини, и его очередной провокационный высер заглушаешь глубоким, удушающим поцелуем. Парень шипит от боли, когда большим пальцем ты давишь ему на челюсть как раз в том месте, где теперь отсутствуют зубы. — Псих ебучий, — торопливо выдавливает он, когда ты отстраняешься. Кто бы говорил. Тебе вовсе не хочется быть грубым или причинять ему боль, но ты не знаешь другого способа вышибить из его больной головы эти идиотские мысли о смерти. Тебя бесит, что он воспринимает этот итог как само собой разумеющийся и вместо страха испытывает лишь щемящую тоску. Для тебя не новость то, как легко он зацикливается на негативе. Взять хотя бы ненависть к Джонни, которую он лелеял годами, но которая испарилась и превратилась в глухую апатию, как только появился новый объект для ненависти. Ты. Ты, который его бросил. Ты, который за эти полгода превратился в центр его мира. Ты-ты-ты. Задумка же переехать на постоянное проживание в психиатрическую больницу легко затерялась за новыми невероятными перспективами. Действительно, ему не понадобится психиатрическая помощь, если он умрет. План, достойный общественного восхищения. «Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать». Я хочу услышать о том, что ты будешь бороться за нас до последней капли крови и не станешь мириться с ролью жертвенного агнца. Либо всё, либо ничего. И никаких сценарных полутонов, в которых красочно расписывается вероятность твоей смерти. На кой хер мне такие перспективы? Жизни тысяч людей не являются для меня приоритетнее твоей. Гуманизм — не моя сильная сторона. И я хочу, чтобы ты это понял, но не знаю, как это вдолбить в твою тупую башку! Меня бесит твое смирение. Меня бесит, что ты готов так легко оставить меня разруливать это мирское дерьмо в одиночку. Ты мне слишком много задолжал, чтобы просто взять и подохнуть. Но говорить подобное вслух опасно. Фелини тут же нащупает твою слабость и ударит по ней в самый неподходящий момент. Его безумие пылкими словами о любви не урезонить. Таких, как он, следует держать в узде и планомерно подавлять, потому что лишь дай волю — и беды не избежать. Скорее всего, ты понимал это еще полгода назад, уходя от него из больницы. Но промывка мозгов авторства Фелини-старшего прошла на ура, заглушив глас разума и стерев мысли о последствиях твоих действий. Было бы глупо считать, что Фелини, будучи далеким от здравомыслия человеком, проглотит обиду и продолжит жить, как ни в чем не бывало. Он бы отпустил тебя с миром лишь в одном случае: если бы ты оказался слабее его. Но это не так, потому в его мести не нашлось и капли жалости. Второй поцелуй со вкусом крови, что сочится из его прокушенной губы. Фелини впивается пальцами тебе в затылок, будто пытаясь впечатать тебя в себя. Ты же грубо сдираешь с него одежду, как если бы вы были обезумевшими от страсти любовниками, встретившимися после долгой разлуки. Треск рвущейся ткани сопровождается сдавленными стонами и скрипом неудобной кровати. И ты целуешь ссадины на его шее, проводишь языком по свежим синякам на плечах, опускаешься по царапинам к груди и слышишь его судорожные выдохи в моменты, когда прикасаешься губами к его соскам. Фелини же, оставляя красные полосы у тебя на животе, стремится опустить руки ниже, но ты в последний момент ловишь его за запястья и вжимаешь их в подушку у него над головой. — Держи их так, — просишь ты. Не отпускаешь руки, пока он не подтвердит, что готов подчиниться. — Зачем? — Потому что я так хочу. — Не спросишь, чего хочу я? — Не рискну, — качаешь ты головой, наклоняясь к его шее. — Может, в кои-то веки это будет нечто… вразумительное, — сбивчиво выдает он, отклоняя голову в бок и тем самым давая тебе больше места для маневров. — Очень в этом сомневаюсь, — честно отвечаешь ты, оставляя на бледной коже засос поверх почти зажившей гематомы. — И все же… не спросишь? Ты на эту уловку не поведешься. — Чем спрашивать, я лучше сделаю. Вот только мне для этого потребуются обе руки, — замечаешь ты. Фелини нервно сглатывает и отводит глаза. — Л-ладно, — наконец, выдавливает он. — Ты теперь каждый раз будешь ставить условия? — хмурится он. — Да. — В чем смысл? — Потому что я так хочу, — повторяешь ты уже озвученный ранее ответ, отпуская руки Фелини. Он не шевелится, лишь искоса поглядывает на тебя. — Замри, — предупреждаешь ты, садясь на постели, хватая парня за бедра и притягивая его ближе к себе. С задранными над головой руками Фелини дает возможность разглядеть себя без прикрас. Его тело на данный момент походит на холст, краску на который нанес душевнобольной человек. Парень стоически выдерживает твой изучающий взгляд, пусть руки его и подрагивают от желания закрыть наиболее болезненные места. Ты не сомневаешься, что в первую очередь ему захочется спрятать шрамы на ребрах, которые он оставил на себе сам. Слишком явное подтверждение череды пережитых минутных слабостей. Потому ты протягиваешь руку к боку парня и нащупываешь пальцами рубцовую ткань. Фелини вздрагивает и шумно вдыхает через нос. Взгляд его вновь уплывает вбок, будто стена грязной гостиницы ему в тысячу раз интереснее тебя. Путь из прикосновений от шрамов пролегает к впалому животу и заканчивается у внутренней части бедра. Фелини смешно ежится, когда вслед за пальцами ты решаешь повторить проложенный маршрут уже губами. Но не успеваешь доползти до живота, как… тебе звонит Аки. Очень, блядь, вовремя. — Чего? — раздраженно выдыхаешь ты, принимая звонок. Глаза Фелини расширяются. На лице легко читается искреннее возмущение. Ну а на что он рассчитывал? Вы сейчас не в той ситуации, когда можно заставлять кого-то ждать лишь потому, что вам приспичило потрахаться. — У нас тут гости, — слышится недовольный голос Аки. — Долгожданные, надеюсь? — уточняешь ты, дотягиваясь до шкафчика у кровати. В подобных гостиницах в ящике всегда находится стандартный набор: религиозная брошюра, презервативы и смазка. Пальцы нащупывают шероховатую поверхность дешевого рекламного голографического листа. От прикосновения прибор пробуждается, и по листу начинают блуждать рекламы церквей, синагог, мечетей и примерно пара сотен иных религиозных мест собраний, которые можно посетить в Тосаме. — Не знаю, входит ли в список долгожданных мировой комиссар, — бубнит Аки, а затем выразительно зевает. — Поспать нормально не дают. Мировой комиссар, значит. Рановато. Хотя чего еще ты мог ожидать после того, как за одни сутки расквитался ни с одним, а сразу с двумя главами тосамских группировок. Ты вышел за рамки изначального плана. Теперь убедить комиссара в правильности твоих действий будет сложнее. Но это все еще не является невозможным. — Буду примерно через час, — сообщаешь ты, прикидывая временные затраты. На сборы хватит минут десяти. На поездку до особняка Дайси на максимальной скорости — еще двадцать. Вы все успеете. Фелини перспектива скоротечного перепихона не нравится. Дабы продемонстрировать степень своего негатива, он пытается лягнуть тебя, да ни куда-нибудь, а прямиком в больное плечо, которое ночью вы еле-еле вправили. Ты ловишь его за щиколотку в последний момент и даришь ему предупреждающий взгляд. «Еще одна подобная выходка, и я выебу тебя без смазки», — произносишь ты одними губами. Фелини щурит глаза. На губах появляется гаденькая ухмылочка. Готовится повторить маневр? — Час? — звенит голос Аки из динамика. — И хули мне тут с ним делать целый час?! Хороводы водить?! — Делай, что хочешь. Предложи чашечку кофе, покажи фокусы, пожонглируй пистолетами, спроси о погоде. Это уже твои проблемы, — заявляешь ты. Аки тут же переходит на забытый язык и, судя по вложенным в незнакомые слова эмоциям, хуесосит тебя на чем свет стоит. Но ты знаешь, что, как бы парень не выебывался, он свое дело знает. Звонок заканчивается, а пальцы наконец-то нащупывают в ящике шкафчика нужные тебе предметы. Ты вытягиваешь наружу блестящую ленту, состоящую из скрепленных одна за другой упаковок с дешевыми презервативами. — Сколько ты нам времени отвел? Минут двадцать? Повезет, если успеешь использовать один, — слышится едкое от Фелини. Ты все еще сжимаешь его щиколотку, подозревая, что лишь разомкнешь пальцы, и он обязательно попробует лягнуть тебя вновь. Его слова ты оставляешь без внимания. Он и сам понимает, что сейчас вы не можете позволить себе самозабвенно трахаться целый день. У вас на счету парочка гештальтов, которые требуется как можно скорее закрыть. — Главное не количество, а качество, — замечаешь ты, бросая ленту из презервативов на кровать и извлекая из ящика смазку. Ты уже открываешь тюбик, когда в вашу постель врывается новый звонок. Фелини сводит брови к переносице, начиная тихо беситься. — Что случилось, Джек? — на самом деле ты и сам готов рвать и метать. — Ты видел новости? — слышится встревоженный голос подрывника. — Нет, — выдыхаешь ты, проглатывая раздражение. — Помнишь тоннели, которые ты просил меня расчистить? Ах, это… Ты забрасываешь до того удерживаемую тобой за щиколотку ногу парня себе на плечо. Густая прозрачная смазка с еле различимым сладковатым запахом ванили мягко струится по твоим пальцам. — Так вот, они обвалились, — сообщает Джек в тихом ужасе. — Ну как обвалились… Я бы сделал ставку на подрыв. — Чего и следовало ожидать, — вздыхаешь ты, едва ли удивленный произошедшим. Не зря же босс Алмазов упоминал эти тоннели прошлой ночью. Таким образом он дал понять, что и Шин Шаркис прекрасно о них осведомлен. Раз тоннели не перешли в его владение, значит, их не станет вовсе. Надеяться на них ты перестал уже в тот момент. Придется искать замену. Есть один вариант, вот только для его реализации потребуется слишком много телодвижений. Впрочем… Пора бы начинать учиться делегировать обязанности. Влажные липкие пальцы медленно преодолевают плотное кольцо из мышц и уходят вглубь. Фелини закусывает нижнюю губу и жмурится, все так же держа руки над головой. Беспрекословное подчинение делает его особенно очаровательным. — Не беспокойся об этом, — говоришь ты, медленно растягивая Фелини. — Придется обратиться к плану «Б». — А он у нас есть? — с недоверием уточняет Джек. Ты как раз с ощутимым давлением проводишь пальцами по верхней стенке ануса, и парень под тобой неожиданно вздрагивает. С губ его срывается стон, который он не успевает подавить. Он было опускает руки ко рту, но ты его опережаешь, сам зажимая его рот свободной рукой. — Конечно, — усмехаешься ты. — Отдыхай, пока есть возможность. Я созвонюсь с тобой позже. Разговор закончен. Наверное, следовало бы уточнить, как Джек себя чувствует после невероятного полета с одного здания в другое. И все ли в порядке с Яном. Но тогда Фелини точно выйдет из себя. И в этом исключительном случае он будет даже прав. Следует позвонить Жизель. И Агате. И раздать еще парочку распоряжений. Но сперва не помешает хорошенько оттрахать Фелини, напрочь выебав из его головы чушь о скорой кончине. — Хватит думать не обо мне, — слышится тихое негодование со стороны мальчишки. — Заставь, — предлагаешь ты. — Тогда… — Фелини было опускает руки, но ты выразительно качаешь головой. Нет. Без рук. Условие в силе. Фелини буравит тебя злым взглядом. «И что я, мать твою, могу сделать в таком положении?!» Придумай. Ты же у нас здесь гений. Дотягиваешься до ленты с презервативами и подносишь ее к лицу Фелини. Он цепляется за край верхней упаковки зубами и вскрывает ее резким движением головы, вместе с тем отрывая ее и от цельной блестящей полосы. Всегда бы ему быть таким смекалистым, а не только в постели. Пальцы проскальзывают свободнее. Не жалея смазки, льешь ее на третий палец и добавляешь к двум другим. Фелини цепляется за подушку и закрывает глаза. Усыпанная синяками грудная клетка вздымается от потяжелевшего дыхания. Оторванная от остальной ленты вскрытая упаковка презервативов лежит на солнечном сплетении и вздрагивает в такт биению его сердца. Ты сжимаешь подбородок Фелини и проводишь языком по неплотно сжатым губам, ловя сдавленный стон, вызванный ощутимым проникновением. — Глаза не закрывай. — А? — На меня смотри, говорю. Фелини открывает глаза с таким усилием, будто веки его налились свинцом. Серая радужка мутнеет. Пустота во взгляде заполняется твоим отражением. …чтобы штурмовать подземелье отца, необходимо проникнуть в него одновременно сразу с двух сторон. В этом состоял изначальный план. Один тоннель тянулся параллельно окраине города. Тот самый, который ты выкупил. Другим следовало стать тоннелю, вход в который находится на Улице Желтого Дыма. Номинально она принадлежит Амурам, фактически — лишь ее части, Демингу, возглавляющему Сладких Амуров. С ним договориться не проблема, он часто работает в тандеме с Жизель. Есть еще один тоннель, который вы могли бы использовать. На Улице Синего Пара, который теперь под руководством Амрии, забравшей себе Кровавых Амуров. И пусть ты ей отправил подарок в виде кусочка Вульфа, вряд ли она расщедрится и даст тебе и твоим людям доступ на свою территорию. Будь Амуры не в расколе, все было бы проще, но… — Я еще здесь, — напоминает Фелини, щелкая пальцами у тебя перед глазами. — Не забывай об этом. Попробуй тут забыть. Но парень прав, как бы ты ни пытался, отвлечься не выходит. На заднем фоне гудит мыслительный процесс далеко не сексуального характера. Времени в обрез. А выход из ситуации нужен здесь и сейчас. Фелини резко подается к тебе и со всей дури бьет ладонью в поврежденное плечо. Ослепленный болью, ты на мгновение будто теряешь связь с реальностью, а когда приходишь в себя, оказываешься уложенным на лопатки. — Дурацкое у тебя условие, — заявляет Фелини, усевшись тебе на ноги. В руках его презерватив. Интересный поворот событий. — Раз ты у нас такой занятой, продолжай размышлять о насущных проблемах, — милостиво разрешает он. — Я все сделаю сам. Ага. Так я тебе и позволил. Разрешаешь Фелини почувствовать себя главным ровно столько времени, сколько ему требуется для того, чтобы раскатать презерватив по твоему члену. Но когда он подается ближе, ты хватаешь его за шею, и ваше положение относительно друг друга опять меняется. Нависнув над ним, ты вновь фиксируешь руки Фелини у него над головой, заполняя пустоту его глаз своим отражением. Всматриваешься в него, пытаясь откреститься от роя мыслей помимо. Чувствуешь, как он сдавливает твои бока коленями, пытаясь сократить между вами и без того малое расстояние. — Я думал, мы спешим, — шепчет он. — Не настолько, чтобы я отказал себе в удовольствии немного тебя помучить. Простыни становятся влажными от избытка смазки, теперь мерно вытекающей из Фелини. Воздух заполняет запах ванили и его тела. Ты жадно кусаешь его губы и, не размыкая грубого поцелуя, приподнимаешь его бедра и вжимаешься в парня. Из Фелини вылетает невольный возглас, когда ты входишь в него единственным сильным толчком. Твоих условий он выполнять больше не хочет. Его руки обвивают твою шею. Пальцы зарываются в волосы. Губы дрожат от желания получить новый поцелуй. Он смотрит на тебя широко распахнутыми глазами, убеждаясь, что теперь ты, наконец, только его. Из головы вышибает мысли об Амурах, тоннелях, мировом комиссаре и нависшей над вами всеми угрозе. Ты концентрируешься на его дыхании, на учащенном пульсе под пальцами, на контрасте светлой кожи с кровоподтеками и синяками и его немом согласии быть с тобой несмотря ни на что. Здесь и сейчас, принимая тебя таким, каков ты есть и отдавая тебе себя всего без прикрас и налета лживо сглаживающей углы романтики. Отвратительная кровать скрипит так, будто вот-вот развалится под вами. Сопревшие от пота простыни противно липнут к коже. Воздух кажется густым, и каждый новый вдох дается все тяжелее. Фелини в забытье шепчет тебе на ухо твое собственное имя, царапая спину и оставляя на шее мокрые поцелуи. Плечо отдается тупой, но нарастающей болью. Вы оба не в лучшей форме, потому не хочется ни креативных поз, ни слишком резких движений. В общем-то, и сам секс лишь прелюдия к тому моменту полной концентрации друг на друге, которую в любое другое время ощутить вы оба не способны, прибитые к асфальту чередой сложно разрешимых проблем. Не так-то просто стереть из головы весь мир в пыль, оставшись наедине. Такое получается лишь в интимные минуты близости, когда недостатки одного не ощущаются лезвием ножа под ребрами другого. Комната начинает дрожать. Сперва тебе кажется, что это лишь игра воображения. Но комната действительно ходит ходуном. Очередное землетрясение шатает город, напоминая, с чем вам придется столкнуться через какие-то несколько часов. Но не прямо сейчас. Ни ты, ни Фелини не останавливаетесь даже когда от дрожи со столика падает и разбивается вдребезги декоративная ваза. Он просит двигаться быстрее, хотя и так захлебывается воздухом от каждого нового рваного толчка. Цепляется за тебя, не давая отодвинуться и на сантиметр, словно не ощущает распаляющегося жара, который, кажется, уже плавит кожу. Фелини больно, когда ты случайно задеваешь свежую царапину на его бедре, но руки твоей от себя не отнимает, лишь продолжает тянуть тебя на себя глубже в омут зрачков в попытке заполнить тобой внутреннюю пустоту и в надежде, что уж ты-то разгонишь царящий в нем хаос. Мерно нарастающее физическое удовольствие подстегивает к действиям все более откровенным, стирает последние границы дозволенного. Ты сгребаешь Фелини в охапку, приподнимаешь его над постелью и усаживаешь на себя, позволяя ему завершить все самостоятельно. Одурманенный ощущениями, он извивается на тебе, кусая шею и впиваясь пальцами в поясницу. И в пик экстаза он вжимается в тебя с такой силой, что тебе приходится приложить усилие, чтобы остаться в вертикальном положении. Вслед за судорогами наслаждения наступает расслабленность. Он какое-то время восстанавливает дыхание, упершись лбом в твое плечо. На животе ощущается теплая густая влага. — Я не кончил, — сообщаешь ты ему, когда он немного приходит в себя. Фелини вздрагивает, а ты одним толчком возвращаешь его в горизонтальное положение. — А у нас осталось время? — выдыхает он, не торопясь требовать, чтобы ты из него вышел. — Опоздаю, — отвечаешь ты и вновь наклоняешься к нему, чтобы отразиться в его глазах точно так же, как в это самое мгновение он отражается в твоих. Было бы неплохо, если бы так оставалось и впредь.