Поздняя осень.

Глядя внимательно, поймёшь, что он красив, Глядя пристально, поймёшь, что он восхитителен… Ты — похож на него. На Тэ Чжу «Полевой цветок»       Жарко… это было первым ощущением. Духота разбудила его: из большого окна солнечный свет буквально лился, освещая всю комнату. УБин неловко двинулся и сразу же понял, что в постели он не один. Его рука коснулась мягкой ткани и машинально двинулась дальше. Он так давно не просыпался так с кем-то, слишком давно. Его руки уже сжимали сонное тело, оглаживая талию и прикасаясь к скрытому пока под футболкой животу. Ещё… ему нужно было ещё — пальцы уже более настойчиво сжали ткань и попытались её приподнять. УБин не понимал почему она так противится: ты уже лежишь у меня в кровати, дорогая, в чём же проблема? Наконец, ему удалось добраться до кожи, но в следующую секунду он остановил движение и замер. — Бин. Голос. Совсем не женский. И живот, плоский, с редкими, мягкими, но всё же заметными волосками. О Господи! Воспоминания вчерашнего вечера нахлынули волной. Они с ЧонСоком обошли баров пять, пока не завалились домой и не заснули. Вместе. Не было никакой мифической девушки, был только ЧонСок, к заднице которого однозначно прижимался его член. И даже сейчас, когда он понял свою ошибку, возбуждение не думало спадать, а будто наоборот усиливалось. УБин уговаривал убрать свои руки и свой…черт, себя от парня и объяснить ситуацию. Он же поймёт. Просто утренняя мужская проблема, но вот… только он не хотел. Его тело сгорало. От легкого покалывающего ощущения и предвкушения сладкого приключения не осталось и следа. Бешеное сердцебиение проснувшегося и тоже не пытающегося отодвинуться ни на дюйм ЧонСока усугубляли ситуацию. «Просто убери руки и…» — Не останавливайся, пожалуйста… У Бин не поверил своим ушам и приблизившись, попытался посмотреть ему в глаза, но наткнулся только на затылок. Волоски тут были подстрижены немного короче и приятно кололи кожу. ЧонСок уткнулся всем лицом в подушку и его слова звучали приглушенно. — Прошу тебя… просто… просто закрой глаза и представь… кого хочешь, только… только не останавливайся. «Он твой друг», говорил внутренний голос. «Не поступай так с ним. С собой. Нет». Бороться с собой не так трудно — на самом деле так легко уговорить себя нагнуться ниже и прикоснуться губами к мягкой коже шеи, провести по ней и сильнее сжать второй рукой плоть. Он никогда не касался так мужчины, никогда не чувствовал потребности в этом. Даже имея в друзьях такого парня как Джон Хо, который был совершенно неразборчив в половой принадлежности своих партнеров, ему не приходило в голову задать хоть один вопрос на эту тему. И встретив ЧонСока, он и предположить не мог что всё закончится так. В его постели. Его руками и губами на его теле, намного более гладком и мягком, чем ему представлялось. Нет, конечно он, как врач, видел много обнаженных тел, и в том числе мужских. Но сейчас, все знания будто испарились. Всё это казалось каким-то сном — нереальным, и странным. Его рука уже миновала резинку нижнего белья и теперь бесстыдно сжимала в руках чужой член. ЧонСок тем временем пытался слиться с простынёй, горячее возбуждение пронизывало его всего, а осознание того, с кем именно он оказался в такой ситуации кидало его за грань. Шею жгло от дыхания УБина, а когда его губы иногда легонько ненароком касались влажной кожи, ЧонСок еле сдерживал желание повернуться к парню лицом и умолять о большем. «Сильнее, сильнее, сильнее», тихо шептал он сам себе, осмелев и сжав бедрами кисть УБина. УБин прикрыл глаза и начал чаще двигать бедрами, прижимаясь к заду ЧонСока. Губы, глаза, светлая кожа, крошечная родинка…. Боже. Думать о ней сейчас было кощунством. Он опять распахнул глаза и прижавшись ближе к розовеющему уху, прошептал: «Помоги мне. Дай свою руку». Послышался то ли вздох, то ли всхлип и через секунду на его пах легла ладонь. Довольно хрупкая и тонкая для мужчины. УБин схватил её и приспустив трусы, просунул её к алчущему прикосновения возбуждению. — Аааа… — ЧонСок не сдержался, но потом сразу же прикусил губу и продолжил уже сам прижиматься к чужому возбуждению. Руку он почти не чувствовал, она онемела от неудобного положения. Пот лил ручьём, хотелось кончить. Оставалось совсем чуть-чуть. И… — Биин… Его голос выключил в нём всё. Сорванный. Хриплый. УБин кончил, неосознанно сжимая зубы на шее ЧонСока. Страсть проходила. В воздухе оставались запахи секса, пота и жары. УБин тяжелым шагом направился на кухню. Он знал, что скорее всего там же будет ЧонСок, но ничего не мог поделать. Его мучила жажда наполовину с виной: заснув буквально в чужой сперме, он проснулся один, всё такой же грязный, но заботливо накрытый ещё одним одеялом. Несмотря на ситуацию он был почти спокоен, даже ранее ощутимое ещё несколько часов назад похмелье не давало о себе знать. Он был уверен, что разговор неизбежен и подсознательно хотел его поскорее начать и так же быстро закончить. На кухне ожидаемо обнаружился ЧонСок. Тот стоял спиной к УБину у окна, держа в руках белую металлическую кружку — немного облупленную по краям, с вылезшей чёрной краской: она была привезена в подарок из Нью-Йорка, то ли Сюзи, то ли Джон Хо. Давно, в какой-то другой жизни. — Ты злишься на меня? — спросил ЧонСок, не оборачиваясь. Его лопатки немного дрогнули под растянутой майкой. Волосы и шея, немного влажные от воды. Видимо, он только недавно принял душ, но надел вчерашние вещи, не решившись брать что-нибудь ещё из его шкафа. УБин вздохнул. — Напротив. Думаю, мне нужно извиниться. Это не… немного не в моём стиле… произошедшее и… — Ты думал о ней? — ЧонСок теперь смотрел в глаза УБина. Его лицо не отражало ничего. Непроницаемое, будто кукольная маска: глаза, губы, родинка, бледная кожа… — Мы не будем сейчас говорить о ней, — отрезал УБин, громко поставив на стол стакан с недопитым апельсиновым соком. — То, что произошло, никак её не касается. ЧонСок криво усмехнулся. — Ну, конечно. Не считая того, что ты её парень, а я — родной брат. После минутного молчания, он продолжил: — Пойми правильно, я тебя ни в чём не обвиняю и сейчас ты волен думать обо мне что хочешь, мне всё равно. Только не нужно вести себя так, как будто всё мелочь и ты не переживаешь, или переживаешь, но очень мужественно. Подумай о себе, УБин: разозлись, поплачь, отпусти себя, ты только совсем недавно потерял свою любовь. Позволь себе чувствовать. Как тогда. Вчера. Ради себя. УБин напрягся и стрельнув в парня глазами, произнес: — Это что, предложение ЧонСок? Это ты так называешь в своём мире «отпустить себя?» А от кого освобождался ты вчера? Резкий поворот головы. — Это не важно. Разговор, заведомо провальный ни к чему не вёл. УБин удивленно заметил, что до боли в пальцах сжимал столешницу. Хоть его часто и обвиняли в холодности, это было совсем не так. Его руки дрожали. Он медленно вскипал и сейчас нуждался в успокоении. Он поднял взгляд. ЧонСок, обхватив себя за плечи, стоял, сгорбившись у окна. Тонкий, хоть и с довольно широкими плечами, силуэт парня тёмным пятном выделялся из яркого, солнечного света. Какой-нибудь художник мог бы написать эту картину. Его старая студенческая квартира с маленькой кухней и неполным набором кружек. А в ней ЧонСок. Красивый и одинокий. «Я прикасался к нему, к его шее, мягкой коже за ушами, к члену, сжимал его и гладил, пока он не выгнулся и не кончил мне в руку. И самое последнее, о ком я думал тогда, в его объятьях — это Сюзи.» — Расскажешь мне? — Ты хочешь…? — Да. Мою историю ты знаешь. «Отпусти себя», так ты сказал? ЧонСок улыбнулся самым уголком губ и всё-таки сел за стол и подогнул ногу под себя. — Ты хороший парень, УБин-а. УБин хмыкнул. — Всё будет хорошо. — Что? — Я говорю, что всё к лучшему. Что бы с тобой не случилось, твоё сердце излечиться. Банально, я знаю, но… — Прости меня ещё раз, — перебил парня ЧонСок. — За то, что случилось этим утром. Я такой, как есть и мне есть в чём признаваться, есть что рассказать, но не сейчас. Не сегодня. Не хочу добавлять тебе причин к переживаниям и раздумьям. УБин не мог отвести взгляд от лопаток, почти скрещенных, выпирающих. Беспомощность, которую источал этот парень можно было ощутить рукой. Медленно, не отдавая себе отчета, он коснулся его плеча и сжал в знак подержи. ЧонСок даже не вздрогнул — он качнулся назад и прижался затылком к животу УБина. Что-то подсказывало УБину, что этот разговор ничего не решил, а лишь сильнее запутал их отношения. От живота волной поднималась дрожь, рука всё ещё касалась горячей кожи плеча. Двигаться не хотелось. — В тот день, — вдруг начал ЧонСок, — я шатался возле клуба, не решался зайти. Мне никогда… я никогда не думал, что пойду в такое место. Всю жизнь я пребывал в счастливом неведении о своей ориентации. Казалось мне никто не нужен. В тот вечер я решил попробовать, узнать себя немного лучше. Я пообещал подруге, что если увижу там хоть одного парня, который мне понравится, то зайду. И я увидел. УБин ждал продолжения, не пытаясь перебивать. Он сжимал полинялую джинсу на своем колене левой рукой, лишь бы не положить её на макушку ЧонСока. — Я увидел тебя. Совсем чуть-чуть. Ты был просто выше большинства, симпатичным и немного грустным. «Всё может быть не так сложно» подумалось мне тогда. УБин сглотнул. — Ты хотел подойти ко мне? — его голос немного охрип. — Не успел. Сначала пьяный Джон Хо заметил меня, а потом… — Потом? — Потом я ушел с другим. Молчание. Звонок телефона заставил их вздрогнуть — УБин слишком резко убрал руку и почувствовав за это сразу свою вину, потянулся и взял мобильный со стола, он оказался совсем близко к лицу ЧонСока. Тот положил голову на его плечо и шкодливо улыбнулся. «Когда я уже привыкну к такой быстрой смене его настроения?» Господи. Палец машинально принял звонок от Джон Хо. — Да? — ЧонСоккиии, ты там живой? Я купил много свежего кофе и собираюсь снизойти до ваших задниц. Как ангел. — Это не ЧонСок, — сказал он, поняв, что схватил не свой телефон. — А ты да, ты — ангел. — Уже не можешь понять где, чья вещь, друг? В любом случае, я рад, что вы хоть живы. Ждите моего прихооода. УБин отключился и погрел телефон в ладони. ЧонСок, продолжая улыбаться, встал и опять отвернулся к окну. — Ангел принесёт нам кофе, — сказал УБин. — Прекрасно. — Эта лестница до сих пор скрипит, мама. — В этом доме всегда так, дорогая. Твой отец считает, что всё само исправится. Сюзи чувствовала что вернулась в прошлое, как будто сегодня она сошла с автобуса и попала на несколько лет назад. Дом был всё такой же, большой, но стареющий: скрипучие полы и лестница, кухня с прежней мебелью, лишь новенькие электропечь и пароварка выделялись своей неестественной белизной. — Прости, дочка. Ваши с братом комнаты мы решили сдавать, так что придётся тебя поселить в эту, — сказала извиняющимся тоном мама и открыла дверь комнатки, в которой чаще всего хранился всякий хлам — по своему назначению она была чем-то вроде чердака. — Конечно мам, всё нормально. Я тут давно не была, зачем вам держать для меня комнату? Много ли у вас постояльцев? Девушка вслед за матерью, которая начала увлеченно рассказывать о целой футбольной команде, которая остановилась у них недавно. «Мальчишки совсем не хотят спать, негодники!» зашла в дверь и сразу же улыбнулась. Теннисные ракетки, футбольный мяч, всевозможные грамоты и дипломы, кажется, она даже увидела копию своего аттестата об окончании младшей школы. Она бы не удивилась, если бы в шкафу увидела школьную форму. На стенах висели фото снятые на полароид. Она помнит, как ЧонСок впервые поделился с ней мечтой стать фотографом. «Это не так важно как быть врачом, нуна, но так… так прекрасно». Видимо, родители перетащили сюда все их с ЧонСоком вещи. Учитывая, что вдвоем они бы в этой комнате не смогли остановиться, она вдруг ясно осознала, что они даже перестали ждать. Улыбка медленно сходила с лица. Смирились, что их дети не вернутся. Возможно, никогда. Ком застрял в горле. Она почти не слышала суетящуюся мать, замерла на месте. Какого это отпустить частичку себя? Какого перестать ждать? Все переживания минувших недель навалились на неё снова, и она всхлипнула. — Мама… В следующую секунду Сюзи бросилась к ней и крепко обняла. Сердце билось так, словно грозилось выскочить и из груди рвались истеричные хрипы. Она, девчонкой не проронившая лишней слезы, когда босой ножкой наступила на ржавый гвоздь и лишь крепко сжимавшая потом руку брата, сейчас рыдала. Страшно и сильно. — Мамочка… Мать, у которой по щекам тоже катились слёзы вцепилась в спину дочери и всё повторяла: — Всё будет хорошо, дорогая. Всё будет хорошо.