***
Тсунаеши глядел на снегопад, фактически прилипнув к стеклу. Теперь, когда наконец похолодало, он мог прятать порез на шее не только бинтами, но и шарфом, не ловя при этом на себе озадаченных взглядов, и это его действительно радовало. Кроме того, снег так завораживающе падал… В нос било запахами медпункта, куда они пришли сразу после той жуткой стычки на школьном дворе, но даже это не могло унять в Тсунаеши радости от по-волшебному восхитительной и по-настоящему зимней картины за окном. Не расстраивали даже собственные раны, которые Киоко ему любезно обработала под мимолетный, но почему-то колючий взгляд Хибари. К слову, сам Хибари, уже тоже перевязанный, стоял в противоположном конце комнаты, прислонившись к стене, и хмуро наблюдал за остальными. В данный момент внимание присутствующих было привлечено к Сасагаве Рехею и Ямамото Такеши, сидевшим на одной из кушеток. Сасагава, всех подлечивший своим странным, но таким полезным исцеляющим пламенем Солнца, теперь взялся за руку Ямамото, пострадавшую в этой битве, наверно, больше всего. — Ты ведь этой рукой подаешь, чувак? — спросил Рехей, выпуская ладонь Такеши. Тот согласно кивнул. — Она экстремально повреждена, даже мое пламя не берет. Сходи лучше к врачу, а? Тебе будет экстремально сложно продолжать играть в бейсбол с такой рукой. — Ладно, — Такеши улыбнулся, как всегда это делал, — завтра же схожу. — Хочешь, мы пойдем с тобой? — Тсуна тут же развернулся к однокласснику и внимательно посмотрел на него. Он хоть и любовался приближающимся декабрем, но, как и все, ловил каждое слово Рехея в ожидании хотя бы примерного диагноза. — Не стоит, но спасибо за беспокойство, — вновь поделился с ними улыбкой Такеши. — Джудайме, Вы разве не боитесь больниц и врачей? — искренне удивился Гокудера, до ответа Ямамото считавший, что предложение Джудайме ему просто померещилось. — Ну… немного… — честно признался Савада. — Но ради Ямамото-куна потерплю. — Тсуна, — растроганно протянул Ямамото. Его хранительское сердце не могло не забиться быстрее от таких слов своего Неба. Савада и правда готов пойти ради них на многое, и хранители, несомненно, заметили это. Можно ли теперь говорить, что они стали ближе друг к другу? Возможно. Но все зависело от того, что думает обо всем этом сам Тсунаеши. В конце концов, для него они всего лишь семпаи из школы. Школы, в которую он, вероятно, больше не вернется. Будут ли они видеться после этого, зависит лишь от Тсунаеши и его состояния. А еще от его отца: последнее время Емитсу-сан не очень их жаловал, хотя причин на это не называл. — Кстати, Киоко-сан, — позвал вдруг Савада сестру Сасагавы, — можно попросить Вас никому не говорить о случившемся? Ну, об этих людях в школе и пламени… — Это было бы кстати, — одобрил просьбу Тсуны Хибари, доселе подпиравший собой стены молчаливой статуей. — Паника нам ни к чему. — Конечно! Я никому ничего не скажу, — Киоко ярко улыбнулась, и Тсуна ответил ей тем же, растерянно почесав затылок. Скулы паренька предательски заалели, выдавая его смущение с головой. Кея глухо хмыкнул и отвернулся, пронзив подвернувшееся окно замораживающим взглядом. — И все же наш ГДК сегодня не в духе, — тихонько прокомментировал увиденное Такеши. — Да забей ты уже на него, — фыркнул Хаято, на всякий случай тоже негромко. Впрочем, ГДК если и услышал их, то не подал виду. В данный момент портить жизнь ни в чем не повинному окну ему казалось куда важнее. — Что ж, — вмешался в ситуацию Сасагава, — уже темнеет, так что предлагаю расходиться по домам. Да и родители Савады уже наверняка волнуются, что мы его так долго не возвращаем. — И правда, — поддержала брата Киоко, — нам стоит поторопиться и отвести Тсуну-куна домой, пока еще светло. — Я тоже пойду, — вызвался Гокудера, — хочу поговорить с Емитсу-саном, вдруг он все же передумает забирать Джудайме из школы. — Это вряд ли, — скептично заметил Тсунаеши. — Повлиять на его решение сможет разве что Дино-сан, и то потому, что он мой врач. Он специально не сказал «психиатр», но хранители сами все поняли. Как поняли и то, что Емитсу так поступал ради Тсунаеши. Из-за чистильщиков это место прекратило быть безопасным, не говоря уже о большом количестве людей вокруг, которые только и делали, что пугали их маленькое Небо, чем лишь усугубляли его состояние. Но, с другой стороны, здесь они, хранители, всегда будут рядом и смогут поддержать, помочь и защитить, что бы ни произошло. У школьной калитки их пути расходились. Такеши спешил домой, чтобы хорошенько выспаться перед походом к врачу, а Кея, вышедший вместе с ними, своими планами делиться не стал. Но, когда Тсуна и остальные направились к пешеходному переходу, он вдруг произнес: — Савада. И Тсунаеши остановился, бросив на него озадаченный взгляд. — Подойди, — спокойно сказал Хибари. Не похоже, чтобы он злился, так что Савада послушно приблизился, мысленно перебирая, что могло от него понадобиться этому человеку. Когда Хибари сунул руку за пазуху и достал оттуда ножницы, все встало на свои места. Тсуна для того ведь и пришел в школу, чтобы забрать их. Кея молча протянул ножницы Саваде, не сводя с него глаз. Тот с готовностью принял их, буквально светясь счастьем. — Спасибо большое, Хибари-сан! — спрятав ножницы, он схватил Хибари за руку обеими ладошками. Кея чуть заметно вздернул голову, сам не понимая толком, что только что почувствовал. Но что-то точно промелькнуло, определенно. И это… странно. Именно. Это странно. Странно вот так получать эту улыбку, адресованную только ему, вызванную им. Кея ничего не ответил, но Тсуна, кажется, и не нуждался в ответе. Еще раз с ним попрощавшись, Савада убежал к ждавшим его Гокудере и Сасагавам, а Хибари уставился на свою ладонь, которую пару секунд назад так внезапно сжали. «Он действительно странный», — думал он, убирая руку и направляясь в противоположную сторону.***
Отведя Тсуну домой, брат и сестра Сасагава попрощались с Наной, с которой столкнулись во дворе — женщина возвращалась из магазина, — и поторопились к себе. Гокудера же, как и собирался, зашел вместе с Тсуной, но застыл прямо на пороге кухни. — Хаос, — обворожительной улыбочкой поприветствовал их Реборн, сидевший за обеденным столом в компании хмурого Емитсу, пившего чай, и какой-то незнакомой девицы, бесстыдно льнувшей к лучшему киллеру Вонголы и чуть ли не залезавшей ему на колени. Хотя почему чуть? — Бьянки, — выдохнул Гокудера. И рухнул на пол без чувств. — Гокудера! — воскликнул Тсуна, опускаясь рядом с хранителем и легонько касаясь его плеч. — Бедный, — к ним тут же бросилась Нана, — так обрадовался встрече с сестрой… — Сестрой? — искренне удивился Тсунаеши, посмотрев на девушку подле Реборна уже другими глазами. — О, уверена, этот чурбан даже не упоминал обо мне, — наиграно обиженно хмыкнула та. И, пока Тсуна не начал вспоминать, слышал ли о ней от Хаято раньше, представилась: — Бьянки. Старшая сестра этого неблагодарного охламона, сбежавшего из родного дома. — Гокудера-кун, ты сбежал из дома?! — шокировано моргая, спросил Тсуна у только очнувшегося Хаято. Хаято, увидевший фальшивые слезы «любимой старшей сестренки», вновь отрубился, оставляя Саваду без ответа. — Но сейчас я здесь не из-за своего проблемного братца, — картинно вздохнув, призналась Бьянки, наблюдавшая, как Нана пробовала вернуть Гокудеру в мир бренный. — Я прилетела в Японию из-за тебя, мелкий, — сообщила она, поворачиваясь к младшему Саваде. Тот вопросительно показал на себя пальцем. — Определись уже, — немного грубо изрекла Бьянки, — становишься ты этим дурацким Небом и Десятым или нет. Если нет, то я забираю Реборна обратно в Сицилию, ясно тебе? Не трать его время зря. — Не дави на него так, Бьянки, — усмехнулся Реборн, заметивший абсолютное непонимание на лице своего будущего ученика. Емитсу, убедившийся, что Нана была слишком увлечена воскрешением Хаято и не слушала их, предложил ей отнести хранителя на диван в гостиной и поднял его на руки, покидая кухню вместе с супругой. Нане незачем слышать разговоры о мафии. Приняв это за сигнал к продолжению их разговора, Реборн дождался щелчка закрываемой двери, после чего подошел к Тсунаеши, присел перед ним на корточки и заглянул прямо в глаза. — Пришло время дать свой ответ, Тсуна, — лукаво искривив рот, он тут же смягчился и осторожно, опасаясь своими действиями напугать, опустил ладони на плечи юного Савады. — Ты станешь Десятым главой Вонголы и ее Небом? Савада взглянул сперва на мужчину в шляпе, сидевшего перед ним, затем — на сестру Гокудеры, застывшую чуть поодаль, и вновь вернулся взглядом к Реборну. Где-то за окнами носился снегопад, стучавший по стеклам никому неизвестную мелодию. Тсуна чувствовал себя таким же снегом — столь же бесполезно бившимся все это время о невидимое стекло. Сжав решительно кулачки, он ответил тихое «Да». Реборн довольно усмехнулся, Бьянки вздохнула, а стоявший перед дверью на кухню Емитсу опустил ладонь, тянувшуюся к ручке. Снег все так же тарабанил свою мелодию. — Счастливого пути! Заходите еще! — Нана с воодушевлением провожала гостей, обещавших навещать ее как можно чаще. Гокудера, к тому времени уже пришедший в себя, буквально уносил от них ноги и старательно избегал даже случайных взглядов на Бьянки. Наблюдая за тем, как супруга закрывала входные двери, Емитсу думал о том, что теперь в их жизни все кардинально изменится. Теперь, когда Тсуна лично дал свое согласие, никакие его протесты не будут иметь значения. Отныне Тсуна — Десятый Вонгола. Чертово Небо из дурацкой легенды. И этого никак не исправить. А даже если бы Емитсу и попытался, то ничего бы, собственно, и не изменилось бы. Где-то в глубине души он догадывался: поздно или рано, но Тсунаеши все равно бы в итоге выбрал эту судьбу. В конце концов, его сын родился Небом. «В такой ситуации… правильно ли я сделал, что принял предложение Реборна?» — размышлял советник, вспоминая их с Реборном разговор до прихода Тсунаеши. Киллер настоятельно уговаривал его вернуть Тсуну в школу хотя бы до конца учебного года, и Емитсу, чтоб его, согласился. Но при условии, что Реборн будет там присматривать за ним, буквально следить, и вмешается, если потребуется. «Небо нужно своим хранителям», — говорил ему Реборн. И Емитсу понимал: так все и было. Судьба этих детей, как ни печально, полностью зависела от его собственного ребенка. Эти ребята без Тсунаеши не справятся. Ни со своим неокрепшим, но уже диким пламенем, ни с вездесущими Мельфиоре, буквально считавшими своим долгом подпортить Вонголе существование. — Что случилось, дорогой? — обеспокоенно спросила Нана, подошедшая к мужу со спины и обнявшая его. Емитсу коснулся ее ладоней на своей груди и слабо улыбнулся. — Все хорошо, не волнуйся. — Ладно. Он не знал, поверила ли она его словам, но того, что Нана промолчала, вполне достаточно.***
— Что я могу Вам сказать, — произнес хирург после внимательного изучения снимка руки Ямамото, обработанной и загипсованной буквально пару минут назад. Хранитель Дождя, сидевший перед ним чуть ли не солдатиком, взволнованно закусил губу. Он все же послушался ребят и пришел сюда, с самого утра, даже не позавтракав, фактически прибежал. — У Вас травмирован плечевой сустав, запястье также повреждено. Кроме того, недавно Вы и так были травмированы и толком не поправились. Как можно так безответственно относиться к своему здоровью? Вы же еще так молоды. Что Вы делали вообще, что умудрились так покалечиться? — Ну… — Ямамото уклончиво улыбнулся, запуская пальцы здоровой руки в волосы. — Это ведь не очень страшно? — спросил он. — Я же смогу играть в бейсбол и дальше? — Так Вы еще и спортсмен, — пробормотал врач, опуская взор с гипса обратно на снимок. — Для жизни это не опасно, поврежденные суставы мы вылечим, — принялся объяснять он, поднимая голову. — Но вот с бейсболом Вам придется распрощаться. Уголки губ Такеши на мгновение дрогнули, но он быстро взял себя в руки. — Совсем ничего нельзя сделать? — уточнил он. — К сожалению, нет. Никакого спорта, тем более, профессионального. — Понятно, — Такеши вновь улыбнулся. — Спасибо. Попрощавшись с врачом, он покинул клинику, возвращаясь домой пешком и буквально утопая в сугробах. За ночь город почти замело, зато теперь все так красиво переливалось и сверкало, что дух захватывало. Сделав несколько весело хрустящих шагов, Такеши остановился. До школьных занятий оставалось пару часов, а тащиться к дому совсем не хотелось. Постояв еще немного, Ямамото развернулся к парку. Погода хорошая, безветренная, солнечная, почему бы не прогуляться?***
— С возвращением, Джудайме! — чуть ли не рыдая от счастья, пророкотал Гокудера, едва Савада нерешительно переступил порог класса. О том, что отец все же передумал, стало новостью даже для самого Тсунаеши, но он действительно был рад вернуться к ребятам. Пусть для этого и пришлось вытерпеть компанию отца, поскольку привез на занятия его именно Емитсу. Это лучше, чем сидеть взаперти, хоть и опасно для окружающих. Но Тсунаеши будет держать себя и Его под контролем изо всех сил, ведь отец дал ему еще один шанс. Тсунаеши воспользуется им по полной. — Я тоже очень рад тебя видеть, Гокудера-кун, — улыбнулся он хранителю, занимая свое место. Гокудера замер у его парты, смотря на то, как Савада доставал учебники и тетрадки. Вместе с бейсбольным придурком и сестрой торфяной башки им удалось более-менее помочь Тсуне наверстать упущенное по учебе, так что теперь Тсунаеши наконец полноценно влился в процесс обучения и не отставал от одноклассников. К слову, этот бейсбольный придурок до сих пор не соизволил прийти на урок… — А где Ямамото-кун? — Тсуна тоже заметил отсутствие хранителя и теперь озадаченно рассматривал его пустую парту. Он слегка волновался, ведь Такеши в итоге решил пойти в клинику один, без их поддержки, и неизвестно, что могли сказать ему врачи. — Сейчас узнаю, Джудайме, положитесь на меня, — проговорил Хаято, жмурясь и сосредотачиваясь на пламени Дождя. Оное обнаружилось на школьном бейсбольном поле. Какая полезная способность, однако. — Он сейчас в своем клубе, — оповестил Ураган, открывая глаза и опуская взор на свое Небо. — Не беспокойтесь за этого идиота, он придет, — успокаивающе улыбнулся Хаято Тсуне. Вопреки его словам, на урок Такеши так и не явился. На заснеженном бейсбольном поле было воистину одиноко. Он будто пришел в заброшенную пустыню, высохшую настолько, что в ней вымерло все живое, а все неживое сгорело дотла. Кругом сверкало серебро, ослепляющее своими бликами, отражающими лучи солнца, но хранитель Дождя, стоявший среди этого молчаливо-мертвого великолепия, сейчас смотрел не на снежные красо́ты, а на бесполезную биту в своих руках. Бесполезную, потому что зимой в бейсбол не играют. Но даже если снег растает, он не сможет сыграть. Никогда. Чуть отойдя от сброшенного гипса, Ямамото принял стойку для удара и сделал замах. Пострадавшая рука не позволила поднять биту на необходимую высоту, движения оказались слабыми и медленными, в довершение ко всему, боль в поврежденных суставах заставила дрожать всю конечность, так что замахнуться как следует не получилось. Таким «ударом» он не отбил бы ни одного мяча. Стиснув зубы до скрипа, Такеши отбросил биту к чертям, и та, пролетев пару метров, утонула в сугробе, оставив за собой линейный след. — Черт! — выругался Такеши, пиная снег ногой и тут же поскальзываясь на забытом гипсе, так назойливо лезшем в его жизнь. Кажется, он треснул и даже сломался, ну и черт с ним. Не удержав равновесия, Такеши упал точно на спину, раскинув руки в стороны. Тяжело дыша, он отпинал злосчастный гипс подальше и уставился в небосвод, глядевший на него в ответ так насмешливо, словно смеясь над его неудачами в голос, вместо звука бросаясь в него редкими снежинками. Дурацкий снег. Дурацкий декабрь. Дурацкая рука. Дурацкая жизнь. Ямамото повернул голову набок, в сторону улетевшей биты, но не стал подниматься. Вместо этого он потянулся все еще дрожащей от боли ладонью к драгоценной рукояти, которую он уже, возможно, больше никогда не коснется как бейсболист. Пальцы поймали пустоту и запавший под ногти снег. Дурацкий снег…***
Хибари как раз выходил в школьный двор, когда наткнулся на шедших куда-то Саваду и Сасагаву Киоко. Оба несли какие-то коробки, вероятно, с папками кого-то из учителей, и беззаботно болтали, не забывая улыбаться до ушей. Между этими двумя голубками буквально витала сопливо-розовая атмосфера, от которой Хибари непроизвольно поморщился. Видеть Саваду настолько счастливым отчего-то было невыносимо, хотя Кея не сказал бы, что желал этой мелочи чего-то плохого. Если честно, то он ему вообще ничего не желал, он всего лишь хотел не видеть этого паршивца, когда он так раздражает, а раздражает он почти всегда. Когда Кея не ощущает его присутствия или, напротив, когда от этого присутствия никуда не деться. Когда его голоса не было слышно очень давно или когда он слышен настолько близко, что невольно хочется заткнуть уши. Когда Кея не видит его слишком долго или когда видит так часто, что хоть на стену лезь. Но даже тогда Кею окружает его чертово присутствие. Оно теперь всегда с ним, плотно заседает в разуме, отдаваясь эхом даже в самые укромные и темные уголочки, обволакивает второй кожей и непрестанно твердит: «здесь», «там», «за дверью», «через стену», «этажом ниже», «слева», «справа», «за спиной», «впереди». Прямо сейчас он был «впереди», и это бесило, ведь Хибари и так прекрасно видел этого мелкого засранца. И его счастливую улыбку от компании сестры Сасагавы. Он не смог бы найти объяснения этим чувствам, точно нет, но и мириться с периодически восходящей в груди лавой уже надоело. Находиться в его компании бесило, находиться вне нее тоже бесило, и Хибари уже просто не знал, что делать. Наверно, нужно и дальше оставаться в стороне, так, чтобы уже не видеть и не слышать, так, чтобы даже не вспоминать. А этого мальчишку вечно кто-то спрашивает, ищет, пытается убить. И его присутствие. Ненужное, бесполезное, нервирующее, волнующее, проклятое, задравшее присутствие, которое способно заставить остановиться сердце одним лишь своим исчезновением. Это бесило Кею сильнее всего. Он не хотел связываться с этим человеком, но был к нему надежно привязан. Он не хотел его знать, но знал, возможно, еще до рождения. Он не хотел иметь с ним ничего общего, но из-за оплошности кого-то там из прошлого общим у них было все. Проблемы, судьба и даже боль, что испытал Кея в тот день, когда этот малолетний психопат пырнул себя ножницами в глотку. Если бы Кея тогда не успел, у них бы стало общим и безумие. Наверно, стоило бы поговорить с Савадой, попытаться разобраться, но Хибари Кея не из тех людей, что будут говорить с кем-то добровольно, особенно, если это не касалось школы. Наверно, Кея своим упрямством наступал на те же грабли, что огорошили его по лбу в самом начале их общения. Наверно, пора было уже сделать хоть что-нибудь, но хранитель внутри не позволял причинять Саваде вред, и проклинать его хотя бы в мыслях — все, что оставалось Кее. Звук вдруг упавшей коробки вынудил Хибари моргнуть и таки вынырнуть из нескончаемого потока раздражающих мыслей. Савада, который и уронил коробку, резко подорвался к пожарной лестнице. Собирается подняться на крышу? — Тсуна-кун! — испуганно крикнула Киоко, но Тсунаеши уже полез наверх, от торопливости чудом не слетая. Кея задрал голову, чтобы узнать, куда намылился этот хиляк, и нахмурился. Школьный двор начал заполняться тревожным говором учащихся.***
Такеши равнодушно смотрел вниз. Отсюда, со школьной крыши, люди казались маленькими, как муравьи, а снежное покрывало виделось еще более огромным, бесконечным. Вот-вот этот искренний белый окрасится в отчаянный алый. Он сам не знал, зачем пришел в школу. Зачем лишний раз убедился в словах хирурга и своей никчемности, зачем добил сердце окончательно умершей мечтой, развалившейся прямо в руках. Он не знал всего этого, но знал, всегда знал, что будет следовать за своей мечтой. Так было всю его жизнь. Закрыв глаза, Ямамото улыбнулся и сделал шаг в пустоту. Миг — и вот он летит туда, вниз, к маленьким людям-муравьям. Гул ветра и крови в ушах отключили слух и ощущение гравитации. Легко. Как же ему сейчас легко… — Ямамото-кун! Он так и не понял, что удивило его сильнее. Того, что смертельного удара не последовало, того, что тепло чьих-то рук полоснуло замерзшую кожу, или же того, с какой силой в голову ударило ощущение присутствия Тсунаеши. Тсунаеши… Ямамото открыл глаза и тут же закрыл их обратно, ослепленный ярким пламенем Неба, окутавшим их обоих. Они все еще были в воздухе, но не падали, а… парили? — Ямамото-кун! — настойчиво повторил Тсуна, и Такеши все же попробовал взглянуть на него. Зрачки кололо от света, но Дождь смотрел на свое Небо через боль. — Что ты делаешь?! — чистый гнев в его привычно спокойном голосе невольно заставил Такеши улыбнуться. Тсуна злится на него. Как необычно. Их ноги все же коснулись земли, мгновенно провалившись в снег. Едва это случилось, небесное пламя погасло. Похоже, Тсуна использовал его, чтобы «взлететь». Такеши стало уже не до мыслей, когда Тсуна внезапно влепил ему пощечину. — Дурак! — выкрикнул он, сердито сверкая глазами. — Зачем так делать?! Ты должен жить! Идиот! Придурок! — Почему ты… — Мы друзья! — перебил его Тсуна. — Я не хочу, чтобы ты умирал! Поэтому, пожалуйста, не становись звездой, как твоя мама! Похоже, боль в ослепленных зрачках все же дала о себе знать, потому что в глазах Ямамото сверкнули слезы. Ямамото быстро вытер их и выдавил улыбку. — Хорошо, — ответил он, — не стану. И протянул руку к Саваде, чтобы потрепать того по волосам, но вместо этого Тсунаеши бросился к нему и крепко обнял. Тсунаеши впервые за эти сумасшедшие годы сам обнимал кого-то. Рука Такеши уже никогда не коснется биты, но прямо сейчас она касалась наряженных плеч того, кто назвал его своим другом. — Отличная работа, Тсуна, — пробормотал Реборн, усмехнувшись. — Еще один верный хранитель в копилку, довольно неплохо. Убрав так и не пригодившееся оружие с пулей посмертной воли, лучший киллер Вонголы спрыгнул с дерева, на котором сидел, чтобы скрыться от набежавших тут и там учителей и школьников.***
Паренек со шкатулкой в руках бежал по улицам Намимори, пытаясь найти среди множества домов тот самый, где поселился его начальник Савада. Доставить кольца будущему Джудайме нужно во что бы то ни стало и чем скорее, тем лучше, а он уже в двенадцатый раз за сегодня заблудился среди как один похожих друг на друга зданий. Базиль уже, честно, жалел, что забыл свой блокнот с записанным адресом. «Нужно торопиться», — расстроенно размышлял он, сворачивая за очередной угол. И тут же пятясь назад, прижимая шкатулку к груди. Черт, ну почему именно сейчас? — Какая встреча, малыш-подчиненный внешнего советника, — ухмыльнулся стоявший у бара мужчина в черном капюшоне. На его голос из помещения выглянуло еще несколько, одетых точно так же. — Черт, — выдохнул Базиль, пяткой споткнувшись о что-то твердое под снегом и сев в сугроб. — Мельфиоре. — Они самые, — злорадно оскалился чистильщик. К затылку парнишки прислонилось дуло пистолета. — Гони колечки, шмакодявка.