***
О Тодде. Горы газетных выпусков пылились здесь нескончаемыми стопками. Стол и стулья были накрыты полиэтиленом. Тёмных занавесок, казалось, никогда в жизни не раздвигали. Нужно было ещё много чего сделать, прежде чем открывать клуб. В первую очередь — разобрать кучи старых газет. Помыть полы, всё протереть, проветрить. Затем набрать состав, обучить их, убедиться, что им можно доверять. Первый пункт, казалось, нельзя было выполнить (ах, да, а ещё надо купить печеньки и кофеварку). И только он принялся разгребать всё это дерьмо, как вдруг в дверь постучались. На пороге нарисовался Эдриан. Под глазом всё ещё сиял фонарь, на твёрдых плечах была кожанка, а шнурки правой кроссовки развязаны. — Что ты делаешь? — спросил он. — Я изучаю историю школьной газеты. Ты знал, что самому старому выпуску более сорока лет? Вот, взгляни, — развернув перед ним старую бумагу, говорил Тодд. На первой странице чёрным по белому было написано «Мэр Боун Гардена Джордж Роксвеллд временно закрывает промышленный завод из-за протечки ядовитых отходов». — Тебе не кажется странным, что в начале эта мера была временной, но вот уже столько лет этот завод остаётся заброшенным. — Я не знал, что ты так свободно можешь об этом говорить, — подметил Эд. — В смысле? — не догнал юный репортёр. — А-а-а, ты про мою трагедию. Ну, что было, то прошло. Сейчас я двигаюсь дальше, так что давай забьём на это? — предложил он с поразительной беззаботностью. — Так зачем ты сюда пришёл? — Я решил помочь в восстановлении школьной газеты. — Могу я поинтересоваться причиной? — спросил он, не отрываясь от старой газеты, как какой-нибудь богатенький папка. — Слышал я, как ты всё время талдычишь про запах сенсации. Я тоже в своём роде учуял нечто подобное. И вот, хочу расследовать это и придать огласке. — А если кто-нибудь решит выкупить у тебя эти сведения? — Ты издеваешься? — саркастично спросил Эд. — Я богач, мне не нужны деньги. — Принято, — показав большой палец, одобрил Тодд. — Сантехник, который в свою очередь привёл механика, действительно помог мне. — Значит станок можно исправить? — с надеждой спросил младший Дженкенс. — Нет. Всё что позади меня — гора хлама. Нужен новый. — Я куплю станок. — С чего это ты решил, что я возлагаю эту задачу на тебя? — возмутился Уильямс. — С того, что я это могу. И для меня это не будет стоить особых средств. — заявляя это, Эдриан решительно покинул кабинет. — Как знаешь, — кинул ему вслед Тодд.***
О Саймоне. Уже давно его тело не ныло. Не болела плоть, и кости не гудели в непогоду. Сам того не замечая, Саймон пережил самую травмирующую часть своей жизни (по крайней мере физически). Шрам вдоль глаза затянулся, как сомкнулись бы сошедшиеся в бурю волны. И лишь белая ниточка осталась там напоминать о былой семейной трагедии. Он бы заметил, как солнце лениво плывёт за горизонт, если бы не грозовые тучи над головой. Вечер уступал дорогу ночи, и вдалеке в подлесках уже начали завывать койоты. Дым от косяка резко рассеивался, ибо ураган поднимался нешуточный. Пожухлая трава щекотала оголённые руки до локтей, а набитый тетрадями рюкзак верно служил парню подушкой. Вся печаль улетала вместе с этим стремительным ветром. На душе была отрада одиночеством. К сожалению, всё хорошее или плохое когда-нибудь заканчивается. Ему нужно было срочно собираться, а иначе к тому времени, как пробьёт комендантский час, он не успеет домой. Так что, потушив косяк пальцами, он положил заначку в пакетик, накинул рюкзак и торопливо потопал обратно в город. — «Ибо ночь темна и полна ужасов…»* — вспомнились ему знаменитые слова молитвы. Дома всё было как всегда по-старому: пыльные грязные подоконники, разбросанные вещи, бесконечные аплодисменты с экрана недорогого телевизора. И мама, сидящая на диване, погружённая в свои странные дела. На этот раз она вытащила свой древний швейный набор и ещё более древнее платье. Саймон, признаться, удивился, но не тому, насколько странным было её занятие, а тому, что на месте доисторической швейной машинки на столе стояла новенькая. Беленькая, блестящая, вот прям с прилавка. — Откуда ты её достала? — спросил Саймон. — Украла, — с иглой в зубах ответила ему мать. — Ширли Мэдисон открывает сезон игр в бридж. Я приглашена. — Смотри не растай от гордости, — саркастично подметил сын. — А что со старой машинкой? — Там пару деталей вышло из строя. Я подумала, что, может быть, найду их где-нибудь на ebay или в крайнем случае украду из местных магазинчиков, но… в современных установках совсем не та начинка. Из новенькой к моей старушке подходит разве что катушка и игла. Так что пришлось украсть её целиком. — И как ты будешь выкручиваться, если к нам сюда заявятся добрые дяденьки-полицейские? — осуждающе сложив руки на груди, спросил Саймон. — Не недооценивай меня, мальчишка, — грозя пальцем, отвечала она, после чего, гордо подняв свой орлиный нос, добавила: — Я тебе там не какой-нибудь карманник-любитель, я — профессионал. Всё-таки с твоим настоящим папой (упокой его душу) не один год в браке прожила. — Не напоминай, — угрюмо протянул парень. — Сегодня что-нибудь приходило? — Да так, ничего особенного, — голос мамы дрогнул. Саймон сразу догадался в чём дело. Его ноги сами понесли его к уголку с почтой. Руки начали разгребать бесконечные просроченные счета и предупреждения. Глаза будто лихорадочно искали то, где было написано его имя. — Малыш, прошу тебя! Просто сожги его! — Нет, я хочу прочитать то, что этот гад дерзнул нам черкнуть! — рявкнув ей в ответ, Саймон унёс письмо с собой, едва себя сдерживая, чтобы не сжать его, не скомкать и не разорвать в клочья. О да. Это был Рикки. И он написал им прямиком из преисподней, где ему самое место. Трясущиеся пальцы развернули бумагу, и два топаза налились кровью от подступающего гнева. Текст пестрил его нытьём, мольбами и просьбами о прощении. В голове так и слышался скулёж бешеной собаки перед усыплением. Голос мамы эхом прокатился в сознании. Поэтому он достал своё мусорное ведро, зажигалку, косяк, и, пройдясь пламенем по краям этого лживого письма, прикурил от него, а затем бросил догорать. Резкий запах пальнул по ноздрям, он потушил огонь пивом из банки. Надо бы ложиться спать, но Саймона так задолбали эти кошмары, а трава не помогала. Притупляла боль, на миг уносила проблемы, заставляла чувствовать себя глупым. Как в детстве, когда он учился читать по комиксам. Но потом всё возвращалось. Скорбь возвращалась. И сердце с каждым разом становилось всё более изувеченным. Дэрек не должен был пострадать от этой проклятой семьи. От всего Боун Гардена. Он ведь был самым добрым и чутким человеком из всех, кого когда-либо знал Саймон. Глаза сами собой слиплись, и он заснул. Мама зашла в комнату, унесла всё ещё дымящееся ведро, забрала тлеющий косяк из рук сына. Сняв его ботинки, накрыла одеялом. Её тонкая рука с зелёными ногтями нежно прошлась по тёмным волосам Саймона. Она хотела было погладить его шрам на лице, но не решилась. Боялась разбудить… Кошмары, кошмары, кошмары! Мальчик почувствовал сильные руки у себя на рёбрах. И ему стало невыносимо щекотно. Он смеялся, пока мужчина таскал его вверх-вниз. Это был его первый отец. Настоящий отец, лицо которого Саймон забыл. Тот иногда обижал их с братом, и они порой прятались в нижних ящиках шкафа для белья. Рикки тогда затыкал ему рот, чтобы он не плакал. И всё же это была редкость. В остальные дни они с Рикки проводили уйму времени вместе. Саймон не знал, чему обучал старшего брата их отец. До тех пор, пока тот не умер, и Рикки не стал сам обучать младшего братишку всем премудростям преступной жизни. Такой род занятий продолжался на достаточно невинной ноте: взлом замков, тренировка ловкости пальцев. Всё как у фокусников, только основной целью развития этих навыков была иной. Однажды, будучи ещё в начальных классах, Саймон стащил у прохожего кошелёк. И был пойман. Этим прохожим оказался Дэрек. Воистину святой человек, вошедший в положение матери-одиночки двоих сорванцов. (Так, я чутка отклонилась от темы. Сорьки. Мы остановились на крипповом сне, где его шарики за ролики заезжают, ага?) Кхем… Лицо мужчины изменилось. Даже запах стал родным. Вне всяких сомнений, теперь это был Дэрек. Сердце налилось вселенской тоской. Собственный голос Саймону ощущался чужим, когда он выкрикивал что-то яркое и звонкое. А когда настал момент кульминации, Дэрек оказался над ним, сверху, весь раздетый и потный как в бане. Его будто контузило, кожа покраснела, а лицо искривилось в судорогах. — Дэрек? — прислонив ладонь к его щеке, позвал Саймон. Но пальцы увязли в слизи, она вся потекла, как поджаренный воск, зрачки отчима закатились, а рот открылся по максимуму. Из него начала потоком течь странная чёрная смесь, наполненная перьями и когтями. Мальчик попытался оттолкнуть Дэрека или отползти, однако массивные руки, схватив его, резко перевернули животом вниз. Одна ладонь сжалась на голове, намотав между пальцами волосы. Жижа проникла в ноздри и в рот, она пахла серой, а на вкус была слово желчь. — Нет, — откашливаясь простонал Саймон. Казалось, хуже уже не бывает, как вдруг… Вместе с этой жижой изо рта отчима стало вылезать нечто. Нечто походившее на зверя. Оно, пройдясь когтистыми и склизкими лапами по спине и голове, встало напротив парня. — Чёрный волк! — шёпотом объявил Саймон. Звериная пасть вдруг раскрылась, свирепые глаза разъехались, и внутри средь окровавлено-жёлтых клыков стояло лицо Рикки.***
Парень очнулся со сдавленным криком, рвущим тишину. На лбу блестели капельки пота, сердце колотилось как бешеное. Он не сразу понял, что что-то не так. И только когда начал вставать с кровати, ощутил дикий дискомфорт между ног. Всё пошло в стирку: простынь, одеяло, джинсы, трусы. Он даже чуть не забыл вытащить из карманов всю мелочь. С нажатием кнопки эта старушка, скрипя, начала крутиться и гудеть. Надо бы скорее найти замену исподнего, пока мама не проснулась от шума. Саймон, сняв с бельевой верёвки в ванной одни из своих трусов, их тут же надел. Его состояние ухудшалось с каждым днём и все уговоры окружающих сходить к психологу уже не казались такими глупыми. Сердце кольнуло внезапно словно его душевные переживания уже совсем охамели и перебрались к телу. Он, схватившись за грудь, медленно сполз по стене на пол. В ванне было совсем тихо, только с крана капала вода, создавая ритм. Что-то переклинило, и Саймон уже не смог держать накопившиеся слёзы. Барабан стиральной машинки за стеной начал громче работать. Это означало, что его всхлипы уже не будут слышны за этим шумом. Саймон набрал воздуху в лёгких и начал плакать. От усталости, от безысходности, от боли, от того, что уже не было сил злиться и сдерживаться. Его ладони объяли глаза и лоб, он, не смыкая рта, выплёскивал всё то, что так долго покоилось словно захоронённый труп на заднем дворе. Внезапно к его плечам прикоснулись тонкие пальцы с зелёным маникюром. Мама тоже плакала, целуя его макушку. Они сидели так в ванной пару минут, пока не произошло то, что в миг заставило их смеяться в истерическом припадке. — Стиральная машинка заглохла. Весь этот дом уже сколько лет разваливался на части. Да и не только дом. Весь Боун Гарден претерпевал наихудший год своего существования. У всех повсюду были свои кризисы и плохие дни, где единственным спасением для людей являлись их личные коконы. Там они в своих комнатках за закрытыми дверями на три замка могли воображать всё, что угодно. Жить так, как они бы не посмели в обществе. Кто-то курил травку, кто-то исписывался в бесконечной работе до потери пульса, кто-то висел на телефоне, питаясь сплетнями словно пищей, кто-то дрочил на гей-порно, и абсолютно все, перед тем, как уснуть, фантазировали для себя лучшую жизнь. Без ошибок, дурных слов, причинения боли. Жизнь, где они мудры и любимы, где всегда всё идёт верным чередом, где царствует их порядок, а не хаос сумасшедшей судьбы.