Если вы не поняли человека, вы не имеете права осуждать его, а если поняли, то, вполне возможно, не пожелаете этого делать. © Джон Голсуорси
О Саймоне. За несколько дней до побега Голди. Они с Тоддом раскурили один косяк в комнате. «Пай-мальчик» сначала ни в какую не хотел пробовать, однако провокации этого «негодяя» как всегда оказались удачными. И, затянувшись, Уильямс тут же закашлялся. — Может ты прекратишь надо мной постоянно ржать? — Не могу. Ты такой забавный, когда делаешь что-нибудь в таком духе, — отвечал ему Саймон. — Давай я покажу, как это делается? — он выхватил из его рук косяк и демонстративно затянулся. — Видишь, сначала нужно сделать затяжку, а потом впустить её в свои лёгкие. Так как ты ещё новичок, и твоя грудь не привыкла к горечи дыма, тебе необязательно глотать всё. Просто сделай небольшую затяжку, затем смешай её с остальным воздухом и наполни этим всем свои лёгкие. После этого чутка задержи дым там, секунд на пять-шесть. — Не думаю, что у меня выйдет, — словно от облегчения признался Тодд. Однако Саймона такой расклад не устроил. И, ехидно улыбаясь, он ещё раз затянулся, приблизился к лежачему поперёк кровати парню и, склонившись над ним, выдохнул дурманящий дым прямо в его рот. Глаза Тодда покраснели в миг и намокли. Губы зажимали его рот, а ловкие пальчики — нос. Дико хотелось закашлять, но тело Уильямса от чего-то не слушалось. Прошло шесть долгих секунд прежде чем Саймон оторвался от него. — Ты ужасен! — заявлял Тодд. Его голова вдруг стала неестественно лёгкой. Мрачная комната обрела новые краски, едва видимый свет из зашторенного окна стал ярче. Мысли начали путаться, а лицо Саймона оказалось чарующим и притягательным. Через пару минут они уже вовсю целовались, стягивая друг с друга лишнюю одежду. — Подожди, ты же помнишь про первый раз? — напомнил Тодд. — Точно! — вспомнив это, Саймон заржал. Тодд тоже посмеялся на славу. Они потом выжрали целый рождественский пирог, который испекла мисс Томпсон на праздник. — А почему у вас нет телевизора? — А мы книжки читать любим, — ответил хозяин дома. — И где же ваша полка с книгами? — негодующие огляделся Тодд. — Здесь, — указав пальцем в висок, ответил Саймон. Они опять посмеялись. И продолжили бы веселиться дальше, но тут дверь отворила мать семейства. Её ноги заплетались, как, собственно говоря, и язык. В руках она пересчитывала пачку зелёных, во рту у неё дымилась сигарета. — Милый, хочшь свой рожден-ский подарок? — Мам? Ты пьяна? — Ну на праздники же мжно было? — её слова странно и оборванно звучали. Из них выпадали звуки, концовки, и иногда в перерывах она выдавала непристойную отрыжку. — Так вот, твоя мамчка потрудилась этой ночу на славу! Ииииии, у нас скоро пояится новый телевизор! Ты рад? — Рад? Ты же обещала мне! Только посмотри на себя! Да у тебя на лице написано, что ты принимала! — Эм, — тронул его за плечо подошедший Тодд. Ему стало крайне неловко наблюдать за этой ситуацией, — я, наверное, пойду домой. Хорошо? — Я провожу тебя, — вызвался он. Тут мать Саймона прошла дальше, но не смогла повесить на крючок свою куртку, так как поскользнулась и упала. Оба парня помогли ей встать, и она с благодарностью пошла дальше к кухне. Правда не дошла, так как её внезапно настиг приступ блевания. Она изгадила ковёр под собой, потом, не обращая на это внимания, заглянула в пустой холодильник. — Вы сжрали весь пирог? Я ж его для всех пекла! — но никто ей на это ничего не ответил. Она была удостоена лишь осуждающими взглядами, особенно со стороны своего сына. Вскоре, обречённая на своё жалкое существование, эта леди осталась дома в полном одиночестве.***
Они стояли около дома Уильямса. Саймон как всегда заботливо поправлял ему шарф. — Тебе точно не нужна помощь с твоей мамой? Я бы мог организовать её отправку в реабилитационный центр. — Ага, а потом ещё разбираться с этими упырями из опеки? Нет уж, спасибо. Подожду года полтора. Когда мне исполнится восемнадцать и, если ничего не изменится, сам сдам её туда. — Думаешь будет ещё не поздно? — печально заметил его друг (или уже нечто большее?). — Ну, знаешь как говорится? Горбатого могила исправит. Так же и с моей мамой. Она ведь и раньше гуляла по-чёрному. Мой биологический отец на это всегда реагировал… довольно агрессивно. — Прости. — Да ты***
Серый пол, серый потолок, серые стены. Прозрачное стекло, белая трубка сбоку и яркие-яркие люди по ту сторону. По соседству сидели пожилые люди напротив своих злосчастных родственников. И Саймон был одним из таких же людей. Он покорно ждал того, кого так сильно ненавидел. Его сердце вздрогнуло при громком звуке открывающейся двери. Сперва вышел надзиратель, за ним, в цепях по рукам и ногам, — Рикки. Процессию замыкал ещё один охранник. — Вот и ты, — с ненавистью прошипел в трубку Саймон. — Здравствуй, братишка, — улыбнулся ему заключённый. Он был немного побит, выбрит налысо, исхудал килограмм на десять, но всё же это был он — старший брат. — Я пришёл задать тебе вопрос. И если ты ответишь на него честно, то я отвечу тебе на твой. — Меня устраивает, — оптимистично согласился Рикки. — Вчера была годовщина твоего греха. Ты помнишь, что тогда сделал? — Это твой вопрос? Ну и глупый же ты, — рассмеявшись, замечал этот наглец. Саймон сжал руки крепче, в его оскале зубы даже начали скрипеть от нахлынувших чувств. — Отвечай: ты помнишь, что тогда сделал? — Да. Я убил Дэрека и спас нас всех от его злого влияния. — Ублюдок! Ты совсем обезумел! — Моя очередь, верно? Ты читал мои письма? — Читал, — холодно ответил Саймон. — Ты посылал к нам в дом поджигателя? — Не понимаю, о чём ты. — Ах, вон оно как? Ну я расскажу тебе о том, что сегодня случилось! Я провожал кое-кого до дома, а по возвращению застал то, как полыхает мой дом! К счастью, никто не пострадал, и сгорела лишь часть жилья. Ты ничего об этом не знаешь? — Догадываюсь, — отвечал Рикки. Его глаза стали такими мокрыми и виноватыми. Брови домиком встали, а ладонь коснулась стекла. — Я должен был лучше о вас заботиться. — Ты нихрена не заботился обо мне, когда убивал моего отчима! Лучшего друга во всём мире! — перешёл он в голос. Тут охранники сделали предупреждение, из-за чего Саймону пришлось резко взять себя в руки. — Тот тип, который поджигатель, был одним из тех, кого я бесил одним своим присутствием. Он разузнал моё место проживания и, когда вышел отсюда, нанёс вам с мамой свой визит. Такой ответ тебя устроит? — Меня устроит правда, «братец». Недавно я встретил человека, который научил меня, что истина всегда на стороне добра. И если ты хоть чуточку уважаешь меня, признайся: это ты подослал его к нам? — А как же эта замечательная игра в вопрос-ответ? Я вроде сейчас должен тебя спрашивать. — Я сказал, что ты имеешь право на вопрос, если ответишь на мой честно. — Думаешь, я недостаточно честен? Ублюдок Дэрек заслужил смерти! Жаль, что я не могу его прикончить ещё раз! — Конечно! И это после всего что я о тебе нарыл? Думаешь, я забыл про сумку денег? Думаешь, мне не по мозгам догадаться, откуда они? — Ах ты мелкий неблагодарный паршивец! — заявив это, он встал со стула. — Разве ты не понял? На мать можно рассчитывать в последнюю очередь! Я делаю то, что считаю правильным — о тебе забочусь, идиот! И так как в этом мире правят лишь деньги — естественно я ухватился за возможность! — Этой возможностью ты разрушил всё то, что было мне так дорого! Да будь ты проклят, Рикки! Будь ты проклят! — из глаз Саймона потоком хлынули ручьи слёз. Заключённого пришлось утихомирить, поэтому после того, как Рикки сел обратно на стул, он добавил: — Я искал любые способы, чтобы тебя защитить, дать тебе прожить хоть ещё один день в том грёбаном мире. И, видимо, всё это было для того, чтобы слушать твои проклятия в мой адрес сейчас. — Да будет так, — прошептал его младший брат. — Пусть ты будешь проклят всеми, кого любишь! И никто тебе в жизнь не даст приюта! Прозвучал громкий звонок окончания свиданий. Заключённые встали и их вывели отсюда. Саймону после этой встречи пришлось себя по кусочкам собирать. Вот настолько он был разбит, ранен и потерян. Лишь мысли о матери и о Тодде согревали его.