Драбблы по Haikyuu!!

Цукишима просыпается с чувством вины, которое затапливает его вместе с солнцем, льющимся через неприкрытое шторой окно. Рядом шумно дышат и Цукишиме жарко и стыдно, и хочется уйти, но он не двигается, только приоткрывает глаза, ловя зрачками утренние лучи. Без очков мир плывет, и он наудачу шарит рукой по жесткому ковру, пока не натыкается на прохладный пластик дужек. Телефон остервенело мигает индикатором, оповещая о пропущенных звонках и сообщениях. Одеяло натягивается и резко дергается, когда Кагеяма просыпается, как будто сброшенный в ледяную воду, дергается всем телом и широко раскрывает глаза. Цукишима смотрит на него, а он таращится в потолок, как будто надеется найти там ответы на вопросы, на которые и сам Цукишима был бы не против получить хоть один ответ. Вчерашний вечер встает в памяти четко, как памятник собственной слабости, и Цукишима малодушно прячет лицо в подушку, которая издевательски пахнет Кагеямой. Во рту разворачивается локальная катастрофа — наверное, он так и не узнает, что было намешано в том коктейле, который принес ему Сугавара. Вселенная явно дала сбой, когда идея встретиться co школьной волейбольной командой не показалась Цукишиме плохой — последние две такие встречи он проигнорировал, предпочитая видеться с бывшими сокомандниками по отдельности. Вчерашний вечер до сих пор липнет к коже — в душ перед сном никто, конечно, не сходил. Цукишима не помнит, как он заснул, зато помнит, как трудно было дышать, какой крошечной казалась кровать, как близко прижимался к нему Кагеяма, и как голова кружилась от алкоголя и мнимой вседозволенности. Цукишима облизывает пересохшие губы и ему иррационально чудится вкус губ Кагеямы — молочный коктейль с бренди, худшее изобретение человечества. Кагеяма рядом шевелится и прочищает горло, но голос все равно звучит по-похмельному хрипло. И похмелье — не обязательно алкогольное, тот молочный коктейль он так и не допил. — Мне нужно в туалет, — Кагеяма не ждет, пока Цукишима подвинется, перелазит через его ноги, берет из комода футболку и скрывается за дверью. Цукишима замучено смеется и тянется за телефоном. Если бы смски могли убивать, это избавило бы Цукишиму от необходимости сталкиваться лицом к лицу с последствиями собственных решений двенадцатичасовой давности. Он спешно набирает ответ на тринадцать сообщений от мамы, которая сообщает, что они уехали к бабушке без него и с пассивной агрессией, на которую способны только родители сожалеет, что пьянки с друзьями для него теперь важнее семейного Рождества. Цукишима проверяет наличие билетов, возможно, ему все-таки удастся приехать к ужину, но все раскуплено. Позже нужно будет обзвонить всех родственников и извиниться за свое отсутствие. От одной этой мысли болит голова. Кагеяма возвращается в комнату со стаканом воды, вручает его Цукишиме и, как ни в чем не бывало, забирается обратно под одеяло, задевая ногами чужие щиколотки. Цукишима выпивает воду, по вкусу напоминающую райский нектар, и ставит стакан на пол у кровати рядом с телефоном, который пока молчит — мама еще не прочитала сообщение. — У тебя ноги холодные, — хмурится Кагеяма. Цукишима цыкает и прижимает свои ступни к лодыжкам Кагеямы. Тот отбрыкивается, но их голые ноги все равно переплетаются. От Кагеямы пахнет мятой и мылом, расчесанная челка падает на лоб, и нет, не так Цукишима планировал разбираться с этой ситуацией. — Мне нужно умыться, — сообщает он Кагеяме, потому что тот вполне однозначно тянется целоваться. В животе легко и странно, и сердце заходится, как во время матча. Кагеяма бесил его всю старшую школу, а потом они умудрились поступить в один университет. Время от времени Цукишима видит его на пробежке — шорты светофорного цвета ловят взгляд издалека — но в остальном они не пересекаются. Цукишима оставил волейбол строчкой хобби в резюме, в то время как Кагеяма предсказуемо сияет в сборной университета. Теперь Цукишима старше и хотелось бы верить, что сдержаннее, хотя вчерашний вечер выбросил эту надежду из окна, предварительно воткнув в нее дюжину зонтиков для коктейлей. На чьем-то телефоне даже хранится фотография-олицетворение, с Цукишимой и зонтиками, которую он непременно выследит и удалит. То, что в школе находило выход через язвительные комментарии и издевки, повзрослело вместе с ним и закончилось взаимной дрочкой и пьяными поцелуями, которые до сих пор фантомными ощущениями горят на губах, шее, ключицах. — Подожди полчаса, в ванной сейчас мама, — Кагеяма прекращает попытки поцеловаться, но не отодвигается. Цукишима чувствует, как чужое тепло согревает ступни. Дышать сложно, сходящее с ума сердце как будто перекрывает поток воздуха в легкие. — Подожди, то есть она была вчера дома, когда мы?.. — Она спит на первом этаже, там не слышно, — пожимает плечами Кагеяма. Они лежат, не двигаясь, ткань футболки Кагеямы касается чувствительной кожи живота и груди Цукишимы, задевает сосок, и он чувствует себя голым, хотя технически это не так. Хочется снять с Кагеямы футболку, но он все еще не понимает, куда они только что забрели, какую дверь открыли вчера, что ждет завтра. Как будто пол уходит из-под ног и Цукишиму штормит от неопределенности, близости и похмелья. Снятый с беззвучного режима телефон оповещает о нескольких входящих сообщениях подряд, пронзительный сигнал разрывает тишину. — Я опоздал на поезд, — объясняет Цукишима. — Семейное Рождество у бабушки. Мама расстроилась. Все мои уехали, и билетов нет, уже не успею. — Мы не отмечаем Рождество, — Кагеяма устраивается рядом поудобнее и закидывает руку Цукишиме на талию, не придумав, куда ее деть. Молчит, а потом добавляет со сложным лицом: — Можешь остаться. Поиграем в волейбол во дворе, закажем пиццу, — ладонь Кагеямы кажется тяжелой, придавливает бок, и из-под нее не хочется вылезать. Цукишима принимает приглашение и временно капитулирует, решая, что прямой разговор, в котором все будет названо своими именами и расставлено по местам, может подождать. Ему не место в этой залитой зимним солнцем комнате. Здесь хочется много молчать и еще больше целоваться. Но… — Сначала душ, — Цукишима останавливает вторую попытку Кагеямы, прижав к его губам пальцы. — Вечно ты раздражаешь, — бормочет Кагеяма, не отрывая губ от пальцев Цукишимы, обдает их теплым мятным дыханием. — Зачем ты тогда трогаешь мою задницу, если я тебя раздражаю, Король? Кагеяма хмурится, но не отводит взгляда и усиливает хватку, притираясь бедрами ближе. Это странное рождественское утро, но Цукишима не против новых традиций. В конце концов, стоять на месте — больше не в его правилах.