Путь

      Машину сильно встряхнуло на кочке. Тоха вздрогнул, потому что за время ожидания, пока остальные усядутся, успел задремать. Ему даже приснилась какая-то несусветная чушь, от которой остался весьма неприятный осадок. Это когда конкретно ничего не происходит, то есть, картинки в прямом смысле нет, но состояние отражено во сне так же остро и точно, как и в реальности. Паника, тревога, дрожь, волнение, метания и всё в таком духе. Антон провел ладонями по лицу, вытащил наушники из ушей и уперся взглядом перед собой, зачем-то пытаясь докопаться до самого себя сразу по двум пунктам: что вызвало у него такой сон и когда он в последний раз был в подобном состоянии. Потом Шаст заметил, что Арсений тоже находился в каком-то напряге: перекладывал голову то налево, то направо, шевелил плечами, одергивал капюшон, вздрагивал. Шастун подтянулся поближе к спинке переднего сиденья и осторожно потер плечо Арса. Тот шумно вздохнул и следующие секунд десять, низко постанывая, выравнивал дыхание. — Что-то не так? — вскоре обернулся он. — Ага, — ответил Тоха. — Ты прям весь извёлся. Арс...? Уже успев отвернуться с утомленным выдохом, Попов нашелся лишь на короткое вопросительное "м". — А почему Стас обращался к тебе, как к барину? Арсений низко и несколько хрипло посмеялся, затем повернулся к Антону и ответил на субтоне: — А это он мне проспорил. Шаст улыбнулся, поймав себя на том, что в ту секунду весь задрожал. Дело в том, что всё это время он не отнимал руки от арсового плеча, а когда Попов повернулся для ответа, его губы оказались так близко к кисти, что кожей Антон смог ощутить на себе его теплое дыхание. И его проперло с этого. — Чего ты-то не спишь? — шепотом спросил Арсений, повернувшись к Шастуну не только головой, но и туловищем. Вид у актёра был такой, что сейчас, казалось, он начнет журить Антона, мол, для чего место элитное уступалось? Но, несколько секунд изучая Шастуна, внимательный и острый взор смягчился, и весь Арс стал выглядеть совсем иначе. — Да не знаю, — Антон расстроенно опустил голову и завел руку за затылок. — Дрянь какая-то приснилась — теперь вообще не хочется ничего. Вернее, нет, — Шаст взглянул на заиндевевшее окно и облизал нижнюю губу, — вообще хочется. Но не хочется, потому что знаю, что будет неприятно. Попов усмехнулся и почесал переносицу указательным пальцем. — Снова маешься? — Ну, выходит, что так, — вскинул плечи Шастун, продолжая мутно глядеть на окошко. Арсений на некоторое время задумался. — Хочешь, сыграем во что-нибудь? Антон перевёл взгляд на Попова и, медленно растянув улыбку, кивнул. — В слова, — мгновенно определил Арс и, обхватив руками свои плечи, умастился поудобней на левом боку. — Только ты ближе сядь, чтобы не орать. Антон повиновался, наклонился вперед и положил подбородок на мягкий угол арсового сиденья. — Ты начинай, — сказал Шаст. Лицо Арсения было очень близко к нему, и Шастун имел возможность наблюдать всё, что на нём происходило: как на секунду от улыбки проявилась тонкая носогубная складка, как опустились задумчиво веки, как вздрогнул кончик носа и слегка раздулись ноздри от короткого выдоха, как от усмешки. Арс думал. Антон тонул в слоумо. — Я загадал, — кивнул актёр. — И кто бы мне дал четкое определение этой хрени... — Это человек? Предмет? Животное? Явление? — на всякий случай решил спросить Шаст залпом. — Ну, не назвал бы это человеком, равно как и предметом, животное исключено, а явление неточ… — Пизда... — тяжким вздохом прервал его Антон и обреченно посмотрел на Попова. — Не ругайся, Антон Андреич. Не семнадцать уж. У тебя целых четыре часа, угадаешь на раз-два, - пожал плечами Арс и улыбнулся во все зубы. - Развлечёмся!

***

— Да ну Шаст... — сквозь сдавленный смех тянул Попов, пытаясь догнать Антона. — Ну, я же не знал! Шастун летел по светлому холлу гостиницы на всех парах. Врезавшись в стойку регистрации, он шваркнул паспортом по столу, а подняв взгляд, бесцеремонно кивнул стоявшей по ту сторону девице. Он дулся на Арса. Четыре часа — четыре! — водить за нос вокруг да около, чтобы прийти к тому, что слова, которое этот маньячина питерский загадал, вообще, блять, не существует! Смешно, конечно. Но так вытрахать мозг больше никто бы не смог, видит Бог. — Да не четыре, Антон, чего ты заладил? — оттягивая шастунский рукав, стонал Арсений, пока Тоха самозабвенно изливал своё горе барышне, в конец оторопевшей от происходящего. И впрямь: слишком уж насыщенно и вихревато для трех часов ночи даже для работника отеля. Арс же, повиснув на плече Шастуна одной рукой и деловито упершись в стойку другой, тем временем решил ему напомнить: — Ты последний час сидел молча и дулся, как дитя. Так что из меня монстра не делай! Я вообще не виноват в том, что родился с установкой вводить Антонов в заблуждение! Ближайший представитель Антонов упорно делал вид, что Попова нет рядом с ним и что это совсем не он висит на его плече, а просто сильно набитый всякой хернёй дебил рюкзак. Голубоглазая, ушлая сумка. Пока девушка активно вбивала данные паспорта в базу, Антону жуть как хотелось подшутить над Арсом прямо в этот самый миг (больно понравился перл про рюкзак), но за секунду до того Шаст осекся и удавил смех ещё в горле. Больше всего хотелось Арса дожать. И справедливо: этот змий так взбудоражил Шастуна, что уснуть он, вероятно, сможет только под утро, а значит, режиму тотальный капут. И весь арсовский тональник в гримерке уляжется на одну помятую после тяжёлой бессонной ночи воронежскую харю. — Вы вместе, молодые люди? — не поднимая глаз, спросила девица. — В одном номере? Антон с Арсом переглянулись. Арсений, мгновенно войдя в роль, весь подтянулся, как струнка, приподнял подбородок и вполголоса спросил сквозь легкий, аристократичный оскал: — Поручикъ, как вы относитесь к гомосексуализму? Шастун поджал губы, чтобы не заржать, и, склонив голову и нахмурившись, как будто бы в раздумии, через некоторое время ответил: — Отношусь-с. — А если всерьёз, то нет, барышня, мы порознь, — отсмеявшись, через три секунды сдавленного гогота обозначил Попов. И всё было бы ничего, если бы в ту же секунду одна из арсовых сущностей, горячо любимая самим Арсом и производящая самые разные впечатления на нормальных людей, не вырвалась наружу. Антон снова начал тихо угарать, когда, забирая паспорт, обнаружил рядом с собой не Арсения Попова, а манерную питерскую фифочку, которая слегка налегла на стойку, задрала ножку, чуть-чуть выпятила влажную губку и сказала почти шёпотом, подталкивая свой паспорт оттопыренным пальчиком: — Честно-честно...

***

— По-моему, мы её напугали, — скромно предположил Арсений, заходя в лифт вместе с Антоном. Шастун даже ушами дернул от негодования. — Мы... Мы?! — задрожал Антон. Дрожал от смеха, разумеется. Ничего больше ему не оставалось. — Это ты и только ты! — длинный тонкий палец с массивным серебряным кольцом у основания ткнулся в арсову ключицу. — А кто ржал без остановки? — прикрывая ладонью проткнутое место, Арсюха скроил недовольную гримасу. — Эх и больно, блин... — Это... — Антон, быть может, и порывался отрицать всё, агрессивно подводить под сомнения каждое слово Арсения, рвать, жечь и метать, но это было так давно — целую минуту назад. Нынче запал исчез, а Шаст только пожал плечами и вздохнул: — Это я. Да. Арс взглянул на Антона и осторожно погладил по плечу. Скоро это точно войдёт в привычку, причем обоюдную. — Устал? Шаст молча кивнул. На самом деле, своё бессилие он ощутил только теперь. Всё остальное время его внимание занимал треклятый мастер слова. Лифт тащился на десятый этаж неохотно, а до оттопыренных ушей Антона доносились гудящие подвывания откуда-то из шахты. Утомился же он смертельно. Игра "Дожать Арса" обломалась, хоть начало и казалось весьма обнадёживающим. Тоха поймал себя на том, что продолжать дальше ему просто-напросто не хватит сил. Черный кожаный рюкзак тяжелел с каждой минутой, а Шаст под его весом всё больше и больше складывался. Вот он просачивается сквозь дно лифта, вот он уже вне кабины, парит в невесомости, словно в космическом пространстве. Кругом темнота, а в ней огни, огни и знакомая острая ухмылка. «Видал я Арсения без улыбки. Но улыбку без Арсения…» — Облако... — вдруг буркнул Шаст, с закрытыми глазами вывалившись из лифта. Если бы не феноменальная реакция Арсения, Антон сто пудов вписался бы в стену. — Почему облако? — спросил Попов, пока чалил совершенно немощного Шастуна по длинному красно-желтому коридору. — Я облако. Я парю, — промычал Тоха, случайно ткнувшись носом в арсову шею. Арсения всего встряхнуло, даже колени подогнулись сами по себе от столь блаженного бессилия. Тем не менее, мысль "упаду я — уроню его" каким-то образом удержала его на ногах. — Да ну. Ты ж не вейпер, чтоб парить, — не прерывая шага, Попов довёл Шаста до его номера, прислонил кей-карту и толкнул дверь вперёд. — Голуби мои сизые! — раздалось откуда-то из глубины коридора. — Вы ещё в адеквате? Есть инфа по вашему грядущему утру. — Он считает нас своими птенцами? — тихо спросил Антон, стряхнув с себя рюкзак и присев на скамеечку в прихожей. Арс в ответ мягко улыбнулся, перешагнул препятствие длинных стройных ног и, остановившись на самом пороге, сказал настоятельно: — Посиди здесь, Антон, не уходи никуда, — и пошёл навстречу Птице, громко пошутив что-то про мать голубей и орнитоз.       Меньшее, что Антон хотел делать, — это ходить. Впрочем, сидеть ему вскоре тоже стало затруднительно, поэтому, привалившись плечом к стеночке шкафа, парень сложил руки, закрыл глаза и начал стремительно терять связь с наружностью, уходя всё дальше и дальше от неё в себя. При этом он ещё немного улыбался, переживая и смакуя арсову шутку, которую краем уха услышал из коридора. Дальше Шасту стал сниться сон. Его куда-то потянули, но ни рук, ни ног он не чувствовал. Он - облако. Он парил. А куда бы не бросил взгляд - сразу упирался в темную стену. Вообще всё помещение, в котором он теперь находился, было каким-то мрачным, но не потому, что света не было: оно было стилистически мрачным, как в средневековье. Вероятно, ресторан хорошо отложился в сознании Шастуна. Внезапно он толкнул бедром что-то определенно живое и теплое (хотя ему показалось, что это что-то толкнулось в него само), но во сне скорость реакции крайне не велика, поэтому Антон не успел даже придумать, чем это могло бы быть. В любом случае, сон последовательно уводил Шастуна от прежних ощущений к новым, свежим, и картинка оттого изменялась сама по себе. Вот, как сейчас. В этот миг — истинно блаженный миг — Антон почувствовал такую лёгкость, какой ещё, пожалуй, не было, даже когда он парил. Было ещё кое-что, в чём Шаст не разобрался толком — понравилось ему или нет. Но factum est factum: к его губам, а затем и шее прислонилось что-то тёплое, почти горячее (что, безусловно, приятно), и влажное (что, признаться, не очень). Антон слегка нахмурился, повернулся на левый бок, подтянул колени к груди и прислонил кулаки к подбородку. Всё, что он видел далее — его личный путь, в который мы вторгаться, пожалуй, не будем и дадим мальчику покой. Арсений улыбался. От волнения его всего трясло внутри. Примерно такая же дрожь его раньше одолевала перед выходом на сцену. Или перед важным звонком в банк. Приходилось обычно держаться за кого-то, чтобы в обморок не упасть. Поразительно, но ужасное чувство это так глубоко засело в Арсе, что теперь оно, растормошенное и злое, кусало и ковыряло актёра куда сильнее прежнего. Попов же кусал губу, хватаясь за свою собственную руку. Он замер рядом с кроватью, где валялся Шастун — серьёзный воронежский поц, сопящий, как котенок. Всё в Арсении говорило ему о том, что его место определённо здесь. И тогда его как притянуло к кровати. Уж усталость ли тому виной или голоса в голове — теперь хрен разберешь. Важно, что башка Арса уже лежала на матраце, а остальные части тела - осторожно сложены и скрещены друг с другом.       В пять утра (то есть через два часа) Арсения пробудило дурацкое ощущение какой-то утраты. "Просыпаешься с утра ты с ощущением утраты...". Попытавшись оторвать голову от кровати, Попов понял, что потерял шею, а поднять свой чугунный котелок сможет только руками. Всё вокруг было темно и мутно, как во сне. Арсу пришлось пощипать себя, чтобы вернуть четкое ощущение реальности. Осторожно поднимаясь с пола, актёр бегло взглянул на Антона. Тот, казалось, за два часа даже не дрогнул — лежал в том же положении, в каком засыпал. А Арсений снова улыбался. Он вспомнил о том, что сделал, и воспоминание это теплой дрожью разлилось в его груди. Попов слегка потёр её ладонью и перевёл дыхание. Он явно ни о чём не жалел, однако счел правильным удалиться до пробуждения Шастуна. Арс знал и был уверен в том, что ответить другу, если у того вдруг возникнут вопросы. И да — лгать он никак не был намерен.