Путь

      Выступление прошло зашибенно во всех значениях этого слова, кроме единственного — положительного. Два концерта можно считать проебаными. Антон очень злился на себя и своего недовольства скрыть не мог. На фотосессии, закругляющей всё шоу, Шаст натягивал улыбку и единовременно корил себя за это. Он был искренне разочарован, а значит, больше искренности у него ни на что не было. Арсений старался не приближаться к Антону, хотя частенько косил в его сторону и хватал каждый его жест. Вот первый: смотрит в пол дольше обычного, пока к нему подходит зрительница. Второй: хмурится. Третий: не щурится от света софитов в довольстве, пялится строго перед собой. Четвертый: нервически трясет браслетами. Пятый: покусывает нижнюю губу. Шестой: не переглядывается с парнями. Седьмой: в упор не видит Арсения. “Ну что же ты?” — вздыхал Арс, возвращая печальный взор в объектив новой камеры. Поскольку выезжали в тот же вечер, собираться надо было быстро. Арс, Серго и Дима сидели в холле отеля и тихо ждали Стаса. Арсений непрестанно дергал ногой (причин на то у него было достаточно), за что был несколько раз укорен Серым. Над всеми тремя актерами висела самая многозначительная тишина из всех мне известных тишин, поскольку значение ея было одно на троих. Шеминов появился весь бледный и потерянный. Микрик прибудет через пятнадцать минут, а он потерял члена команды. Все воззрились на Птицу, и тяжесть взглядов отразилась на его лице опустившимися уголками рта и сведенными угрюмо бровями. Он скрестил руки на груди и покачался с носка на пятку несколько раз. Попов молча продолжил звонить Антону. — Да? — хрипло и вяло отозвался голос из трубки. Арсения аж подбросило на месте. Все три пары глаз впились в него одномоментно. — Где… — сдавленно спросил Арс, встав с места, и осторожно помассировал место под кадыком. Голубые глаза быстро перебегали от одной точки к другой, пока не остановились на лике Стаса. — Понял, — отняв телефон от уха, Попов указал рукой в сторону выхода и проронил: — Он уже там. Нас ждёт. Арс хотел бы, чтобы Птица понимал так же явно, как и он, что, каким бы детским, неправильным, отвратительным сей поступок ни казался, нужно так или иначе принять во внимание состояние Антона. Стас слушал доводы Арса внимательно, даже, наверное, вовлеченно, но глубоко внутри все равно расчленял Шастуна на части. — Арсюх, я просто обязан показать ему, как это выглядело со стороны. С моей стороны. Сейчас или никогда. Ему это только на пользу пойдет. Замалчивание истины со стороны коллектива — худшая из пыток. Он ее знает, но ему нужна эта реакция, поверь. Иначе он себя изнутри выжрет, — Шеминов без какого-либо намека на раздражение донес до Арса свою мысль и, выйдя из отеля, стал высматривать длинную темную фигуру. Долго это делать не пришлось. Долговязый человек в парке, капюшоне с меховушкой, медленно подошел к друзьям, как на эшафот. Арс опасливо сощурился и глянул на Шеминова. — Побеседуем? — предложил Стас осторожно. Шаст кивнул в ту же секунду и сократился в росте на несколько сантиметров, повесив голову. — Время еще есть. Зайдем внутрь, там удобнее. Арсений остался стоять, провожая Птицу и Антона долгим взглядом. От Шаста у Арса теперь остался лишь плотный запах сигарет в сочетании со сладкой туалетной водой, которой он, наверное, с горя облился. Попов зажмурился и, запустив руку в карман пуховика, обнял пальцами ночевавшего там Грута. “Верно, сильно расстроился…” — Не понимаю все одно, чё он так, — как будто услышав арсову мысль, сказал Поз, поморщившись от холода. — Нормально же все прошло. Ни лучше, ни хуже. — Это значит “никак”, — ответил Арс. — А “никак” у него это все равно что “хуже некуда”. — Ох, ладно, Сень. Попов не отреагировал даже на Сеню. Снег повалил крупными хлопьями. Вновь автомобиль подбросило на кочке. Вновь Антон с ненавистью разлепил веки. За окном — темень непроглядная. Немного сфокусировав зырки, Шастун понял, что сидел на том же месте, коим прошлой ночью с ним рыцарски поделился Арс, но как-то неправильно — будто бы сбоку. Ну да, впрочем, бог с ним! Второй причиной непоняток оказалось то, что Тоха совсем ничего не слышал правым ухом. "Это я так одурел от курева, что оглох наполовину?" Поставить на себе крест Антону не позволило внезапное озарение. Покачав головой, он понял, что ухом был прислонен к чьему-то плечу. Собственно, легкий дискомфорт в посадке вызван по этой же причине. Парень поднял глаза и понял, что всё это время был придавлен к интеллигентно острому плечу Графа. Затем Тоха почувствовал, как кто-то несильно сжал его собственное плечо, и невольно дернул башкой в сторону. — Арсюх... — прохрипел Шастун, снова укладывая гудящий котелок обратно на Попова, — вот расскажи мне, как так вышло, что я смог такую херню заварить? Арс вздохнул. Антон почувствовал, как зашевелились на его плече пальцы. — Тебе, конечно, видней. Но я видел, как ты ударился головой об стену и потерял сознание, Шаст. Честно, я думал, нет, я верил, что ты после этого не пойдешь выступать. Это был бы вполне себе разумный ход, не повлекший бы за собой столько мучений, — Арсений отпил кофе из стаканчика. Его бил озноб. Так бывает, когда хочешь что-то еще сказать или сделать, а слов не находишь. Энергия скапливается спереди, в точке расхождения грудной клетки и не дает тебе нормально дышать, а затем, после нескольких таких актов, выливается в разные беды. — Но ты пошел. Дважды. И остался недоволен. Шастун опустил взгляд. Минуту проведя в бездействии, парень оторвался от согретого плеча и осторожно ткнулся в него лбом, издав тихое мычание. На шастунском это, возможно, означало “прости”. — Да полно. Я бы так же сделал, — фыркнул Арс. — Просто не исчезай так больше. Антон сдавленно засмеялся и, посмотрев на Арса, в улыбке поджал губы. — Не буду. Я просто табачку не мог найти! А Серго отдал тебе Грута? Арсений ухмыльнулся и кивнул. — Отдал, — тихо проронил он. В тот момент Антон макушкой почувствовал легкий тычок. Арс уже смотрел в черное окно, когда Шаст вновь обратил взор на актёра. Помимо арсового профиля он узрел Грута сидящим на складном столике, приделанном к спинке переднего сиденья. "Ну, хоть с тобой всё хорошо. А на меня детей нельзя оставлять". Антон поймал себя на мысли, что хотел сказать ещё что-то. Сказать или спросить... Черти, неужто вылетело? Дурацкая голова. — Я тебе должен, — сказал Шаст твердо. — Господи, Антон, тот красный носок можешь оставить себе, ничего ты мне не должен! — несколько раздраженно отчеканил Попов и отвернулся к спасительному окну. Тело вдруг обдало адским, почти болезненным жаром. Арс даже подумать не мог, что ему может быть так горячо. Вроде даже не банк звонит... Антон упорно пытался догнать, причем тут красный носок. Было слышно, как поднимаются и опускаются его веки, отягощенные общим мыслительным процессом. Какой носок? Я должен ему носок? Или это метафорически. Красный? Что он вложил в понятие носка? Все, что я должен, скоротечно и зыбко, как носок, проебанный в стиралке? Нескоро, но Шаст рассмеялся. Он неожиданно вспомнил, с кем ведет беседу. — Да нет, я же правда многим тебе обязан. Хотел, вот, это… спасибо сказать. Напряженно утопающий в бассейне с огнём Арсений после этих слов напрягся ещё больше и заполыхал вдвое сильнее. — Благодаря тебе я ещё не совсем dead inside, наверное, — шастова ладонь нерешительным жестом пронеслась над коленом Арсения и резко упала на него. — Ну, споки! Если станет тяжело, пихни — я перевалюсь. — Ладно, — буркнул Попов и нервически прикусил верхнюю губу. — Стасу не забудь спасибо сказать. Всё по его милости. — А я сказал! — радостно заявил Антоша. — Чудно. “Перевалится он… А ты чего, — обратился Арс уже к себе, — как ёж расщеперился!” Разжимать пальцы и отрывать руку от шастуновского плеча не хотелось категорически. Хотелось наоборот — продавить, сжать до белизны в костяшках. Не во имя боли Антона, нет, ни в коем случае. Просто Арсения штырило очень сильно, а сильные чувства, как известно, не то чтобы податливы. Попов не нуждался в благодарности. Всё, что он делает на благо, по его мнению, не заслуживало какого-либо внимания. Просто было не нужно. Особенно от Антона. Арс не хотел слышать никакого "спасибо" от него за само собой разумеющееся. Даже взаимоотдачи Сергеевичу не нужно было: он просто делал, чтобы Антону стало лучше, и всё! Потому что умел. Эта программа сидела у Арсения в подкорке и намертво закрепилась непосредственно за Шастом. Не за Позом или Матвиенко, и даже не за собой — за Шастом. Длинный был не всегда внимателен к мелочам (конечно, если со своего исполинского роста ко всему приглядываться — зрение посадишь), и Арсу это несказанно нравилось. У него была возможность творить добро незаметно. А теперь, кажется, Антон навострился. Что же, надо больше отвлекать! — Шаст. Шаст! Скажи что-нибудь,— Позов настойчиво потыкал Тоху в плечо, шею и напоследок щеку. — Господа, вы сейчас выглядите, как вареники, вы должны что-то сказать, только чур чтобы было смешно! Арс, убери лапу, я делаю контент. — Не лапу, а изящную кисть, — Арсений с выражением лица вроде "как я устал от вашего невежества", повернулся к камере. В его мешках под глазами точно скоро должна образоваться новая пара глаз, о чём не мог не подметить Димас. Вообще такую гипотезу выдвинул в своё время Шастун и потом ещё долго доказывал, что это на самом деле крутецки: одной парой спишь, другой — следишь. А комбинации? Открыть три глаза сразу, два верхних и один нижний. И наоборот. Или левый верхний и правый нижний. Множество вариантов, огромный простор для творчества! Наркоманили тогда по-страшному. Так бывает, когда тело в ресурсном состоянии, а мозг — лишь одной половиной, отвечающей преимущественно за ебасосность. А ведь злодей-Шастун всех в это состояние и ввёл тогда, и импротренинг пришлось перенести, потому что там уже творилось что-то совершенно непостижимое. Сюр, одном словом. А сейчас этот самый злодей дрых, сложив руки и голову на арсовом бедре, и никаких Позовых слыхом не слыхивал. Пригрелся. Арс обмолвился с Димой парой коротких, но убедительных фраз, и камера вскоре уплыла в небытие. За бортом было часов пять утра, они всё ехали. Новый город — новые испытания для Антона. Арсений, заранее сочувствуя приятелю, достал телефон, вознес его над собой, а другой рукой натянул на лицо Шастуна капюшон его же мантии. В этот момент в инсте шла запись-бумеранг. Узрев себя на экране, Попов скорчил недовольную гримасу и вынудил себя переснять этот кошмар, оставив свой помятый лик за кадром. На экране — одно и то же движение: тонкие пальцы тянут край ткани, половина антохиного лица тут же исчезает под черной материей — и обратно. "Отец твой, Люк, я," — гласила скромная белая надпись на черном фоне. Затем Арс нажал на значок "Сохранить", вышел из инстаграма, заблокировал телефон и отложил его подальше. История Арсения продолжала молчать.