***
— Он не так и плох. Очень впечатлительный, конечно. Отойдет часа через два. Да, должен сказать, то, что он увидел в момент действия наркотика, его сильно шокировало. Шок, возбуждение и, как следствие, нервное истощение. Кстати, сейчас его кожные покровы нечувствительны. С этим внимательнее: если артист ваш склонен к суицидальным мыслям и прочухает, что к чему, возможен летальный исход. Он еще не отдает себе должного отчета, где находится, и, боюсь, ослаб зрением и слухом. Но таким, как он, в находчивости не откажешь. Умеете, кстати, катетер вынимать? — Капельницы?! Нет. — А если бы была не капельница? Шеминов нахмурился, глядя на мужчину, очень похожего на Пелевина. — Это просто: осторожно тянете в сторону плеча и вуаля. Игла сама выскочит. Только, вот, перчатки возьмите. А, да, вот еще спирт возьмите и вату. — Вы шутите? — Никогда не поздно начать. Может, Вам еще понравится? Давайте, Вы справитесь. — Ладно, — выдохнул Птиц. — Не давите только! Лекарь усмехнулся одним ртом. Глаза у него оставались неподвижны, как у питона. — Так, — измученный Стас выдохнул и помотал головой, — как можно понять, что он отошел? — Он чего-нибудь захочет. И донесет это всеми способами. Лучше, чтобы рядом кто-то был. Иначе он из кожи вон вылезет и совсем истлеет. — А менее метафорично?... Мужчина вздохнул тяжело, как вздыхают люди, которым совсем не все равно на судьбу человека, но свое “не все равно” со смертельной усталостью совместить не могут. — Утомится еще сильнее. И ни на какой самолет с телом вы точно не успеете. Вас просто не пустят или, чего хуже, заметут. — Мы едем. — Что ж, тут шансов больше. — А зрение, слух…? — Вернутся. Обязательно. В свое время. ЛСД — сложный парень. Прямо как ваш. Они просто нашли друг друга. — Там был посредник. — Ох. Сожалею. Мальчик, значит, дважды жертва. Птица спрятал колбу со спиртом в карман и неосознанно кивнул. Дважды Арс жертва или нет, Шеминов был глубоко убежден, что сам бы Граф на это никогда не решился, и это просто нелепейшее стечение обстоятельств. — Я надеюсь, они больше никогда друг друга не найдут, — проронил он тихо, на что Лекарь даже кивнул. — Я тоже. — Ладно. Ладно, спасибо Вам. Стас благодарно кивнул и пожал руку человеку с чемоданчиком. Он был квалифицированным врачом, но как бы “около”, вне закона. Если бы Арсения госпитализировали по всем канонам, то максимум, что светило бы всей команде, это огромный карьерный хуй и дальние путешествия до наркологички. И счастье Стаса, что у него был полезный знакомый, который и вывел его на этого поэтичного мужичка в черных одеждах. Когда он короткими шажками двинул от Шеминова, тот похлопал свободной от ваты и перчаток лапкой по карманам кофты, а затем добежал до человека и сунул ему пять банкнот по пять тысяч. — Вот, всё, что есть. — Пять? Что, мальчик тоже приложился? — Я за него приложился. А это от остальных. С каждого по пятерке. Лекарь посмотрел на него, как на сумасшедшего, сложил бумажки прямо Стасу в руку и, потерев тяжелое, опухшее от бессонницы веко, попросил только десятку одной монетой. — На маршрутку не хватает, — пояснил он. — Так я такси Вам… — Есть десятка, юноша? Нет, так и отпустите Вы меня с богом! Птица на секунду завис, но снова похлопал крылом по карманам и достал монету в десять рублей. — А, извините... а капельницу Вам потом как отдать? Мужичок взял монетку и покрутил меж пальцев. — Если завезете, буду рад. Адрес меткой отправлю. Затем он поклонился кротко и пошёл по коридору к далекой лестнице. Стас с разорванными шаблонами еще постоял немного, потупив в пространство, и на автомате двинул в противоположную сторону. Он зашел в триста пятый номер. Дима и Серый, как самые непроблемные (прим.авт.: ахаха, ну да, да) в этой странной семье, тихо дрыхли, каждый на своих кроватях. Единственное, что Стасика смутило, было то, что номер рассчитан на три тела. Третьим по идее должен быть Шастун, которого видно не было. — Да чтоб его разорвало нахрен, — выдохнул устало Птица и, выйдя из комнаты в глухой коридор, приложил трубку к уху. — Окс, привет. Да. Спишь? Прости. Тут просто пиздец. Очень нужно твое присутствие. Точно в Иркутске? Хорошо. Да, я просто… забыл этот расклад. Надеюсь, мы сами-то доберемся. Да Граф, сука, обдолбался. В прямом. А Шаст проебался. Без шуток. Вот то-то и оно! Мы в жопе, Ксанка. Мы прямо в ней. Оксана, вовсе не спавшая всю ночь и смотревшая хмельные истории Шастуна в его приватном аккаунте, была морально готова к этому звонку. Более того, она очень его ждала. Её страшно злило, что, пока всё не пошло крахом, ей никто ни разу не отзвонился. Ни из одного города, ни один мужик не позвонил, чтобы просто сказать: “Окси, мы живы, хоть и немного устали. Скоро выступаем и дальше в путь. Очень ждем тебя!”. Поэтому приходилось вычислять всё по сторисам. Неужели она сделала для проекта недостаточно, чтобы с ней так легко расправлялись? Её также очень злило и то, что она не смогла быть с парнями с самого начала, и проклинала все неурядицы, свалившиеся на нее так внезапно. Тем не менее, Стаса она успокоила, потирая больные виски. Сегодня же вечером она вылетает в Иркутск, где по плану должно быть следующее выступление ребят. Таков был их расклад, о котором Птица забыл. И Окс сделает всё, чтобы самолет летел быстрее, в то же время взяв с Шеминова обещание, что к завтрашнему дню они всё-таки доедут до назначенного места. — Поняли меня, неблагодарные? — мягко подвела она черту в своем монологе. — Поняли, — ответил Стас подавленно. — Прости, что всё так… — Иди отдыхай, Птиц. До Шаста я попробую дозвониться. А ты отпишись, как Арс очнется. Только не забудь! — Хорошо. Спасибо тебе. — Хорошо. До встречи. Я лечу. Как только разговор прекратился, из номера выползло несколько подбитое подобие Шастуна. Нет, он был целостен телом, поскольку махача ночью удалось избежать (во многом благодаря Позову), но совершенно, до основания раздроблен внутри. Стас вздрогнул, когда увидел его. — Привет. — Привет, — кивнул Антон мрачно. От него повеяло морозом и сигаретами. — А я тебя не нашел. — Курил. На балконе. — Не спал? Шаст невесело усмехнулся. Этого было вполне достаточно для Стаса, чтобы отвять от Длинного с расспросами. Антон притулился к стене сначала спиной, а затем прижался затылком. Глаза он вверх не поднимал — тяжело. Век не опускал — хер подымешь потом. Моргал он вообще очень медленно и дышал неглубоко, чтобы не создавать лишнего шума. Птица прислонился к стене напротив, держа в обеих руках перчатки и вату. Все тогда смолкло. Ни один звук не просачивался в этот коридор, настолько он был изолирован от шумов. Шастун молчал, молчал Шеминов. Что-то страшное, вихреподобное творилось в каждом из них, и в этом они точно сошлись. Меж ними произошел немой диалог. Они общались, даже не особо поддерживая контакт визуально. Им было достаточно находиться напротив друг друга. — Ты можешь, — прервал молчание Стас и глухо кашлянул, — можешь отнести ему в номер это, — он протянул Антону перчатки и рулон ватки. Парень, слегка ожив в глазах, оторвался от стены и принял этот дар. — И это ещё, пожалуйста, — Птица достал флакон спирта, который Тоха тоже безропотно взял. — Спасибо. — Иди полежи, правда. — Лень на свой этаж переть. — На моей кровати ляг. Меня все равно там не было. Давай-давай, Птица, прямо здесь не надо раскладываться. Шеминов сдался довольно быстро и покорно поплелся в номер. Шаст успел дотронуться до его плеча и слегка его сжать. Стас вздохнул рвано, кивнул и в молчании скрылся за дверью. Антон очень хотел попасть к Графу, но теперь отчего-то сильно дрожал. Еще до встречи с врачом Шеминов запретил Тохе заходить к Арсу, и Шаст выбесился на Птицу всем своим существом. По чести, он до сих пор не мог отойти, но, в значительной степени остыв, остался только благодарен Стасу за то, что тот так берег Арсения от внешних раздражителей. Переступив через страх, парень перенес ногу через порог графского эконома. Антона удивило, насколько неощутимо вдруг стало для него течение времени. Здесь, в этой комнате, его как будто вовсе не существовало. Единственная точка в пространстве, не подверженная измерению временем. Шаст долго смотрел на залитую светом комнату, которая, чем дольше он глядел, тем стремительней удалялась от него. Сделав решительный шаг вперед, Тоха почувствовал под подошвой что-то мягкое и осознал, что носком притоптал сброшенную наскоро черную парку. Тоха почти бесшумно поднял куртец, повесил на крючок в прихожей и стянул с ног ботинки. Пройти дальше для него оказалось той ещё задачей. Всё выглядело так фантастично, будто в фильме. И локация, и свет — всё создало картину столь целостную, даже слишком целостную, что Антоха без труда смог увидеть себя со стороны. Выглядело очень драматично. Тону понравилась эта сцена. С каждой минутой, проведенной в бездействии, ощущение, что эта игра определенно затягивает, всё крепчало и захватывало голову парня. Благо, он смог вновь сцепить сознание с телом и тут же начал осматривать пол на предмет каких-либо артефактов, выпавших из парки. И действительно, Шаст нашел наушники Графа, пару загадочных бумажек с нечитаемыми словами (судя по нажиму и идентичным в написании буквам “П” и “Л”, писал сам Арсений), визитку локального такси и… камешек. Голубой, с прожилками. Тот самый кусочек моря. Шаст собрал визитку, бумажки и наушники в кучку и расположил на тумбе под зеркалом, а камень прихватил с собой, как талисман. Теперь Антон отчетливо видел Арса. Его всего. Видел уязвимость на напряженном лице и слабость в руках, протянутых вдоль тела. Актер спал. Это в свою очередь было весьма обходительно в отношении впечатлительного Шастуна, поскольку, думается, если бы Тоха зашел к нему на полчасика раньше, то наверняка бы дал дубу, и капельницу они бы поделили на двоих. Перекатывая камешек пальцами и согревая его, Шаст подтащил к кровати Арсения стул и расположил его рядом с прикроватной тумбой. Надо было видеть, как Антон старался быть бесшумным и аккуратным. Он очень старался, ну правда! У него даже получалось ничего не ронять. Он осторожно опустился на стул, на самый краешек, и оглядел поверхность тумбы. Там, рядом с горящей лампой, на бок привалился печальный Грут. Тоха поднял его, усадив в привычное положение, развернул в сторону Арса и сам уже было приблизился к максимально комфортной посадке, как в тот самый миг умудрился обосраться, смахнув Грута с тумбы той же рукой, которой и выставлял. — Сука, блять… — почти неслышно прошуршал Антоха и вновь поднял ребенка. С опаской взглянув на неподвижного Арсения, парень тихонько выдохнул. На тумбу он также осторожно выложил пузырек со спиртом, вату и перчатки. Внимательно изучив штатив с капельницей, Шаст скользнул взглядом по кривой прозрачной трубки и, наклонившись вперед, уперся локтями в колени, а рот плотно зажал одной рукой. Антон нормально относился к этим процедурам на себе. Он лежал под капельницей, у него брали кровь из вены (особенно впечатлял Антошку момент со жгутом), ему чертовски нравился запах в кабинете-лаборатории. Но смотреть на то, как те же процедуры проводятся с кем-то другим, особенно с близкими, ему было сложно. Он помнил события ночи и проклинал свою беззаботность, с которой оставил Арсения ради того, чтобы тупо покурить. Шастун зажмурился и надавил пальцами на уголки глаз, чтобы слезы даже не смели покидать пространства зениц. Камешек он прижал к ладони безымянным и мизинцем. Вдруг что-то холодное дотронулось до его правой руки и слегка потянуло вниз. Антон распахнул покрасневшие глаза и раскрыл рот. Арс не изменился в лице, даже не проснулся толком! Но этот жест был слишком сознательным для спящего. Он повис одним указательным пальцем на антохиной ладони и держался так секунд пятнадцать, пока не сорвался. “Нездоровые какие-то чудеса”, — подумалось Шасту, подхватив мягкую кисть своей. В тот момент он понял, насколько у него были забиты руки по сравнению с арсовыми. Каменные и постоянно горячие, они и рядом не стояли с пластичными и еле-еле теплыми. Антоха всегда думал, что его бы руками, да жар выгребать. Поэтому раньше он не жалел ни их, ни себя в целом. Он мог с легкостью снять алюминиевый котёл с костра за раскаленную до шестисот градусов ручку и осознать, что обжегся, лишь через пару минут после, посмотрев на красную пузырящуюся линию поперек ладони. Ожог, конечно же, сошел. Но счастливое походно-ориентировочное прошлое оставило несколько следов на теле Антона, а кольцами и браслетами он от этого самого прошлого себя старательно огораживал. Это нам только кажется, что кисти его самые аристократичные и изящные среди всех остальных. К слову сказать, это действительно так. Просто мало кто видел, что Тоха этими руками делал. Положив синеватую актерскую кисть обратно на кровать, Антон проверил катетер и пригладил отошедший край пластыря. Скосив на застывшее во сне лицо, парень дотянулся до бледного лба и, осторожно коснувшись его, провел одними пальцами по мягкой темной челке. Та легла в том художественном беспорядке, какой Попов никогда бы себе позволил, хотя и выглядел с ним чертовски интересно. Шаст улыбнулся слабо и вложил в раскрытую ладонь Арса его талисман. — Не повезло тебе с другом, Арсюх. Прости. Стас не приходил. Знать, уснул руководитель. И хорошо. Тоха присел на стул и вытянул ноги до такой степени, что ступнями оказался под кроватью. В телефон лезть не хотелось. Грут сидел на тумбочке и пластмассовыми глазами печально глядел на Арсения. Антон делал ровно то же самое, только в свою очередь окаменев. Вскоре он начал издавать какую-то мелодию. Петь ему не давалось, но напевать он еще мог. Немного звука и легкое шевеление губами, ненавязчиво, тихо, просто чтобы было ясно тем, кто по ту сторону, что их ждут здесь. Тохе хотелось верить, что он — достаточно хороший маяк. Но сам маяк и не заметил, как для себя же потух, утомленно склонив голову вниз. Эх и сны же приходили бедному Антону. Сознание плевалось страшными картинами, где Арсений — отъявленный наркоман, которого Шастун находит полностью посиневшим на какой-то сраной заброшке, или где Шаст приходится чуть ли не старшим братом Арсу, которого он проебал на школьной дискотеке. Жестко, очень жестко. И реалистично. Даже невзирая на очевидное старшинство Арсения перед Антоном. Вскоре Длинный остался один. Вокруг не было ни души, и стало даже спокойнее. Синеватый лес, отходящий ко сну, завораживал Тоху и беззвучно манил к себе. Он покорно шел, раздвигая ветви низких кустарников. Но и тут его избавили от покоя. Его позвали. Сначала тихо, затем чуть ли не истошно. Через секунду Шаст уже рвался сквозь чащу, шипя, шурша колючими ветвями и ломая их своими безобразными, фиолетово-черными руками. Когда боль в кистях достигла своего апогея, Антон вернулся к началу экспозиции, где и начался его кошмар. Он проснулся. Не сразу разомкнув веки, парень понял, что локтями давил на свои же ладони, и те уже потеряли надежду на кровоснабжение. Лбом он лежал на скрещенных руках, а значит, сам был согнут в три погибели. — Шаст, пожалуйста… Тоха вздрогнул и машинально навис над Арсением, забренчав всеми браслетами и цепями на шее. — Что нужно? — вырвал он откуда-то из недр диафрагмы. — Чай. Крепкий. Лучше два пакетика заебашь, чтобы как чифир был, понимаешь, Тош? Слышишь? Беги! Шаст кивнул, отшатнулся, ударился коленкой об стул, матюгнулся и спешно выхромал из номера. Потом он вбежал в свой, почти соседний, разбудил ребят, достал из ящика “ссаный липтон”, который, конечно, по шастунскому рейтингу ссаности ниже “ссаной нури”, но все же достаточно ссаный, чтобы полюбить вкус жизни, особенно с двух заварок разом, ко всему прочему прихватил свою термокружку и полетел обратно. — Я три захерачу, Арс! — воскликнул Шаст, ворвавшись к Попову. — Херачь три. Лимон есть? — Блядь! — оставив пластиковый чайник кипятить водицу из-под крана, Тоха бросился к выходу, и даже арсеньевское “Я пошутил!” его не остановило. Возможно, он и не услышал. Арсений об том теперь очень сильно молился. Дверь в очередной раз громыхнула. Граф уже не шуганулся. Первым мимо него пролетел лимон. — Пиздец! — весело и испуганно произнёс Антон, швырнув цитрусовое на длинный стол, где уже пыхтел чайник. — Нашел в рестике внизу, представляешь?! — Здорово, Тош. Ты только его целиком не булькай, нарежь спокойно, — посоветовал скромно Арс. — Я совсем конч, по-твоему? — в тех же возбужденных интонациях пробасил Шастун и начал шаманить за столом. Он даже не матерился, пока делал живительный напиток. Попов уже сумел самостоятельно поднять туловище и приготовиться к прочищению организма. Тоха на секунду замер и обернулся, нахмурившись. — Тебе раздеться не хочется? — Хочется, — кивнул Арсений. Шаст отреагировал сразу же: подлетел к Арсу, отсоединил умело трубку от катетера, стянул с измученного тела футболку, вернул трубке статус кво и, метнувшись к столу, в ту же секунду протянул Попову его супер-чай. — Прошу. Коктейль а-ля плацкарт, поезд Москва-Воронеж, три часа ночи, — провозгласил Тоха, когда Арсений принял чашку и посмотрел на него с чисто детским восторгом. — Пей давай, — добавил Шаст строго. Попов поджал губы и, склонив голову вниз, развернул левый кулак. Черный шнурок спутался, но не смертельно. А камешек весело моргал в свете белого холодного солнца. Антон тихо вздохнул, сел напротив Арсения и протянул ему свою ладонь. Гладкий кусочек моря покорно и легко лег в неё, укрывшись черным узлом. Через пару секунд этого узла не стало. Кожаный шнурок оплел умелые длинные пальцы и вскоре крепко-накрепко сцепился концами на бледной шее. Арс, задрожав от прикосновения, взглянул на друга с благодарностью и сожалением. Теперь Антону стало видно, насколько выверен был цвет кварца, раз он так лихо имитирует радужку глаз Арсения. Почти прозрачные на свету, холодные, чистые, они просто заставляли Шастуна избегать их, поэтому он так часто бросался замученным взором к запястью, где горел его собственный талисман. — Тох, — выбросил хрипло Арсений, чем немного взбодрил парня. — Ты… тупо лучший. Мне жаль, что тебе придется видеть меня таким. — Я хотя бы вижу, — пробубнил Шастун под нос. — Каким уж — мне лично по боку. Поверь. Давай, Арс, пей, — указал он. — Пора отправляться в путь детоксикации. — Ох, как это будет гадко… — поморщился актёр и недоверчиво почесал шею. — Ты чего это, — Шаст хмыкнул и свел брови домиком, — из-за внешности печешься? Арс, спокойно, тебя вообще ничего испортить не может! Попов фыркнул. — Ты это из жалости… — Так, вот Сеней не будь! Тебе никто не говорил, что так сохраниться с девятнадцатого века в принципе не каждому дано? Арсений хохотнул, покачал головой: — Вот негодяй... — Уж какой имеется, — развел руками Антоха, поджав верхнюю губу. — Давай, Попов, тебя заставлять что ли надо, как в лагере? — А ты вожатым был? — проговорил Арсений в кружку, но хитрожопно не отпив ни капли. — Бывал, да. Водил маленьких и не очень по лесу. Второе любимое время после КВН, конечно. Не носиться так, что язык на плечо вешаешь, а просто гулять с человеческими детёнышами ногу за ногу. Антон, признаться, не знал, как остановить себя, чтобы больше не рассказывать Арсению о себе. С ним “расскажи чуть больше и вдовесок припиздни” работает лучше, чем “воздержись”. Попов внимательнейше смотрел на Шаста, пока тот вещал про своё лагерное прошлое, как собирал отряды в лес, искал мед диких пчел и отлавливал девушек, которые, чтобы его впечатлить, бегали ночью к озеру. — Понимаю их. Такого вожатого хочется впечатлять, — подтвердил Попов и подергал вверх-вниз три пакетика сразу, чтобы максимально расчифирилось. — Я бы тоже побегал. И заблудился бы. Сто пудов. Антон захохотал. — Думаешь, я бы тебя не поймал? — Не-а. Ты сначала поди найди! — подметил Арсений и мечтательно растянулся в улыбке. — Эх, вот бы попасть туда хоть на денек… — Куда, Арс? — В твое прошлое. Шастун нахмурился и улыбнулся в одно время. — Да зачем же? — Там так хорошо! Лагеря, отряды. Выезды всякие. Я же мимо всего этого пролетел, выезжать куда-то начал только после двадцати лет, когда в академию театральную поступил. — А спорт? Ты же говорил, что был ориентировщиком в школе. — Один раз, — признался Арс виновато. — Выперли вместо фаворита, потому что я случайно руку поднял. — Случайно? — Абсолютно. Вошел в класс, опоздал тогда, как помню. Смотрю: училка наша по физре стоит, рядом классная и мужик какой-то, от которого я потом оплеуху получил знатную. И физручка спрашивает, мол, кто хочет на соревнования поехать вместо Мишеньки Деничева? А я как вспомнил этого Мишеньку, так, стоя в дверях класса, рукой и замахнулся, — Арсений наглядно продемонстрировал, по какой траектории шла его рука. Похоже было на жест “Гори оно синем пламенем”. — Вот и взяли. А я, видишь ли, гуттаперчевый, но не ориентировщик, хоть ты тресни! На мостик могу встать, а найти нужный мостик через речку по карте — нет. — И даже не спросили? Арс вздохнул и покачал головой. — Вот засада, — буркнул Антон. — Ненавижу, когда хер пойми кого вытаскивают, не проверяя. Актёр смолк и испуганно посмотрел на Шастуна. Арсений не мог поверить своим ушам и сидел, замерший, не зная, надо ему сейчас острить в ответ или все же стоит умолчать. Когда Антоха заметил это смятение, то сначала непонятливо сощурился, а потом уронил голову в свои руки и провел ладонями по лицу. — Прости, бога ради, я не это хотел сказать! Я про то, что школе вообще насрать на твои лучшие стороны, вот она и пихает тебя в разные сраки, а ты получаешь люлей за то, в чём ни разу не ебался. — Да ладно, — улыбнулся Арс мягко. — Я так и понял. Ты прав. У меня по физре всегда пятерка была. Вот по общей картине и решили. А отказываться западло. — Это правда, — подвёл итог Шастун, вперясь глазами в пол. Услышав, что Арсений начал пить, парень втянул воздух через нос и поднялся со своего насеста в виде краешка постели. Вышло весьма величественно. — Ты прямо как Харон, — гыкнул Арс, поморщившись от ядерной войны на его вкусовых рецепторах, поставил пустую кружку рядом с Грутом и, опираясь на ногу капельницы и более надежную руку Антохи, встал следом. — Жаль, без мантии, — цокнул языком Шаст. — Худи цвета апельсина тоже сгодится. Если и провожать меня на смерть, то только так! — Сейчас от еще одного мужика оплеуху получишь, Граф! — заявил строго Антоша, как настоящий вожатый, отодвинул стул и встал напротив Арса. — Так, берись за эту хрень, она катается. Вот, супер. Теперь идем. Как себя чувствуешь? Арсений немного высунул язык и скривился. — Как будто внутренности решили вывернуться в наружность. — Замечательно. Вперед, со мной. Скоро станет легче.***
— Включи воду в душе, Шаст, — коленопреклоненный, попросил Попов. Антон молча исполнил просьбу. Вода шумно забилась об дно душевой кабины. Выскочив оттуда вовремя, Шастун посмотрел на полусогнутую голую спину, на мышцы, приведенные в постоянное движение, гуляющие вверх-вниз лопатки, и нервно сглотнул вязкую слюну. Вид капельницы придавал картине оттенок чего-то неизлечимого, смертельного, чего-то, что за гранью. Интересно, Арс в своих видениях перешел через эту хваленую грань? Вряд ли. Он ведь жив. Хотя странное ощущение чужеродного не покидало Антона, когда глядел он на Арсения во время разговора и вот теперь. Вдруг он что-то прихватил оттуда? Какое-то воспоминание, звук, движение или слово, которое делает актёра не тем. Или Шаст просто впервые видит человека, отравленного наркотиком, и сейчас нагромождает выдумок со страху. Такое тоже весьма вероятно. Антон подошел к нему со спины и накрыл ладонью выгнутую холку. Кожа оказалась холодной и влажной. Арс содрогнулся от столь внезапного прилива тепла и в момент почувствовал себя хуже. Прохлада еще держала его в нейтральном состоянии, но теперь организм от этого касания стал выворачиваться. — Выйди, прошу, — прорычал задушено Попов и вцепился в бачок. Шаст медленно выполз из маленькой ванной и, прикрыв дверь, стал караулить рядом с ней. Конечно, он мало что слышал кроме шума воды, и ему было некомфортно от этого. Однако Арсению он верил и поперек слова не пошел. Всё-таки все взрослые — каждый сам знает, как ему лучше. Вскоре послышался глухой стук во входную дверь. Тоха неохотно открыл её и увидел перед собой Сережу. Одетый во все черное и бесформенное, он бы точно сошел за Харона. — Серый, ты оделся бы поярче, — брякнул Шаст, быстро оглядев Армяна с ног до головы. — Чё ты в трауре? Матвиенко оскалился. — А где веселье-то? Ты мне покажи, я поржу. Еще и колпак с бубенцами напялю. — Серега… — Что Серега? — оборвал Длинного мужчина и ментально начал на него наступать. — Ты — последний, кто с ним тогда был. Антон тогда опешил. Он перед такими заявлениями совершенно безоружен и уже давно это принял, как данное. Но тут вдруг темная сторона его личности, изрядно утомленной бессонной ночью и сильно расстроенной последними событиями, решила вступиться за него. Что это было — Антон не знал. Он говорил не из головы или сердца. Говорили как будто за него. — Винить меня вздумал? Серый, я нянькой не нанимался уж точно. Он взрослый мальчик, ему отвечать за свои действия. И, кстати, мы все его друзья, а не один я. В данный момент мы можем помочь ему исправить последствия, пока это в наших силах. Я это делаю, потому что знаю, что должен. Но быть его хвостом я не могу. Армян, почти уже поверивший в антохину объективность, завис и помрачнел на два оттенка. Тут Шаст понял, что неосознанно сморозил глупость, которую на импульсе вполне можно воспринять как оскорбление. Аналогия с хвостом была явно лишней, как и обвинительная интонация, к которой он прибегнул больше от усталости, чем от желания ея. — Дружище, я не это имел ввиду, — сдавленно проговорил Антоха, показав ладони. — Ты не при чем здесь, я же о себе это! — Проглотил. Признать вину не можешь — твое дерьмо. Ты же тупо забил на него! Он вот нахуярился, причем при тебе, а ты, блять, покурить вышел! — Ему тридцать три года, Борисыч, окстись, в самом деле! — уже почти вскричал Антон. — Он мог бы и не пить! С наркотой та же хуйня. Не надо искать виноватых! — Зачем искать? — рявкнул низко Матвиенко. — То, что ты с ним тут возишься, тебя не оправдает. Тут предохранители у Шаста перегорели. Шарахнув кулаком по двери, он одним своим шагом вытолкнул Серегу в коридор и с высоты обрушился на него со всей своей прожигающей, пугающей вкрадчивостью: — Перед кем, тобой, что ли? Это перед тобой я оправдаться должен? Ты мне кто: судья, брат, сват? Нет, ты просто злая гадина, которой легче в говно своё зарыться и понты кидать, чем помощь предложить, вот что ты! Виноватым меня сделал: ради бога. Я тут даже не при чем, потому что сейчас здесь есть ты и твоя хуйня в башке, и хер тебе кто поможет дальше, если ты её не выкинешь оттуда! — Да пошел ты. — Да и пойду! Только один всё равно ты останешься, услышь уже! Шастун внутренне возрадовался, что его послали. После своих же слов ему захотелось себе врезать. Но Матвиенко давно как развернулся спиной и быстрым шагом пошёл прочь. В затылок Антон никогда никому не орал, это весьма низко. Поэтому он молча, осторожно, будто и не рассержен, вошел обратно в номер и столь же тихо прикрыл дверь. Чуть прислонившись к стене, парень аж присел от внутреннего накала. Давно его так не швыряло. То есть, не было причины выходить в этот импульс. И тут вот те, нате. Всё как по цепочке. Чувства свои Шастун, однако, затолкал куда подальше. Сейчас не время. Времени вообще нет. Заглянув в расщелину меж дверью и косяком, Антон стал свидетелем странного, но вполне себе предсказуемого явления. Он это как будто уже где-то видел. Белая тренога на колесиках стояла рядом с раковиной и пустовала. Тогда Шаст заглянул в душевую кабину и увидел, как Арсений, сознательно держа в правой руке бутылку с раствором, запрокинул голову назад и с закрытыми зенками ловил губами упругие струйки воды. Джинсы он снять не озаботился. Антоха почувствовал, как намокли его носки, тут же снял их и швырнул в прихожую. Широко раскрыв створки кабины, парень закатал один рукав и вырубил напор. Арс неизменно сидел с откинутой башкой и перекатывал её вправо-влево. — Арсюх, — Тоша присел на корточки и обеими ладонями обнял болезненно-бледное, измученное слабостью лицо актёра. Тот едва смог разлепить веки, так это было для него трудно. Шаст провел рукой по мокрому лбу и убрал челку назад. — Ты только не злись, он тоже уставший, — почти что связно выдал Попов. — Но я поговорю с ним. Обязательно поговорю, прости. Не думаю, что он это всерьёз... Антон молча взял из вялой кисти бутылек, опустевший на две трети, затем обеими руками крепко обхватил Арса за грудную клетку и потянул за собой наверх. Тот пытался держаться за антохины плечи, но все попытки кончались тем, что на одно из них он лег головой, уткнувшись носом в согретый шеей ворот толстовки. Таким мертвым он себя еще не ощущал. Или уже забыл, каково это. — Спасибо, — вдруг выдал Граф еле слышно. Это слово будто придало ему сил, и он схватился руками за плечи Антохи сзади, сжав пальцами кофту. Парень по-прежнему молчал. Если бы не шоры тотального утомления и нервного истощения, он бы еще как-то отреагировал. Но все, что Шаст мог сейчас сделать для Арсения, — вынести его из ванной, вытереть хорошенько, уложить отдыхать и в идеале просушить джинсы. Забив себе в программу именно такую последовательность действий, Антоха медленно двинулся к выходу, а Арс за ним, не отрываясь от плеча и даже что-то тихонько напевая. Похоже было на Земфиру. — Ложись, Арсюх, — подведя актёра к кровати, попросил Антон. Тот застонал тихонько и прижался к Шасту сильнее. — Я вымокший, как кот бездомный. — Об этом не волнуйся. Сядь пока. Арсений не отпускал Тоху до последнего, пока Шастун сам не наклонился вперед. Попов обиженно плюхнулся на край постели и шмыгнул носом. Скоро ему на голову и плечи улеглось теплое махровое полотенце, и стало несколько лучше. А руки, в которые Арс уже был отчаянно влюблен, начали бережно вытирать шею, плечи и ерошить волосы. Арсений утопал в ощущении того, что ему сейчас не больше семи. Круто, конечно, когда о тебе, суровом тридцатилетнем мужике, изредка заботятся, как о мальчике. Не потерять своего внутреннего ребенка — очень важная задача, о которой многие забывают. Это плохо. Арс со своим ребенком почти на одной ноге, поскольку актерский нерв всегда натянут именно благодаря чисто детской восприимчивости. Хотя последними событиями он своё дитя напугал изрядно, тут уж ничего не скажешь. Еще и ссора произошла катастрофическая. Хотя он слышал только Антона, его слова произвели на него сильное впечатление. Теперь на единственной кровати в единственном экземпляре под белым одеялом лежал и без задних ног дрых Арсений Попов. Над ним по-прежнему возвышалась капельница, но уже не зловеще, а даже как-то заботливо. Грут наблюдал за Отцом с повышенной внимательностью, потому что так ему наказал Шастун. В своем номере, где никто уже не спал или вообще там не присутствовал (Серега так и не возвращался), Антон сидел рядом с батареей и феном обдувал джинсы, устало подпирая голову рукой. Сзади к нему подошел Дима и потрогал за плечо. Шаст слабо кивнул, потому что последние пять минут вообще спал. Поз сел рядом, вооруженный найденным им феном в номере Стаса, дотянул провод до розетки и присоединился к Антону, подперев его своим плечом. — Слушай, — выключив фен через долгих десять минут, Дима повернулся к Тону, поправив очки на переносице, — а если он вторые прихватил? Это же Граф. — Конечно прихватил, — согласился Антоха, не останавливая процесс. — Так может тогда пойдем поедим? Шаст замер, выключил фен и задумчиво опустил глаза. — Ты прав. Пошли. Я уже… — желая сказать “не могу”, он насильно проглотил это и даже вздрогнул, — уже на автомате живу. — Ничего, — тихо проронил Дима и, подняв Длинного за руку, предусмотрительно выдернул обе вилки из розеток. — Это ничего, Антоха. Скоро покатишь на круиз-контроле, выспишься. Идем, дружище. Ты много сделал. Настоящий рыцарь. Но и рыцарям нужна чарка. После завтрака в ресторане отеля, идея покурить “спокойно” пришла незаметно для обоих мужчин. Поз ждал, когда же, наконец Антоха расколется о своем разговоре с Армяном, но Шастун был примерным партизаном. До четвертой затяжки. Дима успел услышать не всё, когда возвращался от Стаса, и потому внимательно, будто с упоением слушал и впитывал каждое слово Тохи, пока тот не выпалил свой “один простой вопрос”: — Почему, Дим, все так легко разваливается? Почему так-то? — Два вопроса — один ответ. Потому что мы — система, — скромно улыбаясь, отвечал умный Дим. — Система мужиков с непростыми характерами и хернёй в башке. У каждого она есть и иногда она вылезает. Ты, как человек довольно опытный, в критической ситуации не порвался, а Серый, вот, посыпался. Но, если выставить нас в одну цепь, то первым вышел из строя Арсений. По своей или не по своей воле — не суть. И, как бы, всё, понеслась моча по трубам: ты вылетел, хотя сейчас держишься, это хорошо; потом Серега; Стас, у которого давление упало, и он сейчас тупо лежит; и я. Я просто в ахуе. Кстати, с капалкой никаких проблем не возникло? — Не, в норме. Знаком ведь с процедурой. — Славно. Дима выдохнул мягкий дымок и посмотрел на Шаста. Тот с закрытыми глазами обратился лицом к солнцу и тихо втянул свой личный Ричмонд. — Мы, Антоха, зависим друг от друга, — продолжая свою мысль, сказал Позов. — Очень много времени мы провели вместе, многое нас объединяет. Здесь пашет не только рабочий фактор, но и подсознательный, интуитивный. Хоть мы и разные очень. И мужики к тому же. Вообще ж ядерный реактор. Оксана с нас все угарает, мол, какой клевый отряд самоубийц собрался. А ситуация страшная, Антох. И то, что случилось, очень показательно. — Да, Серый себя очень интересно показал. Он бы точно сдох первым, видит бог... — Не спорю, Шаст, это реально отстойно. И ты его хорошо так по носу щелкнул. Может, даже слишком хорошо. Но, уверен, очень скоро вы всё на пару обсудите. — Не знаю, — признался Антон, шмыгнув носом. — Ощущение такое, что этот пиздец длится уже год и будет идти еще два раза по столько же. Дим… — Что. Шаст замялся, но, выдохнув, спросил решительно: — Арсений тебе ничего обо мне не говорил? Сокровенным чем-нибудь там не делился? Поз иронично ухмыльнулся: — Сокровенное Арсения на то и сокровенное, что об этом знает только Арсений и его четыре тысячи субличностей. А что такое? — Да у меня ощущения странные, — через силу выжал из себя Тоха и двинул с улицы в холл, в тепло. Позов последовал за ним. — Помнишь, кто-то нам рассказывал про две эмоции в сцене, которые могут её двигать без произнесения слов, а просто, ну, телом, взглядами? Типа, "либо я сейчас раскрошу тебе череп об этот стол, либо мы займемся сексом прямо на этом столе". — Помню, как же. Ну и...? — Ну,— Шаст осекся, но резко развернулся к Диме и произнес сдавленно, всерьез стремаясь быть услышанным: — Короче, Арс как будто постоянно во второй эмоции. Во всяком случае, со мной. И даже вне сцены! Не знаю, как это работает, но он смотрит на меня, как кот на мяту. А я вообще не понимаю, что мне делать! Димас засмеялся и похлопал Шастуна по плечу: — Расслабься, Антон. Ничего не делай. Пока ведь он только смотрит, значит, пусть смотрит. Он же не предлагал тебе что-либо, на твой взгляд, противоестественное, так? — Нет, конечно. — Ну, и чего паришься? Поз шумно выдохнул “Вот” и, улыбнувшись, приложил телефон к уху. На другом конце был Дом. Антон хмыкнул и попросил передать привет. Когда Дима оставил его на две минуты, Шаст успел быстренько уйти в себя и понять одну достаточно противоестественную для него вещь: теперь он хотел только к Арсению. Весь шастунский фокус внимания сейчас держался на Арсе, все антохины силы шли от Арса и уходили Арсу. Он даже представить не мог, чтобы кто-то еще имел столько же желания быть с Арсом, сколько у него имелось этого добра. Вернувшись в номер, как к себе домой, Антон чуть не рухнул прямо на пол от усталости. Держась за стены, он дошел до стула и кое-как усадил себя в него. — Тох, ты как, живой? — беспокойно спросили его из ниоткуда. Шаст распахнул глаза пошире, чтобы не смыкались так просто, и увидел пару живых, но сонных глаз, устремленных на него. Арс лежал на боку, подложив одну руку под голову, и глядел внимательно, почти пристально. — Может, тебе стоит вздремнуть? Было бы полезно. Антон вдруг встал и вышел на балкон. Вы думали, покурить? Нет. Подышать. У него в голове брезжила мысль, и, если он сейчас покурит, то мысль эта истлеет вместе с табаком. Вернувшись и громыхнув дверью, Шаст сбросил прямо на пол пуховик, там же скинул боты, словно через балкон вошел, и встал позади Арсения. Наклонившись вперед, парень дотронулся до его плеча и бережно подтолкнул, мол, “подвинься, солнце”. Попова как смело. Странно, что он на пол не шарахнулся. Оказавшись почти на краю, Арс задержал дыхание и локтем слегка приподнял одеяло. — В тепло давай, — выпалил он шепотом и, прижав к губам указательный палец, чуть-чуть его покусывал. За спиной у него на секунду прервалось шевеление, но затем одеяло действительно поднялось, а сзади стала ощутима тяжесть, означавшая то, что теперь Арсу будет как минимум не одиноко спать. Кровать была узкой. Антон дышал Арсению прямо в затылок и внутренне сокрушался от того, что ему некуда было деть свои руки. Вдоль тела он никогда их не держал, когда спал. Идея осенила через три минуты терзаний. Правая рука очень осторожно, чтобы, ей богу, “не быть замеченной” (!!!) обхватила твердое арсово плечо и машинально потянула назад, к себе. Шастун уже мало отдавал себе отчета в своих действиях, но ему все очень нравилось. Его как будто в горячую ванну опустили и дали игрушку для обниманий. Только живую и оттого очень теплую. Арсений же боялся и ликовал, ликовал и боялся, потому что это был как минимум не сон. Он уже чувствовал лопатками широкую антохину грудь, но решил эксперимента ради подвинуться еще чуть-чуть. Шастун лишь обнял его крепче. Граф не понимал, как это все работает, и жалел, что не повернут к Нему лицом. Впрочем, нет, все и так хорошо. Всё и так славно. — Я не хотел ссориться, — из прекрасного бессознательного выдал парень, ткнувшись носом в мягкие темные волосы. — Не знаю уже ничего. Не понимаю. Арс вздохнул рвано, нащупав твердую кисть на уровне ребер, накрыл её своей и сжал крепко, а потом и вовсе сплел пальцы. — Все хорошо, Антох. Ты герой. Спи.