Путь

— Опирайся, всё нормально. Они сидели на кровати, припав спиной к спине. В полном молчании каждый пытался разлепить веки, и не получалось. — Арс… — Да? — Я хочу говорить с Серёжей. Но без тебя я просто дам ему себя сожрать, а он и не подавится, — Антон уронил безвольную голову вниз, лишив Арсения опоры, но, поняв это, вновь вернулся в исходное положение. — Я так не думаю. Ну… тебя за руку подержать? — Нет. Хотя… — Тоха сощурился, но глаза были по-прежнему сомкнуты, — я, кажется, догадываюсь, что ты ощущал в этой своей истории про звонок в банк. Арсений хмыкнул и потёр переносицу тяжелой, ватной рукой. Откланявшись болезненным воспоминаниям, он ответил тихо, но уверенно: — Не волнуйся. Буду вокруг да около шнырять. Если что, сниму побои, дам показания. — Отлично, спасибо, — кивнул Шастун, улыбнувшись нереальности прозвучавшего. — Есть хочешь? Попов задумался на пару секунд. Организм говорил, что поесть надо, насчёт «хочется» ничего не было ясно. Арс пальцами лично раздвинул веки и прозрел. — Мне нужен чай и суп. Но они с утра суп не делают. Антоша закряхтел, осторожно оторвался от спины Графа, чтобы не опрокинуть, и выдал загадочно: — Сделают. Лицо у Попова свело в улыбке. — Надавишь на них? Только осторожно: я читал «Бойцовский клуб», там всё совсем не очень… Антон выдохнул в усмешке, оттолкнулся руками от кровати и понял, что совершенно бос. — Я не читал. А ты на время не смотрел — сейчас вообще не утро. Блин, где носки? — Расходный материал. Надевай свои сандали, и пойдём, — указал Арс и, полуголый, прошёлся до коридора, где, по идее, должна была томиться его сумка со шмотом. Шастун хохотнул вдогонку, а сам смирился: действительно, носки имеют свойство разбегаться, особенно в те моменты, когда у твоего друга отходняк, поэтому выбором Тоха наделён не был. С неприятной гримасой он начал влезать босой ногой в ботинок. — Антон! Я нашёл твои носки, но они влажные, — донеслось из коридора, да так громко, что Антоху аж развернуло на сто восемьдесят. — Предлагаю тебе свои. Лови! — и прямо в руки Антохе прилетает комок белоснежных носков. — Отлично. Спасибо, Сень! — Так, а ну вернул носки обратно, — недовольно выдал Арс, посмотрев из темноты прихожей на Антона, засвеченного в белом квадрате окна. — И не подумаю, — отрезал Шаст и напялил носки на ноги. Коротковаты, но жить вполне себе можно. Главное, что с пятки не слезают. — Разумно, — тут же ответил Попов. Накидывая на плечи мантию, он вышел к Антону. Поправив себе челку, Арс модельно вскинул плечами и приподнял подбородок. Черная футболка с собственным рентген-портретом и красные штаны с рваным коленом собрались в единый привычный образ Арсения Попова. Шастун, однако, при всей этой обыденности тогда деревенским дурачком себя почувствовал (вполне обыденно), но вида не подал, а лишь прокашлялся тихонько, запрыгнул в ботинки и поднял свою парку с пола, столь небрежно брошенную несколькими часами ранее. — Курить не пойдешь? — пройдя к Арсу и защипнув довольно тонкую ткань мантии, поинтересовался Тоша. Арсений поджал губы и в задумчивости повернул голову в сторону пуховика. В смятении он воззрился затем и на Антона. Тот игриво улыбнулся. — А вдруг? — А вдруг, — согласился Граф. — Ты прав. Набросив на плечи свою броню, Арс утомленно закрыл глаза и прижался спиной к стенке. Антон вырос над ним, заплетя шнурки на своих шузах. Тогда Попов сполз по стене вниз и стал привязывать обувь к своим ногам. Подниматься после этого, однако, он не торопился. Шаст заметил, сколь неестественно сложился Граф в совершенно черный комок, и, наклонившись, молча взял Арсения за плечи. Вытянув его из состояния точки, Тоха придержал его за левое плечо, а другой рукой размахивал туда-сюда, создавая активный воздушный поток. Арс, впрочем, снова приник к стене затылком и глядел на Антоху с такой усталостью, что даже у паренька ноги слегка подкосились. — Я всё жду, когда этот чертов год уже закончится. Антон, он когда-нибудь закончится? Шастун, на секунду замерев, как-то неуверенно кивнул, но, отбросив сомнения, закрепил ради собственного спокойствия: — Чудеса случаются. Значит, должен кончиться. — Обещаешь? Тоха засопел напряженно и в упор посмотрел на Арсения. Арс был действительно утомлён, но, вообще-то, по большей мере самим собой. То есть, ему осточертел не столько год, сколько он сам в этом году. Особенно он был не в восторге от своего поведения под конец, если этот конец вообще, господи прости, существует. И в это свое “обещаешь” Граф вложил максимум веры. А адресовал Антону потому, что Антон для него в последнее время — единственный адекватный проводник, с которым и пространство холодного, бесконечного космоса дрейфовать не стремно. Впрочем, всё это в большей степени надумано. Шаст просто оказался рядом. И Арс, вздохнув, принял такое стечение обстоятельств. Оттого он и поспешил выпорхнуть из номера, потянув за собой Шастуна, так и не успевшего ответить своё честное “обещаю”.       Пока они завтрако-обедали, их вычислил Сережа Матвиенко. Сумрачно присев рядом с Арсением, он исподлобья воззрился на сидящего напротив Антоху, а под грудь подложил обе свои руки. Задев кисть Попова локтем, он извинился, но взгляда с Шастуна не сводил. Антон, оцепенев, проглотил кусок своей котлеты, даже не прожевав, и чуть-чуть закашлялся. Арс подвинул ему стакан с минералкой Evian, и Шаст отпил из него. — Серый, прости, что я так наех… — поставив стакан на стол, пробасил Тоша. Холод тут же прихватил его где-то в легких и пророс к глотке. — Нет, ты помолчи, — остановил его Сережа и поерзал на стуле. Арс внимательно и несколько хищно глядел на своего старого друга, словно большая степная кошка. Антон это просёк и вдруг почувствовал еще большую опасность, более концентрированную, густую, багрово-красную опасность, но уже не от Серёги, а от Серёги и Арсения вместе. Пока Матвиенко пытался объяснить своё “тогдашнее” состояние и привести весь свой речевой поток к логическому завершению, он в то же время состоял в некоей мысленной беседе с Поповым, ибо взгляд у Армянского в тот момент был совершенно отсутствующим. Такой очень часто можно наблюдать у Арса, когда тот уходит в себя. — Всё ничего, Серег, я понимаю, — Шастун всё-таки прервал речь друга, чтобы хоть как-то разрядить плотный, густой воздух, охвативший всех троих. — Я тоже тот еще гусь, ну, что тут сделаешь? Поз правильно ведь говорит, что мы — система. Один вылетает, вылетают все. Тут Попов пронзил взором уже Антоху. Не рассчитал сил и разрубил Длинного на половинки. Во всяком случае, сам Длинный так это ощутил. Запив странное чувство, будто его предали, водичкой, Шаст протянул руку Серому. Тот, слегка помедлив, облегченно выдохнул и пожал протянутую ему в знак доверия длань. Вздыбленный Арс слегка расслабился в плечах и откинулся на спинку стула, хотя туловищем все равно был повернут в сторону Сережи, ибо “если что вдруг, то я сразу вот”. — Мы ещё отдельно побеседуем, ок? — одернул вдруг Шастун, когда Серый поднимался из-за стола. Тот одобрительно кивнул и на маленьких ножках, торчащих из-под стильных чёрных простыней, пошёл к выходу. Арсений, как ни в чем не бывало, принялся допивать свой чай, погрузившись в телефон. Хотя в экран он едва ли смотрел. Взор был рассеянный, но, зная Арса, Шаст верил, что за долю секунды из-под темных ресниц может вырваться хищная, охотничья резкость. То, что Граф достаточно злой человек, Шаст видел, знал и… принимал, как данное. Пассивная агрессия, ирония и самоирония, юмор, как защита и нападение, — вот главные орудия обороны себя и своих близких у Арсения. Но иногда он очень лихо лупит и по близким, как по тарелочкам, а Антоша жуть как боялся получить такое от своего кумира и друга, с которым потом ещё и работать. То, как Попов ощетинился на Серого, может говорить о многом, но Тоха интерпретаций старался избегать. Неверная трактовка отравит жизнь всем, включая его самого. Поискав ответ в самом Арсении, Шаст тревожно поджал губы. Граф поймал этот жест и вопросительно кивнул. — Да ничего, я так… — отмахнулся Тоха, внутри отходя от испуга. — О чем задумался? — Я не думаю, — в полуулыбке ответил Арс. — Сижу в инсте. А ты о чем? — Да, вообще-то, о тебе. Арсений с интересом прищурился и отложил мобильник. — Хочу знать больше, — сказал он заинтригованно. — Ну, например, ты крайне опасный чувак. Первое правило хорошей импровизации — всегда говори правду. Арс даже подтянулся, неловко прочистив горло. — Прости? — Да не, ты понял, я знаю, — кивнул Антон, добив своё блюдо и приступив к уже наверняка остывшему эспрессо. — Откуда ты знаешь? — казалось, Попов уже начал немного раздражаться, хотя в привычной ему манере преподносил себя так, словно находился в игре. Есть правило не тащить жизнь в сцену, а сцену в жизнь. Но Арсений нагл, а значит, нескромен, и умел отделять одного от другого, при этом активно пользуясь всеми благами той и другой стороны. Трикстер — он и есть трикстер. Какой герой-любовник, о чем вы? Шут — вот его главная, излюбленная роль. — От… тебя, — мгновенно улыбнулся Антон. — Из тебя, если быть точным. Ты ведь полностью отдавал себе отчёт в том, что делал минуту назад. Попов, введённый в замешательство, выгнул бровь и тяжело кивнул, мол, «да, но, если ты поверишь в «нет», то «нет»». — Арс, — отозвался Тоха саркастично, —ты его чуть не сожрал только что. — Только чтобы он тебя не сожрал. Меры осторожности, — пояснил Арсений, несколько помрачнев, и вновь уставился в телефон. — Ты меня, кажется, сам попросил. Антон тяжело вздохнул, сожалея о своей просьбе. От каких-либо слов в ответ он отказался. Себе дороже.

***

Дорога. Вновь. Вроде, все по-старому. А где-то что-то все же изменилось. Арсений, например, теперь воспринимал дорогу, как единственное состояние тела и души, в котором спектр возможных глупостей сужается до неинтересного. И ему это чертовски нравилось. Он растянулся на заднем ряду, пытаясь хоть сколько-то поспать, но упирался башкой в окошко и бился ею на каждой кочке. — Кочка-пиздокочка, — ворчал он, поправляя своё бедное тело. Ехали, на деле, в страшном затишье. То ли нарочно авто шумело неподобающим образом, из-за чего говорить было неудобно, то ли все слегка оглохли от недосыпа и стресса, так или иначе — никто ни с кем не разговаривал. И редкие выбросы энергии с галерки никому не были интересны. Дима, у которого почти ничего не коротнуло, как это случилось, например, со Стасом, был в двух местах сразу: внутри себя и снаружи. Он единственный, кому давалось это «снаружи». Но, опять же, и он не был кому-то интересен. Позу это надоело, и он заткнулся наушниками. Стас же, размазанный по креслу, сжимал запястье другой рукой и, пялясь в окно, спрашивал себя мысленно — зачем ему всё это? Потом сразу же отвечал и успокаивался. А потом снова вопрос «зачем», будто мордой в камень, и отвечать уже сложнее. И так по кругу. Антоша тоже завороженно глядел в окно, думая, что ему делать дальше и как бы грамотно систематизировать все случившееся в логически последовательную череду выборов, чтобы не обосраться также ещё раз. Никогда он так глубоко не погружался в себя, чтобы совсем не слышать, как его кто-то звал. Серёжа. — Шаст, ты боишься меня? Только честно. Антон надул щеки и выдохнул. — Боялся. До того разговора в ресторане. Мы полезли туда, куда лезть нельзя, Серый. — Понимаю. Антоха провёл ногтем по лбу и вдоль переносицы несколько раз так, что верхнюю часть напряженного лика расчертила красная линия. Он усердно пытался подобрать слова, поскольку Серёже было даже физически больно этим заниматься. Он мог сейчас рассыпаться в извинениях и… просто рассыпаться, сидя рядом с Шастом и ковыряя заусенец на пальце. Антоха этого совершенно не хотел, поэтому взял бразды правления на себя, забыв о том, что сам держится едва ли. Прочистив горло, он стянул с башки капюшон, о чем попросил Армянского. Тот в один миг смахнул с себя верх своего чёрного кокона. Затем, проведя пальцем по своему лицу от лба до кончика носа, Матвиенко показал на Тоху. Тоха лишь отмахнулся. «Пройдёт», промолчал он. — Если мы хотим продолжать хотя бы сотрудничать, то нужно доверие, — решительно шагнул в диалог Антон. — Так что, обратный вопрос: в кризисный момент ты хотел быть на моем месте и помогать Арсу? — Хотел. Но не знал, как. — Понятно, — кивнул Шаст. — Следующий вопрос: ты все ещё веришь, что моя вина в том, что я проглядел его в клубе? — Уже нет. Он ведь свалил, как я понял. — Так. Но я подорвал твоё доверие тогда? — Да. Но это тупо из-за узколобости. — И стресса, Серёг. «Да, и...» помнишь? Матвиенко кивнул и нахмурил брови. — Ну, вот, — улыбнулся Шаст криво. — Однако теперь, обсудив произошедшее, ты можешь мне верить? Верить, скажем, в то, что я желал Арсению и тебе добра? — Да, — бережно произнёс Серый. Обычно он не сильно парится по поводу выкидывания слов, особенно таких коротких, однако сейчас он стал к ним чуть внимательнее. — Прости, Антоха. Ты был совершенно прав там, на самом деле. Но это мои инсайты, которые мне разгребать. — Ну, если вдруг захочешь… — Да. Я слышу тебя, — Армянский посмотрел в глаза Антохе и чуть-чуть прищурился. Шастун выглядел совсем другим. Взрослее, что ли… Так методично и точно вести диалог без конфронтаций и лишних отступлений — это надо уметь. Возможно, на руку сыграла и готовность Серого вступить в этот ритм. Хотя готовился он, изначально, к другому, более долгому формату разрешения ситуации. Называется «встретились на горе двое, а тропа узка, и не разойтись». Матвиенко ухмыльнулся разок и хотел было подняться, но, видимо, приятная атмосфера тотального понимания не дала ему покинуть места. Шастун, покусывая ноготь на указательном пальце, усердно что-то строчил в телефоне. Лоб его весь заморщинился, значит, делал что-то напряженное и, безусловно, сверхважное. — Как у вас с Арсом? — очень кстати спросил Антон и кинул беглый взор на Серого. У того, насколько стало впоследствии ясно, этот вопрос сработал, как консервный нож. — Он… мудит. В последнем сообщении он поставил меня перед выбором: Я для себя или Я для команды. Перед этим разобрал на микроволокна. И в ресторане проделал пару дыр. Но это ты, должно быть, видел. — Разумеется. Я… — Антон опустил руку с телефоном, — был достаточно слаб, поэтому попросил его, если что вдруг, побыть просто рядом. Но, правда, не думал, что столкнусь с такой херней. Серёжа поджал губы и почесал бороду. Тоха, рассмотрев его, дернул краешком рта и плечом подтолкнул плечо Серого. Тот качнулся, но продолжил «висеть». — Тебе нужно сказать ему, что он мудак, — наставнически произнёс Антон. — Выбирать между собой и собой по большей мере абсурдно. Но этого не говори, ещё раззадоришь. Надо другое что-то... — А просто сказать, что мудак, не прокатит? — Казалось бы, что ещё нужно? — усмехнулся Шаст с озорством. — И твой Цербер мне бошку откусит. — Нет. Он сделает так, если ты назовёшь мудаком меня. В данном контексте. Серёжа из-под выразительных тёмных бровей воззрился на Антоху. Тот, впрочем, лишь беззаботно дернул плечами. — Ну, раз уж он «мой» Цербер… Матвиенко одобрительно покачал головой и протянул руку Антону. — Спасибо за понимание, Шаст. Парень пожал протянутую ладонь. — Спасибо за доверие, Сереж. Поговорите. И я поговорю. — Хорошо. Серый уже с большей легкостью оторвался от места и пересел вперёд, к Шеминову. Тот вроде повёл носом, но не смог перестать безжизненно пялиться в окошко. Говорить с Арсением сей же час Сережа, понятно дело, не пошёл. Пока дыхание не сводит от тяжести на душе, можно и спокойно подремать на Птице. Антон мог погладить себя по голове. И он это сделал. Фигурально, конечно же. И вновь нырнул в размышления. Теперь они давались куда проще. Разрешён пункт «Я и Серега» — самый, казалось бы, тяжелый пункт из всех, что были у Тохи. Пункт «Я и Птица», однако, оставлял желать лучшего. Антон понял, что совершенно ничего не знает о нем. При погружении в микрик, Стас едва ли говорил с ним и держался в основном за Димой, который и рад придержать ведущего. «Вот, кому хуже всех» — понял Шаст. Потом он вспомнил, что Шеминов даже звонил Оксане, будучи ещё в отеле. Вероятно, в момент совершенного бессилия. Впрочем, в нем тогда пытался хоть как-то существовать и Антон. У обоих получалось даже на пару не очень. — Пиздец, — произнес Антоха вслух. «Не тур, а тропа войны». С пунктом «Я и Граф» тоже были свои провисания. Шастун понимал, что им обоим нужна рефлексия. Чтобы только он и Арс. У Шаста накопилось вопросов за эти годы, на сегодняшний день они просто окончательно сформировались. Но донимать и грузить Попова этим Антон не хотел. Он хотел другого. Выйдя из своего закутка, он побрел в конец авто. Одним касанием Шастун вырвал Арсения из беспокойной дрёмы. — Что такое? — проморгавшись, выпалил Арс. — Ничего, — улыбнулся быстро Тоха. — Пришёл к тебе. Можно? Арсений смутился на секунду. Спустив ноги на пол, он позволил усесться Антону. Парень сел так, как ему удобно, а затем взял в охапку обе арсюхины стройные ходули и уложил на свои колени. — Нормально? Арс, упираясь лопаткой в окно, в согласии опустил голову. Тоха сложил ладони на ногах у Попова и изредка поглаживал. Граф наблюдал за этим крайне внимательно и молча благодарил небо за то, что из пиздеца все пришло к волшебному завершению. — По идее, после такого тур хорошо бы отменить. Или приостановить… — задумчиво выдал Арсений и, приникши виском к спинке кресла, мягко посмотрел на Шаста. Тот поджал губёхи и шумно вздохнул. — Ну, посмотрим. Как пойдет. Нам в любом случае нужно добраться до домов здоровыми и целыми. Арс спрятал глаза за ресницами и скрепил руки в замок. — Ты на грани? Шастун вздрогнул невольно. — Что? — Ты себя контролируешь из последних сил, занимаешься самоанализом и прочей чепухой, а на самом деле…? Так ковырнуть мог только Арсений. Антон тут же почувствовал себя совершенно беспомощным и слабым, хотя до этого вполне себе выезжал на выхлопе удачно разрешенного конфликта. Но Попов был прав, к сожалению — Шаст опасался эмоций. Как он завел себя в состояние робота в отеле, так, в общем-то, из него и не выходил. — Я на самом деле, — все же уперся Тоха, — контролирую себя, потому что это нужно мне и всем. Если я буду говорить и делать то, что хочется действительно, Стас точно словит приступ. — Стаса не трогай. Он там, впереди, — кивнул в сторону Арсюха. — Тут есть один лишь я. Что бы ты сейчас сказал одному лишь мне? — Например… — Шаст изрядно напрягся, чтобы не рассеяться в мыслеизвлечении, — например, то, что я устал, как пес. Мой мозг работает… едва ли, последние несколько часов я пользуюсь чем-то из разряда инстинктов. Выезжаю чисто на агрессии. А вообще лично-лично тебе я бы сказал, что ты исключительный молодец. — М, — Попов сделал вид, что ослышался, — мерзавец, то есть? — Нет. Молодец. Даже из полумертвого состояния ты умудрялся заботиться обо мне, хотя спасателем был именно я. Я так хорошо ещё никогда не спал, честно. Плюс, с тобой всё как-то меняется. Я сам меняюсь. — Все меняются, — саркастично хмыкнул Арсений, — один я, как прежде… — Ну, неправда, — Антон, забренчав браслетами, с укором хлопнул актера по коленке, и та рефлекторно дернулась. — Хорош пиздеть на себя, Сергеич. Если не чувствуешь в себе изменений — не думай об этом. Просто продолжай ебашить. Понимание само собой придет. Понял, не? Мужик? Шаст наклонил по-птичьи голову и выпучил на Графа свои зеленые зырки. Арс улыбнулся шутливо и взмахнул кистью. — Расслабься! Я тебя всегда слышу и слушаю. — Хорошо, — доверчиво кивнул Антоша и вытянул ноги в проходе. Откинув голову на прикольный мягкий валик сзади, он прикрыл глаза и выдохнул. Через некоторое время он почувствовал, как его что-то потянуло за руку вниз, но даже испугаться толком не успел, как, к своему облегчению, оказался в лежачем положении и, ко всему прочему, на чём-то теплом и определенно живом. Сверху же на него улёгся плед, усеянный черно-белыми квадратиками. Арсений выудил его из-под спины, оттого он был изначально согретым. — Вот так. Ты заслуживаешь лучшего отдыха. — Арс… не стоило… — завёл было Шастун, но Граф запустил пальцы в русую шевелюру и провёл несколько раз по коже головы, отчего все тело Антохи продернуло от мурашек. — Пе-ерестань, черт… А! Ладно, не надо. Арсений хохотнул разок и ласково погладил парня уже всей ладонью, проведя от макушки до шеи и слегка сжав плечо. — Отдыхай. — Расскажи мне что-нибудь. Пожалуйста. Чтобы я отвлёкся. Попов чуть-чуть выпятил нижнюю губу и нахмурился. — Ну, ладно. Дело все происходило на втором по рейтингу размеров континенте, на котором точкой отмечен маленький городок на «О». Не могу скрывать: городок сей обозначался «О» не просто так. Жители этого места воспринимали «О» двояко. Бедные люди были так измучены и обделены широкими взглядами на мир, что сами очень стали похожи на «О». «О-о-о», — так завывал ветер в пространствах меж маленькими деревянными домиками и каменными совдеповскими коробками. «О-о-о», — тянул прохожий, перекатываясь по привычной закольцованной дорожке. В городе «О» очень любили карусели, потому что на них можно двигаться по кругу и все запоминать, например. Встречаться с теми же по десять раз и прощаться с ними по десять раз. А когда все вдруг сливается в одну сюрреалистичную картинку, нужно срочно остановиться, иначе новые формы и краски могут погубить «о»-образное сознание. Ударение в слове «спасибо», конечно же, у этих людей падало на «о». Но неожиданно в потерянном городе О родился ребёнок на «А». Не менее потерянный, надо сказать. Он рос, ел, пил первые десять лет, читал взрослые книги, целовался с рукой, пил, курил вторые десять лет. Но все то время, пока он творил, играл, учился и курил осмысленно, его «о»-образная линия жизни искривлялась, на ней появлялись углы и неровности. Заметив это, А-парень стал цепляться за каждую шероховатость в себе, ставить под сомнение всю жизнь и вселенную в целом и противодействовать Общепринятой «Накатанной». А-парень не стал Организатором или столь же округлым Экономистом, хотя и шёл к этому два курса. Он сделался Актером. Получил диплом, остепенился, более-менее сладил с системой жизни и познакомился с А-девушкой. Она была артистична и свежа, в ней кипела страсть и любовь. Но, А-парень, потерявшись вновь, стал ускользать от неё, ища смысл. «Должно быть что-то громче и сильнее, чем просто создать семью. Что я могу передать своим детям?» — думал А-парень, сидя в партере и из темноты наблюдая за волшебным, магическим действом на «И». И — дикость, спонтанность, идеальный хаос. И — импровизация. «А» загорелся, пристрастился, получил место на сцене. Стал учиться. А ещё на радостях, как будто бы внезапно, стал Отцом. Он испугался: снова «О». Придя однажды домой к жене и дочери, он, пристыжаемый самим собой, протянул детке палец, и та его схватила. Крепко-крепко! Он сфотографировал это, искренне умилившись, и выложил фото без единого хештега. Затем склонился над дочкой и произнёс: «Никогда не называй меня отцом. Давай я буду просто Папой». Шли годы, месяцы, недели, дни, часы… А-парень сам себе судья и бог, А-парень уже мужчина-А. Во всяком случае, так казалось. Сказать по чести, семьи у него как будто бы и не было. Он классный Дядя, Сын, наверное, хороший Друг. Он первоклассный эгоист. А Папой быть он все-таки не смог по разным внутренним и внешним же причинам. И важные слова все он растворяет в скопе мусора, чтоб заметить смог лишь избранный. Ходячий квест, наш редкий, удивительный мужчина-А. Пока закончилось все тем, что в собственных загадках он и заплутал. А жаль. Жаль А... Арсений осторожно потрепал кофту Шастуна на предмет чуткости его сна. Тоха провалился достаточно, чтобы не реагировать на это. Тогда Попов открыл телефон и, заметив одно непрочитанное, тапнул на иконку. Прочитав его, он ухмыльнулся тихонько и в улыбке провёл зубами по нижней губе. «Прости. Я дослушаю из сна». Спрятав мобильник, Попов замер на миг, задумавшись, и провёл рукой по лицу. — Вообще-то, — вдруг произнёс актёр, опустив руку обратно на плечо Антону, — его ничуть не жаль. Ему жалость не сдалась. Он всегда ищет пути бегства, чтобы в конечном счёте остаться в одиночестве с самим собой, но вряд ли он действительно жаждет именно этого. Поэтому у него есть люди, которым он как минимум не безразличен, которые ему самому… не безразличны. Не это ли важно? «Подумай об этом, когда в очередной раз попытаешься свалить», — гласило второе сообщение. Номер знакомый, но имя не было определено. Арс посмотрел на Антоху, но тот дрых страшным дрыхом и ухом не вёл. Тут над сиденьями следующего по счету ряда показалась рука и помоталась из стороны в сторону. — Серый… — шепнул Граф призывно. Армянский выглянул из-за спинки и осмотрел с некоторой укоризной их с Шастом лежбище. Впрочем, фокус внимательных восточных глаз вскоре был переведён на Арсения, который одними губами твердил единственное — «Прости». Серёжа прищурился и кивнул, вместе с тем показав фак. Попов насмешливо оскалился, вскинув подбородок. Матвиенко в ответ ухмыльнулся кротко и, закинув ноги на сиденья через проход, растянулся на двух других. Авто профырчалось и поехало ровнее, почти бесшумно. Верно, вылетели на автостраду. Арс выдохнул облегченно, но ему тут же перехватило дыхание от того, как ледяная рука Шастуна пролезла под поповскую футболку и прижалась со спины. — Господи, — процедил Арсений и, постепенно привыкая, закрыл глаза. — Только бы не сон...