С этого момента и навсегда

«Когда вспомнишь, что жизнь это череда белых и черных полосок, то задумайся: А не слишком ли все хорошо? myneighbourcat»

— Оль… Ты мой дождь. — Такой, до боли, желанный голос вонзился в мое сердце будто бы стальной нож, так, что отдало по всему телу. Голос, что я слышала каждую ночь в своих снах, преследовавший в каждой мечте, который так же ласково и нежно проговаривал мое имя. Я чувствовала, что сейчас мое сердце вырвется из груди из-за того, что меня одолело непреодолимое чувство счастья, что я, наконец, услышала этот родной голос… Услышала по-настоящему. Слезы радости покатились по моим щекам, будто бы лавина, стремительно идущая вниз, без единой надежды на остановку. — Катя, — в ту же секунду я подняла на нее взгляд. — Мм, — она вопрошающе посмотрела на меня и одарила улыбкой. Своей замечательной ангельской улыбкой. Она только что проснулась и все, о чем она успела подумать — это лишь мой голос, то, что я говорила… Ответив на это, что я ее дождь. В ее голове еще не успели поселиться мысли о том где мы, что вообще происходит и почему я плачу. Черт, как же долго я этого ждала. Не раздумывая, я сразу же поддалась ближе к ней. Она, не отрываясь ни на мгновение, смотрела на меня своим манящим, подобным океану, завораживающим взглядом… Манящим и столь желанным. Я снова в нем тону, мне не хватает воздуха, чтобы дышать, но я только рада погружаться все глубже и глубже. Она просто смотрела на меня, разглядывая мое заплаканное от счастья лицо, она улыбалась мне, а ее дыхание теперь было другим, оно стало живым и мое сердце билось в один такт вместе с ним. Ее дыхание так манило меня, так возбуждало, мне хотелось чувствовать его на своем теле всегда, как и ее, невероятной красоты, пухленькие губы. Хотелось впиться в них своими, нежно оттягивая и покусывая. Она проснулась, она здесь… Она моя. Я поддалась еще ближе и мои слезы маленькими капельками стали падать на Катину шею, после скатываясь по ней в область ее груди. Ритм моего сердца участился, подобно ее дыханию, я почувствовала, что она тоже хочет этого. Я улыбнулась ей и, закрыв глаза, прикоснулась к ее прохладным губам своими, разгоряченными от возбуждения. Огонь встретился со льдом, сплетясь в единое целое. Катя ответила на мой поцелуй сразу же, обхватив своими губами мои, она дотронулась своими руками сначала до моего лица, а потом переместила их на мою талию, схватила меня, сжала и потянула на себя. Я упала на нее и мы оказались как никогда близко друг к другу. Я почувствовала ее вечно ледяное тело… Оно стало заражаться моим теплом. Все, что сейчас происходит — это… Это слишком идеально, это похоже на сказку, в которую мне очень хочется верить. Катя здесь, рядом со мной, она целует меня, обнимает и прижимает к себе все ближе и ближе… Но это же просто не может быть правдой. Я, через силу, преодолевая себя и свои желания, отстранилась от нее, чтобы понять, что все то, что сейчас происходит действительно не сон. Я немного отодвинулась от этой очаровательной чертовки, все еще держа глаза закрытыми. Мне было страшно их открывать, вдруг я в очередной раз увижу свою комнату, пойму, что нахожусь в своей постели одна и вновь разрыдаюсь… Ведь рядом снова нет ее. Сколько бы мне не хотелось оттянуть и задержать этот момент, я все-таки медленно открыла глаза, ведь перед смертью все равно не удастся надышаться. Катя, она передо мной, улыбается мне, она сжимает мои ладони в своих, а на моих щеках чувствуются огненные ручейки слез. Сантиметры между нами и слезинки разбиваются о ее щеки, теперь уж и их заставляя гореть моим огнем. Я вытянула руку из, казалось бы, ее мертвой хватки и дотронулась до ее лица, аккуратно проводя ладонью по ее щеке, собирая соленые капельки и чувствуя, как кожа из ледяной превратилась в горячую, я чувствовала, что она пылает, я чувствовала на руке ее рваное дыхание, подобное такому же рваному биению моего сердца. — Кать, — на выдохе протянула я. Она тут же улыбнулась мне, а я улыбнулась ей, уже ничего не видя глазами, полными слез. *** Легкие прикосновения, поглаживания, она мягко и плавно проводит своей холодной ладонью по моей горячей от слез щеке и опускается на шею, вырисовывая разные узоры. Я же просто лежу и обнимаю ее, прижимая все ближе и ближе. Слушаю ее уже ровное дыхание и ритм живого сердца. Она здесь, рядом… Она со мной. Обнимает меня в ответ, целует и ласково говорит: «Не плачь, милая, все хорошо». Как же хочется остаться здесь с ней навсегда, чтобы время остановилось и нас никто не потревожил. Я поднимаю голову, смотрю в ее небесные глаза, она улыбается, я нежно впиваюсь в ее теплые, еще не остывшие губы, они такие сладкие, хватаю ее ладони своими, прижимаю их к сердцу и тихо-тихо говорю ей в губы, так, чтобы только она слышала, хоть мы и были сейчас одни во всем мире: — Держи меня и больше никогда не отпускай. — Никогда… *** — Оль, почему мы здесь, почему ты плачешь? — Наконец, Катя решила вернуть нас в реальность. — Ты не помнишь, что случилось? — медленно начала я, пытаясь подбирать слова. — Нет, — Катя немного замялась. — Я помню только как была дома, потом уснула и мне снился сон… И, — Она посмотрела на меня, — твой звонок. Ты сказала, что хочешь, чтобы я приехала, — Катя сжала мои ладони в своих, смущённо отводя взгляд, — ты сказала, что любишь меня. — Люблю, — я улыбнулась и сжала ее ладони в ответ. — Кать, ответь мне пожалуйста на один вопрос… Зачем ты выпила всю пачку снотворного? — Что? — Кищук сделала виноватое лицо, а затем, после небольшой паузы она вдохнула побольше воздуха и продолжила, — прости, Оль. Мне было плохо, очень плохо, я просто хотела заснуть и больше никогда не просыпаться. Прости пожалуйста, но после того, что ты мне сказала, весь мир для меня умер, что-то, словно, сломалось внутри меня, я будто бы сама умерла… Жить совсем не хотелось. — Так, хорошо, — протянула я, — за это ты получишь позже, — строго сказала я и посмотрела повелительным взглядом на девушку, — больше ничего не помнишь? — Как уснула я не помню, зато помню свой сон, — она заглянула в мои заинтересованные глаза, — мне снилась ты, Оль. — Эм… И что я делала в твоем сне? — Мне стало интересно. — Ну это была не совсем ты, вернее это была ты, но я тебя не видела, а ощущала, мне казалось что ты рядом со мной. — Катюш, — я улыбнулась, — расскажи мне все, я так хочу послушать твой голос. — Хорошо, — я получила очаровательную улыбку в ответ. — Вроде, все начиналось так… Я иду по ночному лесу, и тихо падает снег большими хлопьями. Он ложится на мои волосы, он касается щек и голых рук, но мне совсем не холодно… Зато страшно, очень страшно, потому что я здесь одна. «Тебя рядом нет», проносится у меня в голове, — Катя опустила глаза, — и после этого я чувствую удар холода прямо в грудь. Это было больно. Я начинаю кричать, а холод уже распространяется по всему телу, знаешь, — она посмотрела на меня и я увидела, что ее глаза немного намокли, — он словно тысячами иголок вонзался в мою кожу. Я падаю и кричу от боли. Она просто невыносима. — По ее щеке потекла слезинка, она выглядела так, будто снова переживала все то, о чем говорила, тело стало немного дрожать, а дыхание участилось. — Я чувствовала, что мое сердце этого не выдержит и попросту остановится. Но вдруг, словно из ниоткуда… Я… — Замявшись, она посмотрела на меня, — я увидела что-то светлое во тьме, даже сквозь заплаканные от боли глаза я все же что-то смогла разглядеть… Там, далеко между деревьев, оно звало меня. Оно звало твоим голосом… Твоим сладостным голосом. — Она улыбнулась мне. — Твое тепло, которым ты всегда меня одаряла. Я чувствовала, что ты со мной… Рядом со мной. И мне стало легче, я поднялась и пошла на твой голос. — И? — Вопрошающе протянула я, когда Катя остановилась. — И тут позвонила ты. Я проснулась от твоего звонка. — Кать, ты понимаешь, что если бы я не позвонила, ты бы не проснулась? — Чуть повысив голос, я потребовала ответа. — Понимаю, — она виновато опустила голову. — Ну и дура ты, Кищук, — выдохнула я и вернулась к своему прежнему голосу, — только из-за того, что я сказала, что мы не можем быть вместе, нельзя причинять себе вред. Твоя жизнь не принадлежит тебе, понимаешь? — Я получила удивленный взгляд в ответ на сказанное. — Пойми, тебе может принадлежать все, что угодно в этом мире, кроме собственной жизни, как бы иронично это не было. Твоя жизнь принадлежит людям, которые тебя любят. Вот умерла бы ты и чтобы было с твоими родными? С теми, кому ты очень дорога и кто тебя любит всем сердцем… Чтобы было со мной? — Кищук сжала мои ладони сильнее, — А если бы я убила себя? Кать… Чтобы ты почувствовала? — Но Оль, — виновато-тихо стала говорить она. — Все же хорошо. Я живая, ты рядом со мной и мы, — она оглядела палату, в которой пролежала более полутора лет, — в больнице, — еще чуть тише закончила она. — Знаешь почему мы здесь? — Твердо спросила я. Нужно рассказать Кате обо всем, что с ней случилось и сейчас самое время. — Ну, — протянула Кищук, — раз я ничего не помню, после твоего звонка, значит я где-то все-таки заснула из-за чрезмерной дозы снотворного. Думаю, я уснула в такси, а раз сейчас живая, — она улыбнулась, — то водитель довез меня до больницы. Потом ты, не дождавшись меня, подумала что что-то произошло, каким-то образом узнаешь о том где я и что со мной и приезжаешь… Верно? — Она посмотрела на меня и подняла одну бровь. — Кать, — протянула я, — посмотри на это, — я не выпуская ее правой ладони, расслабила свою и заскользила по ее руке вверх, задирая рукав. Моему взору, в который раз, предстал бледно-розовый шрам, украшающий ее не менее бледное предплечье. — Что это, — Кищук ужаснулась. — Это, Катенька шрам, — я выдохнула, — который ты получила после аварии. — Какой аварии? — Ее голос приобрел оттенки непонимания. — Когда ты шла ко мне, тебя сбила машина… Черт, Кать, да у тебя полтела было переломано. — Ее глаза округлились, она, словно, не хотела верить в это и, распустив свои ладони, стала осматривать тело, находя все новые и новые шрамы. — Ах да, Кать, — она посмотрела на меня, а с моих глаз уже падали слезы, — ты все-таки уснула… И почти два года пролежала в коме. *** — Оль, — она смущенно посмотрела на меня, — я хочу встать, помоги мне. — Хорошо, — я протянула руки, — давай свои лапки, соня, — с сарказмом сказала я. Катя ехидно улыбнулась, схватилась за меня и поднялась, сев на постель. Ее волосы упали на плечи и она впервые обратила на них внимание. — Оля, — вскрикнула она. — Почему у меня волосы каштанового цвета? — Ну, — я немного смутилась, — я их покрасила. — Давно? — Усмехнувшись и посмотрев на меня, спросила Катя. — Где-то месяц назад. Они у тебя очень сильно отросли и почти по всей длине стали естественного цвета — русыми. — Катя улыбнулась и отпустив мои руки, перекинула все свои волосы через плечи себе на грудь. С минуту она любовалась изменениями, а потом подняла на меня взгляд и широко улыбнулась. — Спасибо, мне очень нравится, — она потянулась ко мне, видимо, хотела обнять, но резко остановилась, а ее тело все передернулось, будто бы было в судорогах. В ее взгляде я увидела боль. — Что такое, Кать, тебе плохо? — Я тут же схватила ее под руки, чтобы поддержать. — Да, тело ломит и… Боль в руках и ногах, — выдохнула Кищук. — Блин, ты напугала меня, я уж подумала, что-то серьезное. — Я подняла ее голову, которую она опустила, за подбородок и посмотрела в глаза. — Кать, ты почти два года не двигалась, ясное дело, сейчас тебе это сложно будет даваться, сложно и больно. Кстати, я делала тебе массаж каждый день, чтобы держать твои мышцы в тонусе, поэтому тебе будет не так больно, как должно было бы быть. А еще протирала твое тело всякими кремами и очищающими растворами. — Да? — Удивилась голубоглазая. — Что ты еще делала? — Ножкам, — я опустила глаза и сквозь улыбку выдавила, — депиляцию сделала. — Оля… Черт, это же очень больно. — Вскрикнула Катя. — Ну… Вообще-то, ты даже не пискнула, поэтому делаем вывод, что это не больнее, чем внизу. — В смысле «внизу»? — Удивилась она. — В прямом, — проговорила я, немного потупив взгляд. — Серябкина, ты совсем охерела что ли?! — Улыбаясь, с наигранной злостью выкрикнула Катя. — Кать, послушай, — после небольшой паузы продолжила я, — тебе нужен был уход. Тебе обязательно нужно было каждый день делать массаж, чтобы мышцы не атрофировались, так же нужно было поддерживать и гигиену. Стой, — Катя сделала возмущенный взгляд, — если бы не я, это делали бы какие-нибудь другие люди. Пойми, тебя нужно было двигать, переворачивать, протирать твое тело. Нужно было поддерживать его в тонусе, Кать. Я сама вызвалась ухаживать за тобой, я не хотела, чтобы к тебе кто-то прикасался, кроме меня. Да, Катюш, — еще один возмущенный взгляд, — я собственница, прости меня за это, но я никому тебя не хочу отдавать. — Я опустила голову, готовая выслушать все, в чем Катя хочет меня упрекнуть. — Оль, — мое имя, тихо произнесенное ею на ушко, так ласково и нежно, что в миг согрело меня. — Спасибо тебе большое… Получается, ты каждый день приезжала ко мне? — Да… Каждый день, я сидела с тобой допоздна, разговаривала с тобой, читала стихи и пела тебе песни. Каждый день я ждала, что ты ответишь мне, проснешься и обнимешь. Утешишь меня, скажешь теплые слова и поцелуешь. Ведь мне этого так не хватало. Почти два года я просыпалась в мире без тебя. А сейчас… Сейчас ты, наконец, со мной, ты рядом, ты близко, я могу обнять тебя, а ты обнимешь меня в ответ… ведь обнимешь? — Обниму, — проговорив это, Катя потянулась ко мне, не смотря на боль, и прижала к себе. Я вдохнула ее запах… Боже, как же вкусно пахнет эта девушка. *** Через пять часов мы ехали домой по ночному городу, Катя, уже очень уставшая, сидела рядом, склонив голову мне на плечо. Мы ехали ко мне домой, ведь ей нужен уход и… Забота. Я просто не могу оставить ее одну, вернее, не хочу… Уже больше никогда я не оставлю ее. Мы просидели около часа, разговаривая, после того, как я сказала ей о том, что она была в коме. Мне многое еще нужно сказать ей, но с этим я могу и подождать… Пока что. Я сходила за врачом, а по дороге к Катиной палате рассказала, что она проснулась. Это для меня, пожалуй, самый радостный, волнительный и желанный момент, который был в жизни. Для врачей же это обычное дело, будь то рождение или смерть. Катю тут же отвели на процедуры, чтобы взять анализы, посмотреть, что сейчас с ее головой и вообще с телом, как она чувствует себя после почти двух лет, проведенных в коме. Ей еще было трудно идти, поэтому я все время поддерживала ее, ходя с ней по кабинетам. Хорошо, что вся эта суета позади и сейчас мы на пути домой. Пока мы ехали Кищук засыпала меня вопросами, что было со мной, что с ее родителями, когда они узнали о том, что та в коме, Катя, конечно же, первым делом, выйдя из палаты, позвонила им. Мне было так больно смотреть на ее слезы, пока она разговаривала со своей мамой, хоть они и были вызваны радостью от того, что она, наконец, услышала ее. Я даже представить не могу, что может испытывать мать, дитя которой находится в коме. Какие силы нужно иметь, чтобы каждый день вставать и продолжать жить все снова и снова, понимая, что каждый день может стать последним. Что в один момент могут просто позвонить и сказать «Умерла». Мне не понять этого, ведь у меня нет ребенка, но, думаю, я прожила тоже не самые лучшие два года в ужасных муках ожидания. Красный свет светофора и я останавливаюсь на перекрестке. Катя нежно трется щекой о мое плечо и ласково произносит мое имя. — Оль, можно я задам тебе последний вопрос? — Конечно, милая, — я целую ее в щеку, она снова ледяная, — ты не замерзла, Катюш? — Немного, — она прижалась еще сильнее ко мне, — Оль, я ведь не могла находиться в больнице все это время лишь за счет государства? Вернее… Я не думаю, что все это время была в отдельной палате за просто так. Оль, расскажи мне все. На светофоре загорелся зеленый свет. Я плавно нажала на педаль газа и повернула налево. Я решила, что было бы неплохо заехать и купить каких-нибудь вкусностей для этой леди, что хочет получить все ответы на свои вопросы. — Кать, ты права, но не во всем. Государство должно поддерживать жизнь больных пациентов, к примеру, они не имеют права отключать аппараты жизнеобеспечения, когда человек находится в коме. Это считается убийством. Но с тобой было по-другому, тебе не нужен был ни аппарат искусственного дыхания, ты сама дышала, ни какие-бы то ни было посторонние аппараты и трубки. Ты находилась лишь под одной капельницей с физраствором… Ты словно спала, словно только что уснула. Каждый день, приходя к тебе, я видела тебя такой умиротворенной, ты была такой теплой, нежной и одновременно холодной, когда я прикасалась к тебе… И я каждый раз я накрывала тебя одеялом, думая, что так тебе будет теплее. — Я посмотрела на нее и увидела стекающую по ее щеке слезинку, которую она тут же убрала, смахнув рукой, чтобы я не успела ее заметить. — Эй, ты чего грустишь? Все же хорошо, я рядом с тобой, а ты рядом со мной. — Оль, мне все это время снился только один сон, — чуть слышно всхлипнув, проговорила Катя, — Тот, о котором я тебе говорила. Я была в том холодном лесу все это время… Шел снег, а иногда и вовсе завывала метель… Мне было ужасно холодно, я думала, что умру. Но каждый раз появлялся свет, тот самый, что звал меня твоим голосом, что согревал меня и не давал совсем уж ослабнуть… Что помогал мне не умереть. — Я вновь взглянула на голубоглазую, она уже не скрывала своих слез, а на лице ее была улыбка, она радовалась, что это все, наконец закончилось и теперь я действительно рядом с ней. — Но этот свет уходил и оставлял меня совершенно одну снова и снова, одну в холодном зимнем лесу, слабую и беззащитную. А сейчас… Сейчас я понимаю, — Катя вновь прижалась ко мне, — что это все было потому что ты приходила ко мне. Каждый раз, когда ты была рядом, когда говорила со мной, я слышала твой голос и во сне и каждый раз когда ты уходила, я оставалась одна в холоде… Оль, я люблю тебя. — И я люблю тебя, милая, — в ответ призналась я. Катя схватила меня за руку и прошептала. — Не отпускай меня больше. — Не отпущу, — я сжала ее ладонь в своей. *** Когда мы, наконец, приехали домой, Катя уже буквально валилась с ног. Это был очень тяжелый день для нее, слишком много потрясений, слишком много чувств и эмоций ей пришлось сегодня испытать. Она была полностью вымотана. Я ее очень понимала, ведь так же оставила все свои силы в прошедшем дне. Чудеса случаются, когда ты готов на все ради того, что тебе больше всего хочется, когда ты отдаешь всего себя ради того, что действительно ждешь. Может, никто и не верит в это, не верит в тебя и в то, что у тебя на самом деле что-то получится, главное самому не утратить эту веру. А когда наступит тот момент, ради которого ты делал столь многое, ты будешь счастлив как никогда. И сейчас, когда я помогала Кате выйти из машины, когда придерживала ее, прижимала к себе, чтобы она не упала, когда я чувствовала собственным сердцем, что рядом бьется ее сердце в один такт с моим, обнимая ее, я была счастлива, счастлива настолько сильно, что, стоя в лифте, я не выдержала, обняла, прижала ее к себе и заплакала… Заплакала от счастья, которое не испытывала никогда. *** Войдя в квартиру, я все также придерживала Катю. Она все время говорила мне, чтобы я отпустила ее, что она хорошо себя чувствует и может сама дойти. Но говорила она все это с придыханием и было ясно, что если я ее отпущу, она в ту же секунду упадет. — Теперь ты меня отпустишь? — Ласково сказала Кищук. — Ну, мы ведь уже дома, здесь я и сама смогу дойти и до кухни, и до комнаты, — заговорила она, увидев мой скептический взгляд. — Хорошо, — ответила я, одной рукой закрывая дверь, а другой все еще придерживая эту девушку, — идем на кухню. — Я отпустила Катю, сделала шаг в сторону кухни и повернулась к ней. Она сняла куртку, а затем уверенно шагнула вперед, ее ноги задрожали, а сама она повалилась на меня. Я была готова к этому, уже стояла с разведенными в стороны руками. Я поймала ее и подняла, наши взгляды оказались на одном уровне. — Ну что, глупышка, поняла, что пока что ты еще слаба и тебе нужна опора? — Катя улыбнулась мне, — я буду твоей опорой, — улыбнулась я в ответ, а Катя уткнулась мне в плечо, шмыгнув носиком. *** — Кать, ты точно уверена, что хочешь пиццу? — Спросила я, распаковывая пакеты. — Да, Оль, хочу пиццу, ты ведь взяла «Маргариту»? — вопрошающе взглянула она на меня, сидя на кухонном уголке. — Взяла, Катюш, но послушай, врач и тебе, а потом еще и мне сказал, что ближайшие два дня никакой подобной еды. — Ну, Оль, — протянула Кищук и сделала умоляющий взгляд, противостоять которому, казалось бы, не представлялось возможным. — Ты почти два года питалась витаминами и аминокислотами через капельницу. А праздником для тебя было, пожалуй, то, что я на прошлое Рождество попросила тебе двойную дозу глюкозы поставить. Так что нет, прости, но нет, твой организм пока не готов к такому — Катя опустила голову, делая вид, что обиделась, — сегодня, чтобы ты не чувствовала себя обделенной, я буду кушать одну еду с тобой. — И что это будет? — Питьевой йогурт и вафельки, — ответила я, извлекая из пакетов названные продукты. — Мм, — протянула голубоглазая, — а зачем тогда было покупать столько вкусняшек? — Улыбнулась она. — Это на завтра, — Катя улыбаясь, закатила глаза, — нет, я серьезно, молочное и мучное сейчас для тебя будет действительно полезным… Просто сама порассуждай, проспать два года и первым, что ты съешь будет пицца или бургеры. Думаю, твой желудок обалдеет от наслаждения. — Я посмотрела на нее и подняла брови, показывая очевидный смысл своих слов, — поэтому сегодня йогурт и вафельки, еще есть булочки и пряники. Это, конечно, не «Маргарита» или «Филадельфия», но тебе понравится, — я улыбнулась, — уверена, тебе сейчас хоть яичницу приготовь, тебе понравится. — Ахах, пожалуй, да, — Катя переняла мою улыбку. — Хорошо, а посмотрим какой-нибудь фильм? — Посмотрим, но сначала выбери, какой йогурт ты хочешь: клубничный, персиковый или шоколадный? — Персиковый, — вскрикнула она, — и, Оль… До меня только сейчас дошло, что я в твоем доме, — она посмотрела на меня, — разве меня не должны были продержать в больнице хотя бы денек под наблюдением? — Должны были, — улыбнулась я, распределяя продукты по шкафам, — но я попросила тебя отпустить ко мне, под мою ответственность. Я сказала, что ни на шаг от тебя не отойду, буду заботиться о тебе и ухаживать. А еще нужно бы сказать спасибо Тане, — Катя непонимающе подняла брови, — если бы не она, меня бы вообще не подпускали к тебе. Это она зарекомендовала меня, как единственного близкого тебе человека здесь, только благодаря ее просьбам мне разрешили видеться с тобой каждый день. — Оль, я не понимаю, кто такая Таня? — Завтра я познакомлю вас, хоть вы уже и знакомы, — еще один непонимающий взгляд, — завтра все вспомнишь, Катюш. *** Полночь, я уже засыпаю, понимаю, что если сейчас закрою глаза дольше, чем на десять секунд, то просто усну. Но мне этого не хочется, хочется побыть здесь, с Катей. Она лежит рядом и обнимает меня, тоже вся сонная, уставшая и вымотанная. Пару раз она уже засыпала, но когда я хотела поудобнее устроить ее на диване, она тут же открывала глаза, улыбалась мне и говорила «Оль, еще чуть-чуть», а затем снова ложилась рядом, прижималась ко мне и нежно посапывала, я чувствовала ее спокойное дыхание на своей шее. Мне было жарко рядом с ней, хоть она по-прежнему и была холодной, вернее ее тело, а вот ее голос, ее дыхание были для меня горячее огня. Но сама она мерзла, поэтому я укутала ее в плед и каждые полчаса заваривала для нее теплый чай с лимоном. — Теперь мы всегда будем вместе? — Сонно произнесла Катя, прижавшись к моей груди. — Перед тем, как ты проснулась, я кое-что говорила тебе, но ты не слышала этого, — мои губы оставили горячий след на ее прохладной щеке, — Ты — то, что мне нужно. Ты заставляешь мое сердце биться совершенно по-другому, уверена, сейчас оно бьется в один такт с твоим. С самого первого дня ты, словно, наркотик для меня, я хочу тебя все больше и больше, я зависима от тебя и ничто это не сможет изменить. Ты мое Солнце днем и моя Луна ночью. Ты — то, что я хочу по-настоящему. Но Катя не ответила мне. Она, наконец, уснула. Как я рада… Моя любимая девушка, мой самый родной человек засыпает у меня на руках. Я слышу ее нечастое дыхание. Ее волосы очень вкусно пахнут. Она прижалась ко мне, как маленький котенок. Она прохладна, она манит меня и я хочу прикоснуться к ней, к ее волосам, к ее коже. Хочу поцеловать ее больше всего на свете. Но не буду, а то вдруг снова проснется.