Сны Хисао

      Метёт снег. Холодно. Я стою посреди оживлённой улицы, растерянный и уставший. Из окон домов льётся свет и вкусно пахнет чем-то жареным. Очень похоже на канун Нового года, но совсем не похоже на Японию.       Не люблю шумные места, поэтому сворачиваю в переулок и успокаиваюсь только тогда, когда всё стихает. Здесь нет того превосходного запаха, украшенных улиц и новогодней атмосферы — это убогий грязный переулок, скрытый от посторонних глаз, но здесь, в тишине, я чувствую себя комфортно.       И как же всё-таки холодно!       Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что не один прячусь от остального мира: недалеко от меня сидит маленькая девочка с длинными фиолетовыми волосами, прикрывающими большую часть её лица, и трясётся от холода. Одежда на ней старая, грязная и порванная. Понятно, отчего ей так холодно: у неё нет ни шапки, ни варежек, ни даже сапог. Бедная девочка просто сидит на земле и безнадёжно пытается согреться, обхватив колени своими тоненькими ручками.       — Всё хорошо? Тебе помочь? — обеспокоенно спрашиваю я.       В ответ она лишь протягивает коробок спичек на своей ладони и тихим грустным голосом говорит:       — Купите спички. Пожалуйста.       Конечно! Я энергично шарю в карманах, но не могу найти ни гроша. И только сейчас я понимаю, что сам выгляжу не лучше этой девочки: моя одежда тоже изорвана, в некоторых частях обнажая тело, мне тоже недостаёт шапки, варежек и сапог, а волосы мои такие отросшие и взъерошенные, будто я не стриг их с самого своего рождения.       — Извини… — виновато отвечаю я и присаживаюсь на землю рядом с бедняжкой.       Она немного дёргается и отводит взгляд, но ничего не говорит. Похоже, она очень пугливая.       Я с интересом разглядываю её и понимаю, что она голодна и измучена. Её ноги, руки и губы посинели от холода, на лице застыло горестное выражение, и она смотрит куда-то вдаль туманным взглядом, одновременно пытаясь скрыть от меня глубокие шрамы на лице, шее, руке и ноге.       — Зажги спичку, — советую я, и она тут же оборачивается. — Так ты хоть немного согреешься.       Девочка неуверенно теребит коробок и молчит, как прежде. Такое чувство, что она боится.       — Не волнуйся. Когда ты продашь коробок, никто не заметит, что там не хватает одной спички, — уверяю я.       Мой голос дрожит. Похоже, что я быстро замерзаю. И только маленькая спичка может дать нам обоим немного тепла.       Чирк! Девочка всё же решается и чиркает спичкой о стену.       Мы подносим свои руки к яркому пламени и чувствуем такое желанное тепло. Через несколько секунд оно пропадёт, поэтому мы ценим каждое мгновение и смотрим на сгорающую спичку, затаив дыхание. Сначала девочка будто боится огня и держит свои руки вдалеке, но постепенно подносит их всё ближе и ближе к источнику тепла.       — Вот бы сейчас оказаться в доме, у большого рождественского камина, — неожиданно произносит она, мечтательно, меланхолично, будто не мне, а самой себе. — В кругу семьи, чтобы все сидели рядом и пили горячий шоколад…       Я хорошо представляю себе эту картину и на пару секунд даже оказываюсь там, у тёплого камина, закутанный в шерстяной плед и с горячей кружкой в руках… Но всё исчезает, как только догорает спичка.       Я хочу вернуться в мир фантазий. Я хочу снова почувствовать это тепло. Но мне не надо уговаривать девочку: она сама достаёт вторую спичку и чиркает ей.       Новое пламя горит так же ярко, как и предыдущее, и слабо освещает наши руки и сердца.       — Ты бывал за рождественским столом? — спрашивает меня девочка. — Я видела в окнах большие столы с белоснежной скатертью и фарфоровой посудой. С одной стороны стола — сочный жареный гусь с черносливом и яблоками, с другой — большой кремовый торт с фруктами…       Я представляю это всё так ярко, словно стою сейчас рядом с таким богатым столом, могу протянуть руку и отломать кусочек гуся или ковырнуть пальцем торт и слизать с него свежий крем… И снова всё исчезает, когда гаснет пламя. Я лишь сглатываю слюну.       Девочка быстро зажигает третью спичку, и мы продолжаем греться.       — Представляешь большую мохнатую ёлку…? — начинает девочка.       — …с кучей подарков под ней… — продолжаю я.       — …все в разноцветных обёртках с яркими ленточками! — подхватывает она.       Мы улыбаемся и крепче прижимаемся друг к другу.       Едва спичка догорает, как её заменяет новая. И девочка вдруг перестаёт улыбаться и испуганно смотрит в пламя свечи.       — Ты видишь? — спрашивает она, пристально глядя в пламя.       — Что? Я ничего не вижу, — пламя мне кажется совершенно обычным.       — Я вижу своих родителей, — признаётся девочка. — Они сгорели в пожаре, когда я была совсем маленькой. Я едва помню их лица…       Так вот почему она побаивалась огня?       Спичка догорает, остаётся совсем чуть-чуть…       — Нет! Нет! — истерично повышает голос девочка и зажигает сразу несколько новых спичек, лишь бы пламя не исчезало, лишь бы она подольше посмотрела на своих родителей в пламени свечи.       Я не отвлекаю её и только радуюсь теплу, которого теперь стало больше. А девочка зажигает новые спички одну за другой и не отрывает взгляд от пламени. Когда она в очередной раз тянется за спичкой в коробок, то задерживается дольше обычного. Я сразу понимаю: спички закончились. Но она не хочет в это верить и проверяет все свои карманы, проверяет пустой коробок со слепой надеждой найти ещё хоть одну спичку. Всё тщетно, и вскоре она начинает плакать.       — Всё хорошо, всё хорошо, не плачь, — я пытаюсь её утешить и обнимаю, холодную и засыпанную снегом. — У нас больше нет спичек, но мы всё равно можем согреться.       Я прижимаюсь к ней сильнее. Тепло наших собственных тел — всё, что у нас осталось.       Девочка вскоре перестаёт плакать и только шмыгает носом, а я глажу её голову и шепчу что-то успокаивающее.       Она поднимает голову с моего мокрого от слёз плеча и говорит, смотря мне прямо в глаза:       — Меня зовут Ханако.       Ханако?       Я резко просыпаюсь и чувствую сильный холод. Окно открыто, одеяло на полу — неудивительно, что мне приснится, как я замерзаю насмерть. Недолго думая, я закрываю окно и поднимаю с пола одеяло. Ещё ночь, до утра далеко, так что нужно снова засыпать.       После сна, в котором я был беспризорником с улицы, я радуюсь своему жилищу, хоть его и нельзя назвать ни комфортным, ни уютным. Интересно, а как сейчас поживает Ханако? Хочется надеяться, что у неё всё намного лучше, чем в моём сне. Да, у неё страшное и трагичное прошлое, но я верю, что она может создать себе светлое и счастливое будущее, если сама этого захочет и найдёт в себе хотя бы чуточку уверенности.       Может, я буду тем, кто подарит ей надежду? Нам определённо стоит встретиться. Лишь бы я не стал для неё чужим человеком за год разлуки.       В размышлениях о Ханако проходит несколько минут, и я засыпаю, отправляясь в новый сон.