Любовь, как в кино

      Спустившись на склад, Федя присел в уголке кладовщиковской бендежки и погрузился в раздумья — он никак не мог решить, что же делать дальше.       С одной стороны, он понимал, что нужно рассказать Бутко все без утайки, с другой, зная не понаслышке о том, какую боль может причинить предательство близкого человека, ему хотелось оградить Максима от подобной участи.       Так и не приняв никакого решения, Фёдор взглянул на часы и поразился тому, как быстро пролетело время. Поднявшись со стула, он закинул на плечо лямку своей сумки и вышел на рампу. Распрощавшись с Ириной и Наташей, деловито пломбирующими холодильники, отправился домой — рабочий день подошел к концу.       Пересекая двор Торгового дома, на автомобильной стоянке он увидел Бутко. Тот махнул рукой и направился в его сторону. Приблизившись, спросил:       — Уже уходишь? — Федька согласно кивнул. — Задержаться не можешь?       — Что-то случилось? — поинтересовался Томилов.       — Да ничего особенного. Хотелось бы поговорить.       Заметив на его лице тень усталости, Федор без раздумий последовал за гендиректором в офис.       Уже в кабинете, скинув верхнюю одежду, мужчины расселись за столом для совещаний. Они молча сидели напротив друг друга, Федя рассматривал Максима Игоревича, отмечая темные круги под глазами и скорбную складочку губ, признавая, что тот здорово сдал за последние два дня.       — Ты плохо выглядишь, — наконец произнес Федор, нарушив глухое молчание.       — Ничего страшного. Просто у меня в голове так много мыслей, а я не знаю, за что схватиться, — пожаловался Бутко.       — Чего конкретно ты хочешь? — задал Томилов формальный вопрос только для того, чтобы поддержать беседу.       — Много чего. Выяснить, кто все это замутил. Найти способ понести минимальные потери. Потом, скорее всего, нужны будут перестановки, возможно, придется искать новые кадры. Так много надо сделать, а я действительно не знаю, с чего начать.       — Я спросил о конкретике. Люди с неясными целями обычно терпят поражение, — произнес равнодушно Федор. Макс согласно кивнул, и они снова погрузились в молчание.       — Хочешь совет? — наконец спросил Томилов. Максим снова кивнул. — Если можешь, оставь все как есть, и направь усилия на безопасность — сделай так, чтобы всегда быть в курсе происходящего на фабрике и в Торговом доме. И больше никогда и никому не доверяй безоговорочно. Всегда помни, что это лично твой бизнес и не на бумаге, а по факту, и только на твоих плечах лежит ответственность за происходящее.       — Нет, не пойдет, — замотал головой Бутко, — я не могу этого так оставить! Понимаешь, я был уверен в своих людях и даже подумать не мог, что кто-то из них способен нанести мне такой удар. Если я не найду вредителя, не сегодня-завтра может все повториться снова.       — Не повторится, если ты прекратишь относиться ко всему так беспечно, как прежде. Доверяй, но проверяй. Надеюсь, сложившаяся ситуация будет тебе хорошим уроком, — назидательно произнес Томилов. Макс упрямо сжал губы. — Ну, что мне с тобой делать? — вздохнул Федор. — Ты действительно хочешь знать, кто тебя предал? Тогда действуй, ищи, копай, вороши. Только когда найдешь, не плачь и не рви на себе волосы.       Макс посмотрел на Федора Ивановича умоляющим взглядом.       — Ты же догадываешься, кто это?       Тяжело вдохнув, Федор все же решился.       — Первым делом убери Бессонова. Потом разберись с Рашидом. На этом все. Я больше ничего не могу сказать. Мне нужно время подумать.       Сейчас он действительно не имел никакого желания лезть в это дело, будучи уверенным в том, что Макс сам разберется со своими заботами. Не хотел он и впутываться в отношения Бутко и Беспаловой: милые бранятся — только тешатся. Выступать в роли крайнего, на которого потом посыпятся все шишки? Нет уж, увольте.       — Я пойду, — устало произнес Федор и, встав со стула, собрался покинуть директорский кабинет.       — Подожди, — окликнул его Бутко.       — Что еще? — спросил Томилов, обернувшись.       Он даже не заметил, как Макс стремительно преодолел разделяющее их расстояние, мощным толчком прижал Федю к стене и без предупреждения впился в его губы. Томилов, как и тогда в клубе, пораженно замер на месте. И пусть в этот раз Максим был совсем не нежным, а яростно терзал его рот, он все равно поплыл, растекаясь по стене сахарным сиропом. Проворно расстегнув пуговку и молнию на Фединых брюках, Макс запустил руку ему в трусы и нащупал его член, Федька ахнул, мгновенно откликаясь на прикосновения горячих пальцев.       — Ох ты ж черт, — выдохнул Максим и, возобновив поцелуй, принялся наяривать рукой вверх-вниз, вверх-вниз, вызывая в Федином теле страстное желание толкнуться не только ему в ладонь.       Макс вновь оторвался от Федькиных губ и, тяжело дыша, прерывисто попросил:       — Давай вместе? — и не оставив ему ни минуты на размышление, дрожащими от возбуждения пальцами расстегнул пряжку ремня и приспустил свои джинсы, высвобождая, колом стоящее достоинство.       Томилов непроизвольно застонал и завороженно потянулся к его подрагивающему напряженному органу, оттянув крайнюю плоть, размазал пальцами смазку по чувствительной головке, погладил уздечку и уретру. Происходящее здесь и сейчас вызвало у Феди бурю эмоций — сколько же лет прошло с тех пор, как он столь интимно прикасался к мужскому телу, как же давно он не испытывал таких умопомрачительных ощущений? Федина выдержка уже и так трещала по швам, а провокационное поведение Бутко добило его окончательно: утратив последние остатки разума, словно одержимый, он ухватил его за плечи и резким рывком развернул спиной к стене, полностью перехватив инициативу, выдохнул ему в губы:       — Ты это начал.       Макс, не ожидая подобного поворота, вперился в Томилова то ли растерянным, то ли пораженным взглядом, но тут же расслабился, прикрыл веки и безоговорочно доверился Фединым руками и губам.       Федор упивался едва уловимым, горьким запахом мужского пота, перемешанным с легким ароматом туалетной воды, прерывистым дыханием и перекошенным от страсти и наслаждения лицом Максима. Он вылизывал и покусывал мощную шею Бутко. Впивался в его губы, сплетая языки. Забравшись рукой под джемпер, пощипывал твердые горошины его сосков.       В стремлении продлить обоюдное удовольствие, Федя поглаживал большим пальцем уздечку и сочащуюся смазкой уретру своего гендиректора, в попытке удержать его на грани, оттянуть сладостное мгновение семяизвержения и последующего за ним полного опустошения. Макс, не выдержав настойчивой, но нежной ласки, всхлипнул и все же излился ему в ладонь. Томилов усмехнулся и позволил себе последовать его примеру.       Федя стоял, уткнувшись лбом в плечо Бутко. Когда его сердце чуть выровняло ритм, отошел на пару шагов от осоловевшего генерального, улыбающегося блаженной улыбкой.       — Где салфетки? — спросил у него, озираясь по сторонам.       — Там, — вяло махнул рукой Макс в сторону шкафа и осел на ближайший стул.       Федька двинулся туда, куда указал Максим. Выхватив из картонной коробочки приличное количество мягкой бумаги, тщательно вытерся, выбросил использованные салфетки в корзину для мусора и, застегнув штаны, поправил одежду.       — Максим Игоревич, то, что сейчас произошло, недопустимо. Это в первый и последний раз, — отчитав гендиректора, прихватив пуховик и сумку, он вышел из кабинета.       — Как бы не так, — тихо произнес Максим. Именно сейчас он в полной мере осознал, что действительно ни разу в жизни не переживал подобного влечения.       Такая сильная страсть к Томилову заставляла его кровь кипеть и пузыриться. Эта страсть жгла его словно адское пламя, и он не знал, как его погасить. Она порождала в его душе странное и доселе незнакомое ему щемящее чувство, от которого до боли распирало грудную клетку, хотелось плакать и смеяться одновременно. Макс безумно желал положить всему этому конец и обрести покой, вернуться в прежнее состояние душевного равновесия. И только пресыщение Томиловым, по его мнению, могло все исправить, а значит, нужно любым способом его соблазнить или принудить, других возможностей и вариантов Максим не знал и не видел.       Федя с унылым видом брел по дворам стареньких пятиэтажек. Всю дорогу он мысленно бил себя по рукам, что потянулись к телу Бутко, по губам, что страстно отвечали на его поцелуи. Его сердце мучительно сжималось от страха, и он казнил себя за проявленную слабость, за то, что не смог устоять перед соблазном и все же переступил дозволенную черту.       Перешагнув порог своего дома, Федя разулся, снял пуховик и, как обычно, первым делом отправился в ванную.       Наслаждаясь горячей водой, струящейся по его телу, он продолжал думать о Максиме, о том, что все зашло слишком далеко, далеко настолько, что, похоже, пришло время достать из ящика стола свое заявление по собственному желанию.       После душа, натянув домашние шорты и майку, Федя почистил и пожарил картошку. Лениво ковыряясь в тарелке ввиду отсутствия аппетита, посмотрел на вибрирующий телефон, лежащий рядом на столе, и принял вызов.       — Федь, я не смогу приехать, у меня дела, — наигранно прогундосил Димка.       — Ничего страшного, мне и без тебя хорошо, — ехидненько выдал Федька, наконец-то улыбнувшись.       — Ни за что не поверю, — заржал в трубку Дима.       — Веришь или нет, но я говорю правду, — буркнул Томилов, его настроение снова ухнуло вниз. Помолчав совсем немного, он все же произнес: — Дим, ты мне нужен.       — Что-то случилось?       — Нет. Ничего особенного. Но, думаю, эксперимент закончен.       — В смысле? — озадаченно спросил Димка.       — Я все-таки вляпался, — усмехнулся Федор, — когда я влюблен, я такой жалкий… Скажи, почему я всегда выбираю не тех? Это карма такая или что?       Слушая грустный голос Федьки, Димка почувствовал ноющую боль в сердце. Если б он был ангелом, то, не мешкая ни секунды, расправил гигантские крылья и взмыл к облакам, преодолев километры, заключил в объятия своего единственного друга, окутав заботой, утешил и помог найти выход из сложной ситуации.       — В субботу вечером я прилечу, обязательно, — пообещал он Федьке, искренне сожалея о том, что не имеет настоящих крыльев.       — Не стоит. Я справлюсь. — В голосе друга прозвучала решимость. — Занимайся своими делами. Через неделю-другую я вернусь домой. Навсегда.       — Ты уверен? — уточнил Епифанов и крикнул кому-то в сторону: — Сейчас. — И снова обратившись к Федору, произнес: — Федь, мне пора, не грусти, скоро увидимся. В эту субботу. — И отключился.        Федя аккуратно положил телефон на стол и задумался: оглядываясь назад, в свое прошлое, сделал вывод, что вся его личная жизнь пустая фантасмагория — причудливое нагромождение беспочвенных фантазий и гротескного сумбура. Пожав плечами, вздохнул, доел картошку, вымыл тарелку и убрал ее на место, вытер со стола и отправился на боковую, преисполненный решимости поставить точку в этом безумном и бессмысленном эксперименте.       Утро не то, чтобы вечер. Наутро Федор не утратил своей решимости. По окончании погруза, оставив склад на Ирину, поднялся в отдел кадров и просмотрел анкеты соискателей на должность кладовщика, выбрал и самолично обзвонил несколько человек. Два из них согласились прийти на встречу после трех, остальным он назначил время собеседования на понедельник, преследуя цель как можно быстрее укомплектовать штат.       Ближе к обеду он выловил Ларису и вручил ей свое заявление на увольнение для передачи генеральному на подпись. Девушка еще таила на него обиду, но, пробежавшись взглядом по ровным строчкам, накинула шубку и, схватив Томилова за руку, со словами:       — Пойдем-ка покурим, — потащила его за собой.       Федька, весело улыбаясь, позволил ей вытащить себя на улицу, где Лариса наконец-то отпустила его руку и вынула из кармана пачку сигарет. Пару минут она стояла молча, задумчиво уставившись на серое небо, потом, так и не закурив, перевела взгляд на Федю.       — Что случилось? — Ее тон был озабоченным и, по мнению Федора, преувеличенно серьезным.       — Да ничего не случилось, — ответил он ей, продолжая широко улыбаться.       — Я не понимаю. Все же было хорошо. Почему вдруг? — продолжала допытываться она.       — Лар, не вдруг, время пришло. Не бери в голову.       — Что ты будешь делать потом? Уже нашел что-то получше?       — Ну, можно и так сказать, — уклончиво ответил Федя.       — А как же склад?       — За склад не переживай. Порядок я навел. А моя замена? Думаю, Ирина подойдет, она способная, у нее есть опыт и внутренний стержень. Ира справится, я не сомневаюсь.       Так и не прикурив, Лариса сунула сигареты в карман.       — Хорошо. Я сегодня же передам заявление Максиму Игоревичу.       — Бутко будет сегодня здесь? — поинтересовался Федор.       — Да, его Беспалова позвала для разговора. Он, наверное, скоро подъедет, так что пойду я. — И, прежде чем оставить Федора в одиночестве на запорошенной свежим снегом дорожке, печально произнесла: — Очень жаль, с тобой приятно было работать.       Федька смотрел на ее узкую прямую спину: ему не то чтобы было жаль, ему было грустно. Грустно прощаться навсегда с теми людьми, что в какой-то степени стали ему дороги. Как ни крути, а после увольнения, да и вообще, в целом, у него не будет причин сюда возвращаться.       Ближе к трем он пригласил Ирину принять участие в собеседовании. Первый же претендент на должность показался им довольно компетентным. Кроме того, этот парень одних с Томиловым лет, вел себя уверенно, на вопросы отвечал четко, улыбался открыто, смотрел в глаза прямо. Женщина слегка за тридцать сразу же проявила себя, как слабая и инфантильная личность, такая на складе определенно будет обузой.       Приняв решение рассмотреть и остальных претендентов, Федор условился с Ириной о следующем собеседовании. Вместе они спустились на склад, где Наташа, тихо напевая популярную мелодию, убиралась в кладовщиковской бендежке. Завидев Томилова, улыбнулась ему искренне, по-доброму. От ее улыбки у него екнуло сердце, душу вновь затопила грусть. Присев на старенький стул, стоящий в углу, он наблюдал за суетой девчонок, к которым так успел привязаться, мысленно с ними прощаясь.       Около пяти вечера в его кармане завибрировал телефон, он принял вызов.       — Томилов, зайди ко мне немедленно, — послышался разъяренный голос генерального директора.       Даже не потрудившись ответить, Федя нажал на кнопку отбоя и взял свою сумку.       — Девчат, меня Бутко на ковер вызывает. Потом я сразу домой. Так что до понедельника, если что, звоните, — сказал и вышел на улицу.       Бутко встретил Томилова отборным матом. Немного успокоившись, в сердцах воскликнул:       — Блядь, да что же за день-то сегодня такой! Вы что, сговорились и все дружно решили меня выбесить? Сначала Рашид, потом Ольга! Приспичило ей, видите ли, на пару с сестрицей на юга податься! В теплые края! Ну, ладно, ее я могу понять. Даже у Рашида есть причины! — И снова заорал, размахивая листком бумаги. — А ты? Что с тобой не так? Почему?       Федор молча наблюдал за его безумием, стоя у порога, на всякий случай плотно прикрыв за собой дверь. Бутко рухнул в кресло и более спокойно спросил:       — Ты и вправду хочешь уйти? — Демонстративно разорвав заявление Томилова на мелкие кусочки, уверенно произнес: — Неважно как, но я тебе этого не позволю! Я не отпущу тебя.       — Ты можешь поступать, как тебе угодно, — невозмутимо ответил Федя, — но имей в виду, я все равно уйду. Могу оставить тебе свою трудовую книжку в качестве памятного подарка.       — Объясни хотя бы причину, — попросил Максим.       — Веской причины нет. Просто пришло время.       — Ты можешь задержаться хоть ненадолго? Мне не справиться одному. Рашид увольняется, Ольга уезжает на ПМЖ в Сочи. Еще и ты. Знаешь, я чувствую себя как военачальник, оставшийся без генералов. Куда ни кинь, всюду клин. С тобой я хоть за склад не буду беспокоиться.       — Я не завтра уйду, спокойно решай вопросы. У тебя есть еще две недели.       — Ты так категоричен, — вяло пробубнил Бутко. Он как-то враз сдулся, словно продырявленный воздушный шар.       — У меня нет выбора, — ответил Федор и вышел за дверь.       В коридоре он надел пуховик, который до сих пор держал в руках, и не спеша направился домой.