Любовь, как в кино

      Оставшись в одиночестве, Максим застонал, потирая ладонями лицо.       — Боже, как же я устал.       Посидев немного в тишине, встал с директорского кресла и принялся мерить шагами пространство своего кабинета, размышляя о Томилове, об Ольге, о Рашиде и своей такой непростой ситуации.       Он соглашался с Федором в том, что можно верить своим людям, но нужно и контролировать, проверять каждый их шаг и навсегда забыть о безоговорочном доверии. Сегодня он выяснил, что именно Рашид мутил на фабрике с этикетками. Доказать факт, что тот был в курсе махинации с просроком, Максу пока не удалось, он не нашел ни одного подтверждения, да и сам Рашид был непреклонен, утверждая, что ничего не слышал об утилизации сторонней продукции. Но само осознание того, что именно Рашид приложил руку к возникшим проблемам, вызывало у него болезненное разочарование.       Он тяжело, словно каменные глыбы, снова и снова проворачивал в черепной коробке недавний разговор с Ольгой, что стал для него полной неожиданностью. Она внезапно надумала покинуть директорский пост и уехать на ПМЖ в Сочи, аргументируя свое решение тем, что вся ее родня давно обосновалась там, и здесь ее уже ничто не держит. Он, конечно же, попытался ее отговорить, но в ответ получил получасовое нытье о том, как ей одиноко в четырех стенах без друзей и любимого человека, что она уже не молода и хочет встретить своего мужчину, нарожать ему детей и так далее и тому подобное. Потом подруга резко, без предисловий, переключилась на Томилова.       — Макс, тебе не кажется, что он не тот, за кого себя выдает? — спросила внезапно Ольга.       — Если и так, разве это умаляет его рабочие качества?       — Я была бы на твоем месте осторожнее, — посоветовала она.       — Не вижу причин.       — Что ты о нем знаешь? Даже Серега ничего накопать не смог, в его биографии все слишком подозрительно. Ты не допускаешь мысли, что он засланный казачок.       — В каком смысле?       — Может, у кого-то есть виды на твою фабрику, и он прощупывает слабые места?       — Я так не думаю. Сейчас сложный период, самое то, чтобы выбить у меня из-под ног опору, и, если бы не он, я наверняка оказался в полной жопе.       Ольга скривилась, словно куснула половину лайма, что не укрылось от Максовых глаз. У него даже на мгновение закрались о ней нехорошие мысли, но он тут же улыбнулся: не может быть, чтобы она была инициатором его бед.       Конечно, он будет копать и докопается до истины, и, если всю эту кашу заварила все-таки Ольга, ему будет очень больно, поэтому, по крайней мере пока, Макс не хотел об этом думать. И все же, если допустить подобный исход, то что он может сделать, как поступит? Накажет свою дорогую подругу или все же спустит все на тормозах: выставив себя идиотом, сохранит ее репутацию?       Он почему-то вспомнил Скарлетт О'Хару, главную героиню дурацкого фильма, названия которого даже не помнил, но все же невольно просмотрел от начала до конца, так и не разобравшись, что его так зацепило. Вспомнил о ее: «Я подумаю об этом завтра», и, криво улыбнувшись, рухнул в свое кресло с намерением внести коррективы в планы на ближайшую неделю.       Через полчаса Макс захлопнул дорогущий ежедневник с кожаной обложкой и золоченым обрезом, подаренный ему на Новый год сотрудниками, поднялся из-за стола, накинул дубленку и покинул свой кабинет.       Всю дорогу до дома Макс думал о Томилове. В принципе, он не собирался форсировать события, а планировал медленно, но неуклонно подводить своего логиста к мысли о том, что связь с ним, Максом, неизбежна. Но в свете последних событий, когда у него на все про все оставалось меньше пары недель, принял решение ускорить процесс соблазнения Федора Ивановича, в противном случае тот действительно исчезнет на просторах Великой и Могучей, а бедняжка Макс так и останется у разбитого корыта, терзаемый неудовлетворенным желанием и с незавершенным гештальтом.       Ночь он провел мучительно ворочаясь с боку на бок, время от времени проваливаясь в тревожный сон и просыпаясь словно от толчка. И снова крутился, как волчок, с тем, чтобы вновь погрузиться в короткое сновидение, в котором ему неизменно являлся его складской логист, то прощально помахивая ему рукой, то поворачиваясь к нему спиной и растворяясь в густом тумане. Макс всякий раз хотел бежать за ним, остановить, удержать, но его ноги были словно налиты свинцом, и он не мог сделать ни единого шага, так и стоял, с неподдельным ужасом наблюдая за исчезающим силуэтом Федора Ивановича, испытывая жуткую боль в груди от своей утраты.       Поднявшись утром с кровати, совершенно не выспавшись, измученный идиотскими снами, он побродил по квартире в раздумьях. Приняв решение, устроил часовой заплыв в ванной, на всякий случай тщательно подготовился, хорошенько растянув себя напоследок, и побрившись-помывшись, принарядившись, прихватив ключи от машины, направился на автомобильную стоянку.       Через полчаса Максим стоял у двери в квартиру Томилова и отчаянно давил на кнопку древнего звонка. Хозяин отворять не спешил, от того ему было немного не по себе, однако, преисполненный решимостью, отступать он не собирался.       В тот момент, когда Макс был готов выбить дурацкую старую дверь, крашенную коричневой краской, и добраться до вожделенного тела своего логиста, она распахнулась, являя его взору умилительную картину. Федя предстал перед ним с растерянным выражением на красивом лице, в широких шортах до колен, свободной футболке и нелепых тапочках в виде плюшевых медвежат. Завидев Максима, он непроизвольно попытался захлопнуть дверь перед его носом, но Бутко оказался проворнее. Он ворвался в квартиру, без лишних слов и экивоков прижал Феденьку к стене и вперился в него голодным взглядом.       — Что случилось, Максим Игоревич? — спросил Томилов, широко распахнув глаза от неожиданности.       — Ничего не случилось, я пришел тебя трахнуть, — ответил Макс, не разрывая зрительного контакта.       — Абсурд какой-то, — выдавил Федор и попытался его оттолкнуть. Но не тут-то было! Максим навалился на него телом, не давая своей жертве ни единого шанса вырваться из жесткого захвата.       Федор вдруг расслабился и замер, стал безучастным и равнодушным, будто каменная статуя, в то время, как Бутко, прижимая его к стене, почти заорал от нервного перевозбуждения.       — Я тебя что, замуж зову? Это всего лишь секс! Ты хочешь, я хочу. В чем проблема?       Грубо схватив Томилова за грудки, Макс потащил его в комнату и, швырнув на старенький диван, навалился сверху.       — Ладно, я понимаю твою позицию. Мне же без разницы, я могу и так, и эдак. Знаешь ли, я уже на грани, поэтому не тяни резину, или я тебя изнасилую, — прерывисто пыхтел он, стягивая с Федора одежду, беспорядочно шаря по его телу руками, тыкаясь губами куда придется. Тот же неподвижно лежал под ним, не сопротивляясь и не совершая попыток освободиться.       — Будешь изображать из себя мертвую рыбу? — завелся Максим не на шутку. — Делать вид, что тебе все равно? — И ухватив Федора за увеличившийся в размерах бугор, плотно обтянутый белоснежными плавками, выдохнул ему в ухо: — Ты можешь меня обманывать, но твое тело не может врать, ты хочешь меня не меньше, не пытайся избежать того, что неизбежно.       Внезапно во взгляде Федора блеснул ледяной огонек. В мгновение ока подмяв ошалевшего Бутко под себя, он прошипел:       — Сам напросился. — И жестко впился в его губы.       Федька грубо срывал с Максима шмотки, терзая его рот, потом переключился на шею, грудь, живот, оставляя болезненные засосы на обнажающихся частях тела, а затем, стянув с него штаны, одним движением вобрал его член до самого основания и, причмокивая, помогая себе рукой, насаживался ртом до самых гланд, вызывая у Макса дикий восторг и небывалый, по сути, стояк.       Длинный палец Томилова беспрепятственно проник в его анус, при этом он смотрел в лицо Макса, вперившись в него пустым стеклянным взглядом, покручивая пальцем и так и сяк. Вдруг, выпустив его член изо рта, дернул бровью, улыбнувшись одним уголком красивого широкого рта, и удовлетворенно прошептал:       — Оп-па, нашел, — и с усилием надавил на простату, вынуждая Бутко задохнуться от смеси боли и наслаждения. — А теперь скажи, как ты хочешь? Нежно или пожестче? — Спросил, растягивая слова, будто пребывая во сне. Не получив ответа, вынул палец и приказал: — Повернись на живот, я хочу на тебя посмотреть.       Макса затрясло от возбуждения и предвкушения, он немедленно перевернулся и отклячил зад, выставляя на обозрение поблескивающую от смазки дырочку между ягодиц.       — Зря ты подготовился. Я люблю растягивать, долго, с наслаждением. Но раз ты такой нетерпеливый, перейдем к основному блюду. — Федя снова вонзил в него палец и принялся осторожно давить на чувствительный бугорок, принуждая Максима корчиться от наслаждения. — Нравится? — усмехался он, наблюдая за тем, как Макс, повернув голову в попытке посмотреть на него, закусывает до боли губы и постанывает в блаженстве.       Федька и сам не знал, что на него нашло, он совсем потерял разум, его сердце колотилось как бешеное, хрен стоял колом, истекая смазкой, но он не спешил, мучил бедного Бутко, растягивая свое и его удовольствие.       Заметив, что яички Максима поджались, Федька вынул свой палец и с жадностью уткнулся лицом между половинок его ягодиц. С каким-то небывалым остервенением он вылизывал и покусывал нежную кожу, вонзал язык в мягкую дырочку, он готов был сожрать Бутко с потрохами, упиваясь его терпким запахом и сладким вкусом.       Почувствовав, что и сам сейчас кончит, с усилием пережал основание своего члена, резко развернул Максима на спину, задрал его ноги и одним мощным толчком вошел в него до самого конца. Остановившись на секунду, перевел дух, полностью вышел и снова вошел. Делая глубокие и сильные фрикции, он яростно вбивался в генерального, вымещая на нем свою злость, вызванную отсутствием силы воли, вынуждая того едва ли не орать от восторга.       Через некоторое время безумной долбежки Федор выдохнул:       — Ты хотел меня изнасиловать? Давай. — Сел на диван, облокотившись спиной на мягкую спинку, подтянул к себе Бутко и насадил на себя.       Макс уперся руками в диванную спинку и осторожно качнулся в попытке найти удачную позу. Федор вновь усмехнулся, зафиксировав его бедра, приказал:       — Замри, я все сделаю сам, — и задвигался под ним в бешеном темпе.       Макс просто дурел от происходящего. Он действительно замер, как истукан, позволяя Федору толкаться в его простату, поражаясь его силе и выносливости: Федя безостановочно подкидывал бедра, не сбиваясь с ритма, пережав его конец пальцами у основания, не позволяя бедному Максиму излить свое семя. Все это было похоже на пытку, невыносимо сладкую пытку. Наконец Макс не выдержал и взмолился:       — Не могу больше, дай кончить.       Федька вынул свой член, зажал его в ладони и задвигал ею вверх-вниз. Не меняя позы, обхватил губами чувствительную головку Максима и заскользил по ней влажным языком, при этом поглаживая затраханную дырочку Макса пальцами, слегка растягивая ее, осторожно проникая внутрь и надавливая на чувствительный бугорок внутри его тела. Такая удивительная ласка не могла не вызвать у Макса семяизвержение, он взорвался фейерверком звезд и космически бесконечно изливался Федьке в рот, двигая бедрами и выстанывая его имя. Наконец и Федор забился в оргазме, откинулся на спинку дивана, тяжело дыша. Затихнув, обессиленный и полностью удовлетворенный Макс упал рядом и прикрыл глаза.       — Федь, я толком не спал последнее время, можно я немного покемарю? — И, не ожидая ответа, практически тут же провалился в глубокий сон.       Федя, убедившись в том, что Максим Игоревич действительно уснул, поднял с пола его дубленку, унес в прихожую и повесил на крюк, после принес из своей комнаты одеяло и подушку, устроил поудобнее генерального директора, и только после этого направился в ванную. Приняв душ, натянул свежие шорты и майку, тщательно просушив волосы полотенцем, отправился на кухню с намерением приготовить ужин, так как ожидал приезда Димки. В процессе готовки он упорно гнал от себя буквально все мысли, оставив смакование сладостных моментов и посыпание головы пеплом на потом.