***
В таверне многолюдно. Примостившись за тем же столиком, что и в прошлый раз, служители Церкви делают заказ и, в ожидании еды, с интересом наблюдают за происходящим вокруг. В углу, подальше от барной стойки, проходит нечто вроде собрания: около дюжины местных жителей что-то обсуждают вполголоса, рассевшись за сдвинутыми вместе столами. Шнайдер подзывает официантку и спрашивает о сути сборища. — А Вы разве не слышали, отец? Говорят, мимо Рюккерсдорфа федеральную трассу прокладывать будут, — девушка корчит недовольную рожицу. — Ну так трасса — это же хорошо? — изрекает Шнайдер. — Сейчас мы вынуждены добираться до окрестных городов по старым полузаброшенным дорогам... На его реплику оборачиваются все присутствующие в заведении. И Кристофу, и Катарине в момент становится не по себе. — А мы думали, Вы на нашей стороне, отец, — с напускной обидой в голосе отзывается официантка. — К-конечно, на Вашей, просто я не понимаю... — Ну что вы пристали к нашему дорогому настоятелю, — в центр помещения выходит сам владелец заведения. — Он человек у нас относительно новый и действительно пока многого не понимает. Знаете ли, отец, трасса — это шум, грязь, машины, чёртовы туристы, а ещё, чего доброго, супермаркетов понастроят или этих вонючих заправок. А где заправки — там и макдональдсы. — Да-да, я с Вами согласна, — спасает ситуацию Катарина. — У вас такая чудесная деревушка, и никакие макдональдсы здесь не нужны. Правда же, отец? — она с улыбкой вздёргивает бровь, незаметно наступая на носок шнайдеровской туфли. — Вы правы, сестра! У нас тихий приход, а трассы... Обойдёмся теми дорогами, что есть! Собрание одобрительно загудело. — Но неужели ничего нельзя сделать? Написать жалобу, я не знаю, потребовать переноса трассы куда-нибудь подальше от ваших границ, — не унимается сестра. Она хочет завоевать доверие местных, и выпавший случай приходится как раз кстати. — Можно, можно! И всё у нас будет хорошо! Господь и на этот раз нас не оставил, послав нам ангела во вспоможение, — самозабвенно щебечет официантка. — Ангела? Какого ещё ангела? — непонимающе хмурится Шнайдер. — А вот же он! — девушка указывает на вход в таверну. Все оборачиваются, следуя её жесту, и видят в дверях новых посетителей — чету Вебер и их нового ребёнка.***
Пока больничный продолжается, а Кэт уехала собирать фольклор, епископ Лоренц и не думает скучать. Залогинившись на своём любимой сайте, он пролистывает список моделей онлайн — напротив профилей девушек, готовых к виртуальным приключениям прямо сейчас, мигают зелёные кнопки с надписью "Пригласить в приват". Просмотрев список до конца и так и не обнаружив ту, ради которой, собственно, он сейчас здесь, Лоренц начинает злиться. Договаривались же: сегодня, ровно в девять. Он выбрал её за сообразительность, заранее посвятил в тонкости собственного сценария и озадачил поиском нужных нарядов. Она обещала, что всё будет сделано по высшему разряду — и где? В нетерпении Лоренц набирает её ник в строке поиска: Vanessa Sweetheart — дурацкий псевдоним, ничего не скажешь, но лояльным девочкам господин епископ привык прощать всякие их глупости. Ванесса оказалась в сети, а изначально он её не нашёл, потому что она сменила категорию своего профиля с "Одиноких девушек" на "Пары". И ценник взвинтила — с двух евро за минуту привата сразу до шести. Ну что ж, справедливо: двойная цена за переодевания и тройная за мужика в кадре. Интересно, мужик будет со стороны, или же она привлечёт своего бойфренда? Хотя нет, не интересно. Едва Ванесса видит в общем чате знакомый ник Flake66, тут же печатает ему первая: "У меня всё готово". Лоренц довольно ухмыляется: и всё же он не ошибся — деваха смышлёная. Нажав на кнопку привата, он оказывается с перформершей один на один. Его камера по обыкновению смотрит на пах, её — на уютную комнатку, "студию", как называют своё рабочее место девчонки, обычно организующие уголок виртуального разврата прямо в своих квартирах или даже в комнатах университетских общежитий. У Ванессы всё скромненько, но профессионально: яркое холодное освещение и отличная камера позволяют наслаждаться её шоу во всех деталях, а небольшой, заваленный подушками кожаный диванчик на фоне бледной однотонной стены не отвлекает внимания зрителя от самой модели. Ванесса не обманула: как Лоренц и заказывал, сегодня она — ведьма. В чёрном платье с корсетом, в широкополой шляпе, в туфлях на усыпанных декоративными шипами каблуках — анекдотичная такая ведьмочка. Сидит на диване и ждёт указаний. "Как Вас сегодня называть?", — к её компьютеру, остающемуся за кадром, подключён микрофон, и если в общем чате звук она обычно выключает, то в приватах пользуется им вовсю — так и руки свободны, и клиенту веселее. Говорит чисто, но с лёгким акцентом — откуда она? Наверняка, из Восточной Европы — большинство моделек оттуда. "Здравствуй, невеста Сатаны", — печатает Лоренц, нервно похихикивая, — "Зови меня Инквизитором. Сегодня я здесь, чтобы тебя покарать!". Своим микрофоном Лоренц не пользуется, хотя это было бы куда удобнее, чем одной рукой печатать, а другой — дрочить. Но слишком уж у него характерный голос, да и бывают же, в конце концов, люди с идеальным слухом, а он, как-никак — лицо публичное, по ТВ и по радио выступает. Он мог бы использовать программу изменения голоса, но справедливо решил, что такой финт привлечёт к нему даже больше ненужного внимания, чем полный отказ от аудио. Епископ боится разоблачения. "Палач, покажись!", — печатает он и затаивает дыхание. А что, если Ванесса подвела и не обзавелась никаким палачом? Вот хохма-то будет! Но нет — девчонка слово держит. В кадре появляется голый мужик с огромным стволом в состоянии полной боевой готовности. На голове у него маска палача, по сути — красный мешок с прорезями для глаз, но смотрится искусно. И где они только всеми этими шмотками разжились? Костюмерную театра юного зрителя ограбили, не иначе. "Ведьма, передай палачу, что я не хочу слышать его голос". Лоренцу мужик как таковой неинтересен — для них с Ванессой он просто реквизит. Однако епископ на несколько секунд задерживает взгляд на крепком мужском теле в окошке видео — что и говорить, парень хорош. Судя по всему, молодой, со спортзалом дружит, да и с генетикой повезло. Лоренц невольно проводит руками по собственным тощим ляжкам. "Эх", — вздыхает он вслух: это вздох зависти, но не злобы. "Признаёшься ли ты в колдовстве, Ведьма?". "Да, Инквизитор". "Ответ неверный, подумай ещё раз". "Нет, Инквизитор, ни в каком колдовстве я не признаюсь — хоть пытайте меня". Вот так-то лучше. "Наверное, это зачарованное платье даёт тебе силу лжи?". Лоренц отправляет сообщение и задумывается — уж не слишком ли он мудрит? Сейчас затеряется в дебрях собственной фантазии, как обычно, а девчонка ничего не поймёт да всё дело завалит. Но только не Ванесса. Она вполголоса говорит что-то Палачу — что за язык, кажется, румынский? — и тот в один подскок оказывается за диваном, на котором она сидит, хватает её за руки, силой тянет вверх, заставляя подняться, и одним рывком срывает с неё платье. Одним рывком — это не фигура речи, и платье — это не упрощение. Платье вместе с комичной шляпой уже на полу, а корсет всё ещё на ней. Лоренц хлопает в ладоши — вот это фокус! Значит, платьице-то с секретом, на запрятанных в складках тюли заклёпках — он видел такие раньше на варьете-шоу. Особая задумка, да и судя по прыткости исполнения, ребята перед эфиром всё как следует отрепетировали. Нет, ну, а что — наверняка же студенты, учатся на врачей или юристов, а в свободное время подрабатывают на сайте. Не самая плохая идея — в этом возрасте они и так трахаются, как кролики, используя под это дело любую устойчивую поверхность, а здесь хоть заодно и деньжат подзаработают. Счётчик в углу окошка шоу неумолимо крутится: текут минуты, утекают евро. Но Лоренц никуда не торопится — в сказке для взрослых нет места суете. "Ну что, Ведьма, лишившись заколдованного одеяния, готова ли ты сознаться в служении Сатане?". А Ведьма и вправду хороша. На свой вкус Лоренц обычно выбирает моделей миниатюрных, ему нравятся худышки, а эту румынку (румынку?) природа формами не обделила: пышные груди выскакивают из тугого корсета, миниатюрные трусики из гипюра с орнаментом в виде паучков чуть ли не трещат на округлой заднице. Что? Паучков? Ничего не скажешь — подошла к делу со всей ответственностью, шалунья хэллоуинская. Даже взлохмаченные волосы и перебор с макияжем в тему — ведьма же настоящая! "Готова, инквизитор, я во всём сознаюсь", — Ванесса изображает голосом некое подобие нытья. Да она ещё и актриса настоящая! "А если подумать?". "Нет, не готова, ни в чём не сознаюсь!". Вот умничка! "Ну тогда, возможно, Палач с помощью жезла справедливости заставит тебя говорить правду? Заставит говорить!". Лоренц в голос хохочет над своей изобретательностью. Ведьма снова командует что-то партнёру, тот обходит диван и становится прямо перед камерой. Член топорщится, чуть ли не дымится — тут одно из двух: либо он как-то специально готовился перед "эфиром", либо он и так уже давно готов оприходовать Ведьмочку по полной программе. Эх, молодость... Тем временем прозорливая Ванесса разворачивает его боком к камере, немного опускает объектив, и снова шепчет что-то своему ручному членоносцу. Тот хватает её за плечи, надавливая, заставляет плюхнуться на колени и тычет "жезлом справедливости" девушке в лицо. Немного поизображав обескураженность, оскорблённость и даже сопротивление, очень скоро невеста Сатаны капитулирует: она принимается самозабвенно облизывать член, то заглатывая его, то выпуская из своего игривого ротика. Корсет соскальзывает ниже, оголяя правый сосок, что заставляет Лоренца крепко ухватиться за член собственный. Ракурс идеальный: в камеру видно именно то, что должно быть видно — лучшего и желать нельзя. Профессионалка, ничего не скажешь! "Кажется, Палач не сильно-то и старается тебя разговорить!", — по одной букве набирает Лоренц левой рукой. Модель на секунду отрывается от процесса, чтобы прочесть на своём мониторе новое сообщение, двусложно передаёт его суть Палачу, и тот принимается уже с неистовой фанатичностью насаживать её голову на жезл. Лоренцу по нраву наблюдаемое — чтобы растянуть удовольствие, ему даже приходится на время прекратить движения правой рукой. "Ну а теперь, прислужница дьявола, сознаёшься ли ты в колдовстве?". "Сознаюсь, о жестокий Инквизитор", — постанывает та, походя утирая улыбающийся рот. Да она и не модель вовсе — ей же нравится происходящее! Но Лоренц запрещает себе так думать — просто она хорошая актриса и всё. "Тогда тебе придётся понести наказание, чтобы изгнать из себя нечистый дух!", — Лоренц не уверен, что она угадает его желание, и потому поясняет: "Пусть Палач избавится от сатанинской тряпки, прикрывающей твой срам, и Инквизитор выберет меру пресечения". Усвоив инструкции, Палач поднимает жертву экзекуций с колен, подцепив ту под руки, и отбрасывает её на диван. Дёрнув девушку за ноги на себя, он заставляет её таз соскользнуть вперёд, стаскивает трусики-паутинки и снова оказывается позади дивана. Уже оттуда он нагибается, аккуратно берёт Ванессу за лодыжки и разводит её ноги в стороны, предоставляя обзору камеры всю её промежность в самом распахнутом виде. Лоренц аж поправляет очки на переносице и утыкается в экран лэптопа почти уже носом — с его хищных губ срывается вздох восхищения. Почти идеальный шпагат — кроме всего прочего, она ещё и гибкая! "Zoom", — пишет он. Любой модели эта команда хорошо знакома. Отыскав пульт управления камерой среди диванных подушек, Ванесса, не меняя положения, жмёт на кнопку увеличения, заставляя собственную промежность сверкать чуть ли не во весь экран. Лоренц даже забыл про самоудовлетворение — он всегда был большим эстетом, знатоком и ценителем великолепия женского тела. Ванесса прекрасна, такая гладкая и нежная, сейчас она раскрывается перед ним тёплым розовым цветком. Позволив себе немного вольности, девушка притрагивается к себе стройными пальчиками с хищными накладными ногтями и дразня, едва касаясь, зазывно себя ласкает. "Бесстыжая Ведьма, ты ведёшь себя, как шаловливая собачонка, и наказание тебе потребуется соответствующее!". Модель сразу же улавливает ключевое слово и становится на четвереньки: оперевшись на локти, она изящно прогибается в пояснице и отклячивает свой округлый пышный зад. Палач пристраивается сзади, надавливая коленом на диван, кладёт руки на соблазнительные полушария партнёрши и сходу нанизывает её на себя. Ванесса чуть сбавляет расширение видео, ловя более общий план — она определённо знает, что делает — и вопрошающе смотрит в камеру. "Вот так-то, колдунья. И пусть Палач лучше старается — Инквизитор хочет тебя слышать". На этом переписка приостанавливается — шоу переходит в фазу активного действия. Палач сношает Ведьму плотно и быстро, та стонет громко и распущенно, и Лоренцу даже кажется, что вполне естественно. Активно ублажая себя, он наслаждается её стонами. Затерявшись в чувственных переживаниях, Лоренц чуть было не упускает момент близости разрядки. Вовремя оторвавшись от своего паха, дрожащими липкими пальцами он печатает: "Пусть Палач окропит твою развратную мордашку целебным снадобьем". Он хотел написать "святой водой", но решил, что это будет слишком даже для него. Ведьма поудобнее устраивается на диване и, теребя уже почти полностью вывалившиеся из корсета груди, улыбается в камеру. Улыбается и ждёт. Палач выстреливает тугой струёй семени ей на лицо, а Лоренц в ту же секунду выстреливает прямо в свою камеру. Ванесса, всё это время внимательно наблюдавшая за окошком с его видео, от неожиданности даже отшатнулась — обычно клиенты кончают себе в кулачок, а чтобы так... Лоренц и сам не рад — как теперь камеру отмывать? Но созерцание размалёванного ведьминского личика, перепачканного чужим семенем, сглаживает и эту неприятность. "Спасибо, вы супер", — коротко печатает он и нажимает на значок "Покинуть сессию". Тут же на экране появляется окошко с предложением оставить модели чаевые: десять, двадцать и пятьдесят евро на выбор. Лоренц, не раздумывая, жмёт на полтинник — ребята хорошо поработали, он хорошо поразвлёкся, всё по справедливости. Уже захлопнув ноутбук, он вдруг задумывается — а ведь девушка не кончила... Не по-лоренцевски это, обычно он не позволяет девушкам оставаться неудовлетворёнными. Он знает к ним подход. Ну да ладно — всё равно эти двое наверняка продолжат за кадром. Потом выкурят косячок в честь отличного заработка и снова потрахаются. Молодые... Лоренц предаётся лирическим размышлениям: интересно, а сперма была настоящая? Не шампунь ли какой из брызгалки? Он где-то слышал, что все эти килотонны семени крупным планом в порнофильмах именно оттуда и берутся — из косметических тюбиков. Он снова хохочет: а что, если Ванесса сидела там, на диванчике, пóшло ему улыбалась, размазывая по лицу какой-нибудь "Хэд-н-Шолдерс"? Ну и смех! Aй да Лоренц, старый дурень. И всё-таки тот парень, её партнёр, хорош — одним видом своего тела он, должно быть, заставляет девчонок выпрыгивать из трусиков. Епископ грустно осматривает свой пожухлый член и скукожившуюся мошонку с несколькими торчащими из неё волосинами, то ли белесыми, то ли седыми. Никогда он не был таким, как этот парень, никогда у него не было такого тела. Но зато у него есть то, чего не было и скорее всего никогда не будет у фентезийного палача: обходительность, жизненный опыт и власть. Да, власть — это то, что заставляет девчонок выпрыгивать из трусиков резвее, чем кубики пресса и стальные бицепсы. — Эх, Кэт, скоро ты поймёшь, в чём настоящая ценность мужчины, — пропевает Лоренц по дороге в ванную.***
После раннего обеда Катарина и Шнайдер возвращаются в церковь. Тот, не колеблясь, вручает ей связку ключей от всех внутренних помещений. Лишь бы поскорее освободиться. Вечерней службы сегодня не будет, и Шнайдер намерен отправиться домой, чтобы заняться уборкой, стиркой, чтением или ещё чем-нибудь полезным. Катарина же готовится провести многие часы в пыльном архиве. В очередной раз выслушав краткую инструкцию по эксплуатации здания: где свет включается, где находится санузел и так далее, она затаскивает пакеты с покупками в свою малюсенькую гостевую. Интернета нет, это она помнит. Зато от Гюнтера она притащила целый мешок с закусками, чтобы не отвлекаться от богоугодных дел мыслями о голоде, и ещё один — с несколькими бутылками домашнего вина. "На всякий случай", — напутствовал её радушный хозяин таверны. Прозорливый мужик. Спровадив отца настоятеля, забежавшего внутрь лишь для того, чтобы забрать свёрток с грязным бельём, и предусмотрительно заперев двери церкви изнутри, Катарина, уверенная, что на этот раз её уже никто не посмеет застать врасплох, направляется наверх. Дверь архива ничем не отличается от остальных дверей по коридору — выполненная из старинного дуба, она тяжела даже на вид. С трудом отперев замок — видно, его так давно никто не открывал, что скважина успела засориться — Катарина с силой рвёт дверную ручку на себя. Так и есть: дверь давно рассохлась и для того, чтобы заставить её со скрипом открыться, ей приходится приложить немалую физическую силу. Попав внутрь, сестра первым делом чихает громко и взахлёб: да, эта коморка — просто средоточие библиотечной пыли. Пробравшись сквозь тесный проход между огромными книжными стеллажами, расположенными почти вплотную к продольным стенам комнаты и перпендикулярно входу, она распахивает окошко. Металлические ставни заржавели, и от соприкосновения с ними кожа на руках покрывается колючей оранжевой пылью. Поток свежего уличного воздуха вносится в помещение, разрывая тонкие нити паутины, перехватывающие оконный проём. Так-то лучше. Под окном — стол, пыльный неимоверно, но большой и удобный. Сбегав в кладовую, где Шнайдер хранит инвентарь для уборки, Катарина возвращается с влажной тряпкой и расчищает для себя рабочее место. Стул пришлось притащить из трапезной — в архиве своего не оказалось. Первым делом она решает заняться главным, а именно — своим алиби. Конечно она изучила баварские троичные традиции ещё в монастырской библиотеке — информация это отнюдь не секретная. Но, осмотрев стеллажи и более или менее уяснив, по какому признаку классифицирована вся здешняя макулатура (спасибо старине Майеру, где бы он ни был, но дела свои он, по всему видно, держал в порядке), она вытаскивает из общей кучи несколько красочных фолиантов, изобилующих иллюстрациями и описаниями ярмарочных гуляний, что имели распространение в здешних местах вплоть до шестидесятых годов прошлого века. Она делает снимки страниц на телефон, задерживая дыхание и жмурясь каждый раз перед тем, как перелистнуть очередную страницу. Пыль и ветошь. На самом деле, все книги здесь ценные — сестра отдаёт себе в этом отчёт. Каким-нибудь историкам, филологам, фольклористам было бы, где разгуляться. Но она не за культурными ценностями охотиться сюда приехала. Закончив с копированием текстов и картинок, она ещё раз пробегает глазами свои снимки — будет, что аббатисе показать, да и с чем перед Лоренцем отчитаться. Пусть все знают, что она не просто так решила прокатиться до Рюккерсдорфа, а по насущным делам епископата. Довольная результатом, она откладывает телефон и снова осматривается. Теперь ей предстоит выяснить главное: что за народ такой, эти местные, и откуда ноги растут у их секретов? Отвлечься от ковыряний в бумагах её заставляет навалившаяся на сознание темнота: с головой нырнув в изыскания, Катарина не заметила, как на церковный двор спустились сумерки, а комнатка архива и вовсе погрузилась в кромешную тьму. Захлопнув окно, она включает электрический свет — хвала Небесам, лампочка под потолком работает! Ещё немного поразмыслив, она бежит в свою гостевую и возвращается уже с нарезкой сыра, консервированным овощным салатом и бутылкой красного. Так ей проще будет сложить обрывочные клочки информации в цельное полотно. За те часы, что Катарина провела, уткнувшись носом в деревенские летописи, она много раз наталкивалась на упоминание некого Иеронима Диппеля. Кажется, он был странствующим монахом, осевшим в здешних местах в начале девятнадцатого века. Тогда же ему удалось обратить местный народец в своё учение, смысл которого Катарине пока не ясен. Но она хорошо помнит из курса истории немецкого католичества, что "странствующими" в те времена звались монахи, которых из их орденов выгоняли за еретичество. На кострах тогда уже не жгли, по крайней мере повсеместно, но и отсебятину, противоречащую уставам орденов, главы монашеского сословия терпеть не собирались. Значит, этот Диппель изобрёл какую-то теорию, которую люди на этой земле приняли на веру и блюли как тайное знание, ибо нигде сестра не встретила упоминания о том, чтобы кто-либо порывался учение Диппеля распространять за пределы поселения. Но в чём его суть? То там, то здесь обыденные описания рядовых деревенских событий — кто женился, кто умер, у кого кобыла ожеребилась, а у кого сарай сгорел — перемежаются цитатами, апеллирующими к текстам авторства того самого Диппеля. Видимо, для летописцев-архивариусов тот был знатным авторитетом, вот только уловить взаимосвязь между прозаичными бытоописаниями и таинственно-вычурными сносками читателю современному едва ли удастся. "Да избежите вы гнева Господня, привечая Ангелов его. Те же, кто Ангела не разглядят, будут покараны". Оторвавшись от рассматривания собственного отражения в тёмном оконном стекле, Катарина раздражённо закатывает глаза. Ох уж эта стилизация под древние иудейские писания! Можно подумать, бесконечные упоминания кар небесных, а также семитский синтаксис, столь нелепо диссонирующий с европейской манерой складывать слова в предложения, в одну минуту способны преобразовать любую писанину как минимум в новое Евангелие. Ох уж эти лжепророки! Во все эпохи — одно и то же. "Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам-обольстителям и учениям бесовским", — вспоминает сестра строки из первого послания к Тимофею. Что ж, значит недостаточно ещё на земле вероотступников, раз земля до сих пор вертится. Отхлебнув ещё винишка, Катарина возвращается к чтению. Глаза раскраснелись, в голове понемногу начинает шуметь, но любопытство берёт верх над усталостью. И ведь казалось бы: бред бредом, но слова официантки из таверны до сих пор звучат у сестры в ушах. Так кто же такие эти ангелы и какова их роль? "Самый слабый отрок из числа рождённых да будет обласкан посвящёнными, причащён и миропомазан, и пробудится в нём сила Ангела". "И когда придёт беда на ваши земли, верните долг Отцу Небесному — и возрадуется он, и помилует". "Грехи ваши накопятся поколениями, и беды великие последуют за ними. Искупайте грехи свои, отдавая Богу Богово". "Отрок возлюбленный обратится Ангелом — не скрывая его, расставайтесь с ним". "И да отправится слабое тело к пеплу земному, а Ангельский дух, из него освобождённый, в свой Дом Небесный, приветствуя Отца своего и прося за вас перед ним». "И кто Ангела пестует, да не утаит, того стороной обойдёт любое несчастье земное, а Царствие Небесное распахнёт врата перед всяким, кто Ангела привечал". Утомившись вычленять из мутных, слабочитаемых текстов все места с упоминанием "Ангела", Катарина с силой зажмуривает уставшие глаза и трясёт затекшим запястьем — по глупости оставив свой ноутбук дома, ей пришлось выписывать цитаты от руки в блокнот. Ох, и намучается же она позже, когда доберётся до цивилизации и сможет спокойно посвятить себя разбору собранного материала! Сейчас же ей уже не думается — после долгих часов кропотливой работы и полутора бутылок вина ей бы поспать. Но не так она устроена — стоя на пороге тайны, сон ей сегодня не поймать. Знает ведь, что будет валяться в постели, глазея в потолок, разгоняя назойливые мысли, и всё без толку. Отложив блокнот в сторону, она задумывается, усевшись за столом и оперевшись подбородком о кулак. На часах половина двенадцатого ночи, она пьяна, ей позарез нужен интернет, и ещё не мешало бы обсудить с кем-нибудь новую информацию. Она вскакивает из-за стола и бежит в подвал — туда, где есть душ и даже целёхонькое, хоть и чуть мутное большое зеркало. На ней короткое платье и удобные туфли. Тоненькие, но не лишённые рельефа руки обнажены; крой платья прикрывает область декольте, уходя верхней кромкой почти под горло, зато ноги скрыты едва-едва. Волосы вздыблены мальчишеским ёжиком, на щеках играет хмельной румянец. Дежурное одеяние осталось в гостевой. Сестра долго рассматривает себя в потёртой зеркальной поверхности. Ей кажется, что сейчас самое время наведаться домой к Шнайдеру. Самое время поставить его в неудобное положение.