Yiruma - 27 May
Кёнсу стоял напротив своего дома, щурясь от яркого солнечного света, что заливал небольшую широкую улицу. Это был его родной дом, место, куда он с удовольствием возвращался каждый день после напряженной работы. Место, которому он все это время доверял, а потому наполнял его предметами исключительно двухцветной палитры: черными и белыми. Он хотел, чтобы хотя бы собственный дом не лгал ему, и белое было белым, а черное — черным. Черный кофе. Кёнсу беззвучно рассмеялся, оглянувшись вокруг. Осень клонилась к закату, теряя последние разноцветные краски своих нарядов. Резкий порыв ветра поймал и закрутил горсть сухих листьев у самых ног Кёнсу, и понес дальше по тротуару, рассеивая их по неширокой дороге. — Мистер До, с вами все в порядке? — послышался голос соседа. — Доброе утро, мистер Чхве, — Кёнсу коротко поклонился. — Выглядите неважно, что-то случилось? Забыли ключи? — сосед беспокойно заглянул в лицо Кёнсу. — Нет-нет, просто… — Кёнсу нашарил в кармане ключи. На цепочке брелка болтался желтый утенок с оранжевым клювом — подарок Сехуна. — Решил подышать свежим воздухом, сегодня прекрасная погода, не так ли? Дом встретил его привычной тишиной. В какой-то момент ему показалось, будто бы этой ночью ничего не было: он вновь с головой окунулся в черно-белое царство, которое с таким упорством создавал своими руками вокруг себя последние несколько лет. Он прошел по коридору, остановившись у раскрытой двери в гостиную. Серый шкаф, диваны, тона чуть темнее, комод из черного дерева, плотные серые шторы. На изломе причудливого стеклянного столика радугой играл солнечный луч. Кёнсу снова знакомился с собственным домом, будто видел его впервые. Он прошел мимо своей спальни, даже не заглянув туда, спешно поднявшись по ступеням лестницы, ведущей на второй этаж. Он остановился у прикрытой двери, ведущей в гостевую комнату, стараясь перевести дыхание, и лишь тогда несмело толкнул дверь. Светло-голубые обои кое-где украшали будто небрежно оставленные кистью темно-голубые разводы, а лазурь полупрозрачных штор пропускала сквозь себя яркие солнечные лучи, освещая комнату мягким светом. Кёнсу опустился на постель и осторожно провел ладонью по гладкой ткани темно-синего постельного белья. Он забрался на кровать с ногами, поджав под себя колени, чувствуя себя так, будто только что коснулся недосягаемых голубых небес собственной рукой. Кёнсу прикрыл веки, ощутив, как подушка под его щекой мгновенно стала влажной, а перед глазами — лицо улыбающегося художника, с неповторимой синью его удивительных глаз.***
Кёнсу проснулся, когда за окном уже почти стемнело. Он попытался привести себя в порядок, действительно не обнаружив в своем шкафу ни единой цветной вещи кроме черных и белых, висящих на немногочисленных вешалках и стопками покоящихся на полках. Отдохнув после бессонной ночи, он выглядел куда лучше, но все же решил по дороге заглянуть в знакомую кофейню за стаканом горячего кофе. Бумажным стаканчиком с зеленой эмблемой. — Мистер О, к Вам… — Мой рабочий день закончен, пусть отправляются к черту. Сехун устало потирал виски, борясь с головной болью. — Это Ваш друг, До Кёнсу, — не сдавалась молодая сестра в нежно-розовом медицинском костюме. — Кёнсу? — Сехун поднял на девушку удивленный взгляд. — Пусть войдет. Хотя нет, если у него нет с собой горячего кофе или чего-нибудь покрепче, он тоже может быть свободен. — Я слишком хорошо знаю тебя. На стол доктора опустился высокий бумажный стакан. Сехун, издав громкий вздох облегчения, тут же припал к нему губами. Он махнул медсестре рукой, и та закрыла дверь, оставив их с Кёнсу наедине. — Ты пришел проведать меня? — наконец, осушив почти половину стакана, спросил Сехун. — Это так мило с твоей стороны. Сегодня был просто ужасный день. Сехун по привычке болтал что-то о своих пациентах, пока Кёнсу задумчиво водил пальцем по зеленой эмблеме кофейни на своем опустевшем стаканчике. — Знаешь, Сехун, ты был прав, — тихо сказал он, прервав очередной эмоциональный рассказ друга. — Это случается довольно часто, — заметил он, наконец, обращая все свое внимание на Кёнсу. — Что на этот раз? — Вчера на выставке… — начал Кёнсу, широко улыбнувшись. — Ты был прав, они все были просто отвратительно одеты. — Кёнсу. Сехун сложил руки на столе, отставив пустой стакан в сторону, и внимательно вгляделся в лицо друга. Кёнсу светился изнутри — этого трудно было не заметить, и он мог бы усадить его в кресло для пациентов, провести над ним все необходимые медицинские процедуры, чтобы подтвердить свои догадки, но будто выжидал, пока Кёнсу сам скажет это. — У тебя просто замечательный, — Кёнсу снизил голос до шепота, — синий галстук. — Не могу в это поверить, — тем же шепотом ответил ему Сехун. — Черт возьми! Я должен был поспорить с тобой и обанкротить твою компанию. — У твоей ассистентки милый розовый халат, — продолжил Кёнсу, смеясь. — Подумать только! — Сехун взъерошил волосы, откинувшись на спинку темно-коричневого кожаного кресла. — Я снова оказался прав! — Я думал, ты рад за меня, — Кёнсу сощурился, осуждающе покачав головой. — Что за глупости, конечно, я рад, — Сехун вернул себе былую серьезность и улыбнулся. — А теперь давай, расскажи, кто он. Хотя нет, дай угадаю… Неужели тот мальчишка из черно-белого зала? Тогда это вполне логично. Пока ты переживал о том, что не можешь его найти, он, наверное, еще под стол пешком ходил. — Да… — Кёнсу усмехнулся. — Но вообще-то, ему двадцать два. — Тогда понятно, почему он так пялился на тебя, а ты на него. Хотя… Подожди, — Сехун нахмурился. — Да, Сехун, есть одна проблема… Кёнсу вертел в руках стаканчик, не зная, что он должен был сказать. И, главное, как объяснить то, в чем он сам еще не до конца разобрался. Но, в конце концов, Сехун был единственным, кто мог бы ему помочь сейчас. — Понимаешь, когда я увидел его… — Твой мир окрасился яркими красками и бла, бла, бла. Почему ты вообще думаешь, что это он? — Я уверен, — Кёнсу серьезно посмотрел на друга. — Это было чем-то похоже на то, что я испытал тогда, восемь лет назад, только… Когда ты увел меня оттуда, я все еще видел. К тому же, кроме него тогда никого не было рядом. — Почему ты не сказал мне тогда? — Ты был пьян. — Я могу сохранять трезвость ума даже когда пьян, — Сехун гордо одернул свой белоснежный халат. — Мы гуляли всю ночь, и все время, пока мы находились рядом, я видел. Видел, когда возвращался утром домой, вижу и сейчас. Но Чонин, он… — Кёнсу запнулся. — Он не видит. — Если ты уверен в том, что твой соулмейт именно он, — Сехун задумчиво потер подбородок костяшкой указательного пальца. — То как это возможно? Когда два соулмейта встречаются, они оба обретают возможность воспринимать цвет одновременно. — Я не знаю, — Кёнсу вздохнул. — Ты сказал ему? — Что? — растерянно отозвался Кёнсу. — Ты сказал ему, что он твой соулмейт? — Сехун скрепил пальцы в замок. — Нет, — Кёнсу отрицательно помотал головой в ответ на удивленный взгляд друга. — А что я должен был сказать? Чонин, только с тобой я обрел возможность видеть этот гребанный мир таким, какой он есть на самом деле, но я не имею ни малейшего понятия, почему ты не можешь этого увидеть? И после этого ждать, что он поверит мне на слово? Кёнсу поставил локоть на стол Сехуна и устало провел ладонью по лицу. Сехун протянул к нему руку, в привычном ободряющем жесте сжав его плечо. — Ты должен сказать ему, — голос доктора прозвучал мягче. — Я не могу, — губы Кёнсу тронула печальная улыбка. — Понимаешь, он художник и мечтает писать картины в цвете… Но если все так, может быть, именно я всему виной? — Не говори глупостей, — Сехун улыбнулся, похлопав друга по плечу. — Конечно, на моей практике еще не было таких случаев, и как врач, я, честно сказать, в полном замешательстве, но могу сказать наверняка: если из вас двоих видишь только ты, проблема на девяносто девять и девять десятых в самом Чонине. Я пока не знаю, с чем это связано, но постараюсь тебе помочь. — Спасибо, Сехун. — Я хотел сказать тебе, что ты обязан поблагодарить меня за вашу встречу, но теперь я даже не знаю… — Спасибо, — Кёнсу коснулся его руки, слабо сжав пальцы. — Спасибо за все.***
В душе Кёнсу теплилась надежда. Надежда на то, что все не может закончиться вот так, едва начавшись. Но еще больше все его нутро от самых кончиков его черных как вороново крыло волос до носков кожаных темно-коричневых ботинок заполняло невероятное чувство возбужденности от одной только мысли о том, что Чонин существует и он с ним знаком. Впервые за столько лет Кёнсу понял, почему именно цифры стали тем, чему он отдавал большую часть своего времени в последние годы. Сухой расчет, финансовые сделки, обсуждение выгодных инвестиций и бессчетное количество бумаг — белых, с четко пропечатанным черным текстом — все это было совершенно бесцветным, черным и белым, пресным, заключенным в строгую рамку вдали от того буйства красок, что, как ему казалось, он избегал практически всю свою жизнь. Он знал о слухах, тут и там возникающих и бродящих среди сотрудников его компании, сторонился их и потому окружал себя, по возможности, людьми, искренне увлеченными своим делом. Сейчас же, в серьезных и нахмуренных, педантично соблюдающих дресскод, он видел лишь кучку скучных снобов, для которых палитра красок вокруг — не большее, чем код в шестнадцатеричной системе счисления. Но, так или иначе, в их глазах он старался не выглядеть уж слишком счастливым и в ответ на совершенно отвратительное сочетание цветов в наряде его секретарши прятать изумленный и немного насмешливый взгляд. Определиться с предпочтениями было трудно. Малейшие оттенки казались не похожими друг на друга, разными, но по-своему чудесными. Кёнсу невольно впитывал в себя каждый, и мысль о сомнении посещала его лишь на мгновение. Так же сильно, как хотелось охватить взглядом всю невообразимую цветовую гамму, ему хотелось вновь увидеть того, кто щедро одарил его этой возможностью. Несколько промозглых осенних вечеров, проведенных на ледяной скамье у пустующей галереи, еще одна пара промокших ботинок от утреннего караула у университета Чонина — и Кёнсу не оставил себе выбора. Дрожащими то ли от холода, то ли по какой-то другой не известной ему самому причине пальцами он листал скромный список контактов в своем телефоне, на секунду задержавшись у последнего обновленного контакта, прежде чем коротко коснуться его кончиком пальца. С каждой секундой гудки казались все длиннее, на закушенной в беспокойстве нижней губе появилась маленькая трещинка. Кёнсу тяжело вздохнул, отняв от уха телефон, когда стало ясно: абонент не ответит, или же вовсе и не собирался поднимать трубку. — Алло?.. Кёнсу с мгновение еще смотрел на секунды таймера вызова на горящем экране, стремительно бегущие вперед, и тут же лихорадочно прижал телефон к уху, вслушиваясь в шорох на том конце. Тихий шелест, тяжелый вздох и снова хриплое: — Алло. — Ч… Чонин? Будто произнесенное шепотом от перехватившего дыхания. Кёнсу сдержал радостную улыбку, глубоко вздохнув, и наконец заговорил увереннее и громче. — Чонин? Это ты? Это я, Кёнсу. Они виделись всего лишь однажды, но представление по имени казалось само собой разумеющимся. По крайней мере, Кёнсу хотелось бы верить, что Чонин не готов просто так провести целую ночь до самого рассвета с первым встречным, вдохновленно болтая о жизни часы напролет. Что у него нет и не может быть таких знакомых, как Кёнсу. — Кто?.. — еще один тяжелый вздох. — Кёнсу?.. Укол разочарования стер с губ Кёнсу улыбку. Он молчал, вслушиваясь в тишину, повиснувшую в разговоре на несколько секунд. Чонин прочистил горло и вновь чем-то зашуршал, вероятнее всего, постельным бельем, потому как в следующее мгновение послышался тихий скрип, хлопок и вымученный стон. — Кёнсу. — прозвучало крайне обиженно. — Ты знаешь, что поднимать людей в такую рань в выходной день слишком жестоко? — Возможно, — лицо Кёнсу вновь озарила улыбка. — Может быть, именно поэтому я звоню тебе, когда на часах без четверти полдень? Еще один вздох, и Чонин, кажется, встал с постели, сдавленно чертыхнувшись от того, насколько холодный пол под его босыми ногами. — Да в такую рань даже псов на прогулку не выводят!.. И вообще… — на том конце послышался сладкий зевок. — Я думал, такие как ты работают даже по выходным. Ну, знаешь, что-то вроде большие деньги сами себя не сделают и все такое. Кёнсу мягко рассмеялся. Его мысли занимала картина сонного полуобнаженного юноши в ворохе постельного белья. Жгучее желание увидеть игру теней и света на его коже отдавалось гулом в ушах от бешеного сердцебиения в груди. — А как же тысячи шедевров, которые сами себя не напишут? — Кёнсу мимолетно нахмурился, задвинув негодование собственной совести на задний план. — Обещал показать их мне, помнишь? — Ты прав, — Чонин усмехнулся. — Но, знаешь, если ты хотел увидеть их сегодня, то выбрал для этого не самый подходящий день. Какая-то часть из них все еще в галерее, другая в университете, а я хотел бы, чтобы ты… Чтобы ты увидел всё. Последние слова из его уст прозвучали не настойчиво, скорее вкрадчиво и даже немного интимно, будто Чонин признавался ему в чем-то. В чем-то особенно важном для себя или для них обоих. Впрочем, так и было на самом деле, ну а Кёнсу действительно хотел увидеть всё. — Ну, если ты так хочешь… — Кёнсу вздохнул немного разочарованно. — Хочу. Кёнсу хотелось бы, чтобы это слово прозвучало в ином контексте, далеком от обсуждения деловых отношений. Все могло бы быть иначе, проще и понятнее для них обоих, и его сердце в очередной раз сейчас замирало бы отнюдь не от отчаянной слепой надежды. — Мы могли бы просто встретиться… — после пары секунд паузы, наконец, выдавил из себя Кёнсу. — Сходить куда-нибудь. Если у тебя, конечно, есть в запасе еще парочка мест «на примете». — Это свидание? — Чонин отпустил короткий смешок и чуть серьезнее добавил: — Или деловая встреча? В конце концов, мне нужно знать, куда тебя вести. — Выбор на твое усмотрение. Я по-прежнему твой деловой партнер, — ответил Кёнсу с улыбкой. — На которого ты готов потратить всю ночь, чтобы произвести впечатление, не так ли? Кёнсу лукавил, вспоминая, что ему хватило лишь нескольких секунд. Почему Чонин до самого рассвета оставался в неведении, он не знал и по сей час, но ему нравилось то, как он бесспорно принял его предложение, не скрывая своей игривой натуры. Неистово вопящую совесть Кёнсу по-прежнему предпочитал игнорировать. — Я готов потратить на тебя даже свой выходной. Ну, так что, свидание? Деловой партнер с привилегиями, как тебе? — Мне нравится, — рассмеялся Кёнсу. Твоя детская непосредственность. Твоя ошеломляющая прямолинейность. Твое бесстрашие и беззастенчивость. Твоя мягкость, нерешительность, твое смущение, твоя искренность. Твой голос, твоя улыбка даже на том конце провода. Мне нравишься ты.***
Черное или белое? Белое или черное? Кёнсу хотелось выглядеть привлекательным, но не слишком вычурным, в конце концов, пусть это и деловое свидание, как выразился Чонин, ему хотелось произвести хоть крупицу впечатления той же силы, что Чонин производил на него. Конечно, сравнивать было бессмысленно, ведь он не просто не видел, он не мог видеть Кёнсу, которого переполнял восторг от одного лишь предвкушения встречи, какого бы цвета рубашка ни была на нем надета. — Я улетаю на международный конгресс на следующей неделе, надеюсь, тебе хватит смелости сообщить ему обо всем до моего отъезда… Кёнсу? Ты слышишь меня? Кёнсу прижимал телефон к уху плечом, прикладывая к себе вешалки с двумя совершенно одинаковыми рубашками, с одним только отличием: одна была черной, другая — белой. Вокруг царил совершенный хаос разбросанных тут и там монохромных вещей. — Черная?.. — Кёнсу приложил к себе вешалку с черной рубашкой и, придирчиво осмотрев себя в зеркале, заменил ее белоснежной. — Или белая? — Кёнсу… — на том конце послышался отчаянный вздох. — Не все ли равно? Черная или белая, да хоть серо-буро-малиновая в крапинку, другим он тебя не увидит. — Сехун, это жестоко. Кёнсу устало опустился на диван, отбросив вешалки в кучу другой распотрошенной одежды на полу. Взяв телефон в правую руку, он переложил его к другому уху и обвел комнату бесцельным взглядом. Подумать только, и ведь когда-то именно здесь он чувствовал себя в полной безопасности, сейчас же заключение из четырех стен казалось камерой пыток для того, чье сердце отчаянно рвалось на естественный свет. — Я думал, за столько лет дружбы ты должен был привыкнуть к тому, что я всегда говорю правду такой, какая она есть, — Сехун усмехнулся, ничуть не смущенный репликой Кёнсу. — Я не об этом… — Кёнсу вздохнул. — Тебе не кажется это немного… Жестоким? Я имею в виду все, что происходит со мной, с нами. Сейчас. За плотными серыми шторами барабанил по окну холодный осенний дождь. Где-то далеко, вопреки всему, разноцветным потоком двигались зонтики, ярко красным горела «предупреждающая рука». Кёнсу поднялся с дивана, решительным шагом подошел к окну и одним резким движением руки раздвинул штору, впустив в комнату слабую полоску тусклого света. — Считаю ли я жестоким то, что ты потратил почти треть своей жизни на поиски своего соулмейта, и даже теперь, когда нашел его, не можешь быть по-настоящему счастлив? — голос друга звучал с вызовом, но едва ли самому Кёнсу. — Это природа, Кёнсу. Она никогда не спрашивает у тебя о твоих предпочтениях, делая так, как угодно только ей. Ей и в голову не придет спросить у тебя, тот ли это человек, которого бы ты хотел видеть рядом с собой всю свою дерьмовую жизнь, прежде чем наделить какого-то ублюдка исключительным правом вручить тебе подарочек в виде эксклюзивной возможности видеть этот чертов мир таким, какой он есть на самом деле. Это правда жизни, как бы мне, черт возьми, не хотелось признавать ее каждый раз… — Тяжелый день? — Кёнсу беззлобно усмехнулся. — Ты даже не представляешь, насколько, — с губ Сехуна сорвался очередной тяжелый вздох. — Даже не хочу говорить об этом. — Знаешь, ты не прав. Я ведь… Я счастлив, правда. Если бы ты только знал, насколько. Сехун, он… На том конце послышался тихий смех. — И муки совести тебе чужды, а, До Кёнсу? Скажи ему сам, или мне придется причинить боль Вам обоим. Знаешь, я ведь врач, и сообщать неутешительные новости своим пациентам — моя работа. — Я думал твоя работа — их лечить. Надеюсь, мне никогда не придется обращаться к тебе за врачебной помощью, — прыснул Кёнсу. — Тебе нет, а вот твоему соулу очень даже, — многозначительно заключил доктор. — Это важно, — его голос звучал серьезнее, чем прежде, — Кёнсу. Ты должен сказать ему об этом, вы ведь, как-никак… — Да, мы… — Кёнсу улыбнулся. — Надеюсь, тебе не придется сообщать нам неутешительные новости. — Я вернусь через пару недель, держи меня в курсе, если что-то изменится. И еще. — Да? — В спальне, в нижнем ящике. Ты сказал, что никогда не наденешь это, но я оставил его на случай, если вдруг твоим соулом окажется великовозрастная бабуля. Но и для твоего мальчишки сойдет. — А так бывает? — Кёнсу рассмеялся, перешагнув горы одежды в направлении лестницы на второй этаж. — И да, его зовут Чонин. — Кому-кому, но не тебе задавать мне такие вопросы, — с деланным укором в голосе ответил Сехун. — До встречи, бессовестный До Кёнсу. Жду не дождусь твоих впечатлений о вашем первом сексе, говорят, это то, что особенно запоминается на всю жизнь. — Отправляйся к черту. Кёнсу отбросил телефон на постель, нажав кнопку сброса вызова. Хотел он этого или нет, но слова друга попали прямо в яблочко. Будь у них с Чонином нормальные здоровые отношения, Кёнсу готов поклясться, они бы сделали это при первой же встрече, где-нибудь в подсобке галереи, и рассвет встречали бы, согревая друг друга в объятиях, а не стоя на берегу реки, продуваемой всеми ветрами, засунув руки в собственные карманы подальше от осенних заморозков.***
Сидя в оживленном многолюдном в такой день кафе, нервно расчесывая левое запястье, он несколько десятков раз успел передумать, обвинить Сехуна, порывался написать ему и даже встать с места и уйти, пока Чонин не застал его здесь в таком виде. Пушистый бежевый свитер в голубую и коричневую полоску раздражал кожу, колол шею и запястья, кроме того, ему казалось, будто выглядит он совершенно нелепо. Будто в его крохотной чашке не черный кофе, в какой-нибудь горячий шоколад со вкусом карамели, а на заказ ему принесут воздушное ванильное пирожное, в точности такое, как этот ужасный свитер. Чонин прислал ему адрес коротким сообщением, не потрудившись даже оставить подпись: очевидно ведь, что Кёнсу знал его номер и ждал от него звонка. Но было во всем этом нечто трогательное и обнадеживающее для самого Кёнсу: так с деловыми партнерами себя не ведут. Ко всему прочему, Чонин не отличался особой пунктуальностью: Кёнсу пришлось прождать его не меньше двадцати минут, прежде чем он возник перед ним, бесцеремонно плюхнувшись на маленький диванчик напротив. — Привет! Чонин выглядел воодушевленным, будто это не он пару часов назад, вобрав в себя всю скорбь этого мира, с трудом поднялся с постели. Хотя волосы его по-прежнему оставались взъерошенными, пребывая в творческом беспорядке, что ничуть не портило весь его собранный на скорую руку образ, а только добавляло шарма. Ему, и особенно сини его удивительных глаз, что в неярком освещении кафе казалась еще глубже, чем обычно. Кёнсу, затаив дыхание, еще с несколько мгновений рассматривал его так, будто видел впервые, стараясь удержать во внимании каждую черту, прежде чем, опустив взгляд в чашку с кофе, пробормотать приветствие, помешав маленькой ложкой уже давно остывший напиток. — Снова темно-коричневый кофе? — Чонин слегка приподнялся на месте, заглянув в чужую чашку. Кёнсу встрепенулся, встретившись с улыбкой в глазах напротив, но тут же одернул себя. Во взгляде Чонина не было ничего необычного, все то же ребячество и по-детски беззастенчивое любопытство. — Да, — Кёнсу улыбнулся в ответ. Секундное молчание было нарушено официантом, прибывшим методично выполнить очередную порцию своих рабочих инструкций. Пока Чонин увлеченно рассматривал меню, Кёнсу украдкой наблюдал за ним, пряча счастливую улыбку в чашечке чуть теплого кофе. Они занимали столик в глубине кафе, там, куда негромкие разговоры посетителей доносились лишь обрывками. Приглушенный свет наполнял романтикой атмосферу вокруг них, по крайней мере, Кёнсу нравилось так думать. Бежевые кожаные диванчики, стол из светлого дерева, белая кофейная чашечка с витиеватой ручкой в руках Кёнсу и узкий высокий стакан апельсинового сока напротив Чонина. Наверное, именно так, по мнению художника, выглядело идеальное деловое свидание. — Надеюсь, ты не против, — Чонин, сделав заказ, поднялся со своего места, чтобы скинуть с плеч свое пальто. На нем были черные узкие брюки, из тех, что быстро снять бы не удалось, как подметил про себя Кёнсу с усмешкой, и водолазка с высоким горлом кофейного цвета. На несколько тонов темнее, чем оттенок его кожи, но совсем не такая темно-коричневая, как кофе Кёнсу. И если бы Чонин и вправду был карамелью или шоколадом, то уже давно бы растаял под его пристальным взглядом. — Что-то не так? — Чонин слегка наклонил голову, вопросительно посмотрев на Кёнсу. Он и не заметил, как увлеченный разглядыванием художника, уже которую минуту яростно расчесывал свое запястье под ненавистным свитером. Пойманный Чонином, Кёнсу, отрицательно качнув головой, опустил взгляд на покрасневшую кожу, нахмурившись. — Дай сюда. Чонин, в свойственной ему бесцеремонной манере, схватил его ладонь, несильно потянув на себя. Осторожно придерживая за пальцы, он приподнял рукав, обнажая раздраженный участок кожи, и коснулся его тыльной стороной своей ладони. Кёнсу слабо дернулся, и у него снова вмиг перехватило дыхание. — Холодные? — вкрадчиво поинтересовался Чонин. Кёнсу кивнул, наблюдая за тем, как кончики длинных пальцев художника пробираются под край закатанного рукава. Другой рукой он по-прежнему придерживал его ладонь, неосознанно поглаживая большим пальцем. Быть может, он и не подозревал о значении этих нехитрых действий для Кёнсу, но приподнятая бровь и улыбка, спрятанная в уголках его губ, выдавали его. — Тогда должно помочь, — он вновь ярко улыбнулся, заставив Кёнсу усмехнуться над собственной нелепостью. — Я выгляжу глупо? — он взглянул в глаза художника, надеясь на честный ответ. — Ну… — Чонин осмотрел его скептическим взглядом, изогнув брови. — Шучу, ты выглядишь… мило. — Мило? — Кёнсу нахмурился. — Очаровательно. И если бы Чонин мог видеть, он бы давно заметил горящие щеки Кёнсу. Он бы заметил, это по-настоящему очаровательное сочетание его чуть смуглой кожи со светлой кожей Кёнсу, раздраженный алый на которой стремительно бледнел и становился светло-розовым под его ледяными пальцами. Пальцами, которым Кёнсу отдавал свое тепло в награду за исцеляющий холод. — Тебе идет этот цвет, — Чонин снова обезоруживающе улыбнулся и, немного помолчав, добавил: — наверное. Официант, безмолвно возникнув у их столика, отработанным движением аккуратно расставил тарелки перед посетителями и так же бесшумно удалился, пожелав приятного аппетита. Чонин тут же схватился за вилку и нож, принявшись с деланным усердием нарезать мясо на мелкие кусочки. Кёнсу аккуратно опустил свой рукав, мимолетно коснувшись кожи там, где мгновение назад покоилась чужая рука: холод осторожного прикосновения все еще смягчал неприятные ощущения. Он не был глуп настолько, чтобы не заметить ту едва уловимую смену настроения Чонина, его совершенно неуместное в такой момент рвение, с коим он принялся за блюдо. Нужные и правильные слова никак не желали складываться в предложения, которые, как увесистые куски горной породы должны были разбить чужие мечты. — Мне так жаль. — Что? — Чонин поднял на него искренне удивленный взгляд и отрицательно покачал головой. — Ты здесь не при чем, Кёнсу. Если бы ты только знал… — В конце концов… Не против? — Чонин потянулся своей вилкой к тарелке Кёнсу и, получив, одобрение, продолжил. — В конце концов, это вопрос времени. Когда мне было пятнадцать или шестнадцать, я слишком часто думал об этом. Так, что однажды чуть не опоздал на один из самых важных просмотров в моей жизни. Сейчас же я предпочитаю занимать свои мысли более приятными вещами… — Приятными вещами?.. — Кёнсу непонимающе уставился на Чонина. На несколько секунд между ними воцарилась тишина. Чонин окинул его взглядом, подвигав бровями. — Ты говоришь о… — Кёнсу соврал бы, если бы сказал, что не смутился под этим многозначительным взглядом. Еще мгновение и Чонин сотрясается в беззвучном смехе, отложив приборы. — Картины! — воскликнул он, чем вновь заставил Кёнсу стыдливо опустить взгляд. — А о чем Вы подумали, мистер в-моей-голове-нет-ничего-кроме-цифр? Я всегда подозревал, что люди, считающие деньги, хранят в своей голове много грязных мыслишек. Чонин продолжал хихикать, и его заразительный смех не мог не вызвать улыбку на губах Кёнсу. — Знаешь, я даже рад, что в твоем возрасте большую часть твоих мыслей занимают именно они. Может быть, если я заберу себе несколько, в твоих мыслях останется немного места и для меня? — А что занимало твои мысли, когда тебе было двадцать два? — любопытствовал Чонин, продолжая трапезу. — Ну, знаешь… Много чего. Примерно в этом возрасте я окончательно бросил попытки стать врачом и решил посвятить свою жизнь скучным цифрам, — Кёнсу улыбнулся, вспомнив прежние времена. — Вероятно, годом ранее я повстречал своего соулмейта, и моя жизнь с того момента приобрела совершенно иной смысл. Чонин внимательно слушал его, смотря во все глаза, и во взгляде его вперемешку с любопытством и надеждой угадывалась легкая грусть. На этот раз Кёнсу ни капли не солгал ему. Глядя на Чонина сейчас, ему хотелось улыбнуться судьбе в ответ на сыгранную с ними пусть и злую, но невероятно удивительную шутку. Он не сомневался в том, что в тот самый день именно Чонин, будучи случайным незнакомым в толпе, заставил его на несколько мгновений ощутить то, что он в полной мере смог почувствовать и увидеть только сейчас. Ведь Чонин тогда был еще совсем ребенком, и, быть может, судьба не зря разлучила их на долгие годы для того, чтобы устроить им долгожданную встречу именно сейчас. Сложив руки на столе, отставив в сторону неоконченный ужин, Кёнсу с упоением наблюдал за жующим художником. Он снова с набитым ртом о чем-то увлеченно болтал, иногда воруя кусочки из чужой тарелки. Кёнсу старался угадать в нем те мальчишечьи черты лица, что еще не успели обрести мужскую грубость, предвосхищал его жесты на особо эмоциональных репликах и едва сдерживал себя, чтобы не откинуть мешающуюся челку с чужого лба. — Твоя рука… Кёнсу не заметил, в какой момент он и впрямь сделал это — протянул руку и осторожно, кончиками пальцев коснулся взъерошенной челки Чонина, мягко отодвинув ее в сторону. Художник с благодарностью принял этот жест, одарив его короткой улыбкой, и прежде чем Кёнсу успел опомниться, перехватил его запястье. — …в порядке? Он внимательно изучал бледную кожу на его запястье, поднося ее близко к своему лицу так, что Кёнсу мог ощутить его теплое дыхание. — Да… — Кёнсу боролся с чувством стыда и желанием одернуть руку, но в то же время хотел, чтобы это прикосновение длилось вечность. — Хорошо, — Чонин улыбнулся, опустив руку Кёнсу на столешницу, но по-прежнему не отпустив ее. И все же, в том, что Чонин не мог видеть, тоже были маленькие плюсы. А, точнее, один: он, к счастью для Кёнсу, не мог различить огонь, неистово пылающий на щеках своего собеседника, делового партнера с привилегиями, такой, будто из них двоих неопытным мальчишкой был именно он. Но и Чонина едва ли можно было назвать неопытным. — Может, вернешь обратно? — Кёнсу опустил взгляд на пальцы Чонина, вновь поглаживающие его ладонь. Сладкое желание прикрыть глаза, наслаждаясь мимолетной лаской, все больше овладевало им, ну, а для Чонина это, казалось, было в порядке вещей. — Что ты можешь дать мне взамен? — Чонин лукаво прищурился, чуть наклонив голову. — Чего ты хочешь? — усмехнулся Кёнсу, вскинув брови. Художник еще с пару секунд испытывал его терпение, и все же, наконец, выпустил его руку из плена своих теплых пальцев, тихо засмеявшись. Он осмотрелся вокруг, и Кёнсу показалось, будто бы и его щеки на короткий момент тронул румянец смущения. — Знаешь, у меня есть одна цель, которая, в силу некоторых обстоятельств, пока не осуществима, точнее… — начал Чонин. — Ты хочешь сказать мечта? А как же тысячи шедевров, выставки, мировое признание? — Кёнсу по-доброму усмехнулся. Нет, он не воспринимал всерьез стремления Чонина, в его мечтах и желаниях он находил особую прелесть, надеясь, что однажды поможет ему осуществить самую главную из них. — Я бы не назвал это мечтой… — кажется, Чонин все же был немного смущен. — Но ты прав, с моей мечтой это связано самым непосредственным образом. Недалеко отсюда, на улице Хаян есть один магазин. Ну, знаешь, самый большой магазин красок в нашем городе… — он усмехнулся, опустив взгляд на свои пальцы. — Я бывал там пару раз, заходил вместе с друзьями из университета. Но я всегда представлял, как приду туда после встречи со своим соулом. Меня всегда напрягало, как они скрупулезно подходят к выбору каждого нужного оттенка, но будь я на их месте, думаю, это выглядело бы еще более раздражающе. Чонин засмеялся, так искренне и ярко, что Кёнсу просто не смог не улыбнуться в ответ. Он выглядел совершенно счастливым, когда говорил о своих мечтах, Кёнсу так отчаянно хотелось быть причастным к его реальности. — Мы могли бы сходить туда вместе, — он взглянул в глаза художника, что все еще светились недавней радостью. — Думаешь? — Чонин вопросительно поднял бровь. — На будущее, — Кёнсу кивнул. — Я абсолютно ничего не смыслю в цвете, потому, надеюсь, не буду тебя раздражать. Ну, а ты выбрал бы то, что тебе бы хотелось увидеть в первую очередь. — Мне нравится, — художник улыбнулся. — Предупреди меня, если захочу увидеть что-нибудь отвратительное. За высокими окнами кафе по-прежнему горько плакало хмурое осеннее небо. Осень отдавала последние краски, и только яркие зонтики и кислотные дождевики мимолетных прохожих напоминали об уходящей пестрой поре. Кёнсу думал о том, что самое отвратительное — видеть этот мир в монохромной палитре, находясь от своего соулмейта на расстоянии вытянутой руки.***
У ворот университета тут и там сновали студенты, казалось, независимо от времени начала или конца занятий, их было бесчисленное множество то тут, то там. Все они были разные, но в то же время сливались в одну пеструю массу, образуя собой причудливую картину. Длинноволосая девушка, едва справляющаяся с огромным планшетом в ее руках, в синей шапке и оранжевых ботинках, спешащий на занятия юноша с ворохом тубусов подмышкой в длинном зеленом шарфе, что так и норовил зацепить какого-нибудь мимо проходящего студента с такой же неподъемной горой книг, планшетов, тубусов… Кёнсу со светлой грустью вспоминал свои студенческие годы в медицинском, в вечном хаосе невыученных конспектов, тяжелых медицинских трактатов и брошюр, и уже более серьезные и осмысленные годы на факультете финансов, где жизнь текла быстро, но в то же время в рамках четкого, выверенного годами алгоритма: цифры не любят суеты. Он сидел в машине, постукивая пальцами по рулю, изредка бросая взгляд на себя в зеркало, но больше внимательно следил за толпой студентов у ворот, боясь ненароком выпустить из вида знакомую фигуру. На прошлой неделе выпал первый снег, и за это время они стали друг другу немного большим, чем просто знакомые. По крайней мере, Кёнсу хотелось так думать. Рядом с Чонином время пролетало незаметно, но было ли так для них обоих он предположить не мог. Время, проведенное вдали друг от друга, тянулось словно патока, но было ли оно таким же невыносимо вязким и тягучим для Чонина, Кёнсу не знал. Ему хотелось бы, чтобы все было так. 15.05 Ты так до сих пор не сказал ему? Кёнсу меланхолично взглянул на горящий экран телефона. Сехун просто не позволял ему забывать о том, почему все, собственно, на самом деле было так. 15.10 Собирался сделать это сегодня. Он отложил телефон, нажав кнопку блокировки экрана. Наверное, стоило все же выйти из машины, чтобы Чонин сам заметил его на случай, если Кёнсу потеряет его в разношерстной толпе студентов. Но ему от чего-то казалось, что это будет выглядеть слишком глупо. Кёнсу представил себя, стоящим у своей ауди, вальяжно опирающимся на блестящий капот бедрами, и усмехнулся. Эта роль больше подходила Чонину. Хотя не заметить его было трудно: окруженный стайкой однокурсников и однокурсниц, он появился на лестнице, освещая своей улыбкой и заразительным смехом все вокруг. Если быть честным, Кёнсу немного завидовал им — они могли наслаждаться его обществом намного чаще и дольше, чем он сам. И даже сейчас, когда Чонин, заметив его, коротко помахал ему ладонью, не хотели так скоро его отпускать. Кёнсу не слышал, о чем они говорили, но по улыбкам на их лицах мог догадаться, что они наверняка ведут живую беседу о каких-нибудь приятных вещах. Спустя еще несколько долгих минут, за которые Кёнсу успел три раза проверить себя в зеркале и еще два — время на экране телефона с двумя непрочитанными сообщениями от Сехуна, Чонин, наконец, распрощался с друзьями и, засунув руки в карманы полурасстегнутого пальто, бодрой походкой спустился к машине, сохраняя улыбку на своем лице. — Привет. Он пригнулся и заглянул в приоткрытое окно, не доставая рук из карманов. Из его приоткрытых губ вырывались облака пара, но ни застегивать пальто, ни садиться в машину он, вопреки всему, не спешил. — На улице холодно, застегнись или скорее забирайся внутрь, — Кёнсу старался выглядеть не слишком взволнованным. — Ууу, — Чонин прыснул, пряча краснеющий от холода кончик носа в шарфе. — Беспокоишься обо мне? Больше, чем ты можешь себе представить. Кёнсу предпочел проигнорировать этот вопрос, ответив на усмешку художника укорительным взглядом. Чонин выпрямился, еще через несколько секунд дверца автомобиля негромко хлопнула, и он уселся рядом, съежившись. — Замерз ведь, — заметил Кёнсу, повышая уровень тепла в салоне еще на несколько градусов. — Долго ждал? — Чонин в ответ проигнорировал замечание Кёнсу и, наконец, достал руки из карманов. Достаточно для того, чтобы смертельно соскучиться по тебе. — Дай сюда. Кёнсу не глядя потянулся к руке Чонина, выехав на проезжую часть. Его ладони были такие же смертельно холодные, как и тогда, рука Кёнсу была теплой, почти горячей. Чонин довольно улыбнулся и обхватил чужую ладонь обеими руками, впитывая ее тепло. Ледяные руки художника вновь заставили Кёнсу слабо вздрогнуть, когда тот переплел их пальцы, крепко сжимая его ладонь другой с тыльной стороны. — Куда мы едем? Чонин любопытно оглядывался по сторонам, явно согревшись и терзая ладонь Кёнсу в своих руках теперь просто машинально, а, может быть, забавы ради, но он совсем не возражал. — Хочу пригласить тебя на деловое свидание, — усмехнулся Кёнсу, остановившись на светофоре. Скучая, Чонин увлеченно разглядывал его пальцы, распрямлял ладони, складывая их вместе, чтобы сравнить размер руки Кёнсу со своей, и вновь сцеплял их в крепкий замок. Кёнсу наблюдал за ним с легкой улыбкой, замечая на кончиках чужих пальцев следы художественного угля. Руки Чонина давно согрелись, во многом благодаря Кёнсу, его мягкой ладони и пальцам, пусть и не таким длинным, как у художника, но крепко сжимающим его руку в ответ. — Go. Тихий шепот Чонина скорее вывел его из состояния мечтательной задумчивости, чем позади сигналящий автомобиль. Светофор горел ярко-зеленым, и Кёнсу встрепенулся, возвращая внимание дороге, ухватившись за руль обеими руками. — Только не говори мне, что… Казалось, Чонин был действительно поражен, когда Кёнсу остановил машину прямо на стоянке напротив высокого двухэтажного здания, фасад которого украшала незамысловатая, но выполненная в самом приятном глазу сочетании цветов надпись «Библиотека цвета Хаян». Он, в отличие от художника, был здесь впервые, но из них двоих именно Чонин был тем, кто еще с несколько минут стоял напротив входа в магазин, не решаясь войти внутрь. — Поверить не могу, что ты действительно привез меня сюда, — восхищенно прошептал он, разглядывая надпись над входом. — Идем? — с улыбкой поинтересовался Кёнсу. — Знаешь, я бывал здесь пару раз с друзьями… Я уже говорил, да. Но, черт возьми, Кёнсу, — Чонин усмехнулся, обратив к нему свой взгляд, и вновь понизил голос до шепота, слегка наклонившись в его сторону. — Почему именно сейчас это ощущается так волнительно? Почему? Выражение лица Кёнсу ничем не отличалось от Чонина несколькими минутами ранее, когда они, наконец, вошли внутрь здания. Он пораженно смотрел на вселенную красок вокруг, что заполняла собой все пространство от пола до самого потолка. Мельчайшие оттенки с краткой подписью под каждым, казалось, здесь можно было найти определение любому цвету, что только могла создать природа или рука человека. Их было бесчисленное множество, такое, что с первого взгляда было трудно различить несколько соседних секций, однако, следовало только приглядеться, и разница была очевидной. — Впечатляет, наверное? — прошептал Чонин, наклонившись к уху Кёнсу. — Невероятно… Кёнсу завороженно оглядывался вокруг, пройдя внутрь просторного зала. Чонин остановился у секции G13-16, внимательно читая названия из перечня цветов. — Ты должен это увидеть! — шепотом воскликнул Кёнсу, схватив художника за плечо. Чонин улыбнулся. — Знаю. Он взглянул на него, и Кёнсу вмиг почувствовал себя виноватым. За ту глупость, что только что произнес, за то, что до сих пор так и не набрался смелости сказать. — Прости… — Черновато-пурпурный или очень темно-пурпурный? — Чонин вновь вернулся к чтению перечня. — Между ними есть разница? Он вопросительно взглянул на Кёнсу, и ему пришлось, переборов недавнюю неловкость, обратить все свое внимание цвету. Нахмурившись, он наклонился, разглядывая цветные таблички с особым пристрастием. — Вообще-то, — многозначительно начал Кёнсу, — не вижу особой разницы. Откуда-то сбоку послышался возмущенный вздох. Они оба обернулись: на них, не скрывая глубочайшего возмущения, таращилась пара незнакомцев. Чонин прыснул от смеха, заставив улыбнуться и Кёнсу: с другой стороны, ему нравилось, что Чонин находил это веселым. Он схватил его за руку, потащив за собой в другие секции, и Кёнсу безмолвно последовал за ним, оставив незнакомцев позади. У секции B-190 они задержались дольше обычного, Чонин, нахмурившись, усердно искал различия между парой цветов, Кёнсу с улыбкой наблюдал за ним. — Может, поможешь? — Чонин бросил на него умоляющий взгляд. — Тебе выбирать, — Кёнсу пожал плечами. — Тогда этот, — художник уверенно ткнул пальцем в табличку. Синяя лазурь (лазурно-голубой). — Надеюсь, он не выглядит как самая отвратительная вещь в мире, — Чонин подозрительно нахмурился. Кёнсу взглянул в его глаза, миллионом оттенков отражающие выбранный им цвет. Он выглядит как самая прекрасная вещь на этой Земле. — Обещаю, — Кёнсу улыбнулся, кивнув головой. Они провели в магазине не меньше двух часов, прежде чем Чонин, наконец, определился с выбором. Кёнсу и догадываться не мог, по каким критериям художник выбирал себе палитру, но все, на что бы он ни указывал, бесспорно нравилось и ему самому. — У тебя есть любимый цвет? Вопрос Чонина ввел его в ступор. За все то время, с тех пор как он обрел возможность видеть, он ни разу не задумывался об этом. — Может быть, черный? — Кёнсу пожал плечами. Чонин вопросительно изогнул бровь. — Единственный цвет, который мы оба можем видеть одинаково, — Кёнсу грустно усмехнулся. По чьей вине? Почему-то сейчас прозвучало в голове Кёнсу голосом друга. Возможно, он был прав, и здесь не было вины ни Кёнсу, ни самого Чонина. Быть может, это на самом деле природа так жестоко обошлась с ними, оставив лишь крохотную надежду на счастливый исход. Могли ли слова Кёнсу что-то изменить, не знал ни Сехун, настойчиво убеждающий Кёнсу сказать Чонину правду, ни сам Кёнсу, так и не нашедший в себе сил обо всем рассказать. Как бы то ни было, он не хотел терять ни Чонина, ни того вдохновленного блеска в синей лазури его глаз. — Трудно поверить, что за столько лет ты еще ни разу не был здесь. — Чонин, в привычной манере засунув руки в карманы пальто, медленно спускался по лестнице. — Спасибо за чудесно проведенное время. — Спасибо тебе, — Кёнсу ярко улыбнулся, шагая вслед за ним. Спасибо тебе за все. Спасибо судьбе за то, что это был именно ты. Разве без тебя это имело бы какой-нибудь смысл? Мне так жаль. Если бы только я мог подарить тебе хоть крупицу того, чем ты, сам того не зная, одарил меня… — Но знаешь, — Чонин обернулся, остановившись у подножья лестницы. — Выполнение цели на пути к моей мечте теперь кажется мне весьма затруднительным, — он сделал паузу, заставив Кёнсу замереть на последней ступени напротив него. — Вряд ли это даже в цвете будет когда-нибудь так же волшебно. У Кёнсу в который раз перехватило дыхание. Он осторожно ступил назад, поднимаясь на ступень вверх, и, уже на пути обратно к двери магазина, быстро прокричал, оставив Чонина в недоумении: — Подожди немного, я сейчас! Кёнсу вернулся через несколько минут. Еще на вершине лестницы он заметил, как Чонин стоит, опираясь на капот его машины бедрами, скрестив ноги и засунув руки в карманы пальто. Кёнсу улыбнулся своим мыслям, быстро спустившись по лестнице. Художник, завидев его, нахмурился, выпрямившись, и стал, ожидая его появления перед собой. Пытаясь не выглядеть слишком воодушевленным, Кёнсу постарался спрятать глупую улыбку и как можно более обыденным жестом протянул Чонину коробку. — Что ты делаешь? — Дарю их тебе. — Даришь что? Кёнсу поднял на Чонина вопросительный взгляд, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Краски. Чонин улыбнулся, принимая коробку, обернутую крафт-бумагой, из его рук. Толстую нить бечевки скрепляла посередине сургучная печать с оттиском эмблемы самого большого в городе магазина красок. — Было бы неплохо, верно? — Что неплохо? — Чтобы это и вправду был ты. Чонин смотрел испытывающе. Кёнсу отвел взгляд и невесело усмехнулся, а затем едва слышно произнес, выпустив изо рта крохотное облачко пара: — Да… — он поднял глаза на художника, набрав побольше холодного воздуха в легкие. — А знаешь… У Чонина по-прежнему были ледяные пальцы, но очень теплые губы. Он снова сделал это в свойственной лишь ему одному манере: бестактно, бесцеремонно, стоя посреди одной из самых оживленных улиц города. Он поцеловал его, мягко прижавшись к его чуть обветренным губам своими, ухватив пальцами и немного приподняв его подбородок. И Кёнсу готов был поклясться, что этот поцелуй нельзя было сравнить ни с чем из того, что ему удавалось испытать прежде.