Мы так привыкаем маскироваться перед окружающими, что в конце концов начинаем маскироваться перед самими собой. Франсуа Де Ларошфуко
— Не бойся, открой глаза. Нет причин для волнений, просто смотри. Это так легко. — Пожалуйста, прошу тебя, умоляю, не надо… Лезвие касается кожи на предплечье прямо под локтевым сгибом, и рука с длинными красивыми пальцами уверенным движением слегка нажимает на нож. Сталь беспрепятственно погружается в плоть, как в подтаявшее масло, жертва мучительно стонет на одной ноте, пока он ведет к самому запястью, останавливаясь лишь на середине ладони. Порез медленно набухает кровью, капли становятся всё больше, а потом, не выдерживая своей массы, скатываются вниз и падают на пол. Поддев пальцем раскрывшуюся словно бутон кожу, оттягивает её, ловко подрезая снизу ножом, всё больше и больше, постепенно обнажая мышцы и сухожилия. Несколько ловких движений, и он снимает кожу с руки девушки, словно перчатку. Жертва бьётся в агонии, но сил всё меньше. Обмякнув, лишь тихо и жалобно скулит, отчего сводит скулы, а сердце панически замирает от страха — скоро ему надоест эта игра, и он примется за тебя. Зажмурив глаза, парень молит только об одном: чтобы его смерть была достаточно быстрой. — Я сказал, смотри! — рычит мучитель, больно схватив за подбородок. Ледяные пальцы — они всегда холодны, как хирургическая сталь, впиваются в бледную кожу, словно клещи, скоро там обязательно появятся новые синяки, которые будут ныть и ещё долго напоминать об этой ужасной минуте. — Смотри, милый, это ведь так просто, — уже мягче говорит он и ласково ведёт окровавленными пальцами по щеке, спускается по шее, груди, обводит маленький сосок и замирает, потом наклоняется, целует в шею, слегка, но ощутимо прикусывая кожу. — Такой красивый. Идеальный. Но ты сам виноват в том, что сейчас происходит. Почему ты такой упрямый? — голос мучителя звучит расстроенно, на лице искреннее сожаление. — Давай, нужно всего лишь разок попробовать. Он режет веревки на запястьях пленника, и тот грузно падает на колени, ударяясь, но почти не чувствует боли в онемевших мышцах, упирается руками в пол. Тело дрожит, сердце и душа дрожат, а пальцы погружаются в холодную красную жижу под ногами — крови натекло немало, кажется, по самые щиколотки, но это обманчивое впечатление, в человеке нет столько. Страх и затуманенный разум заставляют видеть то, чего нет. Мучитель любит, чтобы было много крови, ему нравится её запах и железный солоноватый привкус на губах. Вокруг всё пропитано кровью, болью и безысходностью. Парня трясёт не от холода, а от страха и отчаянья. Если он сделает то, о чем его просят, то, возможно, мучения прекратятся. Он обещал… Но чего стоят физические мучения по сравнению с душевными? В голове мутный туман, странные, пугающие мысли, всё вертится перед глазами и складывается в кровавые цветы-пятна. Капли крови — их лепестки, а пальцы — белые ленты. В них путаешься, они не слушаются, а столь долгожданное забытье всё не приходит. — Молю, пощади… — шепчет едва слышно девушка. Зрачки у неё расширены, и кажется, будто радужка абсолютно черная. Там беспросветная тьма, наполненная муками и ужасом. Она не может сфокусировать взгляд на одной точке, но при этом её глаза пусты, словно тело ещё живо, бьется в последних конвульсиях, но душа давно покинула свою ненадежную, хрупкую обитель. Белое, словно полотно, лицо выглядит театральной маской. Мучитель опускается рядом и вкладывает в непослушные пальцы скальпель, сжимает руку. Сталь и кожа убийцы одной температуры — не отличишь, где заканчивается одно и начинается второе. — Давай. Я верю в тебя. Пожалуйста, ты ведь так нужен мне. Мы нужны друг другу! Не разочаруй. Последняя фраза звучит тихо, но с угрозой. За этими словами скрыт особый смысл. Если не выполнить требование, потом обязательно последует наказание. Он не помнит, какое именно, он и себя то не помнит толком, но боязнь записана на подкорке мозга. Неповиновение — наказание. Так было всегда и теперь страх его вечный спутник. Машинально приняв лезвие, смотрит в черные глаза жертвы, в его душе сейчас борются между собой буря эмоций и абсолютная пустота. И одна из сторон совсем скоро победит. Он принимает решение, опускает барьеры и, качаясь от слабости, медленно поднимается на ноги. По щеке у девушки скатывается последняя слезинка и падает, разбиваясь на тысячи осколков и исчезая с последним вздохом. Резкий взгляд в сторону, неожиданный выпад, пересечение взглядов. Недоумённый и снисходительный. Теплая кровь на холодных пальцах. «Время и правда пришло. Пора».***
В очередной раз проснувшись в холодном поту, Чимин садится на кровати. Панически колотящееся сердце давит в груди, неистово разгоняя по крови адреналин. Остатки сна разбиваются вдребезги под натиском солнечного утра и истаивают словно туман. Парень трёт глаза, а потом ноющие виски, внутренне радуясь, что наступило утро и не нужно возвращаться в темницу с кошмарами. Уже который день он просыпается с невыносимой головной болью, ему снятся жуткие вещи, от которых в жилах стынет кровь, но стоит лишь открыть глаза, как они исчезают и невозможно вспомнить, что его так напугало. Что же там вообще снится? «А стоит ли пытаться вспомнить? Если я забыл о чем-то, значит, этому есть причина. Долбанный мозг, определись уже, что для тебя лучше, и не пытайся вспомнить». Последнее время всё становится только хуже. Недавно он почти успокоился и смирился со своей участью бесполезного червя, но гадкий Сокджин с его долбанным психологом решил всё похерить. Зачем лезть в душу к человеку, который этого совсем не хочет? Аппетит пропал, сон пропал, даже на одном деле не может сосредоточиться дольше, чем на пять минут. Спустив ноги с кровати и не найдя домашние тапки, парень решает пойти босиком. Пол не очень приятно холодит босые ступни, зато идти получается тихо-тихо, даже дверь не скрипит, когда он выходит из комнаты. Чимин замирает на лестнице, услышав голос Сокджина. — А почему ты дома? — шепчет парень тихонько, подкрадываясь. — Вроде же встречу планировал какую-то. Обычно он не подслушивает, но сегодня подозрительность толкает нарушить свои принципы. Сокджин говорит по телефону. — Да в порядке я. Всё хорошо. Просто переутомление… Нет, не стоит, если что, я и сам могу съездить в больницу. Сокджин поднимает голову и видит Чимина, на лице появляется немного испуганная, а затем виноватая улыбка, он словно не ожидал, что его застукают за подобным разговором: — О, Чимини, а я ещё завтрак не приготовил, подожди минут пятнадцать, — говорит он, прикрыв телефон рукой, затем возвращается к собеседнику, начав прощаться: — Я перезвоню позже. До встречи. — С кем ты говорил? — сразу переходит в наступление Чимин. — И что за разговоры про больницу? — Ой, не обращай внимания. Коллега по работе звонил. — Ты заболел? — Да глупости. Просто работы много, не высыпаюсь толком, витамины надо попить. Старость — не радость, — вяло улыбнувшись, Сокджин машет рукой и принимается дорезать брошенное на дощечке мясо. Чимину кажется, что он последнее время стал слишком скрытным, постоянно говорит с кем-то по телефону, а при расспросах отмахивается ничего не значащими фразами. — Ты что-то скрываешь от меня, — заявляет он, а Сокджин смеется, едва посмотрев на его лицо, когда парень подходит поближе. — Ты себя в зеркале видел? — хохочет он, тыкая пальцем. — Пойди немедленно умойся и причешись, иначе я не пущу тебя за стол. — Сокджин! — Марш отсюда. Не могу смотреть. Ты выглядишь как шлёндра, — и снова ржет. Смутившись от такого заявления, парень идет к зеркалу и хлопает себя ладонью по лбу. Вчера он не умылся перед сном, потом спал мордой в подушку, обливался потом из-за кошмаров, до утра весь его недомакияж расплылся, и теперь он выглядит, как девица, весьма бурно проведшая ночь. — Тебе лишь бы поржать, — притворившись обиженным, Чимин уходит в ванную. Он делает вид, что смена темы разговора сработала, однако они всё равно скоро к ней вернутся. Не стоит считать его идиотом. Если у Сокджина появилась вторая половинка, которая о нём беспокоится — отлично. У него должна быть личная жизнь, не сидеть же ему всю оставшуюся жизнь с прибацанным другом? Эта мысль неприятно колет, хотя она и правильная. А вот если там нечто иное… У Сокджина всегда было идеальное здоровье, и, если он на что-то жаловался, то только ради того, чтобы ему уделили внимание, поэтому разговоры о больнице сильно напугали парня. Он недавно отметил, что Сокджин плохо выглядит в последнее время, а ещё сильно похудел. «Может, я просто идиот и накручиваю себя? — думает Чимин, стирая темные потеки под глазами, но там уже проявляются новые, его собственные, от недосыпа. — Или просто очень боюсь потерять его. У меня ведь больше никого нет…».***
— Работа. — Творчество. — Зависть. — Коллеги. — Деньги. — Инструмент. — Женщины. — Похоть. — Сокджин. — Надежный. — Черный. — Эээ… — неожиданно Чимин замялся, а потом неуверенно спросил: — Белый? — Боль. — … Наклонив голову набок, Намджун размашисто, словно подпись поставил, черканул в блокноте пару строк. Эксперимент практически провалился. Парень начал хорошо, но потом стал много думать, анализировать, в итоге ответы выдает не подсознание, а логика. — Вы что-то вынесли из этого? — интересуется Чимин тихо, голос у него сегодня мягкий, как и образ. Это необычно, и Намджун с интересом изучает его заново. А во всем виноват Сокджин. Чимин прилег в обед и ожидаемо отключился, после такой-то бессонной ночи. Джин бесцеремонно его растолкал, сгреб в охапку, потому что подошло время ехать на сеанс, о котором он благополучно забыл, и потащил в машину, даже не дав нормально собраться. Белая мятая домашняя рубашка вместо черной, рваные старые джинсы и полное отсутствие макияжа. Это сильно изменило облик парня, но взгляд всё равно остался немного злым и напряженным. Но, как успел заметить Намджун, там появились и другие эмоции. Какие именно — стоит выяснить как можно скорее. — Ещё слишком рано говорить о чем-то конкретном, — уклончиво отвечает он на заданный ранее вопрос. — Но у вас есть что-то. — В совокупности твои ответы уникальны, — удерживает он интригу. — Заверяю вас, я справлюсь, что бы там ни выяснилось. Намджун внутренне усмехается. Сегодня прямо день внезапных сюрпризов, Чимин очень разговорчив, даже настойчив в своём желании узнать, что же там у него в голове откопал психолог. Честно говоря, он ничего в блокнот не писал, просто сделал вид, и это возымело эффект. Как и любой пациент, Чимин остро реагирует на все эмоции психолога, на этом можно сыграть, посмотреть, что его тревожит, интересует, а на что наплевать. — Твое поведение — поведение социопата. — Простите? — Твое поведение основано на восприятии, восприятии других. На том, что, по твоему мнению, они чувствуют. Особенно по отношению к тебе. Ты делаешь и смотришь на реакцию. Это влияет на твои действия и мысли больше, чем твои собственные эмоции. Обман и манипуляция — неотъемлемые характеристики такого расстройства; а ты — мастер по обоим. — Обман и манипуляция — это общие рассуждения, которые применимы ко всем, кто лжет, а лгут все, включая вас, Намджун-ши. — Возможно, но не все верят в собственную ложь. — Зачем мне вводить себя в заблуждение? Я знаю то, что я знаю, и принимаю это. — Потому что ты не хочешь, чтобы кто-нибудь видел твои уязвимые стороны. — Вы не считаете меня уверенным в себе. — Уверенные в себе люди признают свои недостатки. Ты — нет. Ты лишь злишься, если кто-то их замечает. — Вы уверены в себе. Какие у вас недостатки? — Ты мне скажи. Мы ведь договаривались в прошлый раз. Чимин замолкает и отворачивается к окну. Почему он постоянно туда смотрит? В окно не видно ничего примечательного: кусочек здания напротив да полоску голубого неба. Что ему интересно? Серое здание с черными провалами окон, за которыми нет ни одной души, или бездонное небо радостно-голубого цвета? Потом парень поворачивается и смотрит психологу прямо в глаза с легкой насмешкой. — Вы недоверчивы, как и я. В этом мы похожи. Вам нужно всё проверять по несколько раз. У вас даже есть досье на меня, хотя это незаконно. Впрочем, там всё равно ничего интересного, лишь общие данные. Оно ведь никак не помогло, я прав? Намджун скептически выгибает бровь, ему не нравится, что в его вещах копались, но он улыбается и кивает, хотя сам судорожно пытается вспомнить, когда это Чимину удалось проверить документы на столе или он просто на понт взял? — Это всё не смахивает на недостаток. Скорее уж на упорядоченность в действиях. — О, да. Педантичность — это ваш конёк. Уверен, дома за стеклом вы храните кучу симметричных сувениров, а расстояние между ними вымеряете линейкой. То же проделываете и с манжетами рубашки, что выглядывают из рукавов пиджака. В кабинете нет ни пылинки, а вещи на столе всегда лежат строго в определённом порядке. — Так себе догадка. Может, я просто перфекционист? — усмехается Намджун одним уголком рта. — Разве перфекционизм не является одним из видов обсессивно-компульсивного расстройства? Хотите поговорить об этом? Психолог достает из ящика стола пачку чистых листов и швыряет их в воздух, они разлетаются почти по всему кабинету, а потом берет полупустую чашку с кофе и ставит ее рядом с блюдцем прямо на поверхность стола из темного дерева. На его лице играет снисходительная улыбка, нет ни намека на страдания из-за учиненного беспорядка. — Когда вы нервничаете, то грызете ноготь на большом пальце. Уж это сойдет-то за недостаток? Улыбнувшись снова, психолог убирает руку от лица. Это действительно одна из его вредных привычек, он её порой и вовсе не замечает. — Действительно, подловил. Что ещё? Короткая пауза и на лице Чимина появляется почти издевательская ухмылка. — Вам нравятся мужчины, но вы это пытаетесь скрыть. Вот тут Намджун искренне удивляется, но, быстро совладав с собой, начинает отрицать: — Ты не прав. Мужчины меня не интересуют. — Как вы там говорили? «Не все верят в собственную ложь»? Вы искренне верите в свою? Вопрос выглядит скорее уж риторическим, и психолог затыкается, уставившись на сцепленные в замок пальцы. Где он прокололся? И главное — как? На Чимина он уж точно не смотрел с тем самым интересом, тогда… Неужели парень сумел заметить его взгляд в тот самый момент при первой встрече, когда он зашел в кабинет вместе с Сокджином? Невероятно… Такая наблюдательность выглядит нездорово, пугает. Не так уж прост этот Чимин, неизвестно, что он успел ещё заметить и так ли он внимателен в остальном? Придется согласиться, иначе все труды пойдут насмарку. Чимин снова замкнётся в себе. А ему обязательно нужно добиться желаемого, иначе он сойдет с ума. Он не имеет права на ошибку, раз уже взялся за дело. — Что же, ты довольно наблюдательный. Могу лишь сказать, что никто не идеален, — разводит руками психолог. — Вот именно. Хотя я удивлён, что вы считаете это недостатком. — Чем сильнее человек стремится к идеальности, тем сильнее он подавляет свою истинную натуру. — То есть вы подавляете свои желания? — теперь удивляется Чимин. — Разве человек не должен принимать себя таким, какой он есть, и если чего-то очень хочется, то, наверное, сто̀ит это сделать? — Не все желания допустимы обществом. — Однополые отношения уже давно не привлекают столько внимания, как раньше. А иногда даже поощряются. Вы же не хотите прослыть гомофобом? Или мы говорим уже о другом? Намджуна начинает напрягать этот разговор. Он никак не рассчитывал, что Чимин поднимет эту тему. Он даже мысли не допускал, что кто-то докопается до его грешка, а потом ещё заставит обсуждать это. Закопав поглубже своё желание, Намджун смирился, что никогда не полюбит никого по настоящему, потому что… Потому. Посмотрев на собеседника, психолог снова улыбнулся, показывая, что не сильно его волнуют подобные размышления. Обычное дело. Они просто общаются. — Я исправляюсь. Принимаю свои желания. А что насчет тебя? Чимин подается вперед и щурится. Кажется, его прорвало, и сейчас наружу полезли все волнующие долгое время вопросы, хотя уловить их суть становится с каждым мгновением сложнее. Парень прыгает с темы на тему, делает для себя некие выводы, а вот сам Намджун давно запутался и порой не понимает, правильные ли слова говорит. Он ждет очередного вопроса об этих дурацких однополых отношениях, ведь не может же парень так легко отпустить эту тему, вдоволь не поиздевавшись, но Чимин вдруг спрашивает: — Скажите, если человек начнёт делать добрые дела, это не значит, что он хочет прекратить делать плохие вещи? Задумавшись на мгновение, психолог ищет двойное дно в этом вопросе. — Конечно, нет. Потому что каждый сделал что-то плохое в какой-то момент его жизни, даже ты. Правда, тут стоит оговориться, какие именно вещи готов совершить человек. «Даже ты, парень. Чёрт подери, меня пугает то, что ты мог натворить!» — Речь не обо мне, — злится Чимин. — Я думал, что уверенные в себе люди признают свои недостатки. — Вы переводите… — Ты тоже. — Потому что вам не по себе, когда я рядом. Это заметно. И вы не считаете, что я могу измениться. Вы думаете, что просто можете облегчить мою участь, чтобы я не стал опасен для других. Но вы не собираетесь мне помогать. Вы что-то ищете. Разговор всё больше уходил не в то русло. Казалось, что инициативу перехватил Чимин, всё сильнее напирая, а психолог всё меньше ощущал себя ведущим в этой замысловатой игре. Взгляд у парня стал совсем злым, можно сказать, даже кровожадным, и спина у Намджуна взмокла от напряжения, а ладони заледенели. Захотелось погрызть ноготь, собрать эти чёртовы листы с пола и, наконец, поставить чашку на подставку, чтобы не дай бог не осталось пятно на поверхности, но он сдерживается, снова сцепив руки в замок, словно в защитном жесте. Вдохнул, выдохнул. Серьезно спросил: — А ты действительно хочешь измениться? — А если я не… — тут парень вдруг как-то сжимается, сутулится, из него будто выдергивают стержень, глаза потухают, и он судорожно выдыхает: — …не смогу… Простите. Мне нехорошо. Я пойду. — Я уже говорил, попробуй расслабиться. У меня есть ещё несколько вопросов. — Нет. Чимин резко встает и, не прощаясь, выходит, а психолог едва не стонет от облегчения. Это был чертовски сложный разговор. — Надеюсь, я не сделал хуже. Достав из канцелярского стаканчика припрятанный диктофон, он нажимает на кнопку, отключая его; ставит чашку в блюдце и, встав из-за стола, начинает собирать рассыпанные листы. Мысли в его голове отнюдь не радужные. Хорошо, что додумался записать этот разговор, потом можно будет прослушать его ещё раз и проанализировать. Возможно, он что-то пропустил или где-то ошибся, и, если это так, то лучше перестраховаться.