«Отрадно спать — отрадней камнем быть. О, в этот век — преступный и постыдный — Не жить, не чувствовать — удел завидный… Прошу: молчи — не смей меня будить». Микеланджело
Щёлкнула кнопка на диктофоне, обозначая конец записи, и Намджун педантично спрятал его во внутренний карман пиджака. Затем немигающим взглядом уставился на Юнги, ожидая реакции. Он явно уже сделал выводы, однако словно желал, чтобы его опасения подтвердили или опровергли, а может, даже выдвинули новые теории. Юнги молчал несколько минут, будто переваривая услышанное. Плотно сжав губы, он сидел, не двигаясь, и в голове у него было пусто, как в дырявом ведре. Зато пальцы, которыми он впился в подлокотник кресла, уже побелели от напряжения. Трудно сказать, шокирован он был, разозлён или вообще ничего не понял. — Эту запись нельзя показывать полиции. Любой, кто услышит её, сделает однозначный вывод: Чимин убийца и у него есть сообщник, которого он подстрекает к преступным действиям. — И это всё, что вы поняли, Юнги-ши? — Сокджин побледнел, а в его глазах запылало негодование. Очевидно, что он разочарован выводами человека, которому доверился, хотя Юнги совсем не понимает, какой реакции он от него ожидал. Пожав плечами, он внутренне негодует из-за Сокджина. «Он что, думал, я надену трико, красный плащ и рвану спасать этого безумца? Да я… я… кроме болтовни, ни на что не способен сейчас…» Совершив усилие, Юнги, наконец, распрямляет будто сведённые судорогой пальцы. Начинает разминать их по очереди, и это незамысловатое действие, сопряжённое болью, наконец отрезвляет. У него на лице проступает решимость: ему тяжело, но он принимает сторону и теперь собирается идти до конца. С души будто камень падает. Даже если он не супергерой, даже если он в больнице еле передвигается и корчится от боли, пока в нём теплится жизнь, он приложит усилия и сделает всё возможное ради Чимина. Пусть это глупо, неоправданно, пусть это не принесёт ему в конечном итоге ничего хорошего и Чимин потом пошлёт его в самой нецензурной форме, раз за разом разбивая сердце. Это всё неважно. Намджун действительно очень хорошо знает характер Юнги, иначе не доверился бы. «Чёртов психолог». — Я лишь сказал, какие выводы сделает полиция, — спокойно ответил Юнги, хотя внутренне его била дрожь. — В деле с Ночным Охотником никто не будет церемониться с сообщником маньяка. Разбираться кто жертва, а кто виновник будут после задержания… если кто-то останется в живых. Сокджин охает и бросает затравленный взгляд на Намджуна, будто ища поддержки, но тот смотрит в пол. Он тоже прекрасно понимает, чем чревата их авантюра. — Чимин точно не виновен! — Сейчас важнее понять его мотивы, — возражает Юнги, — а ещё лучше — понять его мышление. Тогда мы сможем его найти. Если он действительно лишь жертва, то нам стоит поспешить, ведь неизвестно, что сделает с ним убийца. В любом случае в словах и действиях Чимина есть некая подсказка. Намджун, — он посмотрел на товарища, — ты сказал, что во время гипноза пытался «прочистить» ему мозги и дать некую установку, но что-то пошло не так. В чём проблема? — Там действительно всё не однозначно, — Намджуну было сложно подобрать слова, усталость сквозила в каждом его жесте и взгляде, — метод, что я применил во время сеанса с Чимином, по правилам делится на несколько этапов. Подготовка, собственно, погружение в гипноз и регрессия. Грубо говоря, я выудил из памяти болезненную ситуацию, восстанавливая цепочку событий. Затем последовал катарсис — очень важный этап, когда человек благодаря переигрываемой в памяти ситуации наконец объединяет своё здоровое и болезненное «Я». То есть либо насильно гасит условный рефлекс, провоцирующий его состояние, либо завершает нереализованную потребность — к примеру, переживая заново ситуацию, в корне её меняет на положительную для себя, тем самым избавляясь от проблемы и страхов. На этом этапе Чимин начал вести себя странно, и из-за этого я не смог полноценно завершить последующие корректировки его состояния. Я, конечно, попытался, но его личность или установка, данная ему ранее неизвестным, слишком сильная. Хоть он и вспомнил большую часть произошедшего с ним той осенью, боюсь, теперь ему придётся бороться со своими страхами в одиночку… — Но ведь он тебя не убил, даже не покалечил. Значит, всё ещё соображал, что делает. — Кто знает. Возможно, я ему был просто не интересен как жертва. Исходя из нашего разговора, у его второго «Я» довольно сложные мотивы и предпочтения. — Честно говоря, я ничего не понял из записи. Там будто сплошной бред или символизм. Ничего не понятно… Похоже, маньяк держал его в плену и убивал у него на глазах, пытаясь навязать свою волю и предпочтения. Но что это за хрень была в конце? Он говорил так, будто сам являлся главным действующим лицом. — Чимин творческий человек. Вполне возможно, что определённые образы он мог заменить аллегориями, — Намджун задумчиво потёр подбородок. — Однако, мне кажется, он говорил прямо. Красная комната, металлический стол и инструменты. Действительно всё выглядит донельзя очевидно. Кроме упоминания крови. — Именно! — Сокджин не выдержал, подскочил с кресла, пару раз прошёлся туда-сюда по палате и примостился на спинку кровати рядом с Намджуном, плотно прижавшись к нему боком, и лишь тогда успокоился. — Красная комната, кровь, капающая с пальцев, «на холсте не должно быть много алого». «Во всем виновата кровь, и, если бы не она, то некая проблема исчезла бы». Бред. Это не имеет смысла! От этих мыслей у меня закипает голова. — Может, и не бред. Кровь всегда была важной составляющей в убийствах Охотника. Он всеми силами пытался избавиться от неё, обескровить тела, а из самих жертв сделать кукол, которых сажал в определённые позы, повязывал им на руки белоснежные ленты, — Юнги грустно хмыкнул. — Я не психолог, но уже начинаю догадываться. Ещё своим жертвам он в рот и вместо сердца клал то ромашки, то розы. Что думаешь, Намджун? — Ромашки и белые ленты словно символизируют непорочность. Розы — страсть. Ты думаешь, убийца испытывал к Чимину определённые… чувства? — Скорее навязчивое нездоровое влечение. Когда он меня избивал, то всё твердил, что Чимин принадлежит ему и что никто не смеет к нему прикасаться. — Но когда Чимина похитили, сексуального насилия не было! — воскликнул Сокджин, не веря, что кто-то от большой «любви» способен на подобные зверства. — А вот тут вступает кровь. Намджун, помнишь, в тот день мы так и не смогли встретиться, чтобы обсудить смерть близнецов из школы искусств? Кивнув, Намджун впился в него взглядом, ожидая продолжения. — Этих двоих бедняг он от души потыкал скальпелем в пах. Специалист из морга сказал, что удары наносились хаотично, бессистемно, не так, как он обычно делал с предыдущими жертвами. Также он посадил их в неприличной позе, имитирующей половой акт. — Наказание? Ты думаешь… Остановив его жестом руки, Юнги продолжил: — Дослушай. Мне звонил Чанук и рассказал о допросе того парня, которого опознал бомж. Чон Чонгук, если я не ошибаюсь? — не дождавшись подтверждения, Юнги возвратился к пояснению: — Этот парень обмолвился, что близнецы состояли в весьма странных отношениях и позволяли себе много лишнего, что у них не было никаких границ. Для них не существовало правил, а они любили сомнительные развлечения. Что если эти двое состояли в интимных отношениях? — Брат и сестра? — выдохнул возмущённо Сокджин. — Да быть такого не может. — Ещё как может. Это многое объясняет. И раскрывает мотивы убийцы. Он действительно хотел их наказать за порочную связь, но сделал это на эмоциях, будто чувствуя вину за свои собственные желания. А потом выпустил им кровь и всё равно имитировал их близость. Получается… Юнги кивнул, соглашаясь. — Я ничего не понимаю! Кто-нибудь мне объяснит, что происходит? На Сокджина было больно смотреть. Он вцепился в рукав Намджуна, и тот ласково погладил его по руке, успокаивая. — Также это значит, что убийца знал этих двоих достаточно хорошо, чтобы подобраться к ним настолько близко и узнать даже такие постыдные детали их интимной жизни. А потом одного за другим похитить и убить, — Юнги встал и, подойдя к прикроватной тумбочке, взял телефон. — Где близнецы проводили большую часть времени? С кем общались? Вопросы повисают в воздухе. Набрав номер, Юнги включает громкую связь и ждёт десяток секунд, прежде чем на той стороне звучит усталый голос Чанука. Поздоровавшись с коллегой, Юнги интересуется, не появилось ли новых зацепок по делу, узнает, что убитые близнецы в школе находились практически сутками, а домой являлись только ради ночёвки и то не всегда. По крайней мере, так сказали их родители. У детишек всегда было много свободных денег, поэтому они могли питаться в ресторане, а заночевать в отеле или в общежитии у друзей. Было очевидно, что родители им позволяли многое и, так как они не приносили явных проблем, то доверяли им. И, судя по всему, зря. — А что там с анализом ДНК? — наконец задал интересующий вопрос Юнги. — Его ведь должны были сегодня доделать. На мгновение Чанук замялся, словно чувствуя свою вину: — Понимаешь, там какая-то ошибка в данных. Наверное, передали в лабораторию неправильные образцы. Информация однозначно неверная. Я отправил её на перепроверку. — Они родственники, не так ли? Братья? Казалось, что в этот момент время остановилось. Сокджин охнул и закрыл рот руками, словно пытаясь заглушить рвущийся наружу крик. Даже на том конце провода повисла гнетущая тишина, будто Юнги бросил в толпу людей бомбу и она должна вот-вот взорваться. От неё нет спасения, от неё не убежать. — Но… — голос Чанука удивлённо дрогнул, — как ты догадался?***
После смс-ки Тэхёна Хосок не мог спокойно сидеть на месте. Он едва ли не подпрыгивал от нетерпения, ладони взмокли, а телефон то и дело выскальзывал из пальцев. В горле снова пересохло и он открыл уже вторую по счету бутылку с минералкой, а когда отпил от неё добрую половину, то понял, что зря так увлёкся потреблением жидкости. Тэхён велел не покидать пост, не выходить из машины, но на нервной почве это было сложно сделать. Буквально через несколько минут он понял, что ещё несколько мгновений промедления, и он опозорится на всю оставшуюся жизнь. Тихонечко, боясь издать лишние звуки, Хосок выскользнул наружу и легонько нажал на дверь машины, дождавшись едва заметного щелчка. Мусорные баки, рядочком стоящие под стеной здания, терялись в темноте и создавали отличное место для совершения постыдного преступления. Но ведь если никто не увидит его поступка, то и не узнает. Надеясь, что около баков нет крыс и бродячих котов, Хосок проскочил в самый тёмный угол и наконец облегчил мочевой пузырь, закатив глаза от удовольствия. Но едва он застегнул ширинку и достал телефон, чтобы не пропустить сообщение, за спиной раздался оглушительный треск, а за ним тяжёлый глухой удар о землю. В десятке метров от него, на асфальте, появился странный изломанный предмет. Неподвижный и абсолютно неуместный. В наступивших сумерках было видно не очень чётко, но Хосок сразу узнал приметную аляповатую рубашку Тэхёна. Мгновение, и он понял, что произошло, хотя разум отказывался принять происходящее за реальность. От этой мысли волосы стали дыбом, а внутри него холодом скрутило внутренности, перехватило дыхание, нарастая в груди криком ужаса, боли и отчаяния. Хосок силой зажал руками рот, не выпуская наружу ни звука, из широко распахнутых глаз хлынули слезы, а ноги подкосились. Он упал на колени, мелкие камешки и мусор больно впились в кожу через прорези на джинсах. Хосок не обратил на них никакого внимания, будто боль не доходила до его парализованного паникой мозга. Его первой мыслью было то, что все увиденное — лишь сон, лишь навеянный от нервов кошмар. И стоит хорошенько захотеть, как он проснётся. Ведь не бывает так, что люди просто берут и умирают. Тэхён совсем недавно писал ему сообщение и был точно живым. Ведь всё было хорошо… Хосок застыл и думал лишь о том, что ему нельзя умирать, что он не имеет права, ведь у него есть брат, за которым нужен глаз да глаз, есть родители, которые не переживут утраты. У него есть обещание и чёткие указания, что делать, если вдруг случатся непредвиденные обстоятельства. Те самые обстоятельства, в реальность которых он не верил до последнего, ведь что может с ними, такими молодыми и беспечными, случиться? И вот сейчас перед его глазами жуткая картина, а сам он онемел от ужаса, не зная, что предпринять. Ему хотелось броситься к Тэхёну, но он не мог сдвинуться с места, не мог позвонить в полицию и скорую, он ничего не мог сделать. Мир словно остановился, замерло мгновение, и он застыл в этом моменте навсегда, на века, словно насекомое в янтаре, не в силах даже дышать. Тихо скрипнула дверь, и Хосок, почти задохнувшийся от страха, снова сжался в дрожащий комочек между мусорными баками. Затем послышались шаги и насмешливый голос: — А кто тут у нас? Судя по звуку, шаги которого неумолимо приближались, неизвестный остановился напротив машины и, открыв дверцу, заглянул в салон. — Неужели этот идиот действительно сам приехал? Сейчас проверим. Сердце, до этого казавшееся окаменевшим, снова пустилось вскачь, Хосок наклонился вперёд и аккуратно выглянул из-за бака. Он увидел широкую спину мужчины, который достал телефон и сейчас пытался его разблокировать. Судя по всему, ему это не удалось, потому что он хмыкнул и направился к неподвижно лежащему Тэхёну. Спокойно взяв того за руку, будто его совсем не беспокоила ни чужая жизнь, ни чужая смерть, он один за другим прикладывал пальцы к сенсору, пока не нашёл нужный. Хосок уже догадался, что за этим последует. У него оставались мгновения, чтобы принять решение. Бежать ему некуда — он в тупике, а стоит убийце набрать его номер, как телефон разразится пронзительной мелодией. И тогда ему конец! Но если он сейчас пошевелится — его могут услышать. Если попытается включить телефон, то в темноте засияет как маяк. «Шах и мат, Хосок. Наигрался в шпионов?» Хотелось истерически смеяться. Насмешка над самим собой немного отрезвила, и в последний момент он рискнул разжать пальцы, в которых до сих пор сжимал телефон, неожиданно ловко разблокировать его и отключить звук, а потом прижать к себе экраном. Буквально через секунду экран мигнул, обозначая входящий звонок, а человек, стоящий совсем неподалёку, даже не догадывался, насколько близко он рядом со своей жертвой. Он не подумал, что кто-то, увидев тело товарища, будет прятаться среди мусора. Хосок молился, чтобы всё это поскорее закончилось, чтобы убийца ушёл, а он смог, наконец, вздохнуть свободно. Адреналин, бурлящий в крови, дал сил овладеть своим сознанием, прочистил мысли. Он должен вызвать скорую, полицию, вернуться домой, к брату, чтобы оплакать свою глупость. Чтобы осознать, что только что случилось. Хосок отчётливо слышал, как убийца огорчённо болтает над телом Тэхёна, сокрушаясь, что тот так бесславно сдох в подворотне, словно собака. — Ты был достоин большего, — сказал он, перед тем как уйти. Едва дождавшись, когда убийца исчезнет, Хосок звонит в скорую и, едва способный говорить, шёпотом, называет адрес и причину звонка. На большее он не способен. Силы покидают его. Он хочет подойти к Тэхёну, но не может. И эта борьба совсем подкашивает его. Сев прямо в грязь и подперев спиной мусорный бак, он смотрел в одну точку, пока не приехала скорая и полиция, пока Тэхёна не забрали медработники. Кажется, его самого тоже забрали в скорую, потому что он сидел в какой-то машине, не способный произвести больше ни звука. Он то и дело вспоминал тот страшный треск ломающегося пластика и удар тела о землю. Он застрял в этом моменте, не способный избавиться от наваждения. Должен ли он был пойти с Тэхёном? Помог бы он ему справиться с убийцей или нет? А может, и вовсе не стоило им туда ехать? Почему он не настоял на своём, не отговорил от опрометчивого поступка? Хосок мечтал, чтобы это был лишь сон, потому что он однажды проснётся и всё снова будет хорошо. Он будто слышал стоны и тяжёлое дыхание Тэхёна, его мольбы о помощи, но ничем не мог помочь, потому что страх сильнее его. Страх победил.***
Чимину было очень плохо, он всё сильнее тонул в лихорадочном бреду. Ему чудились незнакомые образы, к нему приходили друзья и враги. Кто-то его ругал, кто-то жалел, а кто-то просто молча сидел рядом, глядя грустными глазами и шепча тихо-тихо. Чимин так и не услышал, что именно они говорили. Иногда ему казалось, что он вот-вот очнётся, и тогда сквозь бред проступали светлые пятна, а его горячего тела касалось что-то мокрое и холодное. Приятно. Иногда это были тёплые руки, что ласково оглаживали его ноющую кожу, разминали онемевшие мышцы. Неприятно. Неестественно. Чуждо. Чимину порой снилось, что он снова под дождём, леденеет, умирает, и появляется он. Тот самый, которому можно. Можно показывать, что тебе больно, грустно и одиноко. Чимин знал, что это сон. Очень хороший сон, в котором не нужно скрывать свои слабости. Иногда ему хотелось позвать его по имени. Когда Чимин пришёл в себя окончательно, мысль об этом была первой. «Я не знаю… не помню его имени. Но это и к лучшему». Слабость, поселившаяся в теле, не дала ему подняться с первого раза, но он не спешил, ведь уже знал, что увидит. Снова то самое помещение… Нет, не то же самое. Очень похожее, но некоторые детали выдают, что место совсем иное: стол другой и покрывало на кровати не такого оттенка. А дверь не справа от кровати, а напротив. Хотя и дальше. Ублюдок, похитивший его, пытался создать идентичное место, воссоздать ситуацию заново, но теперь всё не будет как прежде. Место новое, и Чимин новый. Он боится боли, но уже не страшится смерти. Теперь просто нужно окрепнуть. Лихорадка, свалившая его с ног, продлилась долго. Чимин не знал точно, сколько дней провалялся без сознания, но всё это время он терпел, как заботливый ублюдок ухаживал за ним. Кормил, поил, обтирал, будто Чимин для него величайшая ценность. Иногда Чимину хотелось вцепиться ему в глотку, но он понимал, что у него нет ни шанса, поэтому терпел. И даже тогда, когда сознание ненадолго возвращалось, изображал смертельно больного. Но жар спал, и теперь ему не удастся и дальше притворяться. Встав, он сходил туалет и напился воды прямо из-под крана. Как всегда попытался достать до двери — безрезультатно. Цепь натянулась, в щиколотку больно впились железные края — подложенная ткань соскользнула, и холодные кандалы снова натирали кожу. Бросив свои жалкие попытки, Чимин сел на кровать, снова, раз за разом вспоминая события той ночи. Если бы он не был таким слабым. Трусом. Нерешительным… Но теперь поздно. Теперь остаются лишь мысли об упущенной возможности… Звякнула задвижка, практически беззвучно открылись запертые металлические двери. Он уходил совсем ненадолго, Чимин даже с мыслями собраться не успел. И теперь снова вернулся в помещение, остановился напротив своего пленника, на губах у него лёгкая улыбка — он явно рад вернуться сюда. И ему плевать, что ему не рады, ведь у него сегодня праздник души. — Ну-ну, не смотри на меня так. Сколько времени прошло, а ты не меняешься, всё тот же злой побитый щеночек. Ну, сколько можно? Что мне ещё сделать, чтобы ты, наконец, понял и принял свою судьбу? Не дождавшись ответа, он посмотрел в переполненные ненавистью глаза, и, не обращая внимания на злобное мычание сквозь кляп, положил руку на шею пленника, провёл по обнажённой груди, обвёл пальцами каждую мышцу, не пропуская ни сантиметра кожи, спускаясь всё ниже, к поясу брюк, и замер, ехидно улыбаясь. — Знаешь, Чимин, я теперь понял. Мне не удастся приручить тебя, не работает ни кнут, ни пряник. Но я решил, что я все равно получу желаемое, даже если мне придётся превратить тебя в овощ. Даже если мне придётся сломать тебя снова. Расстегнув пряжку ремня, грубо выдернул его. — Последнее время всё идёт не по плану, поэтому будь паинькой, порадуй меня снова. Чимин ужом извивался на кровати, глаза горели жаждой убийства, верёвки больно впивались в запястья и щиколотки, сдирая кожу до мяса. Петля на одной ноге ослабела, и он с рыком вырвал ногу, немыслимым образом выгнулся в своих путах и ударил своего врага снизу вверх, в лицо. Промахнулся. Если бы попал, то превратил бы его зубы в крошку. — Айщ, ты такой нервный стал, — похититель искренне рассмеялся, — никакого самообладания. Перехватив его ногу, не дал брыкаться, с силой придавив к кровати, наваливаясь сверху всем телом и нарочно плотно прижавшись. Затем привязал снова, на этот раз крепче. Ему смешно, и он снова хохочет. — Знаешь, а таким ты мне даже больше нравишься. Злым, агрессивным, именно таким я тебя и хотел видеть. Мы ведь так похожи друг на друга, но ты никогда не мог этого понять. Ты всегда всё делал не так. Маньяк отошёл к столу, открыл бутылку с водой и начал жадно пить. Руки у него заметно тряслись, вода пролилась мимо, стекая по подбородку, шее, подсохшая белая футболка в алых разводах намокла снова и прилипла к телу. — Знатно ты меня потрепал, — он стянул футболку, прижал к боку, где продолжала кровоточить неглубокая, но обширная рана. — Не думал, что выхватишь у меня нож. Чуть не освежевал меня, — он не прекращал улыбаться, словно произошло лучшее событие в его жизни. — Чёрт, второй раз так проколоться! А помнишь его? — отняв футболку, он нежно проводит пальцами по белеющему на фоне смуглой кожи шраму. — Он мне очень нравится. Твой подарок. Теперь рядом будет ещё один. Чимин молчал. Да и не давали ему слова, заткнули рот, его мнение неважно. Он просто маленькая игрушка в руках большого безумного ребёнка. Мучитель замолк на мгновение, смотря прямо в глаза и серьёзно продолжает: — А я ведь так за тебя волновался. Как услышал, что ты пропал, сразу кинулся искать. Я точно знал, что ты придёшь туда снова, ведь именно там всё и началось. Жаль только, что я немного опоздал. Как этот слабак тебя вообще нашёл? Надо было его сразу убить… Какое досадное упущение. Впрочем, зачем мне эта бездарность? Гоняется за мной столько времени, но так и не смог ничего сделать. Жалкий тип. Нет… надо его убить. Он смотрел насмешливо, ожидая реакции. Глаза Чимина красноречиво выражали его состояние, но он перестал дёргаться и пытаться выплюнуть кляп. Жёсткая ткань больно впивается в губы, мешает свободно дышать, порождает жажду. Силы на исходе, а битва ещё даже не начата. — Знаешь, я ведь как узнал о тебе впервые, то сразу хотел убить. У меня ведь для этого есть все основания. Имею право. У тебя было все, а у меня — ничего. Но потом рассмотрел тебя поближе, наблюдал твой быт, изучал характер. И меня зацепило. Это как любить грейпфрут. Вот ты любишь грейпфрут? Я знаю, что не любишь, но многие его обожают. Когда их спрашиваешь, почему он им нравится, ведь он горький, они не могут сказать. Просто любят и всё. Вот и я тебя так же. Ты горький, но для меня самый вкусный. Ты мой личный ядовитый грейпфрут. Похититель подошёл ближе и наклонился вперёд, обдавая горячим дыханием лицо Чимина. Тому хочется заехать ему в лоб со всей силы, но нет сил даже вздохнуть. В глазах двоится. — Но ты такой идиот, — продолжил монолог маньяк, ему, похоже, не нужен собеседник — достаточно молчаливого слушателя, — никогда не мог выбирать друзей. Больше всего меня бесит этот твой Сокджин. Вот что в нём такого, чего нет во мне? Он тебе посторонний человек, но ты цепляешься за него так, словно роднее нет… От него тоже придётся избавиться, он только мешает. А потом и от того задохлика-полицейского. Ты принадлежишь только мне. Понял? Сжав цепкие пальцы на подбородке Чимина, он смотрел в его глаза и резко сменил тему: — Ты такой красивый. Почему ты такой красивый? Взгляд его помутнел, стал рассеянным, а зрачки расширились. Он вскочил на кровать, седлая бедра Чимина, прижался холодным обнажённым торсом к его телу, уткнулся носом в шею и часто, словно загнанный пёс, втягивал воздух. Чимин моментально потерял самообладание, начал вырываться, изгибаться, но тот лишь смеялся и всё сильнее раззадоривался, но через минут пять неравного сражения ему надоело, он прицельно ударил его в грудь, прямо в солнечное сплетение, и Чимин потерялся, выпал из реальности, начав задыхаться, едва не теряя сознание. — Хочу видеть твоё лицо и слышать голос. Меня всегда сводил с ума твой голос. Ох, эта штука мешает. Развязав кляп, выбросил его и снова схватил за подбородок, глядя на посиневшие искусанные губы. Облизнулся. — Хочешь пить? — он внезапно успокоился и наконец слез со своей жертвы, взял бутылку с водой и отпил сам, потом спокойно предложил Чимину. — Ты чокнутый псих, — прохрипел Чимин. Ему хочется пить, жутко болит всё тело после недавней драки, ломит суставы, а ещё он практически не чувствует рук. Верёвки затянуты достаточно плотно, кровоток нарушен, кончики пальцев ещё покалывает, но ладони кажутся ватными и уже не слушаются. Посмотрев в сторону он видит, как сильно стёрта кожа на запястьях, верёвки уже окрасились алым. С каждой минутой становится всё страшнее. Намного страшнее, чем в тех кошмарах, от которых он просыпался в холодном поту. Чимин понимает, что происходит. Чимин не понимает ничего. Мысли путаются, их слишком много. Их нужно упорядочить, но как? Ситуация до боли знакома, но вспомнить подробности он не может. Тут даже гипноз не помог. Каждый раз попытка понять происходящее отдаётся тупой болью в голове. — А кто виноват, что я стал таким? Хочешь узнать? Нет? И я не хочу рассказывать снова. Сам виноват, что забыл. Ох… — маньяк достал телефон и недовольно поморщился, — к сожалению, мне нужно уйти, сейчас же. Я же порядочный гражданин, мне надо быть в другом месте и играть свою роль. А ты останешься здесь и будешь меня ждать. Больше мы не расстанемся, у нас будет очень много времени поговорить и обсудить всё на свете! Я всё решил. «Больше не расстанемся? Только не это…» — Развяжешь меня? Мне больно. И я хочу в туалет, — попросил Чимин, втайне мечтая придушить мучителя и боясь даже подумать о том, что может остаться в этом жутком месте один. — Какой хитрый, — помахал пальцем маньяк. — Но так уж и быть. Только без фокусов, а то я за себя не ручаюсь. Он, вопреки ожиданиям, идёт не к Чимину, а куда-то в сторону, в углу звенит цепь, и он тянет её к парню, затем оборачивает его щиколотку куском плотной, но мягкой ткани, надевает на ногу металлическую скобу, похожую на кандалы, защёлкивает замок, а ключ кладёт в карман. Все эти манипуляции пробуждают в памяти Чимина некие застарелые, глубоко зарытые эмоции, сердце сжимается от боли и страха. Почему-то хочется забиться в угол и скулить от ужаса. — А это нужно, чтобы ты не думал, что от меня можно сбежать. Больше ты никуда не убежишь. Скоро ты всё вспомнишь и поймёшь, что мы нужны друг другу. А не вспомнишь… то так тому и быть. Я сломаю тебя снова, на этот раз окончательно. Он перерезал верёвки на руках и ногах, отступил в сторону, пока Чимин, шатаясь и звеня цепью, пытается сесть на кровати и растирает онемевшие руки. — В холодильнике есть еда. Туалет там, — убийца хозяйственно ткнул пальцем куда-то в тёмный угол, где виднелась ещё одна дверь. Потом игриво добавил: — Веди себя хорошо, а то накажу. Чимин наконец смог нормально рассмотреть его и поразиться, насколько его мучитель молод. Но выглядит он крупным и сильным, Чимин не скоро забудет сильную хватку его пальцев и захват вокруг шеи, когда они дрались тогда. Он только и успел пару раз вскользь ударить его ножом в бок да потерять сразу сознание. Но зато из разговора он понял, тот парень, что спас его в ту ночь, остался жив, иначе маньяк не говорил бы, что собирается убить его позже. Позже — это хорошо. Позже, значит, не сейчас. Возможно, он ему поможет! Это его шанс на спасение. В голове крутилось множество мыслей, и Чимин никак не мог сосредоточиться, понять, что его волнует больше и что сейчас важнее. Его лихорадило, застывшее под дождём тело почему-то бросало то в жар, то в холодный пот. Глаза слезились, а грудь, вздымаясь на полную, никак не могла надышаться. Массивная дверь закрывается за похитителем, отрезая все пути к отступлению. Сбежать из этого места невозможно. Открыть дверь — невозможно! Цепь на ноге не позволит даже подойти к ней. Этот псих ушёл, но неизвестно, когда вернётся. Стоило ли попробовать напасть на него до того, как он ушёл, или лучше ждать, пока силы вернутся? Но ведь и похититель был ослаблен, вымотан битвой, ранен и потерял много крови. Это было единственное преимущество. Чимин в растерянности. Он теперь уверен, что нельзя было ждать другого удобного момента, надо было действовать, но страх перед этим человеком был настолько велик, что он боялся даже помыслить о нападении. Наверное, эта слабость будет стоить ему жизни, но уже поздно оплакивать свою глупость. «Почему я так его боюсь? Почему это не сон?» Сердце затравленно билось, пока тьма не поглотила сознание.***