Нежнее одуванчика

Ввожу комбинацию из цифр и открываю дверь квартиры. Тэхен стоит чуть поодаль, сминая ручку портфеля. — Спокойной ночи, Хеджин-ши, — протягивает его мне. — Не зайдешь? — смотрю на него с нескрываемым вызовом. — Не хочу надоедать своим присутствием, — выждав паузу, отвечает уклончиво. Я не забираю портфель, а он продолжает держать его на вытянутой руке. — Тогда зачем рассказал, что гулять тебе надо до тех пор, пока в окнах вашей квартиры не загорится свет? Нет-нет, парень, меня не перехитришь! И если тебе больше некуда пойти, так уж и быть, я позволю тебе пересидеть «время любви» белобрысого хена у себя дома. Но играть будем по моим правилам, а я — за честность. — Что? — Тэхен теряется всего на мгновение, но я успеваю заметить промелькнувшую в его взгляде хитринку — вот ты и попался, одуванчик! — Сколько ты гулял: час, два? Нос покраснел, — киваю, глядя на него и придерживая тяжелую дверь коленом. — Просто заходи уже, ладно? — Раскусили… — пристыжено бормочет сквозь виноватую улыбку и заходит внутрь квартиры, пряча глаза под длинной челкой. То-то же, — самодовольно хмыкаю себе под нос и отпускаю дверь, лишь сейчас понимая, насколько сильно устала за день. Пока снимаю пиджак и сменяю лодочки на шпильках на удобные комнатные шлепки, Тэхен не теряется: аккуратно выровняв свои кроссовки, переобувается в тапочки, которые я так и не спрятала обратно в тумбочку. — Надеюсь, сегодня тебя голодом не морили? — Портфель перекочевывает обратно ко мне, и я включаю свет в гостиной. Тэхен отрицательно мотает головой, и я одобрительно киваю, словно, будь наоборот, тут же понеслась бы на кухню стряпать для него ужин. Ага, разбежалась. Единственное, что я гостеприимно предлагаю, это… — Можешь включить себе телевизор, только негромко, пожалуйста. — А вы? — парень идет по пятам, и я разворачиваюсь, не понимая, о чем он. — Что я? — Вы не голодны, Хеджин-ши? — спрашивает он с неподдельным интересом. И даже если это простая вежливость или хорошее воспитание, мне становится так приятно от его заботы, что я не могу сдержаться: тяну руку к копне растрепанных волос одуванчика и взъерошиваю их. — Нет, но чай пить буду, — говорю с улыбкой. — Могу сделать для вас. — Я сама сделаю, только душ быстро приму и переоденусь, — мне и правда нетерпится смыть с себя тяжесть прожитого дня, поэтому не собираюсь ждать, когда Тэхен уйдет. Благо, защелка в ванной сделана на совесть. — Но ты, если хочешь, можешь без меня попить, ты знаешь где… — Я подожду вас, будем пить вместе, — перебивает он, и я пожимаю плечами: вместе так вместе. Посвежевшая и взбодрившаяся я выхожу из ванной, слыша приглушенные звуки, доносящиеся из гостиной. На автомате прислушиваюсь, затем довольно хмыкаю: а одуванчик смиренный — тихо смотрит какое-то вечернее шоу. Закрываю дверь спальни и устало падаю на кровать. Хочется выключить свет, завернуться в теплое одеяло и проснуться только завтра, вместе с будильником. Но есть одно «но», которое смотрит телевизор в МОЕЙ гостиной. Сама пригласила, сама и расхлебывай! — шепчет противный голосок где-то из глубины сознания, и я, обреченно простонав в подушку, нехотя поднимаюсь. Не спеша, поочередно наношу на лицо средства по уходу за кожей, — а с чего вообще я должна жертвовать своей красотой ради кого-то? — и тщательно причесываюсь. Ну, все, — благоухая приятными ароматами, выхожу из спальни, — теперь можно и чаю попить. Свет в комнате горит, по ту сторону экрана готовят запеченную утку в сладком соусе, а одуванчик… сладко спит, склонив голову на спинку дивана. Приплыли. — Тэхен-а? — шепчу я, заглядывая в лицо парня, а в ответ — размеренное сопение и мелкое подергивание пушистыми ресницами. Такой забавный, устал, наверно, бесцельно бродить околицей. Тормошить его не спешу: пусть поспит еще пару минут, пока я чай сделаю. Стараясь не шуметь, достаю из шкафа плед, возвращаюсь к Тэхену и, почти укрыв его, начинаю сомневаться: стоит ли? Кто он мне, что я так о нем пекусь? Правильно — никто. Коротко кивнув мысленным доводам, бросаю плед на край дивана и иду на кухню. Обойдется. Пока закипает чайник, я инстинктивно кусаю губу и думаю, точнее, анализирую. Почему у меня не вышло изобразить банальный натюрморт сегодня, если вчера получился незамысловатый портрет одуванчика? О чем я думала, когда его рисовала? Странно, а ведь даже не планировала… Гениальная идея, словно загоревшаяся лампочка, возникает в голове неожиданно, и я, взвесив все за и против, полностью склоняюсь к тому, чтобы воплотить ее в реальность незамедлительно. Наскоро разливаю кипяток по чашкам и несусь в спальню. Достаю из портфеля несколько чистых листов и простой карандаш. Хуже все равно не будет. Пальцы начинают предательски подрагивать, когда я подхожу к спящему парню. Тем не менее, я уверено сажусь на пол, прямо напротив него, на колени кладу твердую папку, а на нее — лист бумаги. Выпрямляю спину, глубоко вдыхаю ртом и шумно выдыхаю носом, чтобы, открыв глаза, сосредоточиться на Тэхене. С минуту, подавляя внутреннюю тревогу перед возможной будущей неудачей, примеряюсь карандашом к его лицу, и вскоре на белом полотне появляется первый штрих. Затем второй, третий, десятый… Лист заполняют все новые, плавные, уверенные линии, отчетливо выделяя черты красивого лица. Мне кажется, что время остановилось, а слегка затекшие ноги — ничто по сравнению со звуком шуршащего по бумаге грифеля. И я не хочу обращать внимания на такие мелочи. Не хочу просыпаться от необычного сна, в котором я опять рисую. Не хочу, чтобы ночь заканчивалась. И отпускать одуванчика я тоже не хочу…