My heart slips away
Чонгук сидит около двери уже час, Второй, Третий, В надежде, что Тэхен постучится в дверь, обнимет его со словами «это был просто плохой сон», а потом расскажет все. Почему так резко исчез, тот случай исчезновения на месяц… Пообещает никуда не исчезать. Но почему-то Чону кажется, что им просто воспользовались: Ким мог соврать, что он у него первый, мог соврать тогда, когда говорил все это «мне не нужен никто, кроме тебя» и это слащавое «я люблю тебя». Неужели Чонгук повелся на все это? А ведь Тэхен выглядит таким невинным. Ведь от одной мысли со взрослым ограничением, где присутствует светловолосый, хотелось вечно корить себя. Нельзя было поверить, что губы, с которых срывались веселые шутки и лишь смех, могли открывать в тишине пошлые фразы, стоны. Долго не мог представить себе Чон, почему в современном мире этого ребенка еще не очернили, и его наивность всегда оставалась такой по-детски… Детской? Господи. В дверь раздается назойливый стук и, хоть открывать совсем не хотелось, брюнет все же поднимается с паркета и открывает дверь. — Чонгукки. Это Тэхен. Но где все то, чего ожидал Чонгук? Где извинения? Поцелуи? Объятия? Оба просто стоят друг напротив друга и молчат, а тишину прерывает лишь рваное, сбившееся дыхание Кима. Но даже несмотря на это светловолосый улыбается, тянется руками к младшему, желая его объятий, а это — именно то, что сейчас ему было нужно. — Уходи. Улыбка не погасает на покусанных губах, но руки Тэ отдергивает, не понимая, что происходит. — Чонгук? — шепчет он, пытаясь заглянуть в глаза стоящего напротив. Пытается понять, в чем дело, почему его прогоняют, а главное — почему именно любимый человек? — Уходи, Тэхен. — Нет! Я… — Ким ловит на себе взгляд Чона, из его глаз мечут молнии, и он бьет кулаком о дверь, заставляя Тэ съежиться от испуга. — Что ты? Что? Любишь меня? — Люблю, Чонгук, очень, — тихо говорит старший, но хоть и говорит тихо, говорит это уверенно, ни на миг не сомневаясь в сказанном. — Убирайся, Тэхен, — сам Чон, хоть и злиться, но на глазах такие же горькие слезы, а в горле ком обиды, потому что терпеть не может измены или лжи. — Что? Нет, Чонгук, послушай меня! Я же пришел сюда за тобой! Не прогоняй меня… — Ким шмыгает носом, а по щекам катятся слёзы; он не мог представить своей жизни без брюнета, а тот вышвыривает его. — Я люблю тебя… Чонгук поднимает голову на светловолосого и сглатывает слезы: Господи, как же он ненавидел, когда Тэхен плачет. Будто маленькому котёнку не просто наступили хвост, а придавили всем весом человеческого тела, и он жалобно мяукает и скулит, прося о помощи. Хочется плюнуть на все это и зажать старшего в крепких объятиях, поцеловать его и успокоить, но Чону слишком больно от всего этого. Его глаза уже тоже на мокром месте, и Тэ видит это. — Пожалуйста, уходи, Тэхен. — П-почему?.. — Мне больно из-за того, что ты постоянно исчезаешь. Полюби того, кто вытерпит это. Чонгук хлопает дверью. Оба скатываются спинами вниз по двери, утыкаясь в собственные колени. И плачут. Чон плачет от того, что любит Тэхена, хочет остаться с ним до конца своей жизни, хочет прижимать себе каждый вечер, хочет его смущенных поцелуев и фраз, таких невинных, которые может произнести лишь старший. А Тэхен хочет вернуться: хочет доказать своему Чонгукки, что он не использовал его, хочет рассказать ему всю правду, и пусть даже младшему будет непривычно, но лишь бы он оставался рядом. Светловолосый накидывает черный капюшон толстовки и идет прочь. На улице мокрые от слез щеки обдает холодным ветром, и организм ежится от холода, но этого Ким не замечает. Лишь идет куда-то, по пустующим улицам, вон из города, идет где-то по пустынной поляне, все еще всхлипывает. Идет, куда глаза глядят, и ему не страшно потеряться или заблудиться, ведь искать его все равно никто не будет. На душе такое противное, горькое чувство, будто даже сам Тэхен себе не нужен. А ведь он один из людей, которые всю вину взваливают на себя, и он готов был умереть, потому что думал, что целиком и полностью виноват он. Почему он не мог рассказать раньше? Теперь он понимает, почему в современном мире столь много самоубийств. Хочется прекратить плакать, и Ким, словно ребенок, прижимает ладони к закрытым глазам, из которых все продолжают течь горячие слезы. — Я не хочу плакать! Не хочу… — он вытирает глаза краем толстовки, но она пахнет таким родным запахом Чона — его одеколоном и его гелем для душа. Как-то, он увидел старшего, сидящего в одной футболке рядом с окном и нацепил эту черную толстовку на него, пригрозив, что если замерзнет — может заболеть. И светловолосый наполняет легкие последними издержками этого запаха, который ветер постепенно уносит вместе с собой, и вновь начинает плакать. Он не может это остановить: солёные капли просто беспрерывно стекают по щекам, щиплет ранки на губах, буквально сыпля солью на раны, разбиваются о плотную ткань, падают на тающий снег, образуя в нем впадинки. И вокруг Тэхена образуется лужа оттаявшего снега, а ноги просто не держат, и он просто падает сначала на колени, а потом на спину. На глаза падают мелкие, мокрые снежинки, ложаться на горячие щеки и сразу же таят, смешиваясь со слезами, которые уже опустошают слезные каналы и, кажется, старший уже выплакал из организма всю воду, которую только мог. Он понимает, что испортил одежду, которая теперь была испачкана в грязи и снегу, но все это отходило на задний план, стоило хоть одной вещи напомнить ему о Чонгуке. Он вытирает саднящий нос уже который раз и вспоминает, как Чон лечил его от простуды. — Чонгук, не входи в комнату, ты заразишься! — восклицает Тэхен с заложенным носом и вновь содрогается от озноба. — Холодно? — заботливо спрашивает брюнет и укрывает Тэ покрывалом, а затем садится на край кровати. — Мне не холодно. Ему холодно. Определенно. Зубы стучат от пробирающего холода, а кончики пальцев дрожат. — Ты заразишься и не сможешь ходить в колледж! — Шш, — Чон наклоняется к старшему и, положив руки на его щеки, прикасается своими разгоряченными губами к похолодевшим и бледным губам Тэ, горячо целуя. Он прижимает его к себе, обнимает за талию, а светловолосому больше ничего не остается, как расслабиться и продолжать хлюпать носом. — Согрелся? — улыбается брюнет, кладя голову Кима себе на плечо. — Или еще? — Еще. И он готов поклясться, что если бы в его время так лечили всех, то все люди были бы здоровы. Светловолосый зачерпывает грязно-серый снег над собой и понимает, что с волос стекает краска. Он щурится, потому что это напомнило ему тот случай, когда ему сказали самые приятные слова на свете. Тэхен снимает с себя одну из футболок Чонгука и крутиться перед зеркалом. Он супит нос, упирает руки в бока, а затем смотрит на волосы, которые уже успели выцвести, а натуральные темно-русые корни отрасти. — Нужно еще раз покраситься, мне так не идет мой натуральный цвет, — жалуется Ким. А Чон подходит сзади, обвивает руки вокруг тонкой талии, ведет горячими пальцами по впалому животу, вверх, будто пересчитывая выделяющиеся ребра. — Ты мне и таким нравишься. — Нет! А я себе не нравлюсь! А еще я опять потерял в весе! Смотри, какой я худой! — младший рассыпает легкие поцелуи на шее и плечах светловолосого, от чего тот кладет руки на запястья Гука, фыркая. — Мне щекотно! — Ты самый красивый на свете. Мне нравится твоя талия, волосы, весь ты. Хватит думать, что ты некрасивый, — Чон рвано выдыхает на ухо старшего. — Для меня ты самый прекрасный. Он был бесконечно рад тогда, что нравился Чонгуку любым. В тот момент он правда полюбил себя: вместо того, чтобы жаловаться за внешность, когда они куда-то выходили, вместо «извини, я плохо причесался» или «прости, я не очень опрятно выгляжу» он слышал комплименты от Чона, весело смотрелся в зеркало, подмечая, что начал прибавлять в весе и кости теперь не так видно. Солнце тускло проглядывает сквозь снежные тучи, и Тэ вспоминает, как у него впервые в жизни появились веснушки. Он тогда думал, что это какая-то болезнь, ведь в его время… В его время он не знал ни о существовании рыжих людей, ни о существовании людей с веснушками. — Чонгук?.. — Да, любовь моя? — младший оборачивается на Тэхена, у которого глаза на мокром месте, а щеки он прикрывает ладонями. — Ты чего плачешь? Ким опять расходиться в слезах. Он плачет, утирая раскрасневшиеся нос и глаза. Он утыкается лбом в плечо брюнета, который, на медля, обнимает его. — Ну, не плачь. Покажи щеки, — Гук вытирает подушечками больших пальцев слезы, а затем убирает руки Тэ с его щек и улыбается. — У тебя веснушки! Это так мило, хен. — Умиляется. — Веснушки? — переспрашивает Ким Тэ, шмыгая носом. — Я думал, я заболел… — Нет, Тэхенни, нет. Ты никогда не видел веснушек? Это такие рыжие точки, которые появляются весной у людей на теле. — У меня только на щеках. — Ты проверял? — шепчет Чон, улыбаясь. — Пойдем, проверим в спальне. И я поцелую каждую веснушку на твоем теле, потому что они, черт возьми, невероятно идут тебе. Тэхен краснеет, потому что понимает, на что намекает Чонгук, и он вполне может отказаться, ведь его не принуждают. Он понимает, что раз Чон сказал, то он это сделает — поцелует каждую веснушку Кима, поэтому улыбается, кивает и, схватив брюнета за запястье, тащит в спальню. Ким рычит и рывком натягивает на себя капюшон, закрываясь от солнца. Он проваливается в сон, опять, а когда открывает глаза, видит перед все тоже солнце. Только вот теперь глаза не закрыты капюшоном, а из легких полностью выветрился любимый запах. Запах Чонгука. А это значит только одно. — Господи, Тэхен, ты совсем запустил себя! — Аро присаживается на корточки рядом с хвараном, цокая языком. — Ты плакал? Но брюнет даже бровью не ведет, лишь отворачивает голову. — Пойдем стирать твои вещи. И вот, вскоре, Ким стоит напротив зеркала обнаженный, пялясь куда-то в одну точку: ничего не хочется ни делать, ни говорить, а Аро обслуживает его, думая, что это что-то исправит. А единственное, что может исправить его состояние сейчас, это теплые ладони любимого на талии, но он не хочет видеть себя такого в зеркале — завядшего и одинокого. Он бьет кулаком по зеркалу и падает в осколки, плача от боли, от беспомощности. Ноги скользят по острым краям разбитого стекла, на коже беспощадно выступает кровь, окрашивая дерево под телом красными пятнами. Соленые слезы капают на ноги, причиняя еще большую боль, но и ее Тэхен не чувствует: чувствует только то, как сердце разрывается от воспоминаний, но от них не тепло, а холодно. Он берет в руки один из осколков, вспоминая слова Юнги, когда Чимин проводил пальцами по его рукам «Вдоль, а не поперек». Но он правда хотел еще раз встретится с Чонгуком, объяснить ему все, и встретиться с ним, желательно, в этой жизни. Хваран нещадно полосует нежную кожу рук, плача от этого: края осколка врезаются в ладонь, проезжаются по запястьями, оставляя глубокие, кровоточащие порезы поперек руки. — Тэхен! Что ты творишь?! — визжит Аро, роняя на пол чистую одежду. — П-прекрати! — она начинает плакать, потому что все эти порезы Ким будто не замечает, продолжая наносить себе вред. — Зачем ты это делаешь? — Мне плохо! Плохо, — Тэхен плачет навзрыд, слишком громко, по щекам скатываются уже ненавистные ему слезы. — Умоляю, хватит! Только не плачь, Тэхен! Не плачь, Тэхен, не плачь! — кричит Аро, и на пороге застывает несколько хваранов, но ни один не подходит к Киму, ни девушка, ни один из парней. — Не могу, — брюнет уже проводит осколком по второму разу по одним и тем же ранам, уже режет то такой степени, что не чувствует боли. Он закрывает глаза и падает на спину, но никто не ловит. От теряет сознания, немного надеясь на то, что не очнется. С этих самых пор Ким Тэхен ненавидит зеркала. Before we say goodbye, let go But I’m lost in the maze of my heart А Чонгук сползает по стене, захлебываясь в слезах. Он не может поверить, что прогнал любовь всей своей жизни, а эта любовь ушла от него из-за него же самого. Он подскакивает и выбегает на лестничную площадку. — Тэхен! Тэхен, прости, прошу! Вернись, пожалуйста, Тэхен! Хен, не уходи от меня! Хен! — Он кричит, раздирая горло, и, кажется, кричит так громко, что все тридцать этажей дома слышат его отчаяние. Но он не унимается: Чону хочется верить, что Ким сейчас выйдет из лифта, что он не ушел, что он простит его, но по лестничной площадке раздаются лишь громкие страдания младшего в виде криков. — Тэхен! Вернись! — кричит он еще громче, задыхаясь от нехватки воздуха, закашливаясь в конце, но не унимаясь. — Тэхен! — тише зовет он. — Тэхен! Пожалуйста! — обычным, но сорванным голосом. — Тэхен, нет… Где ты? — шепчет. — Тэхен… — произносит одними губами. — Тэхен, — уже в своей голове. Он упирается лбом в бетонную стену и кричит. Кричит в отчаянии, так, что из глаз прыскают слёзы, так, что самому становится жалко себя. Ему до жути больно, внутри все разъедает от собственной вины, и хоть он раньше и расставался, раньше много раз, сейчас он не просто расстался с человеком — убил часть себя. Он подходит к окну, пытаясь разглядеть на улице хена, но на улице так же пусто, как и теперь на сердце. Он в бессилии падает, не в состоянии дойти до квартиры. И сейчас даже папино «мужчины не плачут не спасет», потому что мужчины не плачут, а плачет Чонгук. Даже мамино «слезы горю не помогут» сейчас бессильно, потому что единственное, что может брюнет — это плакать. Единственное, что может сейчас — вытирать краем рубашки слезы, снова вытирать слезы уже насквозь мокрой тканью, шептать, словно мантру, одно лишь имя, которое будет преследовать его, сниться ему в кошмарах, сниться в самых прекрасных снах, которые он, из-за своей вины, не увидит весь небольшой остаток жизни. Ему хочется кричать о том, что он любит Тэхена, даже чтобы через расстояние и главное — время, где бы и когда бы не был Ким, чтобы он услышал его. Я люблю тебя. Я люблю тебя. — Я люблю тебя, — говорит Чонгук как-то и чмокает светловолосого в висок, обнимая его. Они лежали на диване и смотрели телевизор, а от таких неожиданных слов Тэхен краснеет и прячет лицо в ладонях. — Я же просто нравился тебе. — Теперь я понял, что ты не просто нравишься мне: я люблю тебя. — Я тоже. — Тоже что? — Не заставляй меня говорить это!.. — Не сегодня, так не сегодня. Меня устраивает то, что я нравлюсь тебе, — Чон оставляет один щекочущий поцелуй за ушком старшего. Последний молчит, но в итоге, словно маленькая бомбочка, взрывается. — Люблю тебя… — Не слышу, — ухмыляется брюнет. — Кого любишь? — Я люблю тебя, Чонгук! — Я тоже тебя люблю, Тэхен. Но он понимает, что никогда не сможет больше сказать этих слов Ким Тэхену. С этих самых пор Чон Чонгук ненавидит себя.Обезнадежный. Отчаянный. Опечаленный. Осужденный.
Казалось бы: оба провели друг с другом меньше пяти месяцев, успели влюбиться в друг друга за два дня, но успели понять, что не могут друг без друга. Как объяснить Чонгуку, что он больше не увидит Тэхена? Что больше не услышит его бархатный, любимый баритон? Что больше никогда не услышит его по-детски звонкого смеха? Больше не увидит его глаз, закрытых пеленой возбуждения. Больше не увидит свое любимое тело. Больше не сожмет в руке любимую руку. Как объяснить Тэхену, что он больше никогда не услышит успокаивающего шепота по ночам? Что больше не увидит любимую кроличью улыбку с родинкой под нижней губой. Не почувствует на своем теле ни одного любимого поцелуя. Не услышит любимого «не плачь» и «я здесь». Не проснется в любимых обятиях зимним утром, и никто не подарит ему на Рождество вечную любовь.Как объяснить им, что они уже сказали свое «до свидания»? You left me