Ошибку может допустить каждый

      Юра спал крепко и чувствовал себя хорошо, за последнюю неделю это первый раз. Он снова видел сад, но он был пуст или казался пустым. Плисецкий оглянулся, но взглядом никого не нашёл. — Эй, я знаю, что ты здесь! Выходи. Почему ты прячешься? — Я боюсь, что ты на меня злишься за отсутствие. — Злюсь, конечно, а еще злюсь за то, что не говоришь кто ты и где тебя найти? Но если мне все нормально объяснишь, я постараюсь понять. — Ты такой разный, в реальности и во снах, даже и не знаю, какой ты настоящий? Потому сложно рассказать о себе, вдруг реальный Я тебе не понравлюсь. Кстати, ты переехал или тебе плохо и ты лег пораньше? — Нет, все в порядке, я просто переехал в Японию и рано лег по их меркам. — Зачем ты туда поехал? Я думал, что тебе лучше было бы с дедом, он бы тебе помог. — Я злился. Ты пропал и мне было плохо без снов. Знаешь, какие дурные мысли в голову лезут, когда человек вот так просто пропадает не предупредив? — Прости меня, Юрочка, — негромко говорит на ухо японец, обнимая со спины — я скучал по тебе, но ты поздно ложишься, я просто не успевал с тобой повидаться.       Плисецкий чувствует облегчение, но все ещё дуется — Скажи, кто ты? — Рано ещё, моё Солнце, ты все потом узнаешь, — альфа ведёт кончиком носа по тонкой шейке и целует в макушку, привычный прощальный жест. — Не уходи, мы же только встретились. — Ты уже не злишься? — спрашивает альфа. — Уже нет, на тебя сложно злиться, ты же меня поддерживаешь, хоть и заставил волноваться, — Юра замолкает, мнется, о чём-то думая. — Что-то не так? — замечает альфа. — Я хочу твой поцелуй… в губы. — Ты ведь понимаешь, что лица моего ты все равно не увидишь? — вздыхает альфа, поглаживая по плечам. — И все равно хочу, — настаивает омега. — Ну, хорошо. — хихикнув, выходит из-за спины нечто похожее на человеческую фигуру, состоящую из света, мягкого словно солнце в утреннем тумане. Он не касался земли, зависая чуть выше над ней, черты лица было действительно не рассмотреть. Это нечто подплыло к нему и легко коснулось щеки рукой, — Всё ещё хочешь поцелуй? — Да, — изумленно проговаривает омега и чувствует нежные губы на своих, всего лишь короткое касание, альфа отстраняется, но совсем на чуть-чуть, давая понять, что может быть и более продолжительная ласка, если только русский не передумал. Юра тянется вперёд, обнимая за эфемерные плечи и его снова целуют, легко, целомудренно, но более продолжительно, обнимают за талию. Странно, вроде бы сон, а и здесь заканчивается дыхание, альфа отстраняется и шепчет в ушко: — Люблю тебя, Юрочка.       На этом сон заканчивается. Юра просыпается не скоро, организм отдыхает после перелета ещё долго.       В полдень его будят и он спросонок не признаёт в сестре Юри — Мари и спрашивает: — Что тебе нужно в моей комнате, Поросенок? — Поросенок? — переспрашивает девушка, — Ты о брате?       Юра тут же просыпается и прячется под одеяло. — Ну и ладно, Юри просил тебя разбудить и покормить. Как захочешь есть, приходи в ресторан, я тебя обслужу. Братец с Виктором будут вечером. Собственно, он просил ещё передать адрес ледового дворца и, чтобы ты поев, топал туда. — Да что он себе позволяет? Не пойду я никуда! — желудок недовольно что-то проурчал и Юра решил немного смягчить заявление, — Кроме как обедать. — Мне все равно, — пожала плечами Мари и вышла.       И зачем он понадобился Кацуки на льду, он что, не чувствует, что я беременный? Или не считает меня равным соперником? Вот придёт вечером и я из него всю душу вытрясу. Стоп, он же сказал, что я могу придти на каток или же приказал? Блин, хрен поймешь этот сломанный телефон, когда передаётся через третьего. А, собственно, какая разница, мне не япошка нужен, а Виктор.       Но в голову упорно лезет образ Кацуки, его мягкая улыбка и теплые, цвета спелой вишни глаза. На Гран-При он выглядел более счастливым, пока ему кто-то не позвонил. Тот аж с лица спал, а потом вышел на лёд и не справился с эмоциями, и напортачил. Тогда Юра подумал, что таким не место в спорте, чтобы не случилось, ты должен быть как кремень. Но сейчас он почему-то так не считает, может потому что сейчас и сам не уверен в своих силах, в моральной устойчивости.       Что за сопли в самом деле, нужно пообедать и идти на каток, чтобы утереть нос этим двоим альфам.       Юри вздрогнул и, не докрутив тулуп упал, от резкого звука хлопнувшей двери, пропахал немного носом, оставляя и стирая телом кровавую дорожку. — Юри! — Виктор бросился на лёд к медленно поднимающемуся ученику. — Теперь мы с тобой ещё больше похожи, Виктор, — показывая на его синяк под глазом и растягивая разбитые губы, пытается утереть кровавую юшку с лица японец. — Балда, нужно в медпункт, — к ним подъехал Плисецкий, присел и, взявшись за подбородок японца, стал осматривать лицо. — Что ты делаешь, Юра? Ты же не врач, — говорит Виктор, отталкивая подростка и если бы не Кацуки, который вовремя ухватился за талию Плисецкого, то тот бы упал на попу и её бы расшиб. Вместо этого упал Юри, уронив на себя блондина и прошептал в самое ухо, — Береги себя, глупый.       Юра отпрянул, а потом и вовсе разозлился, пнув по коньку Кацуки, — Без тебя разберусь, — и, гордо вскинув голову, удалился с катка и ледового дворца.       Юри долго после этого смеялся, а Виктор подумал, не двинулся ли его ученик. Потом Кацуки достал телефон и позвонил в скорую и, описав ситуацию, подождал когда она его заберет и проверит на наличие скрытых повреждений, и выпишет лекарства, нужные для более быстрого схода синяков. — Почему ты смеялся? — спросил его Виктор, сидя уже в такси, направляющегося в гостиницу, — Ты меня здорово напугал. — А разве не смешно, маленький гордый воробушек заботится о неуклюжем орле, разбившем клюв? — Сравнение забавное, но я бы воробушком его не назвал. Он странный омега с хищными замашками. Юра меня попросил его тренировать, вернее на просьбу это мало смахивало, скорее на требование. — А ты? — спросил Юри, опасаясь, что тот дал ему положительный ответ. — Я отказал, зачем мне беременный омега, когда есть ты? — Юрио так просто не отступит, — улыбнулся Кацуки. — И что делать? — Ну, поартачься ещё немного, а потом придумай какой-нибудь турнир между нами, а там решишь, нужен тебе омега или я. — Неплохая мысль, Юри, — обнимает его за шею Виктор и трется носом о его щеку, от чего фигурист шипит и отпихивает от себя тренера. — Больно, Виктор. — Ладно-ладно, — поднимает руки русский. И все-таки озадачено посмотрел на ученика. Что-то в этом жесте было не так. Понятно, конечно, что и правда больно, но это даже скорее было в выражении лица. Оно было решительно-холодным, а на дне глаз поселилась злоба. Это отпугивало и, кажется, он стал догадываться, что Юри его действительно как тренера хочет видеть. — Ты ведь нашёл своего истинного омегу, — это скорее было утверждение чем вопрос, но все же ему нужно было знать все точно. — Нашёл, — успокаиваясь, бросил Юри. — Кто он, Юри?! — схватив за плечи японца и встряхнув, вскричал Виктор, — Кто? — Он узнает об этом первый. — морщась от очередного спазма боли, выговаривает фигурист, — Виктор, почему ты ведешь себя, как мой ревнивый парень? Как будто я с тобой в романтических отношениях состою. — Ты…ты мне нравишься, Юри. — Виктор цепляется взглядом за разбитое лицо желая прочитать эмоции. — Тогда тебе лучше уехать. — вздохнул японец, в глазах потухла злость, оставив там пустоту, — Я восхищался и восхищаюсь тобой как фигуристом. Я твой фанат, но я не люблю тебя, Виктор.       Машина как раз подъехала к гостинице и Юри, расплатившись, вышел. За ним вышел немного ошалевший тренер. — А как же все эти букеты, заботы в больнице? — цеплялся Никифоров о последние воспоминания. — Виктор, я же сказал, я хотел чтобы ты стал мне тренером. Я не понимаю, почему ты решил, что между нами будет что-то большее?       Виктор, растерявшись совсем, стоял, вглядываясь в этого человека, явно дающего понять о том, чего он ждёт от его величества господина Никифорова. — Хорошо, я понял. — Я рад, что мы друг друга поняли. Если тебя устраивает положение тренера, то можешь остаться. Но это означает, что если я расскажу своему истинному о себе и он останется со мной, ты ему ничего не сделаешь. — Да, я согласен с твоими условиями, — у Виктора осталась призрачная надежда, на то, что все ещё перевернется, и Юри на него обратит внимание. Ведь японец и сам не уверен, что его признают. — Хорошо, — бросил японец, ставя точку в разговоре и ушёл в дом.