Опекун Окделлов

Ворон поднялся вновь, как раз вовремя, чтобы столкнуться взглядом с озадаченными солдатами, рванувшими на крик. Они растеряно смотрели на Мирабеллу и ее окровавленные руки, морисский кинжал на полу и черно-белый мундир, залитый горячей южной кровью. Красивым жестом Алва остановил солдат и шагнул к Мирабелле, с удивлением натыкаясь на перепуганный взгляд светлых глаз и сжатые упрямо губы. Мальчишка стоял между ним и герцогиней, неуверенно сжимая и разжимая пустые руки, но явно готовясь ее защищать. Его сестра, та, что постарше, уже соскользнула со скамьи и, путаясь в платье, огибала стол, чтобы встать рядом с братом. Юные Окделлы смотрели волчатами, даром, что на гербе вепрь. — В сторону, — холодно бросил им Ворон, но дети не шелохнулись, лишь упрямые тонкие губы синхронно сжались еще сильней. Самая младшая из девочек, которые еще сидели за столом, начинала хныкать. Поняв, что еще немного — и ему придется ловить за руки дерущихся детей, Рокэ смягчил тон и развел в стороны пустые руки. — Я ничего не сделаю герцогине Окделл, мы будем лишь говорить. — Ричард, отойдите, — донесся неприятный голос из-за их спин. Видимо, Мирабелла уже взяла себя в руки. Она поднялась и оправила вуаль. — Я жалею лишь о том, что на месте этого мальчика не Вы, — прошипела она, гордо глядя на Алву. Обезумев от горя и позора, она ни на миг не сомневалась, что ее убьют немедленно. Однако убийство вдов не входило в ближайшие планы герцога Алвы. Он перевел тяжелый взгляд с Мирабеллы на распластанное на полу тело Серхио и, не глядя на герцогиню Окделл, произнес: — Утром Вы возмете все, что необходимо, и в сопровождении солдат отправитесь в Агарис. Путь неблизкий, но к Летним Волнам Вы будете уже там, — говорил он буднично и неторопливо, без эмоций, словно сухо описывал офицерам в штабе план завтрашнего сражения, исход которого всем известен. — Разумеется, дети покойного герцога Окделла останутся в Талиге под протекцией короля и королевы. Даю вам время попрощаться. Оставив ошарашенную герцогиню и перепуганных детей, Алва покинул трапезную. Следом вышли солдаты и с осторожностью и почтением, словно живого, но тяжко раненного, вынесли тело Серхио, завернутое в плащ с Победителем Дракона. Ворон ночевал с солдатами, хотя расторопный порученец при жизни позаботился о том, чтобы для него приготовили и натопили комнату в хозяйском доме. Казармы были более поздней постройки и, видимо, преимущественно пустовали. Мелочи вроде не отертых множеством плеч дверных косяков, пыльных, но не протоптанных ковриков, неисцарапанных изголовий грубых деревянных кроватей выдавали в них нежилое помещение. Было тихо, никто не шутил и не смеялся, хотя комендант выкатил с перепугу для отряда целую бочку неплохой тинты. Солдаты Талига пили, но молча, бросая мрачные взгляды на генерала, что лежал на дальней кровати, заложив руки за голову. Он думал. Поначалу в голове Рокэ действительно крутилось сожаление. Отец Серхио, кэналлийский рэй, владел землями в Гастильской долине, на юге Кэналлоа. Именно оттуда в Талиг возили ту самую Черную кровь. Но лучшее вино всегда доставлялось ко двору соберано, в Алвасете. Именно там еще юный Рокэ, тогда еще не единственный наследник герцогов Алва, познакомился с Серхио. Пятилетний малыш, забравшись на повозку, сосредоточенно считал темные бутылки в корзине, тыча пухлым загорелым пальчиком. Он был настолько увлечен процессом, что не заметил, как слишком сильно навалился на край, и та, разумеется, перевернулась. Бутылки выскользнули и градом посыпались с повозки, сбивая счетовода с ног. Повозка была высокой, а бутылок — не меньше дюжины, и тринадцатилетний Росио бежал так, как никогда прежде не бегал. В последнюю секунду ребенок был за ногу выдернут из-под града бутылок в нескольких сантиметрах от земли, а сам Рокэ получил свой первый героический шрам на предплечье от брызнувших во все стороны осколков. Целая корзина бесценного напитка была варварски уничтожена, так что малыш Серхио еще успел пожалеть, что не погиб в падении с повозки, но с тех пор на Рокэ он смотрел с обожанием, а когда тот, будучи уже герцогом и полковником, предложил ему ехать в Талиг, согласился не думая. К тому времени его отец сгорел за считанные месяцы, сразу после смерти жены пять лет назад. Управлять виноградниками остались люди соберано, что полностью устраивало молодого рэя, не желавшего этого титула. В Кэналлоа остался его младший брат — Паоло Кальявэра. Теперь именно ему предстояло стать рэем. Паоло. Он ведь, пожалуй, не старше Ричарда. Мысли Кэналлийского Ворона плавно вернулись к Окделлам. Рокэ не привык сомневаться в собственных решениях, но в этот раз оно поражало эксцентричностью не только окружающих, но и его самого. Протекция короля и королевы, разумеется, юным отпрыскам древней фамилии полагалась, но кроме покровительства детям нужен еще дом, еда, учителя… Корона не разменивалась на подобные мелочи, а значит, устраивать жизнь тех, кто сам не в состоянии, по закону обязывался виновник их бед. Неизвестно, что из сказанного Алвой поняла Мирабелла, но для него самого было очевидно: Ворон только что взял под крыло четырех поросят. Под такие далеко не радужные мысли Алва уснул чутким и долгим сном до самого рассвета, который, однако, не поколебали ни храп напившихся солдат, ни пробравшаяся сразу после полуночи сырость, сделавшая все вокруг липким и влажным, словно жабья кожа. Утром Ворон велел готовиться к отбытию, а сам направился в трапезную за детьми. Он был уверен, что сцену прощания Мирабелла обставит там, в лучших традициях какого-нибудь поэта-трагика. Разумеется, никакого заламывания рук и материнских поцелуев не было. Мирабелла, помолодевшая за ночь лет на пять, сухо давала наставления дочерям, а ее служанка стояла у порога в дорожном платье. Очевидно, герцогиня все обдумала и приняла предложение Алвы как величайший дар, позволяющий избавиться от нелюбимых детей, оказаться в вожделенном Агарисе, да еще и уйти с достоинством и истинно эсператистским смирением, мол, еретик Алва погнал через весь Талиг, разлучив с детьми, но Мирабелла Окделлская выдержала все унижения. Скорее всего, она уже примеряла к себе образ святой Мирабеллы и грезила им, так что наставления были невнимательными и грубыми. Ричард стоял в стороне и обиженно и зло сводил брови. Он, очевидно, не понимал, почему мать не сопротивляется. Еще вчера она была готова своими руками убить каждого, кто посягал на честь Окделлов — да даже убила одного! — а теперь бежит прочь, оставляя детей с этим бледным черноволосым человеком, герцогом Алвой, который зверски убил их отца. Вдовствующая герцогиня, побрезговав принять из рук своего «благодетеля» подорожную и поручив это служанке, царственно уселась в ветхую карету и отбыла. Младшие девочки тут же зашлись в рыданиях, и их забрала старая ворчливая нянька. Старшие дети выжидающе смотрели на Ворона. Сероглазая девочка подошла к брату и крепко сжала его руку. Рокэ видел, как мальчишка сразу ободрился и расправил плечи. «Будь мягче», — мысленно приказал себе Алва, присел рядом с детьми на каменный выступ у стены и протянул Ричарду руку ладонью вверх. На ладони лежал фамильный перстень Окделлов. — Возьмите, герцог, — без насмешки сказал он, заметив недоумение в широко распахнутых глазах. Ричард вспыхнул и схватил с его ладони кольцо. Разумеется, он узнал. Не мог не узнать перстень своего отца. — Позже я отдам Вам его кинжал, а все остальное уже и так Ваше, — Алва не сразу обратил внимание на слезы, навернувшиеся на глаза девочки. Разрубленный Змей, как же ее все-таки зовут? Ворон начал было перебирать в голове имена, как раздался тихий шепот. — Айрис, не надо, — Ричард, глаза которого тоже были на мокром месте, сжимал в одной руке отцовский перстень, а второй совал плачущей сестре свой платок. «Только этого мне не хватало. Да лучше бы я дюжину закатных тварей приютил», — мысленно простонал генерал. Впрочем, кому как не герцогу Алва было знать, каково терять близких. Словами горю было не помочь. Он вышел и вернулся в казарму. Через час с небольшим Ричард пришел сам в сопровождении коменданта и отца Маттео, отчаянно напоминавшего эсператиста. Мужчины имели вид растерянный и встревоженный, а вот юный герцог был решителен, несмотря на красные глаза. Рука его была сжата в кулак, чтобы перстень, в который при должном усердии влезло бы два его пальца, не соскочил. — Я и мои сестры останемся тут, — с порога заявил он срывающимся голосом, явно полагая, что звучит тем убедительнее, чем громче. — Не останетесь, — эхом отозвался Алва, даже не поднимая головы от письма, что быстро набрасывал ровным красивым почерком. — Но позвольте… — вмешался было отец Маттео, но Ворон его перебил. — Не позволю. Казалось, разговор исчерпан, но генерал наконец соизволил поднять пронзительно синие глаза на пришедших. — Герцог Окделл и три юных герцогини будут сопровождены в Олларию, где будут представлены королю, — обращался он только к Ричарду и говорил серьезно. — Они принесут клятву, что не причастны к преступлениями своего отца против Талига. Разумеется, им будет назначен опекун, подходящий по их статусу, до момента совершеннолетия герцога Окделла. — Мой отец не преступник! — тут же взвился Ричард, но эсператист живо уволок его прочь. Ворон лишь усмехнулся. — Собери детей, — бросил он коменданту. Без порученца было туго: пару самых смышленых ребят из отряда он направил с Мирабеллой, так что приходилось распоряжаться самому. Комендант низко поклонился и ушел. Алва быстро дописал и запечатал письмо. План действий был уже готов. Армию можно было оставить на Савиньяка. Теперь, когда уже не было нужны бежать через непроходимые топи, в герцоге Алва войско остро не нуждалось. Разумеется, еще не одну неделю несколько полков простоит у Надоров, разыскивая беглых и прячущихся мятежников, но генерал должен возвращаться в столицу с отчетом. Детей следовало взять с собой, но карета в Надоре была одна — та, которую забрала Мирабелла. Значит, до ближайшей деревни, где можно будет разжиться хотя бы телегой, юные Окделлы поедут верхом. Старшие справятся сами, а малышек возьмут в седло солдаты.