Опекун Окделлов

До Алвасете, как сказал Адолфо, оставался всего один дневной переход, когда отряд снова остановился на рассвете. Кэналлийцы спешились, слегка размялись и поспешили к постоялому двору. Очевидно, это было привычным местом их привала, поскольку навстречу, радостно подпрыгивая, выбежали трое детей. Суровые солдаты извлекали из своих дорожных сумок разнообразные сладости из Олларии, а загорелые дочерна детишки наперебой спрашивали у них про войну и чужую страну. Наконец суровая дама, вышедшая из дома, разогнала детей и пригласила всех внутрь, поить вином и угощать. Адолфо, все это время стоявший чуть в стороне, подошел к этой красивой кэналлийке и заключил ее в объятия, когда посторонних глаз стало поменьше. С той тут же спала вся суровость, и она уткнулась лбом в его широкое плечо. — Finalmente, — тихо сказала она, а детишки почтительно приблизились к отцу, и самая маленькая из них тут же задрала ручки наверх, а Адолфо подхватил ее и прижал к сердцу. Ричард, стараясь не пялиться на чужое счастье, отвел Сариту в сторону, но наткнулся на Ворона, скармливающего Моро с рук какой-то овощ. — Они дома, — сказал тот и запрыгнул в седло. — А нам еще нужно закончить одно дело, юноша. Ричард поспешно забрался на спину Сариты и последовал за ним. Гастильская долина, а именно так называлось то, что окружало их последние пару дней, была невероятна в своей красоте. Адолфо рассказывал, что здесь повсюду расположены лучшие виноградники во всем мире, красное вино отсюда считается верхом винодельного искусства. Сейчас вовсю шел сбор урожая, то и дело навстречу попадались телеги, груженные корзинами с виноградом всех цветов и оттенков. Проезжая мимо лозы, расположенной близко к дороге, Ворон вытянулся и сорвал большую спелую гроздь, которую бросил Ричарду. Наверное, тот никогда в жизни не ел ничего вкуснее. Они свернули с широкого тракта на дорогу поуже и через полчаса выехали к большому дому из белого камня, стоявшему среди строений поменьше. На пороге стоял старый, сморщенный, как вяленая оливка, кэналлиец. Увидев своего соберано, он низко поклонился и вернулся в дом. Ричард видел, что губы старика задрожали. Он спешился и с удивлением посмотрел на Сариту. Та совсем приуныла, прижав уши к голове, а Моро уже сам утешающее толкал ее мордой, удивляя даже Ворона своим поведением. Старик вернулся, приведя за собой высокого мальчика в белой рубахе, красивого, словно фантазия искусного художника. Он был стройным и изящным, а лицо его напоминало тонкую работу по темному дереву. Сейчас оно казалось застывшим, словно маска. Он медленно поклонился Алве и замер в нескольких шагах. Его глаза, черные и блестящие, единственное живое на его лице, метались между Саритой и урной у седла Моро. Ричард внезапно все понял, и ему захотелось завыть и убежать куда-нибудь подальше. Он слышал то, что сказал перед смертью тот молодой кэналлиец, убитый его матерью. Очевидно, это и был маленький Паоло. — Прости меня, рэй Кальявэра, — раздался голос Ворона. От этого звука вздрогнули оба мальчика, а старый слуга медленно осел на ступени крыльца, опуская лицо в ладони. — Твой брат был храбрым воином и ничем не посрамил свое имя, но он, как и мои братья, не вернулся домой. Ричард был уверен, что юный кэналлиец не заплачет, но такой выдержки не ожидал. Сам он припомнил, как у него постыдно подкосились ноги и брызнули горячие слезы в тот момент, когда он узнал о смерти отца. Паоло же только сильнее поджал слегка дрожащие губы и опустил взгляд на ладонь Алвы, сжавшую его плечо. — Ты привез его, соберано. О большем я и не мечтал, — тихо, но твердо сказал он и освободился, проходя мимо Ворона и Ричарда к лошадям. Сарита тут же сунула ему под руку свою морду, а Моро благосклонно фыркнул, позволяя отцепить от седла тяжелую урну. Чуть приседая под весом этого морисского шедевра, Паоло вернулся в дом, ни на кого не смотря. Старик поспешил за ним, его лицо было мокрым от слез. — Вот теперь и нам пора, — выдохнул Ворон и на мгновенье прикрыл ладонью глаза, словно собираясь с мыслями. Тем временем подошел конюх и вопросительно на него уставился. — Да, забирайте ее. Подождите только, герцог заберет свои вещи и попрощается. Конюх почтительно застыл, а Ричард, ничего не понимая, принялся отвязывать от седла дорожную сумку. Сарита терпеливо перебирала копытами и норовила изогнуть шею, чтобы положить морду ему на плечо. Мальчик погладил ее по ноздрям, и она тихо заржала. Попрощалась. — Сядете ко мне в седло, несколько часов можно потерпеть это неудобство, — Алва отобрал у Дика сумку и привязал ее на место урны, а потом взлетел в седло так, словно ничего не весил. Юный герцог ухватился за протянутую изящную руку с ухоженными ногтями, прохладную даже на такой жаре, и забрался следом, усаживаясь перед ним. Боком, как эрэа, перед наездником сидеть было удобнее, но Ричард не мог себе позволить такой стиль езды, так что пришлось прижаться к груди Ворона спиной, сжавшись в комок от неловкости. Алва пустил Моро шагом, позволяя коню привыкнуть к увеличившемуся весу, хотя этот зверь мог нести на себе и трех взрослых мужчин, так что еще не успел покинуть двор, когда им вслед донеслось звонкое: «Соберано!». Ричард дернулся, чтобы обернуться, но только ударился головой о плечо Алвы, а тот поворотил Моро навстречу выбежавшему Паоло. — Соберано, — чуть запыхавшись, повторил он. — Этот господин привез домой Сариту, мы просто обязаны дать ему лошадь взамен. Погодите, сейчас приведут. Конюх, тот, что так деликатно молчал во время сцены прощания, вывел из конюшни совсем юную черную кобылу, почти еще жеребенка. Она была не под седлом, на ней еще рано было ездить, но стать настоящей морисской красавицы не мог не оценить даже Ричард. Алва тихо выругался на кэналлийском и снова спрыгнул на землю, принимая у конюха повод. — Она еще маленькая, но ее брат уже давно Вам верно служит, соберано. Ее зовут Сона, она подойдет молодому господину, — продолжил Паоло, разглядывая Дика. — Что ж, герцог Окделл, — на лице Ворона, вот уж редкое зрелище, расцвела самая настоящая белоснежная улыбка. — Вам только что сделали просто королевский подарок. Паоло тоже улыбнулся и шагнул ближе, рассчитывая, что Ричард спешится и подаст ему руку, но мальчик остался в седле, неосознанно сжимая в пальцах гриву Моро. — Я не могу ее принять, — смотря куда-то мимо всех, произнес он. — Ваш брат… Моя… Моя мать убила Вашего брата. Я не имею права принять… Его голос сорвался и в воздухе повисло гнетущее молчание. — У смерти много путей, — кажется, прошла вечность, прежде чем Паоло открыл рот, а на лице его была все та же застывшая маска тонкой работы. — Лошадь возьмите, это моя благодарность за Сариту и прах. Он развернулся и ушел в дом, а Ричард пораженно глядел ему вслед, пока его спина не скрылась за дверью. Очнулся мальчик лишь тогда, когда к спине снова прижалась чужая грудь. — Зачем Вы сказали? — что за ужасный человек, в голосе Алвы не было и капли сочувствия. Только живой интерес, с которым подмастерье лекаря засовывает палец в гниющую рану. — Потому что так правильно, — глухо ответил ему мальчик и сам взял повод Соны, которая с интересом косилась на своего нового хозяина. — Человек Чести, значит? Вот поэтому вас уже четыреста лет постоянно бьют, — возразить было нечего. — Ну, что сделано, то сделано. Ричард уныло кивнул и погрузился в свои мысли. Как привлекательно было бы малодушно смолчать и принять подарок. Но у него ведь и мысли не возникло так поступить. Неужели герцог Алва считает его трусом и подлецом, раз ожидал, что он это скажет? Или сам подлец, раз ждал такого от него, а потом еще и осудил. Ричард сощурился на перевалившее за полдень солнце и отмел все подозрения. Разве стал бы подлец поступать так благородно с сиротами? Разве дал бы им кров, еду и надежду на будущее? Разве отпустил бы женщину, убившую его друга? Не стал бы грабить захваченный замок? Нет, Рокэ Алва точно не мог быть подлецом. Ворон словно прочитал его мысли, хотя догадаться в такой ситуации тоже было несложно. — Как Ваш опекун, я обязан Вам сообщить, что одобряю Ваш поступок, — сказал он так, словно рассуждал о новых лафетах для Южной армии. — У Людей Чести есть множество недостатков, но честность к ним не относится. Однако и ей нужно уметь правильно пользоваться. Рэй Кальявэра имел полное право вызвать Вас на дуэль, и даже Ваш хваленый Создатель и мой хваленый Леворукий не спасли бы Вас от смерти. Сначала научитесь владеть шпагой, а потом уже рвитесь отвечать за свои и чужие грехи. Понятно? Дик кивнул и облегченно выдохнул. Неужели он просто беспокоился? Палаццо Алвасете он увидел на закате. Он здорово отличался от талигойских замков, внушительных и мрачных. Алвасете был легким и светлым, у его стен было разбито множество садов и виноградников, да и внутри было немало зелени. О прибытии соберано знали. Стоило въехать в ворота, как со всех сторон полилась веселая музыка, а босые девушки в многослойных юбках начали бросать под копыта лошадей цветы из плетеных корзин. Рокэ наклонился из седла и поцеловал одну их них. Ее подружки тут же завизжали, а она зарделась и надела ему на шею венок. Ричард смотрел во все глаза, а когда прямо с площади перед палаццо открылся вид на бухту, он тихо ахнул, прижимая ладонь ко рту. — Окна Вашей комнаты тоже туда выходят, — негромко сказал ему Алва, и помог спуститься на землю. — Добро пожаловать в мой дом, Ричард Окделл.