Опекун Окделлов

Осень 393 года К.С. Рокэ Алва крайне уважал удачные стечения обстоятельств. Его злопыхатели были правы как никогда в одном: большая часть побед новоиспеченного Первого Маршала была обусловлена счастливыми (для него, разумеется) случайностями. Другое дело, что для синеглазого герцога эти случайности были вполне закономерны. Случайно ли, что в болотах у Надоров потопло два обоза? Да, совершенно случайно. Трагически, конечно, ведь нескольким полкам пришлось задержаться, и потери в боях с восставшими были выше, чем могли бы быть. Столько загубленных сынов Талига, какая ошибка командира. Нет, Рокэ Алва решительно не щадит солдат. И совершенно не имеет значения, что отставшие полки были северными, из неблагонадежных. Те, у чьих костров горько обсуждали грядущее братоубийство. Ведь это случайность, болото взяло свое, оно от политики далеко. Впрочем, сейчас герцог Алва искренне завидовал надорским болотам. Он и сам бы предпочел оказаться подальше от политических игр, однако это было невозможно. Подавив мятеж Эгмонта Окделла, он показал свою лояльность Королю и умение исполнять приказы. Взяв под свое крыло Ричарда Окделла, он вляпался — иначе и не скажешь — в самый центр политических интриг на фоне развалившегося мятежа. Одни инициаторы и участники поджимали хвосты и подставляли своих глупых, но честных товарищей под королевскую кару. Штанцлер постарел лет на десять, но с упорством жирного паука тянул за ниточки своей расползающейся паутины. В иной ситуации Рокэ искренне посмеялся бы над новостями, что порой сообщали ему то Дорак, то Ли. Официальная позиция Штанцлера, которой он дал ход при дворе: Эгмонт — бедный глупый мальчик, на охоте с товарищами, разделяющими его бунтарские взгляды, принял необдуманное решение. Мятеж был плохо подготовлен, потому и провалился. Разумеется, по скорбному виду Штанцлера всем его собеседникам должно было стать ясно, что в глубине души он сочувствует «бедному и глупому» Эгмонту, но сам руку к мятежу не приложил. Версия манипулировала слухами и домыслами, не обеляла Штанцлера, а потому могла даже показаться правдоподобной. Впрочем, та позиция, что он занял по отношению к Людям Чести, была куда интереснее и даже с душком бульварного романа. Рациональную сторону в ней подменяла крайне эмоциональная история, главной фигурой которой являлась Королева. Всего за месяц «Рыцари Талигойской Розы» оказались совершенно убеждены в том, что юная Катарина Ариго, отданная в жены Королю заложницей мира, была глубоко и искренне влюблена в Эгмонта Окделла. Их нежные чувства были взаимны, но влюбленные никогда не смогли бы быть вместе: как истовые эсператисты, они были верны своим нелюбимым супругам. Однако Эгмонт не мог смотреть на то, как возлюбленная томится в плену у Фердинанда, а потому, собрав лучших мужей, решил освободить Катарину и Талигойю от гнета Победителя Дракона. Разумеется, саму Катарину никто к ответу не призывал, но своим печальным видом она подтверждала эту байку более чем полностью. С тех пор, как история получила ход, глаза Королевы все чаще бывали красными от выплаканных слез, а приступы удушья и потери сознания случались чаще, чем опадали листья с липы в дворцовом саду, под которой Катарина теперь любила сидеть, отослав всех дам. Ли, постоянно присутствующий при дворе, в легком подпитии отзывался об этом спектакле весьма скептически. По его словам, в день, когда стало известно о поражении восстания и смерти Эгмонта, Королева не выглядела даже расстроенной. Известие о гибели «любимого» ей принесли во время завтрака, после чего Королева пила чай с дамами и требовала любимых пирожных, а потом и вовсе отправилась на прогулку в дворцовый парк и смеялась, наблюдая за разминкой акробатов, которых пригласили выступить на празднике в честь победы. Лионель, между тем, казался все мрачнее. Рокэ предпочитал не вмешиваться в его сердечные дела, а потому никак не комментировал его привязанность к Катарине. Ну, почти никак, скажем прямо. К примеру, когда друг застал его в комнатах Королевы в самой что ни на есть компрометирующей ситуации, без комментариев обойтись не удалось. До дуэли не дошло только потому, что Лионель был куда больше Рафиано, чем Савиньяком, а поэтому прекрасно сознавал собственные равные нулю шансы. Однако даже то, что любимая женщина неверна мужу и спит с его лучшим другом, не поколебали обстоятельную (и бессмысленную) влюбленность Ли в свою Королеву. От Савиньяков он взял только лучшее: достоинство и горячее сердце. Об этом знали немногие, уж об этом Ли позаботился. Ни измены, ни глупость, ни легкомысленность — ничто из этого не могло изменить его чувств. А вот лживость и подлость — дело другое… Впрочем, граф Савиньяк был взрослым человеком, и его сердечные терзания интересовали разве что его матушку, а у герцога Алвы было вдоволь своих проблем. Первым делом пришлось разбираться с тем же Штанцлером. К тому моменту, как Рокэ добрался до Олларии, она разбилась на два лагеря. Не только при дворе, весь город обсуждал отпрысков погибшего Окделла, а также моральные качества их нового опекуна. Одни искренне сочувствовали молодому Первому маршалу. Не так просто взвалить на свои плечи заботу о четырех детях убитого врага, еще при том, что старший сын и наследник по слухам совершенно безумен. Говорят, в Надоре его держали под замком, чтобы не бросался на слуг, представляете? Теперь уже сам Алва увез мальчика в Алвасете, подальше от столицы. Какое благородство! Другие были настроены крайне скептично к позиции первых. Много ли чести — обманным путем взять опеку над больным безумным наследником огромных земель. Теперь-то все достанется жадному кэналлийцу, который и так богат, но ему все мало. Теперь Талиг в тисках между его владениями на Севере и на Юге. Того и гляди, как бы чего не вышло. Эти две версии бытовали не только в сплетнях торговок на рынках, но и в самых высочайших кулуарах. Замысел Штанцлера воплощался в жизнь. Даже если будет суд, обсуждать будут не статус юного герцога, а судьбу его земель. Решение останется за Королем. Фердинанд любит Алву, но в глубине души ревнив. Он не сможет переступить через себя и отдать в управление своему маршалу половину земель — и Кэналлоа, и Надоры. А далее — дело привычное. Тут слово, там интрижка, тут подкуп, а там шантаж — и вот уже земли в руках Штанцлера или кого-то, полностью ему подчиненного. А там и мальчишка сгинет. Никто не удивится, маленький безумец в доме пленителя и убийцы своего отца наверняка не проживет долго. Осенние Волны 393 года неторопливо двигались к своему финалу, когда в этой грязной истории случился новый виток. Рокэ пил утренний шадди. Его особняк снова превратился в то место, которое полностью устраивало синеглазого герцога: спокойное и полностью подчиненное его воле. Девиц Окделл с их дуэньей и ее немалочисленным выводком взяла под свое крыло Арлетта, и жизнь Первого маршала понемногу налаживалась. Единственным, что никак не способствовало довольству, было то, что война, которую он сам себе напророчил, отодвигалась на неопределенный срок, а значит зиму придется коротать в Олларии, изредка выезжая с ревизиями, как и положено Первому маршалу. Кроме того, его новый статус делал его присутствие обязательным на всех высочайших советах, приемах и празднествах. Разумеется, каждый раз его появление производило фурор и ощущалось величайшим одолжением, оказанным окружающим красавцем-герцогом, но менее утомительными все эти светские игры от того не становились. Поэтому, когда из дворца прискакал посланец, Рокэ мысленно застонал и подавил желание приказать выставить мальчишку вон. Но служба службой, пришлось выслушать. Именно выслушать, поскольку никакого гербового конверта в руках у того не оказалось. — Его Величество Король Фердинанд просит Вас прийти, монсеньор. Неофициально, — отрапортовал посланец, едва дыша от страха и быстрой езды. Это был один из офицеров личной охраны Его Величества. Пару лет назад Фердинанду пришло в голову, что если он будет выбирать себе охрану из низов дворянства, то эти молодые люди будут благодарны ему за свое возвышение и верны до конца жизни. Разумеется, к качеству этой новоиспеченной «лейб-гвардии» были вопросы, но никто не стал расстраивать ими Короля, позволив наряжать своих солдатиков то в белоснежные мундиры с черной оторочкой, то в черные с драконом на груди и белыми рукавами. Все это обходилось казне в круглую сумму, но чем бы дитя ни тешилось… Небрежным жестом руки герцог Алва отослал юнца, но не успел допить даже одну чашку шадди, как его внимания вновь потребовали. На этот раз — знакомый юноша в церковном одеянии, Герман Супре. Он передавал, что кардинал Талига желает встретиться с Рокэ Алвой, но обеспокоен тем, что визит может привлечь нежелательное внимание, а потому встречу намечает во дворце, аккурат после чая, за которым предложил поговорить Фердинанд. Рокэ хмыкнул и отодвинул чашечку с холодным шадди. Послушные случайности выстроились в ряд, принимаясь случаться.