Опекун Окделлов

Рокэ осадил Моро у самых ступеней Летнего Дворца. Похлопав коня по шее, он шепнул ему на ухо несколько успокаивающих слов на кэналлийском, отчего умный зверь вздохнул тяжко, совсем как человек, но все же позволил увести себя в дворцовые конюшни, лишь раздраженно фыркая на седеющего от ужаса конюха. Во дворце, как обычно, ошивалось огромное количество разнокалиберного дворянства. Как правило, герцог Алва плевать на него хотел, но в этот раз отчего-то цепко прошелся взглядом по присутствующим. Да, похоже мизансцена была готова. Пресекая любые попытки подойти, синеглазый герцог ровным шагом направился ко входу в личные покои Короля, кивками отвечая на приветствия. Личная охрана Фердинанда, сегодня в клетчатых штанах, черных чулках и белых мундирах, расступилась, пропуская его без возражений. Алва не был уверен, что у них было подобное распоряжение, однако мешать Первому Маршалу, когда он желал видеть Короля, не дозволялось никому. Новый статус, хоть и накладывал на него ряд ограничений и множество обязанностей, дарил и столь необходимые порой преимущества. С герцогом Рокэ Алвой спорить было можно. Сложно и порой смертельно — но можно. А вот с Первым Маршалом Рокэ Алвой — нет. В покоях Короля было тихо, никто не суетился и не сновал, слуги передвигались бесшумно и незаметно, охрана, выставленная по галерее, негромко переговаривалась, но при появлении Рокэ стихла и замерла, пытаясь принять самый презентабельный вид из возможных. Причем довольно успешно, герцог бы даже впечатлился, не знай, что они на самом деле из себя представляют. Фердинанд ожидал его в малой гостиной, где все было накрыто к чаю, но на подставке высился и морисский кувшинчик с шадди. Король был обеспокоен, а за его спиной, у окна, каменным изваянием в черно-белом мундире застыл Лионель Савиньяк, лишь кивком поприветствовав друга, собутыльника и начальство в одном лице. По правилам, при короле Талига все время должна была присутствовать охрана, даже во сне. Исключение делалось лишь для супружеских ночей, но Фердинанд редко пользовался и этой свободой. Однако на этот раз, судя по всему, король отослал свою «лейб-гвардию», и на замену им пришел начальник охраны Их Величеств. Рокэ это вполне устраивало, Ли он доверял настолько, насколько вообще мог доверять другому человеку. — Прошу вас, Рокэ, сядьте, — Фердинанд, увидев церемониальный поклон герцога, обеспокоенно звякнул ложечкой о тонкий фарфор чайной пары. Очевидно, он не хотел, чтобы этот разговор был формальным. — Сядьте, сядьте, налейте себе шадди. Он не такой хороший, как в вашем доме, конечно. Мне рассказывали, что там он лучший в Талиге. Король падал в бездну светской беседы, стремясь скрыть свое волнение, но Рокэ совершенно не планировал ему потакать. Опустившись на указанное место, он наполнил чашку шадди из кувшинчика, незамедлительно переходя к делу. — Я пришлю к вам своего повара, Ваше Величество. Но сейчас речь пойдет о герцоге Окделле… верно? — последнее слово прозвучало практически неуместно, настолько сказанное ранее не походило на вопрос. Фердинанд лишь кивнул, пожалуй, излишне поспешно, выдавая с головой свою личную заинтересованность в вопросе. — Да, а вернее о Надоре и вдовствующей герцогине. Скажите, Рокэ, почему вы выслали герцогиню Мирабеллу в Агарис? Я не оспариваю ваших полномочий, я хочу понять мотивы… — казалось, король и сам не верил в то, что произносит это вслух, глядя прямо в ледяные синие глаза. Которые в этот раз, надо сказать, смотрели куда… проще, что ли? Нечеловечески красивые, но глаза человека, не насмешливого гения, не Закатной Твари, не самой Смерти. С таким Алвой было куда проще говорить. Будучи так близко, Фердинанд увидел совсем еще тонкие морщинки в уголках глаз, а также едва заметную линию загара кисти, показавшейся из-под широкого манжета. На плече военного покроя камзола глубокого синего цвета, шитого изысканным, но едва заметным узором, поселилась одинокая соринка, а состояние сапог было далеко от идеала — на улице недавно шел дождь. Все это было незаметно, скрываясь за ставшим привычным блеском великолепия Первого Маршала. Алва как раз обдумывал то, что король наконец вспомнил о том, что он Король, и изволил поднять на него глаза, замечая, что он лишь человек, да еще и подчиненный ему всеми возможными клятвами, так что чуть не пропустил вопрос. Вероятно, выражение, появившееся на его лице, нанесло огромный удар по храбрости Фердинанда, но тот все равно не отвел взгляда, выстоял. Сюрприз. Причем приятный. — Ваше Величество, я могу рассчитывать, что сказанное мной не покинет этих стен? Речь пойдет о чести дамы, — деликатно — кто бы мог подумать! — начал Алва. Король кивнул, а на лице Лионеля — Рокэ видел это боковым зрением — появилось сложное выражение. Очевидно, тот пытался представить себе ситуацию, в которой честь герцогини Окделл могла бы быть под угрозой, но ему явно не хватало воображения. Алва, тем временем, продолжил. По мере его рассказа глаза Фердинанда становились все круглее, да и Ли, пожалуй, едва сумел сохранить видимую невозмутимость. Все во дворце знали порученца Алвы. Вовсе не потому, что тот был особенно знатен или фигурировал в скандальных историях. Просто Серхио Кальявэра располагал к себе каждого, кто встречал его на своем пути. Открытый, улыбчивый, он был полной противоположностью своего соберано, умея, не нарушив приличий, обходиться так, что у каждого немного поднималось настроение. Разумеется, Фердинанд не был знаком с юношей лично, но даже у него возникал вопрос: почему маршал Алва отказывается от оруженосца, а порученцем при нем ходит слишком взрослый (тому было уже двадцать четыре, вовсе не мальчишка, но муж) кэналлийский рэй. А вот Лионель знал причину, а потому с трудом понимал, как другу удалось сохранить самообладание и обойтись с «эрэа Мирабеллой» столь мягко. Впрочем, Фердинанду знать о столь глубоких мотивах не полагалось. Уже история о том, как герцогиня исподтишка ударила кинжалом того, кто бросился ей на помощь, опечалила его. Вряд ли он питал особые иллюзии в отношении Мирабеллы, особенно после ее писем, но вот своего маршала он увидел в ином свете. Жесткий, если не сказать — жестокий, нрав красивого герцога был известен каждому. Кто бы мог подумать, что за убийство друга, с которым бок о бок прошел немало войн, он не оборвет жизнь убийцы. Что поступит так мягко, позволив ей бежать в Агарис. Что возьмет под свою крышу ее детей. Ответ на вопрос был более чем исчерпывающим, по мнению короля. Оставалось только подивиться тому, что еще несколько минут назад он считал ссылку Мирабеллы излишне жестким наказанием, а теперь его мнение изменилось кардинально. Алва продолжал рассказ. Нет, он не отличался от того, что он рассказывал на срочном совете по возвращении, а имя Серхио Кальявэра значилось в отчете о потерях, но никто не спрашивал об обстоятельствах его гибели. — Таким образом, я счел возможным отослать вдовствующую герцогиню из Талига, тем самым оградив ее от наказания за совершенное преступление и позора, а герцога Окделла от ее… влияния, — даже видя, что Фердинанд открыл рот, чтобы его прервать, Рокэ не замолчал, лишь чуть повысил голос, — которое было бы пагубным для юноши его возраста и положения. Однако король все же не смог смолчать. — А как же его, — тут он замялся, очевидно подбирая слово, — болезнь? Герцогиня пишет, что мальчик совершенно безумен. Алва на миг словно бы растерялся. Фердинанд, удивленный подобным зрелищем, во все глаза уставился на небывалое. Куда ему было знать, что холодный герцог просто сдерживает смех, наблюдая за не менее ледяным начальником охраны, за его спиной изобразившим еще более небывалую пантомиму с закатыванием глаз. Пожалуй, увидь король подобное поведение Лионеля, Талиг остался бы сиротой. Впрочем, продлилось это ребячество считанные секунды. — Вы стали жертвой слухов и обмана, Ваше Величество, — словно бы собравшись, а на самом деле попросту взяв себя в руки, ответил ему Рокэ. — Ричард Окделл совершенно нормален. Более того, для своих лет и образования — он весьма и весьма смышлен. — Но как же письма, Рокэ? Какой резон Мирабелле оболгать собственного сына и лишить его титула? — Любовь к своим детям, Ваше Величество. Страшная сила, как говорят. — Что вы имеете в виду? Рокэ только загадочно улыбнулся, обращая взгляд к Лионелю. — Если Его Величество не возражает, пригласите графа Эйвона Ларака. Насколько я знаю, он просил об аудиенции еще неделю назад, и с тех пор ежедневно ожидает во Дворце. Думаю, он и сейчас здесь. Ошарашенный Король, пытаясь осмыслить такую сложную категорию как «любовь к детям» в контексте лежащего под его рукой письма, снова кивнул, и Ли вышел, но долго ждать себя не заставил. Все это время Рокэ пил шадди (удивительно дрянной) и молчал. Фердинанд вопросов не задавал. Наконец Савиньяк вернулся, пропуская вперед себя потрепанного жизнью графа, в руках которого был большой плотный конверт с бумагами. — Ваше Величество, я пришел просить вас о прощении и снисхождении к бедной герцогине Окделл. И ко мне. Клянусь Честью, я не знал к чему это приведет. Я расскажу вам все. Разумеется, Фердинанд во все глаза смотрел на худо одетого, сутулого и глубоко печального человека, что пришел виниться перед ним в чем-то ужасном, так что он не видел легкой улыбки, скользнувшей по тонким губам. Какое удачное стечение обстоятельств. Честь, взыгравшая в человеке, который никогда в подобном замечен не был. И нужные документы в его руках. Даже нарочно лучшего не придумаешь.