***
Крепко сжав зубы, Нуар наблюдал за тем, как будущий он, бережно подхватив Маринетт под коленками, переносит ее с кровати в инвалидное кресло. Как с искренней заботой расчесывает ее волосы, выросшие почти до пояса, но не такие густые, как раньше. Как отвозит ее на кухню, где в молчании готовит завтрак, а затем, уже в столовой, с ложечки кормит ее. Сердце героя обливалось кровью. Он не мог понять, почему Маринетт стала такой, почему именно ее, а не кого-то другого — черт возьми, даже не его самого! — постигла такая участь. — Принцессе нравится есть омлет, — с грустной улыбкой произнес Адриан, салфеткой вытирая Маринетт уголок губ. Кот же лишь крепко зажмурил глаза, чтобы сдержать подступавшие слезы. «Нравится»? Как, черт возьми, будущий он понял это, если Маринетт все также безвольно сидела, не реагируя ни на что? Ее взгляд ни на чем не фокусировался, она не обращала внимания ни на какие звуки, будто не замечала, когда к ней прикасались. Она лишь слегка приоткрывала рот, когда ложка касалась губ, да глотала еду. И то скорее рефлекторно, потому что для нее не было разницы: ложку Адриан поднес к ней или салфетку. — Она всегда съедает его, — пояснил он, словно догадавшись о том, что думает Кот. — И все же… Что с ней произошло? — снова спросил Нуар, так и не получивший ответа на этот вопрос. Он одновременно хотел и боялся услышать правду. Всего лишь пару часов назад, размышляя о том, насколько сильно изменилась Ледибаг за эти годы, он и представить не мог, что увидит ее в таком состоянии. Кот боялся, что она вышла замуж за другого, что больше знать не желает ни напарника, ни Адриана Агреста. Но уж лучше бы — намного лучше! — так, чем то, что она превратилась в безвольную и безжизненную куклу! Как вообще он мог допустить, чтобы с ней случилось подобное? Почему не помог, не уберег, не защитил?! Увы, взрослый Адриан не спешил рассказывать о произошедшем. — Как ты попал в это время? — поинтересовался он, поставив пустую тарелку на стол. Маринетт и вправду съела весь завтрак. — Акуманизированный перебросил. — Ты уже знаешь… — Что она Ледибаг? — перебил раздраженный Нуар. Черт возьми, сколько можно тянуть с ответом?! Он должен был знать, что с ней. Вдруг он мог чем-нибудь помочь, что-нибудь сделать, чтобы вернуть ее в норму? Кот просто не может допустить, чтобы с его любимой случилось такое! — Да. А что с ней случилось — нет, и я не могу понять, почему ты мне ничего не рассказываешь. Я должен знать все, чтобы предотвратить это, — Нуар махнул рукой в сторону Маринетт, — когда вернусь в свое время. — Я все расскажу, но не при ней, — Адриан крепко сжал руку в кулак. — Сначала надо уложить ее спать: Маринетт не любит оставаться одна, а я не хочу, чтобы она это слышала. Главное, — его голос дрогнул, — не отказывай ей, когда она признается тебе после рождественской вечеринки. — Уже отказал, — чуть слышно прошептал испуганный Кот, а будущий он со свистом втянул воздух сквозь зубы.***
Нуар остался в одной комнате с Маринетт, когда Адриан ушел запускать посудомоечную машину. Он не решался подойти к ней. Боялся приблизиться, будто шаг в ее сторону означал его смирение с тем, что с ней стало. Будто прикосновение к ней могло лишить его надежды еще хоть раз увидеть ее улыбку. Он стоял возле стены, чуть ли не всем телом вжимаясь в нее, словно не хотел быть замеченным. Потому что только так Кот еще мог стерпеть ноющую боль в груди от осознания, что она просто не может его заметить. Слишком много вопросов вихрем кружилось в его голове, но волновал лишь один. Он не знал, почему в доме не было слуг, куда делся отец, остался ли Адриан в будущем владельцем кольца Неудачи, но… все это казалось не таким важным по сравнению с тем, что произошло с Принцессой и можно ли ее исцелить. Да и что-то подсказывало, что ответы на все эти вопросы он получит одновременно. Безмолвной тенью он шел чуть поодаль, когда Адриан, закончив с посудой, на руках относил Маринетт в спальню. Кот закусил губу, чтобы не заскулить, когда будущий он, заботливо укрыв любимую одеялом, сверху вниз провел по ее лицу рукой, заставив закрыть глаза. Потому что иначе она бы так и лежала с открытыми. Словно птица, которая может заснуть, только когда ей зашторят клетку.***
— Это случилось после рождественской вечеринки, — безо всяких прелюдий начал Адриан, когда они с Котом спустились в гостиную. — Через пару часов после того, как я ей отказал, — опустив голову на сложенные в замок руки, произнес он, а Нуар почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Сегодня. Это — чем бы оно ни было — произойдет сегодня. Если уже не произошло, ведь Кот не знал, справилась ли Леди со злодеем после того, как ее напарника перебросило во времени. — Акуманизированный? — дрожащим голосом спросил Нуар. Неужели из-за того, что он снова попал под луч, Маринетт теперь вынуждена была существовать безжизненной куклой? Ледибаг ведь просила быть осторожнее с этим врагом!.. — На такое зверство даже Бражник никогда не пошел бы, — чуть слышно прошептал взрослый Адриан. В комнате воцарилась тишина. Нуар видел: будущий он не может собраться с силами, чтобы озвучить застрявшие в горле слова. Одни воспоминания причиняли взрослому Адриану сильнейшую боль, он крепко стискивал зубы и жмурил глаза, но по щекам все равно текли слезы, а изо рта вырывались тихие всхлипы. Он не мог заставить себя говорить, а Кот не решался торопить его. И неведение уже не казалось ему настолько неправильным. Нет, разумеется, Нуар готов был сделать все и даже больше, чтобы не допустить наступление такого будущего. Но все равно невольно вздрогнул, когда будущий он наконец продолжил рассказ. — До сих пор помню, что я тогда сказал ей, — произнес Адриан, не смея посмотреть на гостя из прошлого. — И как убеждал Плагга, что не буду об этом жалеть. Черт возьми, из-за какой-то глупой обиды… Она ведь отказывала мне много раз… — он запустил руку в волосы и сжал их у самых корней. — Я не думал, что мой единственный отказ станет последним… — Адриан сглотнул подступивший к горлу комок, — последним, о чем мы с ней говорили. Я должен был сказать правду, что тоже люблю ее, позвать на свидание или хотя бы предложить проводить до дома. А я даже не посмотрел ей вслед, когда она уходила! — отчаянно выкрикнул он и ударил кулаком по столу. Кот Нуар закусил губу. Отказав Принцессе сегодня, он был слишком ослеплен обидой, чтобы провожать ее даже взглядом. — Я снова увидел ее через четыре часа, — продолжил Адриан, откинувшись на спинку кресла и закрыв руками лицо. — Я тогда патрулировал улицы, услышал полицейские сирены и… Я не мог поверить своим глазам. Просто стоял, как вкопанный, на краю крыши и смотрел, как ее кладут на носилки и заносят в машину службы спасения. Она была вся в крови… Ты ведь помнишь, какое на ней было платье? — Адриан оторвал руку от лица, чтобы посмотреть на прошлого себя, но прежде, чем тот успел прошептать «Розовое», произнес: — А я нет. В тот момент оно все было бордовым… Все пропиталось ее кровью. И было изодрано в клочья. Он со свистом втянул воздух сквозь зубы. — Врачи насчитали тринадцать ножевых ранений, — произнес Адриан чуть слышно. — Им было мало того, что они с ней сделали. Тринадцать ранений… — Он тяжело вздохнул. — Ей лишь чудом удалось выжить. А вот пережить она не смогла. Лишилась рассудка. Впрочем, ты и сам это видел. Нуар кивнул. Образ Маринетт, из доброй, открытой, сияющей девушки превратившейся в безвольную, почти не реагирующую на внешние раздражители куклу, застыл у него перед глазами. А следующая фраза будущего себя, пусть и была сказана тихо, прогремела в его ушах. — Ее изнасиловали, — прошептал Адриан, и Кот почувствовал, будто его сердце остановилось. — Они надругались над ней. Пять отморозков по очереди насиловали ее в каком-то подвале. Ее… Мою Леди… Принцессу… — тело Адриана пробивала крупная дрожь; он обхватил себя руками, чтобы унять ее, но это не помогало. — Они затащили ее туда, когда она возвращалась домой. Что-то вкололи, чтобы не сопротивлялась. Она даже превратиться не могла! Разорвали одежду. Входили в нее. Сначала один, потом другой… Передавали друг другу по кругу, будто какую-то вещь. Она ведь была девственницей. Чистой, невинной… А когда они закончили с ней, то изрезали всю ножом и бросили умирать возле мусорных баков в какой-то подворотне! Если бы я тогда пошел с ней… Если бы проводил ее… Ничего бы… Ничего бы не п-произошло. Это я виноват, — Адриан в отчаянии посмотрел на молодого себя. — Это я виноват! — громче повторил он. — Я не смог ее защитить. Я позволил жалкой обиде затуманить мне разум. Я отказал ей, — одними губами прошептал Адриан, — несмотря на то, что люблю ее. Люблю! Люблю! Люблю! — трижды выкрикнул он, вскочив на ноги и принявшись большими шагами мерить комнату. — Понимаешь? Люблю! — Люблю, — чуть слышно повторил Кот Нуар. Он понимал то, что и сейчас, и спустя тринадцать лет Леди была, остается и будет для него дороже целого мира, а все остальное его мозг отказывался воспринимать. Это просто не может быть правдой. Слишком жестоко, чудовищно, ужасно. Почему с Маринетт? Почему это произошло именно с ней? За что Принцесса должна была пройти через подобное? Это ведь все шутка, верно? Его просто решили разыграть в наказание за то, что он посмел отказать своей Леди? И сейчас Маринетт встанет с кровати, спустится к ним, улыбнется — так искренне и тепло, как умеет только она — и назовет его глупым Котом за то, что так легко повелся на этот розыгрыш… Вот только Маринетт не спускалась, а Адриан продолжал говорить. — Я не помню как, но меня захватила бабочка Бражника, — поведал он, вновь опустившись в кресло. — А вот то, как «Катаклизм» разъедал плоть тех отморозков, помню отчетливо, — сказал Адриан, посмотрев на свои руки. — Помню, как они кричали, вопили от боли, просили пощадить… Маринетт ведь тоже, наверно, кричала. Если могла после того, что они ей вкололи… Они ее не щадили, так почему я должен был останавливаться? — он сжал правый кулак до побеления костяшек. — Единственное, о чем жалею, не смог растянуть их мучения. Благодаря тому, что «Катаклизм» пожирает человека за шесть минут, они слишком легко отделались.***
Ледибаг откинула йо-йо в сторону и крепко зажмурила глаза. Герои не плачут. Герои должны быть сильными. Она обязана держать себя в руках. Вот только сдерживать слезы не получалось. Отказ Адриана уже не казался ей чем-то значимым. Черт возьми, да она отчасти была готова услышать от него «нет», но никак не попасть в будущее и узнать, во что превратится ее жизнь через тринадцать лет… А если точнее, то уже завтра. Маринетт всегда было жутко читать криминальную хронику. Будучи героиней Парижа, она не могла не думать о том, что если бы оказалась в нужное время в нужном месте, то спасла бы невинных жертв. Будучи еще и обычной девушкой, Маринетт боялась даже представить, что нечто подобное может случиться с кем-то из ее знакомых, что однажды в статье об очередном ограблении или — боже упаси — убийстве она увидит фамилию друга. Читать про людей, чье имя видишь впервые, намного проще. Гораздо сложнее читать про себя. Сухие формулировки. Дата и время. Это произойдет… Акума ее побери, уже бы произошло, если бы злодей не подарил билет в «счастливое» будущее! А вот когда Ледибаг вернется назад, от трагедии ее будут отделять считанные минуты. Сначала ее изнасилуют. Потом изрежут ножом. Потом ее родители попадут в автокатастрофу, из-за того, что превысили скорость, торопясь к ней в больницу, а ее саму, ставшую чем-то средним между куклой и овощем, заберет к себе Адриан Агрест. Ледибаг укусила себя за руку, пытаясь не закричать, но отчаянный надрывный вопль все равно вырвался из ее груди. Еще вчера… Еще утром все было хорошо. Она завтракала вместе с родителями, мама помогала ей с макияжем, а отец, посмотрев на платье, в котором Маринетт отправлялась на рождественскую вечеринку, шутливо спросил о том, какого красавчика его дочь собралась покорить. Маринетт в ответ лишь покраснела, ведь это платье шила в надежде, что в нем будет хоть на чуточку больше симпатична Адриану и что он хотя бы задумается, услышав ее признание в любви. В этом времени родителей больше нет. «Сабин Чен скончалась на месте от полученных травм, Том Дюпен умер спустя шесть месяцев, не приходя в сознание», — написанное черным шрифтом на белом фоне отпечаталось в памяти, застыло перед глазами, и как бы сильно ни терла Ледибаг кулачками веки, она продолжала видеть ее на всем. Маринетт ведь даже не поцеловала отца в щечку перед выходом, как всегда это делала. И матери не сказала, как сильно ее любит. А Адриан… Если верить тому, что Леди прочла в интернете, то младший Агрест носился с ней как с писаной торбой, забрал из больницы к себе, заботился, несмотря на слова врачей о том, что ей уже никогда не вернуться в прежнее состояние. Он так и не женился; более того, в свои тридцать два до сих пор ни разу ни с кем не встречался. — Кажется, я сломала жизнь и ему, — прошептала Ледибаг, а ее плечи затряслись от нервного смеха, который почти сразу же сменился отчаянным рыданием. Что чувствовал Адриан, узнав, что девушку, которой он отказал, спустя два часа изнасиловали и чуть не убили? О чем думал он, увидев ее, лишившуюся всего — чести, родителей и рассудка? Винил себя? Решил, что если бы принял ее чувства, провел вечер с ней, то ничего бы не случилось? Но ведь он ни при чем, так за что должен жить с этим бременем? — Я хотела быть его девушкой, а не обузой, — покачала головой Ледибаг. Героиня медленно поднялась на ноги. Подобрала с пола йо-йо и, пошатываясь, сделала пару шагов вперед. Решение принято. Ледибаг закинула йо-йо на соседнюю крышу, взмыла вверх и побежала по черепице так быстро, как только могла. Ветер дул в лицо, колол щеки пылью и сушил их от слез. Она не знала, сможет ли вернуться в прошлое, а если вернется, то удастся ли ей изменить судьбу, но знала, что может сделать здесь и сейчас. Перепрыгнув с очередной крыши на высокий забор, следующим прыжком Ледибаг запрыгнула в открытое окно просторной комнаты, расположенной на втором этаже особняка Агрестов. Комнаты, в которой спала тридцатидвухлетняя Маринетт Дюпен-Чен. Увидев будущую себя — мертвецки бледную, осунувшуюся, бременем вины висевшую на шее Адриана Агреста, — Ледибаг почувствовала тошноту. Так не должно быть. У Адриана должна быть своя жизнь, ему не стоило посвящать свое время опеке над сумасшедшей. Ее место в психушке, а не рядом с ним. Пора прекратить все это. Закусив губу, Ледибаг сняла с себя серьги. Она не могла позволить себе совершить задуманное в облике героини, но и снимать трансформацию обычным способом было нельзя. Ведь Тикки непременно попытается ее остановить. — Давай закончим эти мучения, — прошептала девятнадцатилетняя Маринетт Дюпен-Чен, взяв с кровати подушку, чтобы задушить ей будущую себя.