Нет.

Сколько мы можем притворяться, что всё нормально? Делать вид, что продолжаем жить той жизнью, которой жили до этого, когда внутри творится полный хаос? Но маска на лице ещё не доказательство того, что ты полностью мёртв или угас. Это прикрытие. Ты бы не хотел, чтобы о твоих проблемах знали все остальные, говорили об этом, поэтому ты вынужден держаться определённых правил. Вряд ли близкие замечают это, ведь для них ты особенно стараешься, так как они знают тебя лучше всего. Но долго ли ты протянешь? — Ну ч-что, готов к в-ве-вечеринке? Мы договорились с Ричи, и Бен всё равно бу-будет диджеем, — сказал Билл, подошедший к нему на перемене. В руках он держал блокнот и ручку, словно записывал всех тех, кто будет на вечеринке. Зачем такая формальность? Скорее всего, Ричи вообще будет плевать, кто будет праздновать начало нового учебного года у него же дома. — Да, конечно, — ответил Эдди, немного удивлённый какой-то чрезвычайной возбуждённостью друга. — Отлично, тогда в 6 бу-будем ждать тебя. Билл улыбнулся и, отметив себе что-то в блокноте, удалился в сторону своего кабинета. Эдди смотрел в окно и думал. Обо всём. Что Ричи тогда был прав, что всё не случайно, что для всего должна быть причина. Что мир вокруг становится более грубым, когда ты становишься взрослее. Что люди вокруг тебя совсем не те, за которых пытаются себя выдать. И сейчас он играл роль одного из таких людей, которым всегда старался не быть. С того момента, как всё резко изменилось и даже как-то оборвалось, прошло два дня, но они были наполнены какой-то тоской, каким-то странным чувством, не покидавшим Эдди. Он мог вот так часами сидеть и чего-то ждать. А может, кого-то? Он и сам не знал. У него проявились хандра и апатия. Он не хотел ни с кем разговаривать, узнавать кого-то ближе, знакомиться, да даже обычное почёсывание головы у другого человека его просто раздражало. Ему хотелось бы закрыть глаза и никогда их не открывать. Всё, что происходило вокруг, безжалостно толкало его, трогало, но он всё же хотел оставаться безучастным. Реалистичные сны необычным образом покинули его, и он надеялся, что это навсегда. «Хоть что-то хорошее за всё это время». Даже Анетт не доставляла ему той радости, веселья, что были раньше. Да, она красивая, классная, но в их отношениях было что-то не то. Кроме того, Эдди уже даже начал подумывать, что не заслуживает её. Он стал по-другому смотреть на мир, не замечая, что сам проявляет желание смотреть на него с другой стороны. Может, апатичность — это не так уж и плохо? Ведь те парни, Генри Бауэрс и его дружки, перестали даже смотреть в его сторону, как-будто боялись его выражения лица. Признаться, Эдди сам начал себя побаиваться, когда заметил, что Анетт перестала подходить к нему так часто. Просто потому, что она не замечала за ним взаимности, и Эдди это понимал, но не мог ничего с этим поделать, может быть даже, и не хотел. Его мама как-будто чувствовала, что что-то не очень хорошее происходит с её сыном и давила на него. То есть, Эдди так думал. На него давил тот факт, что в самый ответственный момент от неё не исходило никакой поддержки, никакой родительской заботы и обычного участия. Он даже как-то соскучился по её постоянным указаниям, вроде:"Выпей эти таблетки, ты должен» или «Много не бегай, у тебя слабые лёгкие». Где она, когда он так сильно в ней нуждается? Если Эдди сам не попытается что-то изменить, то всё так и будет продолжаться. Но он был не в силах пока что что-то решать. Он будто компенсировал свою эйфорию, когда до конца понял, что сильно любит Анетт. Наконец он оказался дома. Как же надоели всё одни и те же лица, те же стены, те же кабинеты. Эдди хотелось уехать, улететь из этого города. Он чувствовал, как у всех остальных нечто перемкнуло по отношению к нему. Правильно, ведь внутри него тоже что-то ломалось, менялось. Заполниться ли это чем-то новым или так и останется пустым? В холодильнике не было практически ничего. Он, конечно, мог бы приготовить себе яичницу, нормально поесть, но у него не было ни настроения, ни желания. Он ощущал себя подавленным. Это состояние держало его в своих безжизненных тисках, пытаясь утащить Эдди за собой. Сможет ли он выдержать или поддастся? Неожиданно позвонила Анетт. — Привет, Эдди, — тихо отозвалась девушка. — Привет. — Нам нужно срочно поговорить. Можешь через час подойти к тому кафе, где мы с тобой были? — Окей. — Отлично, увидимся. Интересно, о чём она хочет с ним поговорить? Может, она скажет, что снова переезжает из-за папиного бизнеса? «Пожалуйста, пусть это будет не так. Моя жизнь сейчас находится на грани. Один неверный шаг и…». Он не знал, на что будет способен в связи с этим. Сможет ли он покончить жизнь самоубийством? Или же будет до конца своих дней сидеть дома с депрессивными мыслями? В любом случае, это ужасно ранит его. Этот час длился для него, как вечность. Он успел обдумать всё. Придумал заготовки фраз на все её предложения. По крайней мере, он так думал. На улицах было много людей. Какой-то праздник? Скорее всего, но Эдди не знал, какой именно, тем более, даже если бы он знал, то предпочёл бы остаться дома. Мир виделся ему в серых тонах, ещё и грустная музыка, которая звучала в его наушниках, наводила печали. Ему было всё равно абсолютно на всё, что происходило вокруг. Он был одет в клетчатую синюю рубашку, в плотную кофту, которую оставил незастёгнутой, в обычные джинсы, кеды и в чёрную лёгкую шапку, несмотря на то, что было тепло. Он менялся, вместе с тем менялись его принципы, предпочтения и желания. Анетт сидела и часто выглядывала в окно кафе, высматривая Каспбрака. На ней была та самая чёрная майка без рукавов, розовая юбка, открывающая её красивые, ровные ноги и джинсовая куртка. Он стоял, опершись на стену здания в той зоне, где она его точно не видела. «Какая она красивая» — подумал Эдди в который раз и вдруг почувствовал возбуждение. Он вспомнил тот день, когда они были вместе дома у Анетт, она сидела на нём, и они целовались, буквально растворяясь друг в друге. Впервые за все эти дни он наконец-то почувствовал настоящую любовь по отношению к кому-то. Но что-то мешалось в нём, создавалась какая-то едкая субстанция, охватывающая его ощущения, мировосприятие, что было неприятно. Поэтому Эдди твёрдо решил бороться с этим. Зациклившись на своих проблемах, он забыл об Анетт, о клубе неудачников, о Ричи. Он думал только о себе, чёртов эгоист. К тому же, она совершенно не виновата в том, что с ним творится что-то неясное даже для него самого. — Привет ещё раз, — сказал Эдди, садясь рядом с ней как можно ближе. К его удивлению, блондинка посмотрела с ужасом на него, но она была в таком состоянии не из-за Эдди — что-то напугало её или же вроде этого. Она немного отодвинулась от него и убрала свои руки, когда Каспбрак коснулся их. — Что-то случилось? — Эдди… Ты классный парень, мне было очень хорошо с тобой. Пойми. Нам нужно это сделать. Я не хочу расставаться с тобой окончательно, но нам нужно сделать паузу в отношениях. Прости. — На её глаза наворчивались слёзы. Если она репетировала эту речь, то наверняка также репетировала не плакать, но у неё не получалось сдержаться. Эдди стало больно, будто что-то пронзило его, но почему-то он понимал, что Анетт намного больнее его. — Надолго? — спросил Каспбрак с надеждой. — Нет, думаю, что нет. — Она всхлипнула. Эдди не мог смотреть на это, потому что ему тоже сейчас хотелось плакать. С ними двоими что-то происходило, но они не рассказывали этого друг другу. Он обнял её, она его в ответ ещё крепче. — Я люблю тебя. Если ты думаешь, что нам стоит сделать это, я… полностью тебе доверяю. — Анетт заплакала ещё сильнее. Эдди едва сдерживал слёзы. Никто из них больше не мог ничего сказать. Люди, сидящие за соседними столиками, смотрели на них, как на каких-то сумасшедших. Но им было наплевать в тот момент. Они терпели боль друг друга. Анетт все эти дни тщательно её скрывала за улыбкой, за милыми беседами со своими подружками, а Каспбрак наоборот — он не мог полностью надевать на себя маску жизнерадостного человека, но пытался до конца не снимать. Теперь он понимал, что чувствует Анетт, что она думает. И он сочувствовал ей. Потому, что Эдди чувствовал то же самое. Возможно, эти люди, с любопытством поглядывающие на них, думали, что у них не произошло ничего серьёзного, что это всего лишь подростковые заморочки, и с этим запросто можно справиться, ведь на свете есть вещи и поважнее, о которых стоит думать чаще, чем об этих маловажных, на их взгляд, мелочах. Также, может быть, они думали, что кафе, в котором они сидели, было заполнено людьми, но на самом деле, в нём в то время сидело только два человека, и они пытались успокоить друг друга, понимая, что это ещё один этап их мучений, который им стоит пройти и, они надеются, пройти вместе. Только две души в тот день отзывались в этом кафе. — Я тоже тебя люблю, — произнесла блондинка, смотря ему в глаза. Эдди видел её изумрудные глаза с карими прожилками. Родинку над губой. Пышные ресницы. Подводку, аккуратно нанесённую в виде стрелок. Немного накрашенные брови. Словом, он осозновал, насколько любит её, насколько она стала для него дополняющей его же самого частью, насколько он хотел поцеловать её в этот момент. Но она бы отвергла его, если бы Эдди попытался это сделать. Вместо этого он вытер своим большим пальцем слезу с её щеки. Анетт положила свою руку на его. Создавалось ощущение, что их разговора пять минут назад и не было. — И всё же, почему ты решила так поступить? Может, что-то случилось, и я могу помочь тебе? — спросил Эдди, всё ещё надеясь, что она передумает. — Прости, но нет. Это только мои проблемы. — Но… Мы же встречаемся. Что мы за пара тогда, если не можем помогать друг другу в решении проблем? Если я не знаю, что происходит с тобой, а ты не знаешь, что со мной? Почему ты молчишь? — И вправду, Анетт не произносила ни звука, а лишь смотрела на Эдди. — Я думал, что мы должны уметь выслушивать друг друга, уметь вступаться за наши общие права и взгляды. Почему ты не хочешь позволить мне помочь тебе? Хотя бы расскажи, в чём дело. Анетт, я не отстану. Я не хочу, чтобы наши отношения заходили в тупик или же кончались. Я хочу быть с тобой, а ты, я точно знаю, — со мной. — Казалось, Эдди в ту секунду старался зацепиться за что-то, связывающее их, и у него почти получилось, но… Девушка заплакала ещё сильнее, потому что не часто ей доводится слышать такие речи в поддержку её самой; осознавать, что кому-то она очень важна, и этот человек не скрывает этого факта. Анетт не хотела, чтобы эти допросы продолжались, чтобы Эдди видел её слёзы, чтобы всё-таки наступил тот миг, когда она всё же решится всё исправить и сказать Эдди, что передумала на счёт их отношений и хотела бы, чтобы они не заканчивались, чтобы не пришло то время, когда она бы с трудом, но всё-таки рассказала ему, в чём дело. Пока что рано. Поэтому она ушла. Каспбрак не стал догонять её. Он понимал, что, скорее всего, надавил на неё, и за это ему было даже как-то стыдно. Сейчас в нём что-то сломалось, что-то вырвалось наружу и… Он вышел из кафе. Слёзы лились у него примерно также, как и у Анетт. Но почему это происходит с ним? За что он заслужил это? Почему всё в его жизни так не складывается? Он уже верил, что по-настоящему почувствовал себя счастливым, что наконец-то стал таким человеком, который постоянно улыбается. К сожалению, ему всего лишь казалось. Он шёл и ударял кулаком во всё неживое, что попадалось на его пути: фонарный столб, забор, даже какую-нибудь ветку на своём пути он не оставлял без внимания и без жалости пинал её. Когда он дошёл до своего дома, то сел на крыльцо и заплакал, закричал во всё горло, что было силы. Он никогда ещё не чувствовал такой боли. Всё разом смешалось в нём, он был готов сделать всё, что угодно, даже наглотаться таблеток и забыть о мире, который принёс ему столько плохого. Который ранил его и сломал. Он закрывал лицо руками, хватался за голову, словно больной. Рукава его кофты пропитались слезами, стали мокрыми и тяжёлыми. — Эй, чувак, — сказал кто-то садящийся рядом. — Эдди, что случилось? Каспбрак поднял голову и увидел Ричи. Пусть это даже сам Джонни Депп, он сделал бы без абсолютного удивления то, что сделал — обнял его. Тозиер лишь гладил его по спине, утешал, говорил, что всё будет хорошо, что любая боль, которая встречается на нашем пути когда-нибудь забывается и заполняется чем-то новым. — Ричи? — спросил Эдди, не отрываясь от Тозиера. — Да? — У тебя есть что-нибудь крепкое? — Чувак, может, потерпишь до завтра? Ведь будет вечеринка и, соответственно, алкоголь. Я просто на вечеринку всё приберёг. Не знаю, что со мной сделает Билл, когда обнаружит, что бутылок в его списке на одну больше, чем есть на самом деле. — Эдди посмеялся. — Я могу предложить тебе только… Он достал из кармана джинсов маленькую коробочку, похожую чем-то на упаковку из-под «Тик-так». Открыв её, Эдди увидел нечто, напоминающее порошок. — Ты можешь закинуться этим. Не обещаю, что тебе станет лучше, но то, что ты захочешь по-настоящему расслабиться — гарантирую. — Ричи… Я никогда этого не пробовал, может, покажешь? — чувствуя, как его щёки покраснели, спросил Астматик. — Ох, малое дитя, придётся учить тебя плохому. Можно к тебе? Эдди кивнул. Они зашли в его комнату. Сони ещё не было дома. Она, наверное, по обычаю вернётся только ночью или же утром, или вообще не вернётся. Главное, что сейчас им волноваться не о чем. Ричи взял свой телефон, линейку Каспбрака и, рассыпав немного порошка на экран, стал делать из него четыре дорожки. — У тебя есть ненужная ручка? — Да, зачем? — с недоумением спросил Эдди. — Разбирай её. Ричи взял пустую ручку без стержня и колпачка и, вставив себе в нос один конец, другой быстро и резко вдыхал порошок. — Теперь ты. Эдди повторил в точности так, как сделал Тозиер. Сначала ему было противно, и глаза начали слезиться. Но через несколько минут он почувствовал, как его голова тяжелеет, ноги становятся ватными, и всё в каком-то тумане. Хотелось лечь, ни о чём не думать и смотреть в потолок, что они и делали с Тозиером. — Эффект от него слабый, но иногда закинуться даже хочется, — проговорил Балабол. «Как бы хотелось всегда так лежать. Поддавшись действию наркотика, забыть о всех проблемах и изредка наблюдать, как твой друг рядом с тобой поправляет свои очки. Но разве можно называть нас друзьями, если я чувствую к нему особую любовь? Любовь, по силе равной к Анетт, но я не могу её выразить…». Как жаль, что Эдди не знает, что их связывает нечто большее, чем дружеские отношения. Как жаль, что он не знает, что ещё произошло в тот день, когда они с клубом неудачников взяли палатки и пошли праздновать конец лета, прожигая свои лёгкие алкоголем, который туманил им разум… — Так что случилось, чувак? — спросил Тозиер. Эдди показалось, что ему действительно интересно узнать, в чём дело. — Если я тебе расскажу, ты посчитаешь меня сумасшедшим. — Типичная фраза для начала увлекательных историй. — Ричи лёг на бок, смотря в лицо Эдди. — Так что я внимательно слушаю. И Каспбрак рассказал ему о снах, об Анетт, как они поставили паузу в отношениях… Но он не сказал самого главного — то, что Ричи тоже причастен к его угнетённому настроению. Тозиер в это время поправлял очки, перекладывался с бока на живот и с живота на бок. В его глазах виделась заинтересованность, особенно когда зашла речь об Анетт. Он даже как-то играл бровями, то сочувствуя, то радуясь в разных моментах истории. — И тогда я подумал:"Почему мы просто не можем быть счастливыми?». Почему всё это вертится вокруг нас и доставляет столько боли? — Отличная цитата для длинной книги. — Ричи усмехнулся. — Я думаю, что она пользуется тобой, чтобы набрать себе авторитет, а после этого возьмёт и бросит тебя. — Нет, Ричи, ты не понимаешь. Я видел в её глазах столько боли и сожаления сегодня, что даже показать этого не могу. Словно ей запрещают со мной общаться, а она этого не хочет. — Может быть. А может, она просто хорошая актриса. — С чего ты так решил вообще? — Эдди искренне не понимал, почему его друг так хочет сделать Анетт виноватой. — Да с того, что когда она пришла в твою жизнь, ты надел розовые очки. Ты думаешь, что если у тебя всё хорошо, то и у всех остальных тоже? Извини, ты ошибаешься. — Тозиер сидел и разводил руками. — К чему это вообще было? Ричи, пойми, я не хочу вновь терять тебя, как тогда. — Если бы не эта невидимая стена Ричи, построенная от Каспбрака специально, то Эдди сел бы к нему поближе и, положа свою руку на его, сказал бы ещё больше искренних вещей. Но он понимал, что пока существует этот барьер, он не сможет этого сделать. — Да к тому, что твоя девушка полностью затмила твой разум! — Тозиер уже кричал. Он был в истерике, что пугало Астматика, ведь он редко видел Балабола в таком состоянии. Скорее всего, тот тоже находился долгое время в безысходности. — Это не так! — Нет, Эдди, ты ошибаешься. Когда она пришла в твою жизнь, ты полностью забыл о своих друзьях. Окей, ты вспомнил о Бене только тогда, когда он был тебе нужен. Конечно, Хенском-добрая-душа, как он тебе откажет. Но звонил ли ты Беверли? Спрашивал ли ты о её состоянии? Почему она стала ещё чаще курить? Был ли ты рядом с Майклом, когда на него снова напал этот придурок Генри? Поддерживал ли ты Билла, когда он не мог решить, как извиниться перед Беверли за своё странное поведение со Стеном? Как объяснить ей, что они встречаются? Утешал ли ты Стена, когда его отец опять говорил ему, что он хреново читает ту грёбаную молитву? Был ли ты со мной рядом, когда я в этом так нуждался, а, Эдди? Каспбрак не мог ничего сказать. Ричи прав. Он многое упустил за то время, что был с Анетт. Он забыл о своих друзьях и не помогал им, когда им требовалось, но просил помощи от них для себя. «Какой же ты жалкий, Каспбрак. Какое ты ничтожество». Он просто не смог совмещать любовь и дружбу. Если бы Ричи сейчас не было с ним в комнате, Эдди точно бы что-нибудь разбил или сломал в порывах страха и гнева на самого себя. Внутри у него в который раз за это время всё перемешалось. Тозиер просто взял и открыл ему глаза. Астматик действительно только потерял с ней время. Хотя, ведь ему было так хорошо с ней. Но почему он думал, что все тоже одновременно с ним испытывают нечто прекрасное? В речи Ричи не было ни единого изъяна. Нельзя было что-то добавить или убавить. Он всё верно сказал. Нужно меняться в другую сторону. За это время, что они с Анетт не будут встречаться, Эдди должен исправиться и помочь своим друзьям. Ведь раньше он был тем человеком, тем наблюдателем в их компании, который вечно всех поддерживает, выслушивает чужие проблемы и не затрагивает своих. Именно он раньше так часто обнимал всех, из-за чего являлся неотъемлемой частью в клубе неудачников. «Куда всё это делось, Эдс? Что ты с собой сделал?». Он не мог больше держать в себе эмоции. Они сами выплеснулись наружу. На глазах выступили слёзы, щёки покраснели. Эдди отвернулся от Ричи и схватился за голову. «Что же ты наделал?» — спрашивал он себя много раз. — Эдди, прости… Я не мог не сказать этого, ведь… так и есть. Но так или иначе, прости меня. — Тозиер обнял его за плечи. Каспбрак прижался к нему и ощутил ту самую родную худобу Ричи. Тот самый запах. Те самые кудрявые волосы, что щекотали его лоб… Боже, он только сейчас понял, как соскучился по нему. Ричи успокаивал Эдди, говоря, что всё наладится, что верит, что всё станет намного лучше. Он поглаживал такого милого для него Астматика по спине. И именно в этот момент всё остановилось. Эдди понял, что так оно и должно быть. Ни с Анетт, ни с кем-либо ещё, а только с ним, с Ричи. Он никогда не сможет почувствовать нечто подобное от другого человека. С Анетт ощущалось нечто странное, нечто, не давающее покоя, и заставляющее задуматься об этом. Может, из этих дорогих для него человек он должен выбрать Тозиера? — Ладно, чувак, не беспокойся. Всё будет хорошо, правда. Завтра вечеринка, повеселимся как следует. Так что не расстраивайся. — Спасибо, Ричи. — Кстати говоря, где твоя мамка? Я соскучился по ней, — сказал Балабол, осматривая комнату. — Время идёт, а твои шутки не меняются. — Эдди посмеялся, а Ричи лишь улыбнулся и усмехнулся. — Иногда что-то всё-таки остаётся неизменным. — Она… я не знаю, где она. Мама в последнее время стала часто пропадать. Я не понимаю, в чём дело, если честно. Я пытался спросить у неё об этом, но она лишь ответила, что это не моё дело. — Охохо, может, у неё появился стрессоутолитель? — Друзья снова посмеялись. Наконец-то Эдди чувствует себя по-настоящему беззаботно. — У меня были такие догадки, но… С другой стороны, круто жить одному. Никто не видит и не знает, чем ты тут занимаешься. — Да-а, особенно, когда живёшь вообще без родителей. — В смысле? Ты опять сбежал из дома? — Да, мой отчим запил и, причём, конкретно, так, что моя мама не могла это терпеть и подала на развод. На несколько дней его увозил к себе его брат, чтобы отрезвить и закодировать, но тот всё окончательно не мог бросить. Мы жили с ней вдвоём, и она даже призналась, что ей так лучше, что никто на неё не давит. Я всегда не любил своего отчима, ты знаешь. В последнее время он вообще стал очень сильно до меня докапываться до самых пустяков. Мне хотелось пару раз ему врезать, но я держался. Представляешь, как мне было хорошо, когда его не было с нами? Мне показалось, что он пропал, потому что ни она, ни кто-либо ещё не упоминал мне о нём. Но пару дней назад он позвонил моей маме и… Я не знаю, что он ожидал услышать, но моя мама… Мне кажется, они снова сойдутся. Как обычно. Он обещал мне не пить, обещал! И, видишь, я превращаюсь в такого же бездаря, как он. Я качусь в пропасть со всем этим. — Ричи достал из кармана коробочку с порошком. — Но, знаешь, если бы я не нашёл в этом успокоение для себя, я бы, скорее всего, сошёл с ума. Тозиер опустил голову. Он сидел, поставив локти на колени. Эдди было искренне жаль. В какой-то момент истории ему даже показалось, что он причастен ко всему этому и тоже должен нести какое-нибудь соответствующее наказание. Он чувствовал, что должен был быть рядом с Ричи тогда, поддерживать его, как сейчас делает Тозиер. Ведь, по сути, все эти дни они были друг другу никем. И вот чем всё обернулось. — Ричи, я сочувствую. Мне жаль. Ты… не обязан любить его, если твоя мама его любит. Ты не обязан слушать его, если она так хочет. Но, я думаю, твоей маме не всё равно на тебя. Тебе нужно вернуться. — Вернусь после вечеринки. Завтра мама как раз собирается навестить его. Не знаю, чем это закончится — простит она его или нет. Может, вернётся домой, может, останется… — Ричи, мы можем устроить её у меня. Не думаю, что мама скоро вернётся. Её уже нет несколько дней. — Правда? Уж не думал, что мы когда-нибудь будем устраивать нечто подобное в логове сумасшедшей Сони Каспбрак и её послушного сынишки. — Эй, эти времена уже давно прошли. Тебя тоже не было рядом, когда всё изменилось. — Ладно, братан, засчитано. — Ты… можешь побыть у меня то время, пока ты «в бегах» от своих родителей. — Серьёзно? — Да, ты ведь мой друг. Тем более, я хочу компенсировать то время, что мы не были вместе. — И чем же? — Времяпровождением в моём доме. Но смотри, за слишком грубые шуточки буду брать денежные штрафы. — Воу-воу-воу, где ж я столько денег возьму? С каких пор ты научился так угрожать людям? — С тех пор, как начал дружить с тобой, наставник. Они смеялись. В отблесках глаз Ричарда пронеслись искренние, неподдельные чувства и мысль, что всё действительно налаживается, становится как прежде. А Эдди тем временем старался ни о чём не думать, а лишь смотрел на Тозиера и понимал, что наконец-то он по-настоящему счастлив. — Мне придётся позвонить друзьям и сказать, чтобы они доставили весь алкоголь тебе. И переписать все СМС, ведь вечеринка у тебя. И съездить за кое-чем… — За наркотиками? — Эдди не хотел бы видеть своих друзей не только в состоянии алкогольного опьянения, но и наркотического, что намного страшнее, по его мнению. Кто его знает, что произойдёт с его домом, если каждый на вечеринке будет под этой дрянью. Даже он сам. — Да, немного. — Ричи, нельзя обойтись без этого? — Боишься, что мама узнает? — Она и так узнает, что тут будет. Мне кажется, алкоголя достаточно. — Ладно, уговорил. Странно, что так легко ему удалось уломать упрямого Тозиера, но он Эдвард пытался не задумываться об этом и всё же поверить Ричи на слово. Так… необъяснимо. Несколько дней назад они вообще не разговаривали, считались никем, но сейчас они объединились для того, чтобы устроить потрясный праздник для подростков всего города. Сейчас они смеются над шутками друг друга и не прячут свои истинные эмоции. Ричи, безумно симпатичный, когда улыбается, как-будто играл с Каспбраком. Он то и дело шутил, острил про него и… Эдди это нравилось, даже как-то возбуждало. Ему хотелось поцеловать его. Но ведь Астматик тоже не промах, поэтому так ехидно улыбался ему в лицо и увиливал, как маленькая мышь от неуклюжего кота. Они не то, что соревновались, а просто наслаждались компанией друг друга. Ведь, потом может всё перевернуться, как обычно бывает на следующий день, когда вчера ты ещё радовался, что жив, а завтра отчаянно не отпускаешь мыслей о смерти и ищешь самый безопасный выход из жизни в интернете. Эдди казался Балаболу таким привлекательным, совсем как тогда, когда они поцеловались. Жаль, что Эдди ничего не помнит, потому что был сильно пьян, и они даже не могут обсудить этого. Если Ричи и попытается рассказать ему это, объяснить, то Каспбрак начнёт паниковать. Как бы ему хотелось повторить это. Сделать это снова, так, чтобы тот наконец вспомнил об этом и почувствовал всё то, что чувствовал в тот момент — смятение, радость, любовь, преданность, волнение… Всё, что смешивалось в нём тогда. Как долго мы можем скрывать правду? Как долго мы можем умалчивать то, что хотели бы повторить? Всегда ли случаются в нашей жизни события, после которых мы открываемся человеку? Так или иначе, МЫ запоминаем это, и страдаем всё время, которое не можем рассказать о случившемся. Мы, словно мина — ударишь в одну часть тела, взорвётся абсолютно всё. Так уж люди устроены — мы скрываем правду, чтобы нести это бремя на себе, жертвуя собой ради тех, кто нам дорог.