At a glance - Massage to bears
Пробуждаясь, Хлоя открывала глаза, смотрела чистыми голубыми глазами на, сочащийся сквозь зашторенное окно, солнечный свет, даже щурилась — совсем как обычно, как в те самые подростковые годы. Прайс ходила, закуривала косячки втайне от своего «мудотчима», слушала панк-рок, выгребая стопки дисков из позабытых коробок. Она словно стала самой обыкновенной, как раньше, та Хлоя с язвительными шутками, никотином глубоко под кожей и небесно-голубыми глазами, но лишь Макс видела всё, и тут можно сказать абсолютно всё. Ходячий мертвец, как в том сериале. Совершенно опустошённая Хлоя со всеми внутренностями навыкате. — СуперМакс, а ну-ка, щёлкни меня своим ретро-говнецом. Вот так. — Вот так, за рулём своей машины-времени, взглянув в бардачок которой, удастся вспомнить всё в деталях. В чертовых деталях, в которых ни Макс, ни Хлоя не нуждаются. Хлоя вдавливает в педали, надеясь, разве что, поскорее убежать от прошлого, а оно, как ни странно, вновь её настигает. — Ещё пару месяцев, и всё пройдёт, подруга. Слово скаута! — слова, за которые Макс хватается, как за соломинку, но… —…Но ты никогда не была скаутом. — Макс усмехается, продолжает легко, высовывая руку в открытое окошко машины, — Только не ты. И Прайс бросает взгляд, твердя беззаботно — «а то!». Возможно, именно поэтому через два месяца это не кончается, и хотя бы два дня в неделю Хлоя тоскует, не подпуская к себе никого, кроме этого ужасного чувства удовольствия. Удовольствия от собственного страдания. Макс вновь слышит у себя в голове стук металлической крышечки, шелест бумажных фотографий и шуршание бесконечных атрибутов прежней дружбы. А может даже не в голове, а прямо там, за дверью, когда приходит время вытаскивать подругу из этой пучины. Макс не рассказывает, но она и сама подумывает сделать такую коробочку с фотографиями, пиратскими дисками и хотя бы одной полароидной фотографией для символичности, но будет ли Хлое она так же дорога? Макс могла бы подарить металическую коробочку с наклейками и надписями золотым маркером в день отъезда, прощания, да когда угодно, лишь бы выдавить хоть одну слезу из Хлои, хотя бы однажды убедиться, что Макс ей дорога. А Колфилд и не замечает как сильно. Глупая. Потому что временами, она жалеет себя куда больше, чем Хлою. Не видит элементарного. Не видит, как на обратной стороне полароидного снимка Прайс пишет «мы всегда будем самыми лучшими пиратами, даже когда наши кости обратятся в прах».***
Колфилд приводит Хлою в свою комнату в общежитии, делает ей чаю, обнимает и зажигает разноцветную гирлянду возле кровати. Придаётся воспоминаниям и даже пускает слезу, затем смеётся — немного печально, кстати. Лишь после этого она смотрит, наконец, подруге в глаза. В страхе Колфилд оглядывается по сторонам, ищет хотя бы тень, хотя бы белый отблеск на стекле, прозрачную лань. Но дело совсем не в этом. Макс просто вглядывается в голубизну глаз. Каждая частичка в Прайс твердит о том, что ей некомфортно — Макс даже отключает всё лишнее освещение, пока не остаётся лишь ночник в другом конце комнаты. Макс ставит пепельницу вместо миски с печеньем, открывает окно и впускает лунный свет. А Хлоя всё не веселеет, она будто вовсе не слышит всех тех слов, что пару минут назад говорила ей Макс. Прайс отводит взгляд к луне, тихонько качает головой, как-будто пытается стряхнуть невидимое нечто с волос, утыкается взглядом в пол. Так выглядят люди, когда забывают когда, где и что с ними происходит — Макс видела и знает это состояние. Не испытывала, но определённо знает, что эта та самая... ...дереализация. А позже, когда Макс пытается коснуться её плеча, Прайс словно просыпается, становится прежней, щелк, живой взгляд, звонкий голос: — Давай же свалим отсюда, чувиха! — роняет и плед, и пепельницу, и чувства Макс. — Куда? — Куда угодно. Подальше от Аркадии. Нахуй это вечное чувство безнадёжности! — …нахуй! — поддерживает Макс, подавшись за подругой, закрепив ладони в «замочек», и клянётся себе, что излила бы реки слёз, если бы всё это не произошло прямо сейчас. И Макс почему-то даже не волнует, что все детские воспоминания, протертые от пыли, ушли в пустоту (и вернутся ли?). Колфилд разрывается от желания разделить с Хлоей и радость, и горечь, и неизвестность. И она не замечает, что простая дружба приносит куда больше боли, чем должна. Но девушка списывает всё на «заботу о подруге», «переживание о близком человеке». — Открой свои глаза, Макс. Открой их, черт возьми. — голос Хлои шёпотом разрывает все мысли Колфилд в клочки. — Открой! И открывая, Макс видит гораздо больше, чем видела раньше.