Златояра недовольно ворчала под нос, то и дело поправляя на себе длинную серую хламиду — отвыкла по-женски одеваться, всё ей мешало. Сорока шагал рядом с ней, ведя в поводу пегую лошадку, гружёную нехитрым скарбом.
— Сама же вызвалась в разведку идти, вот и не сетуй теперь, жёнушка, — съёрничал десятник, хоть и самому неловко было без доспеха да с парой ножей всего.
Два дня назад они двинулись вслед за теми, кто бежал из Карши, а чтоб внимания не привлекать, оделись простыми крестьянами. То, что русичи, никого не удивляло — в Таврике многие народы дом для себя нашли, никто не мешал им здесь селиться, лишь бы налоги платили. Поодаль от них плёлся Тихомир, пряча лицо в широком капюшоне лёгкого плаща — погода сменилась и солнце снова тиранило жарой. Ещё дальше, почти в конце вереницы беженцев, что неспешно тянулась вдоль дороги, Марибор уже заигрывал с какой-то красивой девочкой.
Злата не стала отвечать Сороке, все мысли её занимал город, что лежал впереди, хламида, которая постоянно мешала идти, путаясь в ногах, и Радогор. Всё время, что провели они в Карше, она продолжала от него бегать. Понимала давно, что злиться-то не на что, ведь и правда провинилась тогда в степной деревеньке, да упрямство ей покоя не давало. А тут ещё и слабину дала. Когда они вслед за беженцами собирались, наставления Борича выслушали, она хотела уже двигаться в путь, как Радогор вдруг поймал её за руку и в объятья притянул. Поцеловал так сладко, что сердце затрепетало, вот она и не сдержалась, ответила, забыла на миг, что в обиде на него. А как опомнилась, зыркнула злобно исподлобья, Радогор на то лишь усмехнулся.
— Ты — моя, не забывай об этом, — шепнул ей на ухо и выпустил из рук.
И Злате возразить бы, да ведь выдала уже себя, не сумела чувства скрыть. Вот от этого теперь и злилась на себя пуще прежнего.
Вскоре они миновали Кафу — известный некогда порт, теперь же больше похожий на большую деревню. Сюда и поныне приходили корабли из дальних стран, да надолго не задерживались, продолжая свой путь на восток, в Каршу, или на запад, в Херсон. Целью же разведки для новгородцев была Сугдея — поистине прекрасный процветающий город. Ворота его сейчас были распахнуты, принимая людей, бежавших от жестокости варваров, пришедших с севера. Стража у огромных железных створок пристально рассматривала каждого, кто проходил мимо них. Некоторых останавливали, начинали спрашивать, кто таков, откуда — лазутчиков искали. На Златояру с Сорокой и внимания не обратили, сразу же видно — крестьянин жену свою от опасности в надёжный город привёл. Тихомир плотником назвался, сетовал, что русы всю его семью вырезали, проклинал их на чём свет. Марибор наврал, будто приехал, чтобы в местном храме жениться. А потом так нежно ту девицу, что с начала пути охаживал, к себе прижал, стражникам только и оставалось, что счастья молодым пожелать. Так незаметно все четверо оказались внутри городских стен и тут же направились туда, где больше всего о городе узнать можно — на рынок.
Злате и прикидываться не надо было, словно дитя с удивлением головой по сторонам крутила — ярмарки в Новгороде ни в какое сравнение с этим рынком не шли. Повсюду сновали десятки, нет, сотни людей. Одни были белокожими, как варяги, другие смуглыми, лицом на хазар походили, да говорили иначе, третьи и вовсе цветом кожи, как хлеб подгоревший, были, только ладони розовые да зубы белые. И все болтали без умолку на языках, коим Злата и названия не знала. В нос то и дело врывались десятки запахов, то рыбой несло, то фруктами странными пахло, то травы душистые к себе манили.
Сорока шёл с нею рядом уверенно, будто каждый день на том рынке бывал. Злате пояснял что-то, вместе с нею меха да ткани рассматривал, примерял к ней, будто новое платье для любимой жены пошить хотел. Драгоценности искусные предлагал, торговался с купцами, даже купил одно очелье, самоцветами да нитями жемчужными унизанное, для Агнии. Златояра удивилась, мол, в Карше дюжина сундуков с такими побрякушками стоит, возьми, что нравится, никто же слова не скажет. Да десятнику не хотелось любимой краденное дарить, тем более убор свадебный. Вроде простым мужиком выглядел, а сам всё прислушивался, да присматривался — что про архонта местного говорят, как стража городская вооружена, что люди про захватчиков северных слышали.
Ближе к полудню присели они на скамью у фонтана на рыночной площади, перекусить да поразмыслить. Для Златы Сорока купил пару странного вида раков, сказал, крабами называются. Она сначала с опаской смотрела на их красные панцири размером с ладонь, а потом распробовала нежное сочное мясо и ещё попросила. Сам же Сорока от души наелся ракушек каких-то. Прям на тарелке вскрывал их, поливал соком кислющего жёлтого фрукта, лимон называется, и выпивал склизкое мясо. Злата одну попробовала и тут же скривилась — мерзкое такое. А Сорока ел и причмокивал, говорил, больше нигде таких вкусных не найти.
Скоро к ним и Марибор с Тихомиром присоединились, стали рассказывать, что узнать успели. Злата слушала вполуха, в этой вылазке главным Сороку назначили, ему и решать, что делать. Она же пока нежилась в прохладе от фонтана, разглядывая дворец архонта, что высился на скале над городом, а ведь красиво как, словами не передать. Белые колонны, просторные балконы, сады из душистых деревьев, что очень напоминали родные ёлочки.
Сорока вдруг затих, пристально разглядывая купца в ярком халате. Полноватый мужчина лет сорока громко отдавал приказы паре рабочих, которые грузили какие-то горшки в небольшую телегу. Мужики закончили грузить товар, двинулись по улице прочь от площади, и торговец, поглядев им вслед, скрылся в ярко украшенной лавке. Десятник поднялся с места, указывая остальным следовать за ним.
Злата с Марибором вошли в лавку первыми, Тихомир остался снаружи, будто разглядывал ковры, расставленные у входа. Купец повернулся от полок, где заботливо поправлял товары, но приветливая улыбка на его лице вдруг сменилась презрением, как только Сороку на пороге заметил.
— И здесь нашел…
— Крысак… — десятник улыбался почти искренне, — разве так встречают старых друзей?
— Друзей, как же… Ты мне жизнь сломал, а мне теперь тебе кланяться? — торговец покосился на Злату, опасаясь спугнуть покупателя этой перепалкой, да по взгляду сразу же понял, что они заодно. — И меня давно уже иначе зовут.
— И как же? Гайюс Викториус какой-нибудь? Как этих греков, миром умащеных? Небось и веру отцов предал уже?
— Каждый выживает, как может, это не твое дело. А теперь выметайся и друзей своих забери.
— Что ты? После стольких лет найти родную душу в чужом краю и уйти ни с чем? Разве матушка не учила тебя гостеприимству, Крысак?
— Меня зовут Костас Деймос! И предложить мне вам нечего, убирайтесь!
Злата поглядела на купца злобно, насмешливо, как разбойник, что уже придумал, как над жертвой поиздеваться. Марибор потянулся к припрятанным под одеждой ножам и ждал только приказа.
— Знаешь, Крысак, — как ни в чём не бывало продолжал Сорока, — тебя нам будто сами боги послали, ведь именно такой проныра нам и нужен.
— Я больше не торгую секретами да сплетнями. Я честный уважаемый человек и…
— Только не ври, будто не ведаешь, чем этот город дышит, не поверю. Старые привычки не умирают.
— Я не собираюсь вам помогать. Вы приведете сюда своё войско… — купец понял, что проговорился, да поздно.
— А говорил, не знаешь ничего.
— Я и не знаю, но раз уж ты здесь…
— Вот именно, — Сорока присел на сложенные друг на друга пёстрые ковры. — Я здесь, войско наше рядышком, а в городе тишина. Они думают, нас горстка? Думают, не станем на запад идти?
По глазам торгаша видно было, что ему много чего известно, но говорить он не намерен. Марибор и Злата шагнули к прилавку, долго упрашивать им не с руки было.
— Папа, у тебя там поку… — В лавку впорхнула темноволосая девица, одетая на греческий манер, и застыла на пороге. Радость на её лице сменилась испугом — сразу ясно было, что не за коврами да утварью эти трое здесь. Она попятилась, но Тихомир уже преградил ей путь. Девушка похолодела от страха. Только суровый предупреждающий взгляд отца заставил её сдержать крик.
— А это кто у нас? — осклабился Сорока. — Дана, так ведь?
— Д-Даника, — поправила его девушка, тоже на местный манер назвалась. Притворная приветливость десятника её не обманула, она сразу поняла, что ничего хорошего за его улыбкой не прячется.
— Ты гляди, как выросла! Я тебя совсем малышкой помню, столько лет прошло. Красавицей стала… — он подошёл ближе и заботливо поправил вьющийся локон на её челе. — Женихов, небось, уйма. Жалко будет, если её испортит кто, верно, Крысак?
— Не тронь её!
— Я? Что ты? Меня своя невеста ждёт. А вот Тихомир не откажется, ему по душе такие… юные.
В глазах дружинника мелькнул хищный огонёк — без слов понял, как Сорока задумал на торговца надавить. Провёл руками по тонкому стану, прижал к груди девушку. Даника ещё пуще перепугалась, когда он склонился и с упоением вдохнул запах её кожи, запуская руки под складки свободной одежды.
— Сладко… — прорычал. Девушка не смела и пошевелиться, только умоляюще на отца смотрела.
— Чего ты хочешь, Сорока? — кулаки хозяина лавки сжимались в бессильной злобе.
— Секреты и сплетни. Заплачу жизнью твоей дочери. Солжешь — получишь её не совсем целой.
С уст Крысака рвалась отборная брань, но он сумел промолчать. Думать тут было не о чем.
— Они знают про Боспор и вам его оставлять не намерены. Туда уже движется войско из Херсона, часть стражи Сугдеи готовится к ним присоединиться.
— И Кагана ждать не станут? Город-то хазарский.
— Архонты хотят забрать Каршу себе.
— Воно как… Так мы им, выходит, и помогли ещё?
— Это испокон веков был византийский порт, греческий. Там и городище их древнее стоит. Пантикапей был некогда цветущим садом, а хазары из него рынок сделали. За такое и войной пойти не грех.
— Тогда почему так тихо здесь? — снова спросил десятник. Губы купца сжались в тонкую полоску, он боялся говорить дальше. — Ну? Или твоя девочка двоих хочет, сразу? Марибор вон тоже не прочь позабавиться.
Крысак задрожал от злости. Готов был наброситься на Сороку. Да кто ж тогда его милую Данику защитит?
— В городе гостит сын самого императора. — От этих слов Сорока расплылся в улыбке, наживу почуял. — Архонты делают вид, что всё ладно у них. Даже нищих из города прогнали.
— А я всё думаю, не так что-то…
— Им нужна благосклонность будущего императора, вот они и лезут из шкуры вон, скрывают, что у них война под боком. Это всё, что я знаю.
— Нет, не всё. Нам бы… во дворец попасть, уж больно хочется на императорского сынка взглянуть, хоть глазком, — Сороке паясничать — что воду пить.
— В этом я не помощник. Я — простой купец и во дворец не вхож.
Этот день Крысак позже признал самым неудачным за последние пять лет, потому что, когда Сорока уже готов был уйти прочь, Фортуна не то, что отвернулась, она ещё и камень в торговца кинула. В лавке появились слуги архонта. У прилавка остался только Сорока, остальные вместе с Даникой ловко скрылись за полками, будто товары рассматривали.
— Господин, велено забрать вино для праздника.
Торговец побледнел, понимая, что теперь Сорока уж точно прижмёт его к стенке. Отпираться, будто это просто слуги богатого вельможи, было бессмысленно — они даже одеты были богаче торговца, которому только что кланялись. Пришлось извиниться перед десятником, как перед дорогим покупателем, и поспешить отдать заказ. Чего доброго, ещё догадаются, что в его лавке лазутчики ошиваются, тогда и ему неприятностей не избежать.
— Что ещё за праздник? — спросил Сорока, когда Крысак вернулся в лавку. Тот аж зубами заскрипел от ярости.
— Именины наследника. Весь город праздновать будет.
— И ты им во дворец вина да яства поставляешь, верно?
— Верно.
— А ещё какие товары у тебя есть? Что архонты для именинника заказывают?
— Рабов, — торговец знал, что умолчать уже ничего не удастся — Сорока, будто волк, почуял добычу и уже не отпустит. Если надо, ни перед чем не остановится. Коль придётся, он и его самого и дочку любимую на куски порежет, лишь бы вызнать всё до конца.
— Девок красивых, значит?
— Не только.
— Вот как? — Сорока был не на шутку удивлён.
— Принц ещё не женат и, говорят, бережёт себя для суженой. А чтобы не скучал по ночам, ему присылают юношей, красивых да изящных, вроде этого, — Крысак кивнул в сторону Марибора.
— Тогда у меня для наследника есть подарок…
***
— Убью! — Радогора трое едва смогли удержать, когда Сорока явился в Боспор и доложил, что продал Златояру и Марибора в рабство. — Марой клянусь, скормлю тебя собакам, если хоть волос с её головы упадёт!
— Не кипятись, твоя жена не лыком шита, тем более, она там не одна, — тут Борич оказался на стороне десятника. Ему пришёлся по душе его план, нужно было только всё рассчитать верно. — А что Крысак? Не выдаст их раньше времени?
— Я Тихомира при его дочке оставил. Не посмеет.
— А если тот вздумает целый отряд позвать?
— Хм… Ты, будто того парня не видел. Да от одного его взгляда даже мне жутко становится. В нём же жалости ни на золотник — убьет и девку, и Крысака, и тот отряд положит, с него станется.
— Ладно. Так, говоришь, пять дней у нас?
— Четыре с половиной.
***
Пока Златояра и Марибор искали во дворце лазейки и способы в назначенный день подобраться как можно ближе к наследнику византийского престола, Тихомиру досталось, вроде бы, самое простое дело — следить за каждым шагом Даники и её отца. Он мог держать обоих в доме, да соседи почувствовали бы неладное, и весь план пошёл бы прахом. А потому пришлось следовать за девушкой по пятам, куда бы она ни отправилась. Крысак в это время, конечно, мог бы попытаться строить козни, но страх за жизнь дочери крепко держал его за горло. Задание же оказалось не таким уж и простым. Девчонка то и дело норовила сбежать от него, спрятаться в темных переулках, в толпе на рынке или ещё где.
Подружкам Даника наврала, будто это её отец так опекает — охранника нанял. А девушкам только дай позабавиться — всё хихикали да глазки ему строили, отвлекали нарочно, чтобы Даника снова сбежать могла. Один раз ей, и правда, это удалось. Да только она об этом после пожалела.
Нырнула в переулок от рынка и побежала, куда глаза глядят, по узким пустынным улочкам. Сама не заметила, как оказалась в портовом районе. Отец запрещал ей туда ходить, да и делать там, по правде, нечего было — причалы да кабаки с пьяными моряками и девками распутными. Она так спешила уйти подальше от рынка, что не глядя налетела на кого-то. Подняла глаза и замерла в страхе. Перед ней нетвёрдо стоял на ногах какой-то здоровенный бугай. От него несло вином и рыбой. Даника попятилась, бормоча извинения, и тут же натолкнулась спиной на другого такого же амбала. Сердце её упало в пятки.
— Эй, куда спешишь, красавица? — заговорил первый. — Позабавишься с нами? Заплатим щедро.
— Я н-не… — мямлила Даника.
— Что такое? Не хочешь? — мужик навис над нею скалой.
— Не надо… — пискнула девушка, понимая, что её согласия никто ждать не станет.
— Что такая напуганная? — обхватил её второй своими ручищами. — А может она от «мамки» сбежала? Кайя вон жаловалась, что девки нынче строптивые пошли, работать не хотят.
— Не хорошо так, девочка… — оскалился первый, — надо бы тебя проучить за непокорность.
Мужики нагло полезли руками под её одежду, и Даника готова была прощаться с жизнью, когда первый бугай вдруг застыл, пошатнулся и упал замертво с ножом, торчащим из шеи. На его месте девушка увидела Тихомира. Радость, что было нахлынула на неё, вмиг улетучилась при виде гнева в его глазах.
Второму мужику потребовалось время, чтоб понять, что произошло, но сказать он ничего не успел — одним молниеносным движением Тихомир полоснул его ножом по горлу и дёрнул Данику на себя, чтобы её не забрызгало хлынувшей из раны кровью.
— Ну что, набегалась? — рыкнул он. Девушка была так напугана, что и слова вымолвить не могла, только кивнула отстранённо. — Ещё раз такое выкинешь, помогать не стану.
Он двинулся обратно в сторону рынка, бормоча себе под нос какие-то ругательства, и Даника поспешила за ним. Играть и прятаться больше не хотелось. Странно было до жути, вот он, вроде спас её только что, да то, как легко он с теми мужиками разделался, ещё больше страха нагоняло.
Следующие дни Даника не смела из дома выйти, даже из комнаты своей старалась не показываться. Тихонько наблюдала из окна, как Тихомир во внутреннем дворике ходит, будто пёс у её двери. Она боялась его до дрожи в коленках, и в то же время ей было совестно, что даже не поблагодарила его за тот случай. Однажды вечером Тихомир сидел во дворе и задумчиво точил один из своих ножей. Даника набралась смелости и спустилась к нему, как ей казалось, совсем бесшумно.
— Чего тебе? — спросил Тихомир когда она нерешительно замерла в темном углу двора.
— Я… — девушка нервно сглотнула и вышла в луч лунного света. — Я хотела… Почему ты спас меня?
Дружинник поднял на неё тёмные, без всякого выражения глаза.
— А надо было стоять в стороне и смотреть?
Даника поёжилась от таких слов. Страшно представить, что было бы, не подоспей он вовремя.
— Нет, просто… Вы ведь хотите захватить Сугдею, разграбить. Тебе ведь должно быть… всё равно?
— У нас с твоим отцом уговор — пока ты цела, он выполняет наши условия.
— Вот как… — Данике даже грустно стало. Будто она лишь кукла, монета, которой платят за верность её отца.
— К тому же… — Тихомир, казалось, сомневался, говорить ли дальше. — Хоть ты и живёшь здесь, одеваешься да волосы заплетаешь по местному обычаю, всё ж остаёшься частью моего народа, кровью и духом. А своих мы в беде не бросаем.
Даника надолго задумалась над его словами. Наутро хотела ещё с ним поговорить, но её страж исчез. Она специально обошла весь дом, даже в лавку заглянула — его нигде не было. А скоро ещё и подружки её прибежали, чтобы всем вместе пойти на праздник в честь рождения принца Маркиана.
По украшенным улицам гуляли празднично одетые люди, всюду царили радость и веселье, но Данике почему-то было тревожно. Обретя наконец свободу, она вдруг почувствовала себя неуютно без вечно следующего за нею угрюмого молчаливого воина. Ближе к закату она, казалось, позабыла о тревогах и плясала наравне со всеми, когда её вдруг грубо выдернули из весёлого хоровода.
— Иди домой, сейчас же, — велел ей парень, одетый в доспех городской стражи. До боли знакомые тёмные глаза сердито смотрели из-под шлема, а от его голоса сердце будто в холодную воду ухнуло.
— Тихомир? Как? Зачем? — она не могла поверить собственным глазам и собрать мысли воедино.
— Через час здесь будет бойня, если хочешь жить, запрись дома на все замки и не высовывайся до утра. — Он исчез так же внезапно, как и появился.
«Значит, они нападут сегодня и он пришёл предупредить меня?» — сердце девушки болезненно забилось в груди. А ведь он мог бы и не делать этого. Зачем бы ему было предупреждать врага об опасности? В памяти блеснули его вчерашние слова — «своих не бросаем».
Даника оглянулась по сторонам, выхватила из толпы подружек и потянула их прочь от главной площади. Девушки поначалу сопротивлялись, но как только над городом раздался тревожный звон колокола, поспешили спрятаться в доме Алексии, до которого оставалось не больше сотни шагов. Шум праздника за окнами очень скоро превратился в крики ужаса и звон стали.
