Смешать. Не взбалтывать

      Охранник на входе незнакомый. Он окидывает Светло недовольным взглядом, но молчит, даже не окликает, куда уж там документы проверить. Надо будет сказать, чтобы втык дали.       Идет пятый урок второй смены, и Ваня бредет почти в полной тишине, вслушиваясь в эхо своих шагов. И вдруг понимает, что скучает. Самую малость, но скучает. Все же школа стала для него настоящим убежищем на несколько лет и навсегда останется чем-то важным. Он, конечно, встречается иногда и с Андреем, и с Денисом, и с Витей. Не говоря о кое-ком другом. Кстати о кое-ком. Телефон так и отвечает механическим голосом, а Светло все безуспешно пытается сообразить, куда там Ванька говорил, перенесли кабинет информатики. Сам он тут был последний раз еще в конце первой четверти, перед увольнением, переезд не застал. Надо было внимательней слушать, что ли.       В конце коридора мелькает чья-то тень, и Светло прибавляет шагу.       Пятиклашка, не старше, с огромным ранцем и следом мела на щеке, невнятно напевает какую-то песенку, идет быстро, чуть пританцовывая, и Ване приходится окликнуть его несколько раз, чтобы внимание обратил. – Эй, мальчик! Да стой же ты. – Здраааасьте. – Здрасьте. Не подскажешь, как кабинет информатики найти? – А я вас знаю. – Дааа? И откуда, интересно? – Мальчишка незнакомый. Может, новенький. Или вырос так, что Ваня его не узнает. Хотя откуда ему прошлогоднюю мелюзгу знать? Этот-то уж точно в кружок по этике и философии не ходил. – А вы у Ивана Игоревича на фотографиях в инстаграме есть. Вы его друг.       Куча саркастичных замечаний крутится на языке, но Светло только фыркает. – А что, в пятом классе сейчас инстаграмы уже ведут? – А то. – Ну так что, покажешь кабинет? – Я могу показать, конечно, но Иван Игоревич не там. Он в актовом зале. Идемте.       Пацан продолжает что-то бурчать себе под нос, а Ваня все оглядывается по сторонам и не узнает. Вроде и не был здесь всего ничего, полгода еще не прошло, а вокруг почему-то все чужое.       Актовый там же, на втором этаже, налево по коридору и до упора. Хоть что-то осталось без изменений, но вряд ли Светло додумался бы сам искать Ваню именно здесь.       Крики, шум и гвалт голосов слышно задолго до того, как они подходят к дверям. Сначала Светло думает постучать, но его сопровождающий по-хозяйски толкает дверь и проходит внутрь.       Евстигнеев сидит на первом ряду зрительного зала, уткнувшись лицом в ладони, а вокруг него толпятся здоровые лбы-старшеклассники. Они галдят все одновременно, ругаются и размахивают руками, даже не замечая появления новых людей. Высоченный худой парень возмущается больше и громче всех, агрессивно и напористо, и Светло громко кашляет, привлекая к себе внимание. Ванька вздрагивает, убирает руки от лица. И узнает. Сразу расплывается в довольной светлой улыбке. Хочется сделать суровое лицо, а может даже замечание, мол, Иван Игоревич, мы же тут не одни, держите себя в руках, но собственные уголки губ предательски ползут в стороны. Соскучился. – Ванеч… В смысле, Иван Иванович, какими судьбами? – Не помешал? Что у вас тут творится?       Старшеклассники нестройным хором тянут “здрасьте”, кто-то улыбается, узнав, кто-то просто кивает, но обстановка все еще напряженная. Лица в основном знакомые, парочка из этих ребят частенько огребала от Светло, пока он еще трудился в школе. Они отвлекаются буквально на несколько секунд, а потом высоченный – кажется, Максим – снова начинает качать права, пока Евстигнеев не рявкает. – Так, пацаны, я все сказал. Время видели? Я тут с вами ночевать не собираюсь, Югов! Мирон Янович особых распоряжений не оставлял. Прорепетировали? Прорепетировали. Я с вами посидел? Посидел. Что вы от меня еще хотите?       Парни опять начинают дружно галдеть, не слушая друг друга и Ваню, и Светло чувствует, что сам уже закипает. Только здоровый, чуть полноватый пацан, спокойный, как танк, копается в телефоне и на происходящее вообще никак не реагирует. Второгодник, что ли? – Но Мирон Яныч… – Мирон Яныч занят. Мирон Яныч сидит с моим котом. – После слов Светло тишина повисает оглушительная. Евстигнеев делает такие страшные глаза, что Ваня еле смех сдерживает. – Шучу. Занят человек, по семейным обстоятельствам. В понедельник будет. Подождут ваши репетиции до понедельника?       Народ нехотя соглашается, бубнит, кто-то продолжает спорить, но все, наконец-то, бредут в сторону выхода. Евстигнеев выдыхает, почти растекается по креслу, но в последний момент пацанов окликает. – И еще раз увижу скачки по столам в кабинетах, уши пооткручиваю. – Но Мирон Яныч в столовой… – Вот будешь завучем, тогда и поговорим. Все, Анатольев, брысь отсюда.       Они оба пристально смотрят на дверь, ждут, пока выйдет последний человек. Дольше всего копается пятиклашка, и Светло строит суровое лицо и хмурится, даже чуть-чуть грозит ему кулаком, когда любопытная мордаха снова появляется в дверном проеме. Оставшись вдвоем, они сразу же оказываются рядом-рядом, Ваня встает прямо напротив Евстигнеева, все еще развалившегося в кресле. Тот двигается ближе, обнимает за талию и прижимается головой к животу. Светло привычно, на автомате запускает пальцы в жестковатые отросшие пряди, перебирает их, гладит. И на всякий случай продолжает поглядывать на дверь. – Так что тут у тебя за цирк? – Мыфывв – Евстигнеев говорит невнятно, что-то бурчит Ване в живот, так что приходится слегка потянуть его за волосы, отстраняя. – Мирон намутил с параллельной школой рэп-баттл. Сначала все дурели и изгалялись, кто во что горазд, а теперь вот финалисты готовятся к встрече с соперниками. – Ну а ты-то при чем? Где ты, а где рэп? – Ни при чем. Мирон должен был сегодня с ними что-то обкатать, но слинял, телефон отключил, а мне пришлось с этими… горе-рэперами разбираться. – Считай, что разобрался. Ну, привет? – Светло наклоняется, целует коротко, но многообещающе. Ванька подхватывает сразу, отвечает и тихо постанывает, тянет на себя, крепко сжимает руки.       До сих пор – сладко, волшебно, захватывающе. У Евстигнеева мягкие, непривычно сладкие губы – старается не курить каждую перемену, грызет леденцы – и жаркое, знакомое дыхание. У Светло голова почти кругом идет. До сих пор. От того, что Ваня весь его, от кончиков волос до родинки на стопе. Со своими глупыми татуировками и сутулой спиной, с частым брюзжанием и сложным музыкальным вкусом. Почти год прошел, а все равно, каждый день начинается и заканчивается мысленным “ух ты, он мой”.       Светло придвигается еще ближе, усаживается Евстигнееву на твердые, но удивительно удобные колени. Реальность привычно ускользает куда-то, становится далекой и незначительной. Прикосновения уже наглей и раскованней, а дыхание – шумное, сбивчивое.       Оглушающий, резкий школьный звонок врывается в их мирок на двоих бесцеремонно и очень громко. Они смотрят друг на друга пару мгновений, пока не начинают смеяться. Светло пытается вывернуться из сильных рук, но Ваня не отпускает, еще раз целует, развязно и мокро, а только потом отстраняется. – Ну что, домой? – Евстигнеев встает, потягивается с громким зевком, смешно кряхтит. Надо не забыть посмотреть, на какое число он на массаж записан, а то опять спину запустят. – Насчет дома. Я потому и приехал. У нас небольшое ЧП. – А чего не позвонил? – Ваня достает из кармана телефон, на который Светло безуспешно пытался дозвониться последние два часа, ругается себе под нос. – Заговорили спиногрызы, вот ведь, разрядился. Так что за ЧП? – Авария какая-то в соседнем дворе. Света дома нет, воду пока тоже перекрыли, вонища на всю улицу. Поэтому… – Светло делает театральную паузу и достает из нагрудного кармашка вытертый тяжелый ключ, – вот. – И это у нас… что? – Ключ от каптерки. – Он почему-то вдруг смущается, чувствует себя глупо и очень неуверенно. Может, это только ему идея показалась крутой и… романтичной, да, а Ваня после рабочей недели хочет комфорта и тишины. – Я подумал, что будет здорово. – И откуда у тебя ключ? – Смущение разбивается о хитрую и довольную улыбку Евстигнеева. А от его развязного, откровенного взгляда сразу становится жарко-жарко и очень хорошо. – Хотя неважно.       Они делают глупость и выходят в коридор, не дожидаясь звонка на урок. Как назло, народа в школе, несмотря на вечер пятницы, до хрена. Ученики в основном здороваются или просто кидают любопытные взгляды, и Светло становится интересно, что же там у Ваньки происходит в инстаграмме. С учителями сложнее. Всем хочется поболтать, выяснить подробности научной деятельности и учебы, а заодно поделиться последними сплетнями. Будто он и так их не знает. Спасибо дражайшему Юрию Александровичу, который на прошлых выходных заскочил “буквально на минутку” за забытой Андрюхиной курткой. “Минутка” вылилась в такой поток подробностей личной жизни всей школы, что хватило бы на приличный выпуск какого-нибудь глянцевого журнала. Так что все эти “только между нами, Иван Иванович” сейчас скорей раздражают, чем интригуют: хочется с Ванькой поскорее остаться наедине. Хотя увидеть своими глазами нового завуча Антона Александровича, с которым у Дениса происходят какие-то ежедневные драмы и разборки, было интересно, что уж.       К тому моменту, как поток желающих пообщаться иссякает, Евстигнеев успевает сходить покурить и в столовую – добыть им что-то из еды. Светло от предвкушения чуть ли не облизывается, но совершенно не от аппетитного запаха выпечки, доносящегося из пакета. Школьная обстановка будоражит и волнует: Ваня вспоминает, как в прошлом году сходил с ума от внутренних противоречий, запретной близости и необходимости держать себя в руках. Это сейчас – ладонь протяни и вот он, любимый человек, а тогда было страшно и очень зыбко.       До знакомой двери, выкрашенной темной краской и без таблички с номером кабинета, остается несколько метров, когда Евстигнеев замирает на месте. – Ванечка, погоди-ка минутку. – Что? – Ты же про Гришу… Ты про Гришу серьезно сказал? – Мммм… – Блин. Светло так надеялся, что тему они благополучно проскочили. – Так. Ты бы ни за что не поручил Гришеньку Мирону. – Евстигнеев хмурится, что-то просчитывает у себя в голове и хмурится еще сильнее. – Ваня, я жду. – Нуууу… Я же не мог оставить его без воды и света на все выходные, правильно? А в школу его тащить не решился. Зашкерится еще, где мы его искать потом будем, а? – Лучшая защита – это нападение, точно! – Я не об этом. – Может, мы уже пойдем? – Блядь.       Светло оглядывается по сторонам, закрывает Ваньке рот ладонью и смотрит так возмущенно, как только умеет. – За языком следи, Иван Игоревич. Тут дети, если ты не забыл. – Слава объявился опять, да? – Вань. – Ты, Ванечка, взрослый человек, а ему потакаешь. У Машнова твоего то ЗОЖ, то какие-то левые друзья-знакомые, то угары длиною в месяц. Он вон, нагулялся, опять прибежал, а кто потом разбираться будет, а? Кто потом по стрипухам Мирона выискивать будет? Правильно, я. – Действительно. Бедненький безобидный Мирон Яныч, ага. – Ване есть, что сказать Евстигнееву про Федорова, его подход к отношениям, да и вообще. Но ссориться не хочется совсем. – Да ладно тебе. Будто ты по стрипухам один его ищешь.       Светло оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, берет Ваню за руку, быстро целует в уголок губ и тянет в их старую комнату.       Воздух чуть затхлый, пахнет пылью и сыростью, но в целом в помещении достаточно чисто. И все почти по-старому. Светло знает, что каптерку убирают иногда по просьбе директора, но трогать мебель и оставшиеся вещи не трогают. Воспоминания накрывают с головой. Как ютились на узком диване и готовили на маленькой плитке, как целовались впервые и узнавали друг друга губами и руками. Прошлое, не очень-то в общем и далекое, захлестывает, мешает дышать, и Ваня чувствует себя сентиментальной тряпкой, потому что справиться с эмоциями не в силах. Евстигнеев тоже выглядит смущенным и таким счастливым, что глаз от него отвести невозможно.       Понимают друг друга без слов. Настраиваются на свою общую, только их, волну. Сдерживаться, вести себя тихо, оказывается чертовски сложно: своя квартира безо всяких там школьников за стенкой и даже с отдельной комнатой для кота разбаловала. Стоны все равно срываются с губ, и Светло прячет их на чужой солоноватой коже, исписанной рисунками. Старенький диванчик отзывается на каждое движение противным звуком, и Ваня почему-то не помнит, чтобы он раньше так скрипел. А, может, просто раньше они трусили и осторожничали. А сейчас у Евстигнеева дикие, черные глаза, бесстыжие губы, и резкие, сильные движения.       Веских причин ночевать в школе нет: можно поехать в какой-нибудь ресторанчик, а потом снять гостиницу на выходные, устроить себе настоящие мини-каникулы. К счастью, с бабками проблем сейчас нет, гонораров за статьи и неплохой стипендии Светло хватает за глаза, а геймерский Ванькин проект приносит достаточную прибыль, чтобы учительскую зарплату не тратить совсем. Но дело не в деньгах, нет. Они даже не обсуждают возможность еще куда-то поехать. Лежат вдвоем, прижавшись тесно-тесно и укрывшись тонким колючим покрывалом, делят дыхание, переплетаются ногами. Евстигнеев жалуется, что хочет курить и отлить, но все равно не встает. Светло не хочет ничего, только сохранить то, что сейчас между ними, пожалуй, навсегда и еще на чуть-чуть.       Булки из столовой уже чуть заветрившиеся, но невероятно вкусные, а чашка с чаем – одна на двоих, с отколовшейся ручкой. Теплых тапок и носков тут, конечно же, нет, поэтому Евстигнеев греет Ванины ступни своими горячими большими ладонями. – Думаешь, они однажды перестанут заниматься этой ерундой? – Какой? Бегать друг от друга? Или возвращаться? – Я не знаю. Просто… я волнуюсь за Мирона. – Вань. Они оба – даже Слава – условно взрослые люди. Разберутся. – Куда деваться. – Евстигнеев закатывает глаза и, гад, начинает щекотать за пятку, не дает Ване вырваться. – И давно ты у меня такой добренький и понимающий? – Ну как сказать. Регулярная половая жизнь делает людей терпимей.       Слизывая сладкий чай с чужих губ, Светло понимает, что так и есть. Он терпимей, чем год назад. И счастливей. И спокойней. И вообще… Хотя дело и не только в половой жизни, но она неплохой такой бонус. Бонус, который Мирон со Славой со своими вечными разборками не заслужили: вряд ли в однокомнатной студии Яныча они найдут, куда закрыть Гришу. В том, что кот отомстит за все волнения любимого папы-Вани и не даст им нормально потрахаться, Светло не сомневается.