***
В это время на окраине города, в особо охраняемой тюрьме, в одиночной камере, Людвиг сидел на подоконнике раскрытого настежь окна и задумчиво курил, глядя на дождь. Ему без ограничений давали сигареты и на окне самого верхнего этажа не было решёток. Какая разница, если он захочет свернуть себе шею или травит себя сигаретным дымом. Быть смертником имело свои преимущества. Обстановка в камере была спартанской: стол, стул, лампа, небольшая койка в углу. Скорее она напоминала номер в дешевой гостинице. Германии всё это уже давно обрыдло и он мечтал поскорее убраться на тот свет. Но организм оказался слишком крепким. Хотя участившиеся в последнее время обмороки и приступы мучительной боли давали кое-какую надежду. Вдруг он услышал голоса в коридоре. Кто-то разговаривал с охраной довольно высоким тоном. Какой-то важный посетитель, другого не пустят в такое позднее время. Дверь распахнулась и на пороге обрисовался тёмный долговязый силуэт. Сердце Германии бешено забилось. Неужели это тот человек, которого он больше всего хотел видеть всё последнее время? Не может быть, это наверно обман зрения. Но когда его силуэт вступил в круг рассеянного света от настольной лампы, Людвиг увидел, что да, это он, сомнений быть не может. Это был Иван Брагинский. Он почувствовал как у него в голове всё закружилось. Перед глазами возникла какая-то мутная пелена. Шатаясь он встал с подоконника, хотел что-то сказать, но голос не слушался его. Наверно это всё-таки сон. Сделав один шаг вперёд, он потерял сознание и рухнул на пол камеры прямо к ногам совершенно растерявшегося Ивана. Когда Людвиг пришёл в себя, то увидел что его заботливо уложили на узенькую койку, а Брагинский сидит рядом на стуле и с беспокойством смотрит на него. Взгляд его фиалковых глаз по-прежнему очень странно действовал на Германию. Казалось, что это ангел, посланный ему с небес. Людвиг откашлялся и сел. Голова вроде не кружилась, а голосовые связки работали. Ему было стыдно, что он упал в обморок, как нервная девица. Они с Иваном смотрели друг на друга и каждый не знал с чего начать. Людвиг столько времени о нём думал, множество раз вспоминал тот момент на процессе, когда рука Ивана зависла над бумагой. Ему отчаянно хотелось знать, о чем думал Брагинский в эти секунды. Почему он сомневался? И почему всё-таки подписал? Постепенно Германия начинал понимать, что это и есть расплата. Не смертный приговор, нет. Именно таким отношением России он расплачивался за свою жестокость к нему. То, что Иван отрёкся от него было невыносимо больно осознавать. В камере смертников у него было время подумать. В один прекрасный день до него наконец дошло, что он всегда любил Ивана, любил больше всего на свете. Но его рациональный мозг считал это недостойной слабостью и отказывался признавать, поэтому он старался быть всё более жестоким с ним, чтобы доказать себе, что это не так. Но это было так. И теперь по глупости своей он всё потерял. Поэтому ему не страшно было умирать. Страшно, что незачем было жить. И вот теперь он сидит напротив и смотрит на него своими фиалковыми глазами, в которых Людвиг читает как в раскрытой книге. Они полны слёз от жалости к нему и словно острым ножом по сердцу из них бьет вина и раскаяние. Германия был так счастлив, что никогда не смог бы этого выразить словами. У него было чувство, что за окном наступила весна, льются солнечные лучи и заливаются трелями птицы. Хотя там по-прежнему был мрак и монотонно шумел дождь. Он потянулся навстречу Брагинскому, чтобы дотронуться до него и окончательно убедиться что это не сон. Его сильные руки легли Ивану на плечи и притянули к себе. Они повалились на узенькую кровать, переплетаясь руками, губами, лихорадочно расстегивая одежду, чтобы быть как можно ближе, кожа к коже, сливаясь в едином порыве, в своём нестерпимом стремлении обладать друг другом... После этого слова стали уже не нужны.***
Было уже довольно поздно, когда Америка наконец-то вернулся домой. Против ожидания Брагинский был уже там и мрачно сидел в кресле напротив выключенного телевизора. Альфред не стал к нему приставать, а пошёл на кухню и заварил себе чашечку кофе. Им предстоял важный разговор и для этого нужна была ясная голова. Иван тоже хотел кое-что сказать Джонсу. Сказать что их связь была ошибкой, и лучше бы они остались просто друзьями. Когда он сегодня увидел Германию, это стало таким очевидным. Брагинский корил себя, что не пришёл к Людвигу раньше. Из-за глупого чувства вины и страха быть отвергнутым. Но когда он взглянул в его синие глаза, то понял, что всё это неважно. Что Людвиг его давно простил, и даже никогда не думал считать какие-то обиды. Всё растворилось в этом влюблённом сиянии глаз, без малейшей иронии или попытки что-то контролировать. Да уж... контроль над собой они оба потеряли основательно. Дальнейшее Иван помнил смутно, как какой-то горячечный бред, прерываемый всплесками небывалого наслаждения. Только сейчас он задался вопросом, а что собственно мог подумать по поводу их бурных стонов часовой, шаги которого мерно слышались в коридоре. Когда они прощались, Германия на миг побелел словно мел и стиснул зубы, до крови прикусив губу. Иван испугался, что он снова упадёт в обморок. Но через мгновение всё прошло. "Пустяки", - успокоил его Людвиг. Но Брагинский знал, что это не пустяки, что дни его сочтены, и хотел все эти дни быть с ним рядом, как бы их ни осталось мало. И так уже много времени потеряно безвозвратно. Но сначала надо было объясниться с Америкой. Поэтому он и сидел мрачнее тучи, подбирая подходящие слова и набираясь храбрости для предстоящего разговора. Он чувствовал, что это будет нелегко. Когда Альфред вошёл в комнату, сияя фирменной американской улыбкой, Иван поднялся ему навстречу. - Я должен тебе что-то сказать! - Я должен тебе что-то сказать! Они проговорили это одновременно и уставились друг на друга в недоумении. Кто-то должен был начать первым. - Тогда ты говори, - махнул рукой Брагинский. Ему не очень-то хотелось начинать тяжёлый разговор. Зато Америку просто распирало от новости, которую он хотел сообщить. - Знаешь, - стараясь казаться небрежным, начал Альфред, - Сегодня я виделся с Артуром. "Принесла же его нелегкая", - с досадой подумал Иван. С некоторых пор у него сильно испортились отношения с Англией. - Ну и? - раздраженно подогнал Америку он. - Мы поговорили... И решили, что нам надо... Нет, просто необходимо... - Альфред тянул паузу, предвкушая предстоящий эффект и в глазах его прыгали весёлые чёртики. - Восстановить Германию! - наконец выпалил он. Иван пошатнулся и упал обратно в кресло. Такого он не ожидал. - Представляешь, мы объединим наши сектора и это снова будет Германия, - возбужденно болтал Альфред, - Нет, конечно не Рейх... Просто Германия. Или Республика Германия, там же будет демократия, больше никаких фюреров, ни в коем случае. А лучше Федеративная Республика Германия, красиво звучит, правда? Его болтовня эхом отдавалась у Брагинского в голове, скользя где-то на периферии сознания. Он был настолько потрясён, что никак не мог прийти в себя. Столько мучений было пережито из-за того, что все союзники решительно хотели уничтожить Германию. Самому России было тяжело даже заикнуться о помиловании, ведь эта страна развязала мировую войну с миллионами жертв. Думать о своей личной жизни в такой ситуации казалось предательством их памяти. Раздираемый чувством долга и любовью в совершенно противоположные стороны, он чуть было не сошёл с ума! И вдруг оказалось, что всё так легко и просто совершилось даже без его участия. Просто Америка поговорил с Англией. Иван представил чего это стоило Альфреду и его захлестнула горячая волна благодарности. Джонс всю жизнь ненавидел Людвига, а в последнее время дико ревновал, и всё-таки решился на такое. Неужели всё из-за него, Ивана? Наверно он его действительно любит... Теперь сказать ему, что они должны расстаться, становилось ещё тяжелее. Да что там, практически невозможно. Тем временем Альфред непринуждённо уселся на мягкий подлокотник кресла, совсем близко к Ивану, и продолжал болтать. Он был крайне возбуждён. - Ты же этого хотел, правда? - пытливо спрашивал он, заглядывая ему в глаза, - Теперь тебя отпустит это дурацкое чувство вины. Мы сможем наконец-то жить спокойно. И всё у нас будет хорошо. Он со смехом свалился прямо в кресло, чуть ли не на колени к Брагинскому и стал шутливо целовать его в обе щёки. Сидеть вдвоём в одном кресле было тесно и Альфред обвил руками талию Ивана, изогнувшись вокруг него так, что обоим стало уютно и комфортно. Вспоминая сегодняшний бурный секс с Германией, Иван сильно сомневался, что всё у них будет хорошо. Но сейчас он был очень признателен Америке и сказать ему о расставании было выше его сил. К тому же, это было просто неразумно. Ещё неизвестно как Альфред отреагирует на такую новость. Пусть сначала решится вопрос с помилованием Людвига. Какое-то время займут все эти формальности с объединением секторов. А пока он успеет подготовить Альфреда и убедить его что так будет лучше для них обоих. Может быть они даже смогут остаться друзьями. По крайней мере Иван на это надеялся. Погруженный в размышления, он не заметил, что поцелуи Америки становятся всё более настойчивыми, а руки всё более дерзкими. Они беспокойно шарили по его телу, пытаясь найти чувствительные места, доставить наслаждение, возбудить. К сожалению, после визита в тюрьму, Иван ничего не чувствовал. Он бы хотел, просто из благодарности, ответить на заигрывания Альфреда, но внутри ничего не отзывалось. Совсем ничего. Он только мог закрыть глаза, расслабиться и позволить Альфреду делать то, что он хочет. Надо ещё немного потерпеть. Очень скоро между ними всё будет ясно. Но только не сейчас. - Кстати, - промурлыкал Америка, расстегивая на нем рубашку и нежно прижимаясь к его животу, - Ты же вроде тоже хотел мне что-то сказать? Он давно уже снял очки и сейчас смотрел на него снизу вверх своими беззащитными близорукими глазами. - Какая-то ерунда, - ответил ему Брагинский, - Я уже забыл! Он улыбнулся, обхватил своими ладонями лохматую голову Альфреда, зарываясь тонкими пальцами в светло-русые волосы и решительно поцеловал его прямо в губы... Любой ценой Германия должен был получить второй шанс.