Оттепель

      Вы никогда не поймете, предали вас или оставили в одиночестве, а, может, этого пока и не случалось, пока не предадите сами или не уйдете первыми. И это будет.       Вы предадите, вы покинете, оставите, называйте это как хотите. Все предают ради, как им кажется, блага другого, или волнуясь только за свою собственную репутацию. Но эта чертова репутация полетит осколками вам же в глаза, когда вы поймете, что не всё на свете бывает важным, а гнаться за подделками и чувствами — пустая трата жизни. Хотя человек по-прежнему выбирает подделки, выбирает чувства, а не разум, идет вслепую за сердцем. Сказать себе стоп не может никто.              А знаете, что самое смешное? Вы никогда не узнаете о том, были это настоящие чувства, или же подделка. Все слепы до последнего момента, пока жизнь не швырнет козырь на стол, раскроет карты. И после всего глухо и тупо будет пульсировать в голове одна мысль. Я влюблен.              Но этим субботним весенним днем счастливому Даниле Поперечному было некогда думать о терзаниях сердца и жизни. Он как будто выиграл лотерейный билетик с магическим набором черных корявых циферок, которые приведут его к безумному счастью.              Как же долго он ждал этого момента — когда Регина проявит инициативу в их отношениях. Хотя, по факту, отношениями это было сложно назвать — соседи по коммуналке и вроде как друзья с пятилетним стажем, но Дане было все равно. В душе, которая давно не знала радости и нежности, будто по-настоящему расцвела черемуха, которая белыми цветами усеяла все аллеи Ленинграда.              Легкий и осторожный стук в дверь прервал его размышления. Регина стояла на пороге в обворожительном наряде. Даня скользнул по ней взглядом с ног до головы. На Регине были белые бархатные туфли с каблуком «шок», которые он подарил ей на семнадцатилетие, но до этого времени они все пылились в коробке под именем Роже Вивьера. Пышное, с открытыми плечами платье цвета лаванды подчеркивало хрупкий силуэт, а между ключиц блестел кулон с большим лунным камнем в форме капли.              — Не смотри на меня так, — смущенно сказала Регина.              — А как мне на тебя смотреть?              Даня пребывал в легкой эйфории от того, что это все происходит наяву. Регина, такая красивая, стоит перед ним с маленькой сумочкой через плечо и тянет его за руку по направлению к двери. Они идут в Мариинский театр на спектакль «Дубровский».              — Идем, Даня, — она все не отпускала его руки, — мы же в театр опоздаем!              — Мы никуда не опоздаем, — мягко заверил он её. В его душе происходили необыкновенные представления. Впервые за долгое время ему захотелось жить. Дышать, как бы глупо это ни звучало. И главное, ему хотелось быть с Региной.              — А где твой верный спутник под номером тысяча один?              — Если ты еще раз пошутишь про этого мерзавца, клянусь, уйду в театр одна!              — Успокойся, в театр мы идем вместе. Пойдем, — теперь Даня вел её за руку к двери. Регина шла за ним по коридору, едва успевая переставлять ноги на каблуках, но вдруг выдернула свою руку и остановилась.              — Даня, ты знаешь…              — Что опять?              — Ведь там будет Ирина с мужем. Ты помнишь их?              — Твоя взбалмошная подруга-художница? И этот, как его, режиссер?              — Ах, ну почему ты так не любишь моих друзей?              — Я их не не люблю, просто творческие личности — это угроза номер один нашему коммунистическому обществу. Со своими идеями свободы они все только портят.              — Только не начинай!              — Я еще, так сказать, с того раза не кончил!              — Я просто прошу, будь полюбезнее. Ты с ними почти не знаком, вот увидишь. Они хорошие люди, — Регина закатила глаза.              — Полюбезнее? То есть не перебивать, не хамить, не дерзить, без резких выражений? И…              — Да, — Регина шутливо поцеловала его в колючую щеку, поморщилась и улыбнулась, — колется, — ответила она на его вопросительный взгляд.              

* * *

      Мариинский театр был мечтой всех петербургских романтиков и кремлевских генералов. Но были там не только избранные звезды социалистического общества: генералы с женами, представители творческих союзов, секретарь горкома, но и студенты, парикмахеры, кинооператоры и офицеры. Их всех театральная жизнь захватывала своим спокойствием, размеренностью и изысканностью.       Огромные сверкающие шандельеры под потолками, переливающиеся хрусталем и позолотой, красивые и удобные бархатные кресла, костяные маленькие бинокли, которые у каждого театрала были припасены в сумке, приветливые гардеробщицы и даже красивые буклеты с афишей — все создавало вокруг ощущение безмятежности и сказки.       Красивые люди в театре. Голоса, шепот и легкое нетерпение перед спектаклем. Случайные крики знакомых, радостно пожимающих друг другу руки, и их светские жены, чопорно целующие друг друга в щеки. Вихрь разноцветных платьев, различных фасонов, топот женских каблуков и нечаянно летящие на пол маленькие шляпки. Духота лака для волос и духов.       Даня протискивался между грузной женатой парочкой, которая заслонила собой проход в партер. Он извинялся направо и налево, наступая на ноги недовольным театралам, не обращая на их замечания никакого внимания. Наконец, добравшись до двадцать восьмого места в партере, он устало опустился в кресло и развернулся с улыбкой к Регине. Места рядом с ними пока не были заняты, и ожидалось, что Ирина с Ильей должны скоро прийти.       — Ты уверена, что они придут в театр?       — Конечно. Мы договаривались ещё за месяц. Какого труда Илье стоило достать сюда билеты!       — Если бы ты раньше мне сказала, мы бы с тобой уже раз десять сходили сюда.       — Ты так говоришь, как будто это рыбный магазин, а не театр!       — Ты однажды призналась мне, что хотела быть русалкой в детстве. Ты бы неплохо смотрелась на прилавке…       — С рыбьим хвостом? А ты бы купил меня?       — Как русалку? Или как женщину? Я бы исходил из того, сколько ты будешь сжирать корма или маленьких планктончиков. Кстати, как насчет планктончиков?       — Каких планктончиков?       — Как ты относишься к планктончикам, которых надо вынашивать в животе девять месяцев?       — Ты хочешь поговорить об этом сейчас, в театре? Если у меня и будет ребенок, то точно не рыжий.       — Зря. Рыжий пионер…       — Даня, ты неисправим, — Регина шутливо пихнула его в бок, а Даня скорчил маску недовольства на лице и улыбнулся.       — Но если честно. Ты только посмотри на публику! Всех сплошь можно пересажать за измену государства и хищение средств! — не унимался Поперечный.       — Даня, ты не на работе. Сегодня ты в театре, поэтому позабудь о том, что ты честный коммунист…       — И наслаждайся! — крикнула Ирина, которая буквально воинственно пробиралась через ноги, чтобы поскорее оказаться рядом с ними.       Регина с Даней даже и не заметили её издалека. В своем красном платье с широкими полами и маленькой бархатной шляпке, она аккуратно сливалась со светскими львицами этой эпохи.       — Регина! Я так рада, что ты пришла! Даня! Salut! Как поживают старые генералы в своем штабе? Ещё не захотели всех пересажать за лишнюю банку балтийских шпрот в морозилке?       — Ира, и тебе добрый вечер.       Даня выдавил улыбку и отвернулся от девушек, разглядывать сцену с красным занавесом. До него долетали обрывочные фразы о какой-то новой работе Ирины, её грандиозных планах на будущее, о каком-то «замечательном и интеллектуальном молодом человеке, который побывал у них в гостях», о новых журналах и далее по списку…       Он уже было заскучал, когда увидел Илью, который, как и он несколько минут назад, пробирался через ноги сидящих, а за ним шёл какой-то знакомый тип в вишневом костюме.       «Как же его зовут», — размышлял Даня, пока над самым его ухом не раздалось громкое приветствие Ильи.       — Даня! И ты тут! Очень рад, очень рад.       — И вам добрый вечер, — повторил Поперечный.       Он старался не смотреть на пятого человека в их компании, которым оказался лешачий Руслан Эдуардович, кашляющий в беленький платочек за спиной Ильи.       Илья пожал руку Дане и сел рядом с Ириной. Они о чем-то говорили, перебирая последние новости планеты, а Поперечный про себя проклинал театр и всё, что ещё вспомнил, потому что по левую руку от него, облокотившись на ручку кресла, сидел Руслан Эдуардович и даже не смотрел в его сторону.       Даня решил, что вечер окончательно проебан. Сначала Ирина отняла у него разговорами Регину, так теперь рядом с ним сидит этот хмырь.       «Вырядился, как на похороны», — мрачно подумал Поперечный, разглядывая красивый вельветовый костюм учителя, выпрямленные уголки рубашки, выбритый подбородок и зачесанные на бок волосы.       — В который раз прошу, прекратите на меня смотреть, — мягко прошептал Руслан и повернулся к Дане. Тот немного оторопел, но виду не подал.       — Я буду смотреть на тебя столько, сколько захочу, — в ответ прошептал Даня ему прямо на ухо. Он почувствовал, как щетиной задел щеку Руслана. Наверное, учитель залился краской, но этого уже никто не увидел.       Свет давно потушили. Все зааплодировали. Занавес поднялся. Спустя десять минут Даня снова обратился к Руслану:       — А что мы такое смотрим? Почему они в одних панталонах? Это же не, боже мой, эротическая комедия?!       — Кхм, это Пушкин, — неуверенно отозвался Руслан.       По внимательному взгляду учителя, который не отрываясь смотрел на сцену, Поперечный понял, что тот смущенно вглядывается в актеров на сцене и переживает от того, что кто-то бегает на сцене в панталонах.       — А разве Пушкин не ходил в одних панталонах? — нагло интересовался Поперечный. Ему хотелось поиздеваться над Русланом, потому что в его голове всё время плыла картинка с Юрмалы и трусы в ромашку.       — Вас только панталоны интересуют? — уже не зная, куда деваться, от безысходности спросил Руслан.       — Ну не только.       — Это Дубровский, — все также спокойно ответил ему Руслан.       — Ваш любимый?       — В каком смысле?       — Вы только и следите за этим блондином Дубровским. Как только он скрывается за кулисами, вы тут же опускаете взгляд. Разве не так? — Поперечного бросало от одного состояния к другому. Ему хотелось разозлить Руслана, потрепать ему нервы, и в то же время показать свою гэбэшную наблюдательность, которую Усачев не оценил.       — Я просто люблю перечитывать Дубровского. Знаете, такая искренняя история любви Маши и Владимира.       — Ленина? Она что, некрофилка?       От такой шутки у Руслана выкатились глаза, и, казалось, пошли бродить по лицу Поперечного. Даня смутился от того, что теперь Руслан пристально смотрит на него, да ещё в такой кромешной темноте.       — Вы читали Дубровского? — поинтересовался Руслан.       — Когда-то в школе, но уроки литературы я систематически прогуливал. Заливают в уши всякую грязь про непорочную любовь, а коммунистов обязательно обвиняют в несчастьях всех ссыльных поэтов и писателей…       — По факту, из-за карательных действий агрессивно настроенных коммунистов многие поэты и писатели…       — Расскажите мне про своего любимого Дубровского, — неожиданно попросил Поперечный.       — Не буду я вам ничего рассказывать. Вы невежественный тип и извращенец!       — Смелое заявление, — хмыкнул Даня и потер ладони, ухмыляясь. — Тогда я тебе расскажу про наши советские тюрьмы, куда попадают по поводу и без…       Руслан шумно вдохнул воздух, покачал головой из стороны в сторону, потер виски и обратился взглядом к Поперечному. Тот замолк на полуслове и уставился в ответ.       — Когда-то Кирилл Петрович Троекуров и Андрей Гаврилович Дубровский были сослуживцами…       Оба они удивились, но Руслан вкрадчивым голосом и нежным шепотом стал объяснять завязку повести. Даня слушал внимательно, не сводя глаз со сцены. Мельтешение актеров по сцене и рассказ Руслана производили на него дурманящий эффект — он делал вид, что немного засыпает от спектакля и болтовни соседа, но на самом деле так он старался скрыть свою непонятно откуда взявшуюся заинтересованность и спектаклем, и Пушкиным, и Дубровским, а самое главное, рассказом Руслана. На них шикали сзади примерные театралы, но Руслан Эдуардович искренне им улыбался, просил прощения и всё сильнее нагибался к уху Поперечного.       — Как только карета с новобрачными едет из церкви, Дубровский перехватывает её на полпути, бросается к Маше и…       — Дарит ей ромашки.       — Ромашки? — переспросил Руслан и непонимающе взглянул на сцену, где Дубровский стоял на коленях перед Машей и протягивал ей пресловутый букет ромашек.       — Именно ромашки, — повторил Даня и странно посмотрел на Руслана, — вы же любите ромашки.       — Я? С чего вы взяли? — он вдруг осекся и по-детски закусил губу.       Поперечный снова наклонился близко к Руслану и прошептал прямо на ухо своим сухим голосом:       — Когда у вас день рождения?       Более нелепого вопроса в этой ситуации придумать не мог никто.       — Двадцатого мая, — опешил Руслан.       — Очень хорошо. Очень хорошо.       — Простите, а вам какое дело?       Но на этот вопрос Руслан не получил ответа — Поперечный уже разговаривал с Региной.       — Ты весь спектакль проболтал с Русланом, — с улыбкой на лице укоряла его Регина.       — Он отличный собеседник!       — Да я слышала. Как сладкая парочка болтали.       Поперечный лишь хмыкнул и посмотрел на Руслана, который подпирал рукой подбородок и лениво разглядывал сцену. «Обиделся, что ли. Тоже мне, оскорбленный литературовед!» — размышлял Поперечный и машинально аплодировал артистам, вышедшим на поклон.       На улице было тепло. Легкий ветер раздувал подолы женских платьев, запутывался в прическах. Театралы проталкивались через тяжелые двери, тихо ругались и громко разговаривали о спектакле. Ирина обнималась с Региной, поправляла свою прическу и громко смеялась. Илья стоял неподалеку на краю тротуара и ловил такси. Даня докуривал сигарету, когда его толкнули в спину. Легкие неловко заполнились лишним дымом, ровное дыхание сбилось, и Поперечный закашлялся.       — Простите, меня толкнули, — оправдывался Руслан, когда увидел свирепый взгляд Дани.       Поперечный выдохнул ему в лицо легкий дым, и теперь закашлялся Руслан. Он, как слепой котенок, стал утирать глаза тыльной стороной ладони.       — Какой же ты мерзавец! — по-детски бросил Усачев. Поперечный сплюнул на асфальт, выкинул окурок в сторону и прищурил глаза.       — Я-то мерзавец, а вот ты неудачник. Ты думал, что я не пойму? А я понял. Что ты идешь против природы…       — Даня! — окликнула его Регина и подбежала к нему. Схватив рыжего за руку, она быстро попрощалась за двоих с Русланом и повела его вниз по улице. Поперечный тут же уговорил себя забыть о Руслане и переключился на впечатления от спектакля.       — Я даже не знала, что ты так хорошо помнишь Дубровского! — приятно удивилась Регина после монолога Поперечного о Пушкине и спектакле, и Дане это польстило.       — Просто обожаю! — откликнулся Даня и подхватил её на руки. Они кружились по пустой маленькой улочке и распевали новый весенний мотив.       Никто из них даже не вспомнил про Руслана, который остался у входа в театр, грустно разглядывая звездное небо и прохожих.