Оттепель

      Крыльский швырнул белые листки в воздух. Через несколько секунд в кабинете худрука Мариинского театра пол выглядел огромной снежной шапкой. Его крики и топот ног разрывали барабанные перепонки так, что с нижних этажей по батареям пустили недовольный лязг железа. Но даже передаваемый с низов по батарейным трубам шум не успокоил Евгения Васильевича. Он продолжал рвать и метать. Его обыкновенно спокойное лицо выглядело лиловым, вены на лбу вздулись, а на шее затрепетала артерия.       Илья Прусикин стоял молча, потупив глаза. Он для себя решил несколько лет назад, что с Крыльским спорить бесполезно. Их худрук был вспыльчивым директором, а до революции скандальным режиссёром, которого пускали во все богемные салоны тогда еще Петрограда. Оттого в его кабинете не было ни зеркал, ни бьющихся подарочных сервизов — слишком хрупкие для его характера. Обстановка в кабинете без зеркал и красивой посуды была, откровенно говоря, мрачная. Несмотря на свое переменчивое настроение, Крыльский придерживался исключительно модерна. В маленьком кабинете, оклеенном бордовыми раздражающими глаз обоями, стоял огромный дубовый стол и такой же громоздкий стул. Остальные предметы мебели — небольшие навесные шкафы — смотрелись сиротливо и убого на фоне этих гигантов. Для посетителей у Евгения Васильевича стульев и кресел не было. Вот и Илья теперь пытался унять пробирающую его дрожь негодования в ногах.       — Не спорь. Держись, — твердил он себе под нос полушепотом.       Но в этот раз то ли накопившаяся ярость решила показать себя и пробиться сквозь невозмутимое лицо, то ли сказались все прошлые обиды на несправедливые обвинения, но Илья не выдержал.       — Да вы послушайте меня! — взревел он и ударил ладонью по столу.       В кабинете разлилась вязкая тишина. Крыльский в полном недоумении упал на стул, а Прусикин, кажется в шоке от своего поступка, смотрел прямо на него. Ничего не оставалось, как ждать двойной ударной реакции со стороны Крыльского. Но худрук слегка наклонил голову набок, крякнул и выдал:       — И чего же ты хочешь?  — в голосе не было слышно злости.       — Нет, это вы чего от меня-то хотите?!  — осмелев, сказал Илья.       Он решился на отчаянное поведение — разговаривать с ночным кошмаров режиссёров и сценаристов Евгением Васильевичем на равных.       — Я требую немедленно начать работу над политическим заказом!       — Евгений Васильевич, вы поймите меня. Вот вы сказали — поставь. А где актёры, сценаристы, декораторы? Я не могу работать с новичками. Я из них всю душу вытрясу и отобью всякое желание работать. Вам оно надо?       — Ты тут не ставь мне условия! — Крыльский снова начал заводиться. — Мне плевать, но меня уже… — он похлопал себя по затылку. — Да что я тебе объясняю. Ты сам все понимаешь.       Илья ещё никогда не видел на лице Крыльского такого скрытого моления о помощи. Видимо, старика действительно приперли так, что уже невозможно было сохранять звериное лицо с подчиненными. Честно говоря, как профессионал, Крыльский был мастером своего дела. Его постановки всегда ждали, а публика ревела на аншлагах. Но только труппа знала, что за красными шторами сцены скрывается настоящая боль от унижений, нередкие побои, потолочные крики и изматывающие прогоны.       — Мне нужна эта постановка. Ты толковый режиссер, больше просить некого, — продолжил худрук. — Если надо помочь по постановке, обращайся.       Крыльский расплылся в великодушной и такой непривычной для его лица улыбке.       — Прошу найти мне сценариста для начала, — попробовал воспользоваться предложением Илья.       Его просьба была сродни подвигу.       — Давай так, — Крыльский был ещё тот любитель ставить условия, — я тебе дам номерок, а ты ставишь заказ к июню. По рукам?       — А сценарист толковый?       — Это ты ещё будешь выкаблучиваться? — вторая стадия ярости была в самом разгаре.       — Хорошо, хорошо, — поспешил успокоить его Илья и примирительно подмигнул.       Крыльский, как недовольный кот, потянулся у себя на стуле, открыл выдвижной ящичек своего стола, достал огромный фолиант, по всей видимости, с телефонными номерами и адресами, и выдал:       — Ты присядь пока. У меня тут, — он потряс книгой, — вся Россия.       Илья переминался с ноги на ногу целых тридцать минут, пока Евгений Васильевич соизволил обратить на него своё рассеянное внимание и кинул ему бумажку. На желтом клочке был размашистым почерком начертан желанный номер.       — Ты позвони ему прямо сейчас. Я с ним в Москве встречался, на какой-то конкурс меня тогда пригласили. Но неважно. Он сейчас, должно быть, работает в МХАТе. Талантливый парень. Вся московская публика была от него без ума. А он тогда был только на втором курсе!       — Он из Москвы?       — Ты что? Думаешь, я интересуюсь личной жизнью других людей? Мне интересен их профессиональный талант, и только!  — завуалировано выкрутился Крыльский.       Ни черта он не знал про этого сценариста, кроме того, что учился он в ГИТИСе и ставил такие постановки, что худрук сам в экстазе бултыхался. А ещё этому мальцу пророчили прекрасное будущее.       — И как его зовут? — разочарованно и для формальности поинтересовался Илья.       — Поперечный его фамилия. Такой душка парень. Рыжий, а не промах, — будто вспоминая юность, сладким голосом пролепетал Крыльский.       Было видно, что Поперечного он просто обожал всеми фибрами остатков души. Прусикин поблагодарил, в очередной раз убедившись, что от Крыльского он снова ни шиша не добился, и пошёл звонить.       Он только собрался набрать номер этого сценариста по телефону в пустом холле театра, как друг остановился.       Рыжий Поперечный — это сочетание не шло у него из головы. Он уже знал одного рыжего Поперечного, который ворвался в кабинет литературы, когда сам Илья собирался надавать по ушам Эльдару.       Как давно это было. Но странная фамилия и примечательная внешность отпечатались из-за профессиональной привычки подмечать интересных объектов. Ещё тогда Илья подумал, что такого фрукта он не прочь бы увидеть на своей сцене.       Илья набрал номер, а дальше начались блуждания по телефонному проводу.       Сначала его бросило в общежитие этого ГИТИСа, видимо, Крыльский не умел брать личные телефоны. Потом в деканат. Затем он проследовал в Ленинград, в какую-то военную часть. Наконец, раздался голос старушки, которая представилась секретаршей какого-то начальника КГБ, и только потом звонок достиг коммунальной квартиры. За время своего головокружительного путешествия Илья представился и племянником, и бедным братом, и потерянным другом. К счастью, своего актерского таланта, взявшегося из ниоткуда, он не пропил.       Хотя с выпивкой в последнее время у него были напряженные отношения из-за бесконечного давления со стороны Крыльского и неприходящего желания работать. Ирина даже не удивилась, увидев его раздраженного с бутылкой запасного дешевого шампанского для «особых» гостей. Этот Поперечный был его последней надеждой, чтобы выкарабкаться из театрального капкана.

* * *       Руки тряслись, пальцы нервно перебирали связку ключей в поисках нужного, чтобы открыть дверь. Регину до сих пор била мелкая дрожь после того, что произошло на стадионе. Она попыталась взять себя в руки, отгоняя нежеланные мысли, улыбнулась Дане, который с несчастным и уставшим видом стоял у нее за спиной. Наконец, она открыла дверь в темный коридор. Тихо скользнула в удушающую прихожую, скинула туфли и просеменила к себе в комнату.       — Иди пока на кухню. Я переоденусь, — уже удаляясь, шепотом бросила она.       Регина закрыла за собой хрупкую белую картонную дверь в свое личное уютное пространство и закрыла руками лицо. Она сидела перед большим трюмо с идеально блестящим зеркалом, в котором отражалась улица с немногочисленные машинами, счастливыми людьми, узкими скамейками, громкой детской площадкой… и ее заплаканное лицо. Девушка выпрямила спину, потянулась за своей настольной книгой. Это произведение американского пошиба всегда было для неё энциклопедией жизни, а главная героиня была идеалом. «Завтрак у Тиффани» лежал в стороне от бутылочек с разными пахучими жидкостями, флаконов духов, картонных коробок с тушью и кремами. Когда Регине было невыносимо тяжело, эта книга спасала её. Небольшой томик был уже весь зачитан почти до дыр, на страницах были незаконченные мысли, написанные её несмелым почерком.       Она не могла понять, что с ней происходит, что сегодня такое произошло в ее горячей душе, и почему пожар сжигает всю зыбкую уверенность. Увидев его пять лет назад в коридоре этой квартиры, она тогда была еще подростком, Регина решила для себя, что никогда не влюбится в такого страшного и грубого мужчину. Даня был для нее каким-то зверем, хотя его улыбка и была доброй. Поначалу их отношения не складывались вообще — они не общались. Но тесная обстановка коммунальной квартиры потихоньку стала их сближать. Они стали хорошими друзьями, так считала Регина. Она частенько обсуждала с Поперечным новых кавалеров, а он на правах старшего готов был пригрозить им тюрягой. Регине нравилось, что их общение ни к чему её не обязывает.       Так и не узнаешь, что твое, пока не потеряешь…       Но когда сегодня она узнала, что у Дани неожиданно появилась дама сердца, её собственное сердце как будто остановилось. Она никогда и представить не могла, что он будет принадлежать кому-то другому. Регина может остаться без него в этой жизни…       Её пугала эта мысль. Двадцатилетняя девушка буквально упала к ногам судьбы, ей было страшно. Она смотрела на свое отражение в зеркале и задавалась одним вопросом: «А любила ли ты вообще?». Устало покачав головой, она кинула «Завтрак у Тиффани» на кровать, быстро стянула с себя платье, расплела волосы и зарылась в одеяло вместе с книгой. Ей нужна была помощь. Регина стала быстро-быстро листать страницы с закладками, с трепетом ожидая найти нужную для неё сегодня страницу…       — Знаешь, что с тобой не так? Ты трусиха. И больше ничего.Ты боишься поднять голову и сказать: «Жизнь есть жизнь». Люди влюбляются, люди хотят принадлежать друг другу, потому что это единственный шанс стать счастливыми. Ты называешь себя свободной, дикой. И ты так боишься, что кто-то посадит тебя в клетку. Детка, ты уже в клетке. Ты сама ее создала… Она всегда будет с тобой, потому что, куда бы ты ни отправилась, от самой себя тебе не убежать.       Она захлопнула книгу. Из груди резко вырвался вздох, и Регина задержала дыхание. Пятнадцать секунд, тридцать, сорок, минута… в глазах потемнело, она сильнее стиснула зубы, ущипнула себя за нос, и в помутненном сознании вызвала образ Дани.       Он помогает ей варить кофе, дарит туфли, успокаивает после очередного расставания, прикрикивает из-за того, что она прогуляла школу, дарит цветы на выпускной, играет с котом, держит ее за руку, идет вместе с ней на стадион, целует…       Мы стали понимать друг друга так глубоко, что могли обходиться почти без слов. В наших отношениях царил тот ласковый покой, который приходит на смену нервному желанию утвердить себя, напряженной болтовне, когда дружба скорей поверхностна, хотя кажется более горячей.       Л Ю Б Л Ю Л Ю Б Л Ю Л Ю Б Л Ю Л Ю Б Л Ю Л Ю Б Л Ю       Эта мысль пробежала у нее в голове с молниеносной скоростью, набежала в сознание, как на счетчик, плотно проникла в грудь и начала оседать.       Регина очнулась, когда в дверь уже барабанил Даня. Он кричал что-то с каким-то яростным волнением в голосе. Девушка поднялась, голова еще кружилась, и открыла дверь.       На пороге стоял Даня в фартуке, он что-то говорил про ужин, как старался его готовить, но тут же увидел её состояние и подхватил на руки. Регина понимала, что звуки, запахи и очертания предметов уже возвращаются к ней, но она постаралась изобразить мучение на своем лице и сильнее прижалась к нему. ***

      — Что с тобой было? — серьезно спросил Даня.       Он все еще вертел в руках бутылку с нашатырем и внимательно изучал Регину. Её глаза виновато бегали по кухне, рассеянно перескакивая с предмета на предмет, но не смотрели на него.       — Просто обморок, — она пожала плечами.       — Не ври мне! — прикрикнул Даня. — Ты никогда в обмороки не падала. У тебя здоровье атлета!       — Много ли ты знаешь! — фыркнула Регина и подтянула к себе чайник. — Будешь чай?       — Да какой чай?! Это он тебя довел?       — Да кто? — девушка все-таки налила чай и ему.       Даня сдержанно поблагодарил кивком.       — Твой новый кавалер. Ты мне скажи, я с ним разберусь.       — Да нет у меня никакого нового кавалера!       Даня начинал приходить в ярость. Он ничего не понимал, и это доводило его до бешенства. Регина накрыла своей рукой его руку и заглянула в глаза.       — И больше не будет, — как-то неопределенно сказала она.       — Я твой друг, поэтому должен знать все! — надулся Поперечный.       Он отхлебнул чай и обжег язык, из-за этого на его лице изобразилась зловещая гримаса внутреннего переживания.       — Больно? — забеспокоилась Регина.       — Да нормально. Да ты сядь! Что случилось?       — Да ничего!       — Регина!       — Даня!       — Я должен знать!       — Ты мне просто друг? — спросила она вдруг.       — А разве нет? — тут Даня посмотрел на нее профессиональным взглядом гэбэшника.       Ему приходилось частенько допрашивать людей, поэтому человеческая психология была для него изведанной областью, правда пользоваться своим умением читать людей в обыкновенной жизни он не спешил. Вот и сейчас, присмотревшись к Регине, которая тут же покраснела, Даня вдруг понял, что прохлопал собственными ушами что-то важное. Он стал еще внимательнее смотреть на нее: вроде бы ее вид был самым обыкновенным — лицо такое же, руки такие же, правда сидит она полуголая. Тут Поперечный отвернулся. Он только сейчас заметил, что Регина успела снять платье с прогулки, но надеть вместо него какое-нибудь домашнее забыла. Девушка сидела перед ним в красном бюстгальтере с бантиками на бретельках и, словно не замечая этого, смотрела в окно. Поперечный поймал себя на мысли, что рисунок в ромашку нравился ему больше, да и…       Он ее не любит как женщину. Он ее любит как друга.       Теперь ему самому стало плохо. Эта мысль костью застряла в горле, он забыл обо всех своих догадках и сидел в полном ступоре. Что теперь делать, он не знал.       — Эй, Даня! — позвала Регина. — Ты о чем думаешь?       — Ты любишь меня?       Поперечный никогда лояльностью и вежливостью в диалоге с людьми не отличался. Он был достаточно прямолинейным человеком, чтобы ожидать этого от других.       Регина заправила волосы за уши и кивнула, зажмурив глаза.       — А ты меня? — все-таки она заразилась прямолинейностью от него.       Даня откинулся на спинку стула, закинул руки за голову, пожевал губы и откровенно покачал головой.       — Извини, — только и сказал он.       — Да все нормально, — отмахнулась Регина и попыталась улыбнуться.       Она снова уставилась в окно, и по ее правой щеке потекли слезы. Девушка закусила пальцы. Потом раздались судорожные всхлипывания, перешедшие в рыдания.       Сначала Поперечный сидел с кислым лицом, предугадывая подобное развитие событий, но ему было очень жаль Регину. Он понимал, что сейчас сохранить их дружбу, которая была ему очень дорога, будет очень сложно. Хотя соврать ей он не мог. Все-таки честность еще никто не отменял.       Он подошел к ней сзади и положил руки на хрупкие плечи. Она не сбросила, но и не пыталась поймать его взгляд в оконном отражении. Стиснув зубы, Регина сдерживала рыдания. Даня прекрасно знал почему. Он знал наизусть её всю — характер, любое движение, слово, но не мог полюбить. Да, наверняка Поперечный хотел её полюбить, потому что Регина была прекрасной девушкой, но не мог. Заставить полюбить кого-то для чего-то такое бесполезное и пошлое занятие.       Даня злился на себя за то, что это он принес ей страдание, а еще хуже было то, что он был абсолютно не уверен, что произойдет завтра. Скорее всего, все будет выглядеть как обычно, но таким уже никогда не будет. Теперь он заглянул внутрь себя: неужели он получит такой же сухой ответ «нет», если признается, будет ли так же плакать…       Раздалась телефонная трель. Даня потрепал Регину по голове, и она слабо подмигнула. Чтобы не разбудить спящих соседей, Поперечный спешным шагом направился в коридор и снял трубку.       Сначала раздалось невнятное бульканье, потом кряхтение, и, наконец, послышался громкий и какой-то знакомый голос.       — Это Данила Поперечный?       — Да, — буркнул Даня.       — Очень рад, очень рад. Я звоню из Мариинского театра.       — Вы ошиблись…       — Нет, нет! Не кладите трубку. Я режиссер.       — Очень приятно, но вы ошиблись.       — Нет, я не ошибся. Даня, вы помните господина Крыльского?       — Господина Крыльского нет. Гражданина Крыльского припоминаю. Если вы об эксцентричном режиссере.       — Да, он теперь худрук нашего театра.       — Очень за него рад. Давайте быстрее, — Даня покосился на проем кухни.       Регина по-прежнему сидела у окна.       — Да, конечно! Крыльский посоветовал мне вас как сценариста. Мы ставим новую политическую комедию. Интересная работа…       — Меня это не интересует.       — Послушайте, это хорошие деньги!       — Торговаться будете на рынке! — рявкнул Поперечный и кинул трубку.       Регина пришла из кухни на крики и спросила:       — С работы?       — Да нет, какой-то недоумок звонил, помидоры предлагал.       — А почему ты не купил? — улыбнулась она.       Даня пожал плечами и развел руками.       — Иди на кухню, я буквально на одну секунду в комнату, — попросила она его.       — Слышали мы уже такое. Не дураки, — отозвался Даня.       Регина закатила глаза и скользнула в свою комнату. Через минуту ожидания она уже была в домашнем зеленом платье и без разводов туши на лице.       — Я же ужин там готовил! А, плевать, все уже остыло! — Даня безрадостно прошлепал босыми ногами на кухню.       — Сейчас все разогреем! Ты что, зря старался?!       — Так вот и я об этом же!       Как и предполагал Даня, Регина взяла себя в руки и теперь кружила по кухне с немного грустным лицом, но бодрым голосом. Она что-то болтала про то, как ее должны повысить в библиотеке и наконец-таки принять в партию, а все благодаря Дане… все в таком духе.       Еда была разложена по тарелкам, многочисленные вазочки с квашеной капустой и огурцами перекочевали из холодильника на стол, чайник повторно просвистел на всю кухню. Уютную атмосферу, в которой перемешались и тихие шутки, и сладкие запахи, безобразным образом нарушили.       — Опять помидоры? — вслед сказала Регина, когда Даня снова пошел к телефону.       — Скорее всего, дети, — ответил он.       — У нас уже детей продают?       — У нас в стране уже все продают.       Ну, сейчас он устроит этому сценаристу.       — Алло, — нараспев и с издевкой произнес Поперечный. — Помидоры и сценаристы не интересуют. Мы, скромные диспетчеры…       — Дань, ты выпил? — раздалось из трубки.       — Повторите свой вопрос!       — Диспетчер, диспетчер, вам не нужен секс на вечер? — снова послышался голос Руслана.       На долю секунды Даню переклинило, и он несвязно пробормотал, что неплохо бы.       — Дань, ты там как?       — Дань, ты скоро? — позвала Регина.       — Иду, иду, — ответил он, отрываясь от трубки.       — Ты совсем уже прихуел, что звонишь мне? — яростно зашептал Поперечный.       — Нет, просто захотел узнать, как ты, — обиженно отозвался Руслан.       — В следующий раз пошли почтой, хотя бы идти твое послание будет долго, — съязвил Поперечный.       — Голубиной?       — Козлиной.       — Да ладно тебе. Неужели ты так не рад меня слышать?       — Очень рад. Но вот тебе справочная информация, в СССР секса нет!       — Это мы еще посмотрим.       — Ты что, порнографией увлекаешься? Тогда я тебе и это в дело припишу.       — Не надо! — закричал в трубку Руслан.       — Так ты по делу меня отрываешь?       — А я тебя отрываю?       — Очень даже.       — Ты опять пьешь в одиночестве?       — Почему пью?       — У тебя на лице все написано.       — Это у тебя на лице все написано! Спишь в обнимку с книгами! Вот и отпечатывается!       В трубке раздалось кряхтение, похожее на смех.       — Дань.       — Мм?       — А ты не скучал по мне?       — Из нас двоих сейчас пьяный точно ты.       — Ну, немного.       — А я сразу это понял. Ты еще и алкоголик!       — Душа просит.       — А больше она у тебя ничего не просит?       — Тебя.       — Ой, заткнись, — автоматом ответил Даня, но тут же похлопал глазами от услышанного.       — Ты не представляешь, как мне хорошо!       — Тебя накачали наркотиками? — заволновался Даня.       — Я пью и курю в форточку.       — Солнце?       — Солнце.       — Даня! Все остывает! — крикнула Регина.       — Это Регина?       — Да.       — Тогда иди к ней.       — Ага, ну давай, — и тут же, пока не раздались короткие гудки, Поперечный выпалил. — Я скучал, — и кинул трубку.